Часть 3. Бакинская история

Сегодня в нашем богоугодном заведении прошла очередная «тайная вечеря». Для весьма серьезного разговора в Новой Голландии собрались: император Михаил, Сосо Джугашвили, Нина Викторовна Антонова, Коля Бесоев и ротмистр Познанский. На этой встрече планировалось обсудить очень важную и актуальную для России тему энергетической безопасности государства. В прошлом нашем суматошном и бестолковом XXI веке из-за этого порой даже случались войны.

Единственным местом в Российской империи, где в настоящий момент в промышленных масштабах добывается нефть, были окрестности Баку. И оттуда поступила вполне достоверная информация о том, что готовится чудовищная диверсия против российской нефтяной промышленности, целью которой являлось полное уничтожение нефтяных вышек и самих промыслов. Промыслы планировалось уничтожить, а все произошедшее потом списать на конфликт между мусульманами и христианами, а если точнее, то между армянами и татарами – так сейчас здесь называют азербайджанцев. Задумано, однако, неплохо. Дескать, горячие кавказские парни поссорились, постреляли друг в друга, а заодно и пожгли все вокруг.

Кроме материального ущерба, эта диверсия преследовала и более глобальные цели. Наши «заклятые друзья» к этому времени уже вполне достоверно знали, что корабли победоносной эскадры адмирала Ларионова, а также вся прочая наша боевая техника используют в качестве топлива продукты переработки нефти. В конце концов, емкости танкеров на эскадре не бездонны, и мы уже были один раз вынуждены закупать нефть и мазут на нефтяных промыслах Суматры. Но так до бесконечности продолжаться не могло. Необходимо было переходить на наши, отечественные источники топлива. Ведь опасно зависеть от тех, кто недоброжелательно настроен к России и в то же время контролирует основные запасы нефти в мире. Может случиться так, что нам откажут в продаже горючего. Правда, тогда его можно будет купить через посредников, но это будет стоить дорого.

После того, как будут выведены из строя нефтепромыслы Баку, Россия будет поставлена в весьма тяжелое положение. Дело в том, что в феврале 1901 года в Баку уже случился крупный пожар, продолжавшийся пять дней и ночей. На площади нескольких квадратных километров выгорело всё – и деревянные нефтяные вышки, и емкости с мазутом и нефтью. В огне погибло более трех сотен человек. Причину пожара так и не удалось выяснить. Да и похоже, что местная полиция не очень-то старалась это сделать – в конечном итоге все списали на охранника нефтепромыслов, который якобы, как несмышленое дитя, неосторожно играл со спичками.

А вот то, что потом произошло в нашей истории в Баку в декабре этого года, вообще ни в какие ворота не лезло. Тогда в ходе всеобщей забастовки, переросшей в массовые поджоги промыслов, нефтяной отрасли России был нанесен непоправимый ущерб. 1904 год стал самым удачным для нефтяников Российской империи. После декабрьского погрома нефтедобыча резко упала и смогла достичь уровня 1904 года только к 1913 году. Информация к размышлению: в 1901 году Россия добывала нефти на четверть больше, чем в США. А в 1913 году – в три с половиной раза меньше. Как говорится, имеющий голову – да поймет.

Из всего этого можно сделать вывод, что за грядущими погромами и поджогами в Баку стоят те же самые заинтересованные лица, что и в нашей истории. А именно Рокфеллеры, а также другие нефтяные компании, финансово тесно связанные с Ротшильдами. Именно они финансируют силы, которые готовят смуту в России, во время которой под шумок можно будет подгрести под себя бакинскую нефть. В этом случае затраченные на революцию деньги вернутся спонсорам смуты сторицей.

Что же мы сможем предпринять для того, чтобы ничего подобного не произошло в этой реальности? Прежде всего, надо срочно направить силовиков в Баку, чтобы всеми способами предотвратить пожары и погромы. На местную полицию, как я понял, надежды было мало. Бакинский губернатор Михаил Накашидзе в междоусобицах между армянами и азербайджанцами принял сторону последних, и во время межнациональных разборок в январе 1905 года не препятствовал погромщикам. Да и вообще, на Кавказе творилось черт знает что, и порой складывалось впечатление, что все тамошние власть имущие просто с ума посходили.

В том же Баку огромные суммы «на революцию» жертвовали такие толстосумы-нефтедобытчики, как Гукасов, Манташев, Зубалов, Кокорев. Про Ротшильдов я уже упоминал. А посему, доложив все это моим сегодняшним гостям, я внес предложение: в первую очередь провести в Баку качественную санацию и наказать виновных, невзирая на их чины и богатство.

Выполнять эту задачу на Кавказ должны были отправиться наши «три богатыря»: Николай Бесоев, Сосо Джугашвили и Михаил Познанский. Поедут они туда, конечно, не одни, а в сопровождении сил усиления – взвода морпехов, двух бронетранспортеров, одного тентованного «Урала» и одного «Тигра». Горючего в Баку – хоть залейся, связь, слава богу, пока тоже работает. Так что, в зависимости от обстановки, можно будет регулярно докладывать самому императору обо всем происходящем. В случае же чего они смогут попросить подкрепления. Кроме того, я попросил у императора Михаила выдать всем троим нашим уполномоченным самую грозную бумагу из всех возможных, в которой все местные власти, гражданские и военные, обязывались бы подчиняться им, как самому царю.

Труднее всего должно было прийтись Сосо. Дело в том, что он должен прибыть в Баку не в привычной для него роли эсдека-нелегала, шарахающегося от каждого филера охранки, а в качестве грозного уполномоченного самого батюшки-царя. Я представил себе, какими будут глаза у местных чинов охранного отделения, когда они встретят со всеми почестями совсем недавно усиленно разыскиваемого ими беглого эсдека Кобу, и подумал, что как бы от всего этого у некоторых из них не зашел ум за разум.

Когда я рассказал обо всем этом Кобе, то он засмеялся, вслед за ним заулыбались и остальные присутствующие. Правда, веселье длилось недолго. Сосо нахмурился и покачал головой.

– Александр Васильевич, – поинтересовался он, – а как я буду выглядеть в глазах своих товарищей по партии, если прибуду в Баку в компании жандармов? Со мной же никто здороваться не станет, не говоря уже о том, чтобы разговаривать.

– Не беспокойтесь об этом, Сосо, – успокоил его Михаил, – я думаю, что вы должны поехать в Баку в несколько иной ипостаси, чем наши господа офицеры. Пока они будут, как опричники царя Ивана Васильевича Грозного, строить местное начальство и толстосумов, вы должны будете создать в Баку первое за пределами Петербурга отделение Собрания фабрично-заводских рабочих. Мне нужна крепкая надежная организация, действительно борющаяся за права рабочих, а не обслуживающая интересы иностранных капиталистов. Я думаю, что господин Ульянов не откажется дать вам рекомендательное письмо от своего имени. И прошу вас – широко освещайте все творящиеся там безобразия в вашей «Правде», чтобы дать мне информационный повод для отставок и арестов. А моя грозная бумага понадобится лишь в том случае, если кто-нибудь из так называемых «товарищей» захочет избавиться от вас руками жандармов. Ведь такая история с вами уже однажды произошла, не так ли?

Сосо тяжело вздохнул и кивнул. Видимо, травля его когда-то бывшими соратниками, начавшаяся после его побега из Сибири, до сих пор им не забыта.

– Да, ваше величество, – сказал он, – такой случай действительно был. Революционное движение – это еще тот клубок змей.

– Но, думаю, – Михаил улыбнулся и незаметно подмигнул Сосо, – что вы, вооруженный знаниями, полученными от наших потомков, об обстановке, сложившейся в Баку, найдете выход из всех трудных ситуаций.

– Да, ваше величество, – вздохнул Сосо, – я, конечно же, поеду и сделаю все, что надо, но в Баку сейчас такая каша…

Он с досады взмахнул рукой и продолжил:

– Бакинская социал-демократическая организация, действительно, на сегодняшний день одна из самых мощных и организованных в России. И хотя в ней состоит примерно триста человек, она имеет свою подпольную типографию, которая печатает местные выпуски «Искры», революционную литературу и листовки на русском, грузинском и армянском языках.

Тут Сосо усмехнулся в усы.

– Они даже эсерам помогают агитационную литературу печатать – правда, только в те моменты, когда типография бывает слабо загружена…

Немного помолчав, Сосо продолжил:

– Как мне стало известно, недавно в Баку приехали три брата Шендриковы – Илья, Лев и Глеб. Они назвались социал-демократами, но по своим политическим взглядам оказались, скорее, ярыми меньшевиками. Для начала они организовали рабочий дискуссионный клуб. Языки у них оказались хорошо подвешенными, и рабочие к ним потянулись.

На этой почве между братьями Шендриковыми и большевистским Бакинским комитетом РСДРП начались нелады. Дело в том, что «шендриковцев», как и всяких меньшевиков, не устраивал строгий централизм и дисциплина в организации нашей партии.

В общем, есть мнение, что именно эти братья-разбойники и создадут нам в Баку наибольшую головную боль. Я внимательно изучил историческую литературу, имеющуюся у наших друзей из будущего. Из нее я узнал о том, что «шендриковцы» в декабре 1904 года начнут всеобщую стачку на нефтепромыслах, а когда большевики, создав свой стачком, вступят в переговоры с нефтепромышленниками, то «шендриковцы» начнут поджигать нефтяные вышки. К тридцатому декабря они сожгут двести шестьдесят пять вышек, после чего нефтепромыслы Баку будут надолго выведены из строя.

– Так вот, значит, как все может случиться, – озабоченно произнес император. – Господин Джугашвили, господин Тамбовцев, господин ротмистр, я прошу вас принять все меры для того, чтобы НА ЭТОТ РАЗ ничего подобного не произошло. Возьмите с собой всех, кого считаете нужным, я подчиню вам на местах всех жандармов и полицию, в случае необходимости – и армейские части, но погромов и пожаров в Баку быть не должно!

Вас, Александр Васильевич, я попрошу подготовить справку по положению дел в Баку в частности и на Кавказе вообще. Пора уже зачистить тамошние Авгиевы конюшни…

Ирина Андреева, набросив на плечи тонкую кружевную шаль, стояла у окна и с высоты третьего этажа смотрела, как под перламутровым светом питерской белой ночи медленно текут, сливаясь, воды Мойки и Крюкова канала. Была уже полночь, тишина и благорастворение. Лишь изредка процокает копытами по брусчатке лошадь, везущая пролетку с запоздалым пассажиром. Эту идиллию нарушают только звуки полуночной работы расположенных неподалеку верфей Нового Адмиралтейства и «Галерного острова», там в три смены достраивают уже спущенные на воду новейшие эскадренные броненосцы «Бородино» и «Орел».

Кстати, по итогам первого этапа расследования «дела Осляби», инициированного лично императором Михаилом, в Новом Адмиралтействе теперь новое начальство, а старое сменило уютные кабинеты в заводоуправлении на камеры в Новой Голландии и теперь кается в своих грехах. В их деле теперь уже фигурирует не только бракованный «Ослябя», но и еще недостроенный броненосец «Бородино». По сравнению с построенным на Балтийском заводе броненосцем «Император Александр III», закладка «Бородино» состоялась на две недели позже, спуск на воду отстал на пять недель, а вступление в строй состоялось аж на одиннадцать месяцев позже «Александра III». За это время Балтийский завод успел заложить, спустить на воду, достроить и сдать в казну второй заказанный ему броненосец этой серии «Князь Суворов». Ну как тут новому императору обойтись без репрессий?

Коба тихо подошел сзади, бесшумно ступая ногами, обутыми в мягкие кавказские сапоги, и обнял Ирину за плечи.

– О чем ты думаешь, дорогая? – негромко спросил он.

– Да так, Сосо, – ответила Ирина, – о тебе, обо мне, о нашем будущем ребенке, обо всех этих людях, что мирно спят сейчас в своих постелях, и о том, что мы несем здешней России и всему этому миру.

– О нашем ребенке? – удивленно переспросил Коба.

– Да, Сосо, – ответила Ирина, ласково прижимаясь к Кобе, – похоже, что через восемь месяцев ты станешь отцом.

– Дзалиан каргад (Очень хорошо), дорогая! – воскликнул Коба с прорезавшимся вдруг кавказским акцентом, что случалось у него лишь в случае большого волнения.

– Я боюсь, Сосо, – тихо призналась Ирина, – боюсь за нашего еще не рожденного сына или дочку, боюсь за тебя, боюсь за весь этот такой хрупкий мир, в который мы пришли.

– Не бойся, дорогая, – сказал Коба, – ведь я с тобой.

– Понимаешь, Сосо, – сказала Ирина, – мы ведь хотим изменить этот мир к лучшему, а он нам сопротивляется. И мы тогда ломаем его об колено, приговаривая: «Не хочешь по-хорошему – будет по-плохому».

– А может, так и надо? – сказал Коба. – Это далеко не самый лучший из всех возможных миров, поверь мне. А Петербург – это еще не вся Россия. Сделать этот мир более справедливым для простых людей – это святое дело.

– Пойми, Сосо, – сказала Ирина, – заставить людей быть счастливыми невозможно. Счастье из-под палки… А нужно ли будет людям такое счастье? Был в нашей истории один косноязычный персонаж, который отлил как в бронзе фразу: «Хотели как лучше, а получилось как всегда». Так вот, Сосо, если ломиться, не выбирая дороги и не глядя под ноги, то может получиться не просто «как всегда», а даже еще хуже. Мы, женщины, тонко чувствуем это.

Ирина высвободилась из объятий и повернулась к Кобе лицом.

– Сосо, – сказала она, глядя ему в глаза, – я знаю, что ты скоро уедешь в Баку. Так вот, пообещай мне, что там ты будешь очень осторожен.

– Осторожен в чем, дорогая? – удивленно спросил Коба.

– Во всем, Сосо, – ответила Ирина. – Делая что-либо, не забывай – чем все это может закончиться. И не станет ли потом от этого только хуже. Сейчас в твоих руках сосредоточена очень большая власть. Ты – личный представитель императора, и тебе многое будет позволено. Ни жандармы, ни охранка, ни обычная полиция не посмеют тебя тронуть. За твоей спиной будет стоять не только император, но и все мы.

– И за что мне такая честь, дорогая? – спросил немного растерянный Коба.

– А ты, Сосо, еще этого не понял? – вопросом на вопрос ответила Ирина. – Если с императором Михаилом что-нибудь, не дай бог, случится, то все наши станут тянуть наверх именно тебя. И даже если все дальше будет идти нормально, то лет через пять-семь должность главы правительства и обязанности второго лица в государстве тебя все равно не минуют. Ты же у нас «проверенный вариант». Я бы хотела, чтобы от всех этих государственных дел и свалившейся на тебя власти ты не ожесточился, а остался бы тем милым и добрым Сосо, которым ты являешься сейчас.

– Даже так, – задумчиво сказал Коба, – вообще-то, я не хочу себе власти и не ищу ее. Но если она мне все-таки свалится на шею, то я буду считать большим грехом отказаться от нее и не использовать данную мне возможность для свершения добрых дел. Если такова судьба, то, значит, тому и быть. А чтобы я не ожесточился, ты по-прежнему продолжай любить меня таким, какой я есть, и того, кто я сегодня, и того, кем я стану завтра.

– Да, Сосо, – сказала Ирина, – возможно, что ты и прав. А за мою любовь не беспокойся – она всегда будет с тобой. Пообещай и ты мне, нет, не любить меня вечно – в этом я не сомневаюсь, а то, что ты будешь осторожен и не позволишь себя по-глупому убить.

– Убить, дорогая? – переспросил Коба.

– Да, убить, Сосо, – ответила Ирина. – Тебе предстоит очень опасное задание. Там, в Баку, вокруг нефти вертятся такие деньги, что даже страшно представить. А как ты знаешь, нет такого преступления, на которое капитал не пошел бы за триста процентов прибыли. А ведь нефть – это просто золотое дно. План императора Михаила заключается в том, чтобы, отобрав сказочную прибыль у иностранных капиталистов, направить ее в государственную казну. Для того чтобы улучшать положение крестьянства и рабочих, вводить всеобщее образование и медицинское обеспечение, проводить программу переселения в Сибирь и на Дальний Восток, строить дороги, мосты, электростанции и заводы, ему нужны деньги, очень много денег.

– Это я понимаю, – сказал Коба. – Но ты не объяснила, почему меня будут пытаться убить? Ведь я еще пока не тот товарищ Сталин, который был для всего мира «великим и ужасным».

– Ты, Сосо, – наставительно произнесла Ирина, – уже известен слишком многим, как «особа, приближенная к императору». А в народе говорят: «Ближе к царю – ближе к смерти». Те, кто враждебен нашей стране, уже заметили и оценили тебя как опасного человека. Причем ненавидят тебя не только капиталисты, у которых ты отбираешь, по их мнению, законную прибыль, но и твои бывшие товарищи, теряющие из-за тебя влияние и власть над доверившимся им народом. Твой приезд в Баку вызовет переполох. Когда твои бывшие товарищи и их заграничные хозяева убедятся, что тебя невозможно ни подкупить, ни устранить руками жандармов, то они сделают это сами. Причем самым радикальным способом.

– Да, – сказал Коба, – об этом я как-то и не подумал. Но как же Николай? Разве не беспокоишься о нем?

– Сосо, – ответила Ирина, – конечно, и за него я тоже беспокоюсь. Только, в отличие от тебя, он воин. Он профессионал – ты понимаешь, что это означает? Он офицер спецназа ГРУ. Его годами учили убивать и при этом не дать убить себя. Твой приятель Камо по сравнению с ним – просто кустарь-одиночка. Я скорее пожалею тех, кто будет покушаться на жизнь штабс-капитана Бесоева.

– Да, дорогая, я это понял еще тогда, когда мы едва не попали в ловушку эсеров в Швейцарии, – сказал Коба. – Я как сейчас помню его взгляд, которым он посмотрел на того эсера. Немудрено, что тот описался от страха, как малолетний ребенок. А как он разобрался с его товарищами! Он расстрелял их, словно мишени в тире. Потом Ильич мне шепнул, что ему показалось, будто это даже не человек, а машина для убийства. И я согласился с ним.

– Сосо, – Ирина покачала головой, – ты думаешь, что Николаю так нравится убивать? Он ведь человек, а не машина, как это показалось Ленину. Он, если можно так выразиться, святой. Он взвалил на свои плечи грех убийства, чтобы таким способом сберечь наш народ и страну от грозящих им опасностей. Поэтому было бы неплохо, если бы Николай приставил к тебе несколько своих бойцов – я думаю, что двух-трех хватит, – которые уберегли бы тебя от разных неприятностей во время твоей поездки в Баку.

– Знаешь, а ты, пожалуй, права, – серьезно сказал Коба, – если это надо для дела, то пусть так и будет. Рисковать понапрасну – это легкомысленно. Наша жизнь – это народная собственность, и к ней надо относиться бережно. Несколько бойцов Николая служат у меня в Собрании инструкторами добровольных рабочих дружин. Вот я их и возьму с собой в Баку.

– Сосо, – кивнула Ирина, – какой же ты молодец! Дай я тебя поцелую. Это именно то, что надо! Кроме того, ребята Николая будут официально числиться представителями той организации, которую ты будешь представлять. Так оно будет выглядеть более солидно.

– Правильно, – согласился Коба, – этот момент мы с Александром Васильевичем как-то не продумали. Ведь один человек, говорящий от имени масс – это немного смешно. А двое-трое – это уже группа. Я бы и тебя с собой взял, но кто же тогда будет выпускать нашу газету?

– Спасибо тебе за доверие, Сосо, – сказала Ирина, – я обещаю, что все будет сделано, как надо. Только ты пиши мне почаще.

– Товарищ Андреева, – с серьезным лицом и смеющимися глазами произнес Коба, – обещаю вам, что буду докладывать вам обо всем настолько точно и часто, насколько это будет возможно. И не письмами, а телеграммами. Впрочем, и письма я тоже посылать буду. А теперь хватит тут стоять – уже поздно, пора спать. Завтра у нас много дел…

Как я и обещал позавчера, справку по состоянию нефтяных дел в России я подготовил, и для того, чтобы ознакомиться с ней, в Новую Голландию пришли те, кому в самое ближайшее время предстоит отбыть в Баку для наведения там порядка.

Император тихо переговаривался с Кобой, а Нина Викторовна, словно строгая наставница, что-то втолковывала ротмистру Познанскому и Бесоеву. Как я понял, все прониклись и были готовы, как опричники царя Ивана Васильевича Грозного, безжалостно искоренять крамолу.

«Ну, и ладушки, – подумал я. – Если бы они знали – с чем им там придется столкнуться, настроение у наших посланцев не было бы столь веселым».

Я прокашлялся и немного подождал, когда беседующие вспомнят о моем присутствии. Подействовало. Император виновато посмотрел на меня и предложил всем занять места за столом.

Раскрыв пластиковую папку с документами, я начал.

– Ваше величество, господа и товарищи, – произнес я. – Полагаю, что всем вам будет интересно узнать – «откуда есть пошла нефть в России, и кто первым стал ее добывать». Потому начну с далеких времен первого русского императора Петра Великого.

Как известно, в 1700 году высочайшим указом был учрежден Приказ рудокопных дел, которому надлежало ведать недрами Российской империи. Земля Русская всегда была богата людьми умными и желающими принести пользу Отечеству. Среди прочих находок в недрах России была обнаружена «вода горяща». 2 января 1703 года газета «Ведомости», для которой новости отбирал лично царь Петр, сообщала: «Из Казани пишут: на реке Соку нашли много нефти…». Это первое документальное упоминание о чисто русском нефтяном месторождении. К сожалению, до его разработки в то время руки не дошли, хотя и высказался царь Петр, что «сей минерал, если не нам, то нашим потомкам весьма полезным будет». Умный был государь, рачительный. В отличие от французских королей, он не считал, что «после нас хоть потоп». В нашей истории время нефти Поволжья наступило лишь в 30-х годах XX века. И за это можно поблагодарить присутствующего здесь товарища Сталина.

Сосо, услышав мои последние слова, лишь скромно улыбнулся и пожал плечами – дескать, он тут ни при чем. Это все старания его двойника из нашей реальности.

А я продолжил свой доклад:

– Уже в 1721 году о нефтяных источниках в Пустозерском уезде доносил в Берг-коллегию знаменитый русский инженер Григорий Черепанов. В поисках руды он обследовал берега северных рек. На Ухте инженер увидел «нефтяные ключи»: на поверхность реки всплывало черное «масло», которое жители собирали черпаками. О находке доложили царю Петру. Самодержец проявил горячий интерес, и даже приказал собрать для обсуждения «нефтяного дела» знающих людей – что-то вроде научного совета, однако сразу не получилось, потом было погребено под грудой государственных забот. К тому же в 1725 году царь Петр Алексеевич умер, и о черном ухтинском «масле» все забыли на двадцать лет.

– И что же, – поинтересовался император, – так больше никто у нас и не вспомнил о нефти, найденной под Ухтой.

– Нет, ваше величество, – ответил я, – вспомнили, но только через двадцать лет. В 1745 году архангельский купец Федор Прядунов отправился на Ухту и получил добро на добычу нефти. Он обязался дважды в год посылать в Санкт-Петербург рапорты о состоянии дел. Свою нефть Прядунов именовал «желтым маслом», и продавалась она в аптеках Санкт-Петербурга и Москвы. Кроме того, в «желтое масло» добавляли растительное и использовали для освещения. Но на своем деле купец Прядунов отнюдь не разбогател, и жизнь его закончилась трагически. За неуплату налогов он был посажен в долговую тюрьму, где умер в 1753 году.

– Печально, – вздохнув, сказал Михаил, – в нашем Отечестве порой не ценят людей, которые не жалеют себя ради его пользы. Так не должно быть.

Я лишь пожал плечами. К сожалению, дурная традиция наплевательского отношения к отечественным талантам у нас не изменилась и до начала XXI века.

– Ну, а как насчет Баку, Александр Васильевич? – поинтересовался Николай Бесоев. – Как давно там началась добыча нефти?

– Не буду рассказывать о временах Александра Македонского и Рюрика, – начал я, – а начну с правления сына Ивана Грозного Федора Иоанновича.

Район Дербента и Баку со всеми его природными богатствами был предложен России персидским шахом Годабендом еще в 1586 году, в качестве платы за помощь, которую русские должны были оказать персам в борьбе с турками. Но Россия, лишь недавно завершившая разорительную Ливонскую войну, не могла оказать помощь Персии. Так мы лишились возможности познакомиться с бакинской нефтью еще в XVI веке.

Русские же войска впервые пришли сюда лишь при императоре Петре Первом. В 1723 году он отправил генерал-лейтенанту Матюшкину приказ, где повелел «белой нефти тысячу пуд или сколько возможно выслать».

Потом, правда, занятые земли при императрице Анне Иоанновне снова были уступлены персам, и с нефтью пришлось повременить еще несколько десятилетий. Прочной ногой Россия стала в Баку лишь в 1806 году. Окончательно же владение Баку закрепил Гюлистанский мир 1813 года. Отсчет российским нефтяным промыслам в Баку следует же вести с 1821 года, когда неглубоко копанные колодцы были отданы на откуп одному из будущих предпринимателей – Мирзоеву.

– Все это, конечно, познавательно, – сказала Нина Викторовна, – но что значит бакинская нефть для России сейчас, в 1904 году?

– Приведу несколько цифр, – ответил я. – Они нужны, чтобы представить ценность того, чего нас попытаются лишить.

Сейчас, в начале XX века, для стран Европы и США основой топливно-энергетического баланса является уголь. А вот Россия, практически единственная, первая в мире широко использует в своем хозяйстве нефть и нефтепродукты!

И для этого имеются все предпосылки. На Россию в начале века приходится свыше половины мировой добычи нефти, содержащей 70–80 % «нефтяных остатков», то есть мазута. В 1900 году на железных дорогах России главным топливом является тоже нефть – 40,5 % всего потребления, лишь затем идет уголь – 35,2 %, и третьими – дрова – 24,2 %. В основном на мазуте работает промышленность не только Поволжья, но и Центрального района. На нефти сейчас в начале XX века ходит весь каспийский и волжский флот.

Россия в 1900 году заняла первое место в мировой добыче, которая составила всего – 1224,2 миллиона пудов, Россия дала – 631,1 миллиона пудов (51,6 %), США – 516,7 миллиона пудов (42,2 %), все остальные страны – 76,4 миллиона пудов (6,2 %).

– Теперь понятно, почему наши недруги так стараются сорвать добычу нефти на бакинских промыслах, – задумчиво произнес Михаил. – Это для России вопрос жизни и смерти. А кто же является подлинным хозяином всего этого богатства? Кому принадлежит бакинская нефть?

– Начало промышленной переработки нефти относится к середине XIX века, – начал я. – С отменой в 1872 году откупов на нефть, и после 1877 года, когда был отменен акциз на нефтепродукты, началась бурная добыча нефти. Но еще до отмены откупа в 1858–1859 годах в бакинском поселке Сураханы, недалеко от храма огнепоклонников, был построен первый нефтеперегонный завод. В декабре 1863 года уже в самом Баку Джавад Меликов построил керосиновый завод и впервые в мировой истории нефтепереработки применил в процессе перегонки холодильники. Основатель керосинового и парафинового производства в Баку и Грозном Меликов, не выдержав конкуренции с крупными промышленниками по нефтепереработке, умер в нищете, забытый всеми.

А первая скважина на Апшероне была пробурена в 1844 году горным инженером Семеновым в поселке Биби-Эйбат и дала хороший дебет. Кстати, мы на пятнадцать лет обогнали в этом деле американцев, которые пробурили свои первые скважины в Пенсильвании лишь в 1859 году.

После получения в 1868 году официального разрешения на бурение нефтяных скважин, на Апшероне в Балаханах в 1871 году пробурили вторую нефтяную скважину глубиной 64 метра. Активное бурение привело к падению цен на нефть: если в 1873 году цена за пуд составляла сорок пять копеек, то после открытия 13 июня 1873 году в Балаханах знаменитого «Вермишевского фонтана», залившего окрестности и образовавшего несколько нефтяных озер, она снизилась до двух копеек. Скважина нефтепромышленника Вермишева в течение тринадцати дней извергала нефтяной фонтан высотой восемьдесят метров и выбросила в течение трех месяцев более 90 миллионов пудов нефти.

– Вот это да! – воскликнул Бесоев. – Это почище «Самсона» в Петергофе!

– Ну, в отличие от петергофского «Самсона», – сказал я, – бакинская скважина фонтанирует не водой, а первоклассной нефтью.

Но вернемся к хозяевам бакинских нефтепромыслов. Отмена откупа и предоставление права частным лицам брать в аренду нефтеносные земли способствовали бурному росту нефтяной промышленности в России. Возникли нефтепромышленные компании: «Г. З. Тагиев», «Бакинское нефтяное общество», «Братьев Нобель», «Каспийско-Черноморское общество».

Особенно стоит отметить братьев Нобелей. Они вложили в дело более 20 миллионов рублей, построили огромный нефтеперерабатывающий завод, дающий несколько миллионов пудов керосина в год, устроили нефтепровод с промыслов до завода и до пристани, обзавелись паровыми наливными судами на Каспийском море и наливными баржами на Волге.

К 1890 году в бакинском нефтяном районе было проложено 25 нефтепроводных линий длиной около 286 километров, по которым перекачивалось до 1,5 миллиона пудов нефти в сутки с промыслов на заводы.

Строительство магистрального нефтепровода Баку – Батум, о необходимости которого в то время шли ожесточенные дебаты, заняло десять лет. Позднее этот нефтепровод оказал неоценимую помощь в борьбе с американской нефтяной политикой, открыв доступ бакинской нефти на мировой рынок.

С 1880 года наливные суда из батумского порта с бакинским керосином отправлялись во многие страны мира. В 80–90-е годы бакинская нефть свободно конкурирует с американской. Она даже вытесняет ее с европейских и азиатских рынков. Вывозимый из Баку керосин полностью обеспечивает запросы России, и в 1883 году ввоз американского керосина в Российскую империю прекращается.

Бакинский керосин полностью вытеснил американский сначала из русских городов, а затем и из зарубежных. Например, в 1885 году в азиатские страны вместо американского керосина из Баку через Батум было доставлено 37 миллионов галлонов отечественного сырья.

Уже к началу 90-х годов XIX века мощность нефтяных заводов России позволяла полностью удовлетворять потребность империи в смазочных маслах высокого качества.

– А как насчет иностранного капитала? – поинтересовалась Нина Викторовна. – Неужели они не попытались подгрести нефтяные богатства России под себя?

– Если это было бы так, то их после этого можно перестать уважать, – усмехнулся я. – Бурное развитие бакинского нефтяного дела обусловливалось, помимо всего прочего, значительным притоком в него иностранного капитала, который с начала XX века проникал в нефтяную промышленность России, причем с одновременным оттеснением русских и бакинских предпринимателей не только от нефтедобывающей промышленности, но и от торговли нефтепродуктами.

Богатство нефтяных залежей, дешевая рабочая сила и, естественно, огромные прибыли, которые приносила нефтянка, ускоряли приток иностранной валюты. Этому способствовало датированное 1 мая 1880 года постановление Особого совещания по вопросу о допустимости иностранцев к нефтяному промыслу в пределах бакинского района. Ярым сторонником привлечения иностранного капитала в российское нефтяное дело являлся министр финансов России Витте. Сергей Юльевич на особых совещаниях по нефтяным делам любил повторять… – тут я взял из папки листок и прочитал вслух слова Витте: – «…Конкуренция наших нефтяных продуктов на всемирном рынке совершенно немыслима без привлечения иностранных и в особенности английских предпринимателей и их капиталов».

– И почему я не удивлена, – усмехнулась Нина Викторовна, – жаль, что Сергей Юльевич сейчас в бегах. Надо бы положить конец его заморским странствиям и приземлить в Новой Голландии.

– Подобная постановка вопроса мне нравится, – кивнул император Михаил, – надо бы нам на эту тему поговорить чуть позднее и уже конкретно. Продолжайте, Александр Васильевич…

– А я, собственно, уже все сказал. Единственно, хочу добавить, что в бакинской нефтяной промышленности ныне доминировали четыре крупнейших объединения: фирма «Братья Нобель», англо-голландский трест «Ройал Датч Шелл», русская генеральная нефтяная корпорация «Ойл» и финансовое нефтяное товарищество «Нефть». Особое внимание прошу обратить на «Ройал Датч Шелл». И на имя ее главы – Генри Деттеринга…

– Мы помним, кто этот джентльмен, – сказала Нина Викторовна, – в нашей истории он через семь лет – в 1911 году – заключит сделку с Ротшильдами о приобретении их бакинских нефтяных месторождений. В результате этой сделки «Роял Датч Шелл» стала крупнейшей в мире нефтяной компанией после рокфеллеровской «Стандарт Ойл».

– Генри Деттеринг не любит Россию, – добавил я, – а в особенности он будет не любить Советскую Россию. Он участвовал в афере с печатанием фальшивых советских червонцев, поддерживал всех, кто выступал против СССР с оружием в руках. И он же стал одним из щедрых спонсоров Адольфа Гитлера и нацистской партии…

Я сделал паузу и, переведя дух, посмотрел на императора Михаила.

– Кроме того, ваше императорское величество, нынешняя потребность в нефти и нефтепродуктах нельзя даже будет сравнить с той, которая наступит после массового внедрения двигателей внутреннего сгорания. Они вытеснят паровые машины с железных дорог и, частично, из торгового и военного флота. Да и сами паровые установки будут постепенно переводиться с угля на мазут и на сырую нефть. Но основным потребителем нефти станут автомобили, трактора и аэропланы. По количеству нефтяных запасов будет исчисляться возможность страны вести затяжные боевые действия. Исходя из этого, в ближайшие десятилетия потребление жидкого топлива всех видов будет возрастать в геометрической прогрессии. Нефть станет кровью экономики. Любая страна, не имеющая своей нефти, будет вынуждена платить за нее огромные деньги, а в случае войны или экономической блокады столкнется с угрозой настоящего нефтяного голода. В силу этого за нефтеносные районы земного шара будут вестись войны.

– Все ясно, – задумчиво произнес император Михаил, – я полагаю, что имущество и нефтепромыслы, принадлежащие как Ротшильдам, так и «Роял Датч Шелл», должны быть национализированы. И с господами Нобелями надо тоже встретиться и досконально обсудить вопрос, кто они – русские шведы или просто шведы. Я помню, что один еще в царствование моего отца принял российское подданство. Я спрошу – как они собираются вести свои дела дальше. Ведь нельзя сидеть на двух стульях, можно, пардон, и седалище прищемить. От результатов этого разговора будет зависеть судьба их предприятий. Все богатства российских недр должны быть обращены в казну. От дурного наследства, оставленного господином Витте, надо избавляться. Я понимаю, что этим, как Россия, так и я лично, наживаем еще одного могущественного врага, но на войне, как на войне…

Император встал.

– Спасибо, Александр Васильевич, – сказал он, – ваш доклад был весьма познавательным и дал нам много пищи для размышлений… На этом мы сегодня, пожалуй, закончим наше совещание. Спасибо еще раз всем, и до свидания.