– О – ля-ля! – воскликнула древняя, как бивень мамонта, француженка, приподняв свое сухонькое сорокакилограммовое тельце над пляжным лежаком. Кому был обращен ее возглас, для меня так и осталось загадкой. Но проходивший мимо израильский турист с огромной звездой Давида на груди и татуированной эмблемой спецподразделения на плече как-то незаметно втянул живот и расправил плечи. Загорелый официант, разносивший кофе и фрукты, сверкнул белозубой улыбкой и приподнял воображаемую шляпу. Земляк-француз, возрастом значительно младше, но все равно давно за шестьдесят, небрежно скосил глазами, но тут же получил журналом по коленке от вроде бы дремавшей под полуденным солнцем супруги. Да и само солнце, казалось, стало на мгновение еще ярче и теплее.

Я смотрел на старуху и восхищался. Представлял, как она давала жару лет восемьдесят назад на балах в Биаррице, как крутила романы в потрепанном войной Орлеане, а совсем недавно, возможно, консультировала Вуди Аллена на съемках «Полночь в Париже». Ее грассирующее «р» и простуженное «н», прическа, маникюр и макияж, аккуратно стоящие рядом друг с дружкой пляжные шлепанцы с бантиком и городские туфельки (тоже с бантиком), все это говорило об одном: бабка за свои сто лет прожила несколько среднестатистических жизней и на покой пока не собирается.

И это круто!

Мы всю жизнь куда-то торопимся, не успевая в этой спешке остановиться, оглянуться и непосредственно пожить. И ладно бы, если планов у нас – громадье, и все они, как знакомый пасьянс, в итоге сходятся. А когда приходится крутиться сначала от стипендии до стипендии, потом от зарплаты до зарплаты, а в конце концов – от пенсии до пенсии? И подводя последнюю черту, а может и значительно раньше, понять: жизнь странным образом прошла мимо.

Начинаешь с какой-то явно не белой завистью вспоминать и старуху-француженку, и Владимира Михайловича Зельдина, и Владимира Абрамовича Этуша, и совсем еще мальчишку в сравнении с ними Владимира Владимировича Познера. Мы (именно «мы», а не «я») любим их (хочется сказать «восторгаемся») вовсе не потому, что один выдающийся актер, а другой-известный тележурналист. Просто радостно, что кто-то подает тебе пример, подсказывает, как надо жить: без оглядки на возраст, погоду, режим за окном и курс рубля. Стильно и круто.

Каждый из нас в душе хотя бы единожды рисовал идеальный мир. Причем, идеальный-не в смысле рафинированно правильный, а, скорее, сбалансированный; тот, с которым сам будешь жить в ладу и согласии. Читать то, что нравится, общаться с тем, кого любишь, говорить о том, что считаешь нужным, отвечать за свои слова и требовать того же от других. И, самое главное, чувствовать себя свободным. Такое состояние не зависит от количества денег в кошельке или наличия титулов в родословной. Это особенная способность дышать, смотреть и ценить. И это круто.

Правда, чем шире открываются возможности, тем больше появляется отговорок.

А ведь никогда еще со времен «бульдозерных» выставок шестидесятых Москва не жила так свободно в духовном плане, как сегодня. Возможно, это последствия нашего весьма нестабильного политического климата, напоминающего погоду нынешней весной. Оттепель сменялась морозом по несколько раз в день, и даже самые приближенные провидцы порой не знали, что сегодня можно, а что нельзя.

Вывел для себя одно умозаключение: наши люди ходят в музеи и на выставки в десятки раз реже, чем в магазины. Исключения составляют различные светские мероприятия, проводимые по замыслу организаторов в этих самых музеях, но посещают их при условии, что там будут кормить и фотографировать у пресс-волла.

Не потому ли в лозунге «хлеба и зрелищ!» именно хлеб является тем кляпом, наличие которого заставляет народ безмолвствовать?

Но ведь за окном происходит и совсем другая жизнь!

Rijksmuseum в Амстердаме оцифровал и выложил в свободном доступе сотни тысяч своих шедевров. Смотри, изучай, радуйся; и все за какие-то 300 рублей безлимитного интернета в месяц.

Шагала в прошлом году привезли в Москву «живого». Приходи в Третьяковку, смотри, радуйся и дыши с Шагалом одним воздухом.

Брайан Адамс сам привез и показал в Мультимедиа Арт Музее не просто фотографии, а, скорее, фотоискусство. Возможно, я видел и более интересных фотографов, но среди них не было ни одного, перед кем королева Великобритании позировала на фоне резиновых сапог, сэр Бен Кингсли сидел в драном кресле, забравшись в него с ногами, а Наталья Водянова стояла абсолютно голая у стеклянной стены. Радуйся!

Хочешь больше звезд? Чтобы в одном месте и в одно время? Карл Лагерфельд доставил нам такое удовольствие, показав The Little Black Jacket в Artplay.

Еще больше звезд? Чаще надо посещать «Дом Нащокина». Как он порадовал выставкой «Как хороши цветы»! Сарьян, Кончаловский, Фальк, Нестерова, Любаров, Яковлев, Коровин… Не просто звезды первой величины, а Мастера.

А мастер Александр Журбин очередной раз доказал свою гениальность, представив премьеру оперы «Альберт и Жизель». И пускай Альберт был взволнован сверх меры, зато каков был Герман!

Я могу продолжать этот список до бесконечности. Не потому, что хвастаюсь. Так получилось, что мне удается приобщаться к искусству почти также часто, как некоторым модницам посещать магазины.

Вот те самые магазины, вкупе с интернетом, телевизором, медиа-и социопространством, как раз и формируют сегодняшний стиль жизни, но еще чаще – его отсутствие. Чтобы выбрать и сформировать свой собственный стиль, для начала необходимо иметь свое собственное мнение. Осталось понять, из чего оно должно сложиться.

Основа движения вперед – единство и борьба противоположностей. Жар и холод, плюс и минус, белое и черное. Нынче к этому списку можно добавить «мода и стиль». Да-да, именно мода и стиль сегодня оказались в оппозиции друг другу. Ведь зачем напрягаться, что-то для себя выдумывать, если за тебя уже все решили.

Утратив индивидуальность в угоду стереотипам, мода прекратила быть искусством. Мода и модная индустрия слились в едином экстазе, исчерпав себя в попытках изобрести что-либо ново-красивое. Посмотрите, как много продается и носится, мягко говоря, странных, несимпатичных, неудобных и плохо сидящих вещей!

А ведь когда-то имели место времена, когда моду выбирали между одним красивым и другим еще более красивым. Мода помогала формировать стиль, но не диктовала его.

Какие-то 30 лет назад почти все, за исключением, быть может, Шанель, Диора и Кардена, считались, как нынче принято писать в фэйсбуке, местными фирмами. Так вот, главной музой того самого Кардена на протяжении многих-многих лет была наша великолепная Майя Плесецкая, сама по себе икона стиля. Модельеры бились за право создавать платья для Жаклин Кеннеди и Грейс Келли и потому не имели право на ошибку.

Терминология диктует подходы. Не потому ли вместо слова «модельер» сегодня сплошь и рядом с пафосом произносят «дизайнер»?

Вообще, подмена слов синонимами и неологизмами незаметно, но неотвратимо меняет окружающий мир и привносит в него новый смысл. В разные годы нашей недавней истории мы рассыпались в аплодисментах мягкому маслу и таиландским джинсам, розовому варенью и корейским автомобилям, лелеяли несбыточную мечту об американском образе жизни, считая себя, по большей части, европейцами.

Я очень трепетно отношусь к слову «стиль». Для меня это, в первую очередь, некая внутренняя конструкция, мироздание и мироощущение, выразившиеся в манере одеваться, разговаривать, водить машину или писать статьи. Это очень личное, и я стараюсь не допускать к нему ничего и никого извне. Но у меня нет конфликта с модой. Скорее, она сама по себе, я-сам по себе. Возможно, поэтому смысл традиционного тоста-пожелания «чтобы ты оставался самим собой» для меня давно стал частью реальности.

В связи с этим вспоминается финал нашего замечательного фильма «Стиляги»:

– Мэлс, хочу открыть тебе один секрет. В Америке стиляг нет.

Слова, взорвавшие мозг и разнесшие мысли по окраинам вселенной.

Это была трагедия. Бедный Мэлс в мгновение превратился в бедного Йорика. Он не знал, что кроме стиляг в этом мире существуют Вознесенский, Высоцкий и Евтушенко.

Мэлс еще не знал, а нынешние уже не знают.

Да, впрочем, какая разница?