Долгих три столетия Америка шла к тому, чтобы избрать президентом афроамериканца. При этом еще каких-то 50 лет назад не то что общественные туалеты, но и раздельные автобусные остановки для черных и белых там считались нормой.

Что ж, американцы смирились.

Североафриканские и ближневосточные арабы после второй мировой эшелонами и пароходами прибывали в прибитую недавними пожарами Европу в качестве дешевой рабочей силы. Никто и не догадывался, что они могут остаться там навсегда да еще потребовать равные с местными аборигенами права.

Когда европейцы спохватились и поняли, что мириться с таким соседством они больше не хотят, было уже поздно. Издержки толерантности тяжкой ношей легли на их терпеливые шеи.

И даже мы, дорогие россияне, вдруг по высочайшему указанию ставшие считать ближайших друзей и соседей заклятыми врагами, без каких-либо причин отказались от собственного мнения в угоду непонятному народному единению.

Так устроен мир, что даже разброд и шатание из броуновского движения под действием всепроникающих информационных потоков превращаются в стройную систему ценностей, общественного сознания и новой морали.

Я же, в чем-то повторяя судьбу героев Тургенева, имею, казалось бы, счастливую возможность не принимать все за чистую монету, порой ниспровергать авторитеты, больше сомневаться, чем утверждать, и не идти на поводу у большинства.

Моя система мировосприятия принимает множество допущений, но до известных границ, перейдя которые ваш покорный слуга может превратиться в нетерпимого монстра, поедаемого изнутри червем несогласия и неприятия.

Слава Богу, таких раздражителей немного, но к ним наравне с отрицанием Холокоста, непризнанием Волынской резни, непроходимой тупостью отдельных членов общества относится и мужской стриптиз.

С тех пор, как биологический мир вышел из одноклеточного состояния, наметились гендерные различия. Произошло это за миллионы лет до появления хотя бы самых первых зачатков человечества, так что вместе с каменным топором новоиспеченные гомо сапиенс получили в наследство от предков врожденный опыт разделения прав и обязанностей, основанный на наличии тех или иных половых признаков.

За последние несколько тысячелетий понятие «у кого больше» существенно видоизменилось и почти потеряло первоначальный смысл. Грубая мужская сила в качестве последнего аргумента по эффективности стала уступать хитроумным комбинациям и ядовитым каплям из потаенного флакона. Троянский конь и стрелы с кураре пришли на смену прямолинейным мечу и топору, хотя впоследствии уменье работать шпагой еще какое-то время считалось признаком благородства не столько происхождения, сколько души.

Но время текло неумолимо, до нельзя изменяя основы и устои общества. Сначала портные и ательеры, а затем целая модная индустрия, закатав рукава, денно и нощно рисовали, кроили и шили новую одежду на дряхлеющие тельца молодых пижонов. И чем большую роль в дифференциации общества начинали играть деньги, тем больше требовалось одежды, скрадывающей то, чем хвалиться было, в общем-то, не принято. Слабые мальчики стали одеваться, сильные девочки, наоборот, раздеваться. Наверное, так было всегда, но поводы существенно разнились. Добытые через кровь, боль и страх туша мамонта или сундук с затонувшего фрегата, трофейное золото или ордена в полгруди – какая разница, за что из перечисленного можно и нужно нами восхищаться, нас любить и перед нами раздеваться. Главное, что поводы были правильные и неоспоримые.

Не вызывает никакого сомнения веками существовавшая формула предложения руки и сердца. Некоторым, которым повезло от рождения чуть больше остальных, удавалось ее разбавить фразой «и полцарства в придачу». А представьте, как бы звучало то же самое, но с точностью до наоборот: «предлагаю полцарства, а руку и сердце – в придачу»! Что двести, что двадцать лет назад такое представить себе было трудно. Полцарства если и отдавали, то только за коня. А если, все-таки, хотелось царство и полцарства? Так их можно было построить вместе, было бы желание.

Правда, потом нам на много десятилетий запретили зарабатывать иначе, чем на так называемой работе, где пределом мечтаний были заоблачные двести рублей в месяц годам, этак, к сорока. Но разве такая мелочь могла смутить настоящих мужиков? Разгружая вагоны, решая задачки для заочников или приторговывая джинсами, каждый по-своему, но мы доказывали свое право называться мужчинами и добытчиками.

Как-то незаметно разрешили заниматься бизнесом, но отменили ГТО. В стране, голодной до всего блестящего, любое действо или вещь с приставкой супер– или гипер– автоматически возводилось на пьедестал. В их тени истинные ценности стали казаться чем-то серым и скучным, обыденным до ненужности. И вправду, к чему нам Пушкин и Гоголь с их пятнадцатью тысячами лексических единиц, когда новоиспеченный сленг доносил короткие мысли до любых ушей с неотвратимостью выпущенной пули. Малиновые пиджаки с ватными плечами скрывали издержки фигуры, а наличие десятилетней иномарки возмещало отсутствие коня.

К началу девяностых двести рублей превратились в пшик, но за двести долларов можно было кормить семью целый месяц. А если у тебя этих долларов тысяча, десять тысяч, миллион? По колено становились не то что моря – океаны. Покупались лошади, собаки, особняки из красного кирпича и… И женщины. Появилась мода на певиц и моделей. Первые подороже, вторые подешевле. Когда певицы закончились, вспомнилась фраза товарища Сталина, обращенная в 1946 году А. Фадееву: «где ж я возьму тебе других писателей»? Но спрос рождает предложение. В стране мгновенно открылись фабрики по производству певиц. И – пошло, поехало.

Одновременно на свет появилось слово «папик». Причем не в уменьшительно-ласкательном значении, а, скорее, в уничижительном. Это такой преимущественно низенький, обязательно неспортивный, пытающийся одеваться в одежду, не свойственную его положению, возрасту и телосложению, дядька. Обязательно ведущий за собой высоченную красотку лет на 20–25 себя моложе. При этом не догадывающийся, как все это выглядит со стороны. Опять же, баланс спроса и предложения.

А между тем жизнь продолжалась. Цумы-гумы и пассажи завлекали рекламами и витринами, рестораны удивляли заморскими яствами, одни получали по заслугам, другим от этих заслуг кое-что обламывалось.

А девочки, между тем, как любили плохих мальчиков, так и продолжали их любить. И хотя в большинстве случаев хотели выйти замуж за банкиров, спать предпочитали с футболистами.

Но иногда предпочитали ставить кого-то из нас на сцену, чтобы было как на фабрике, только наоборот.