Глава 21
Вера открыла сахарницу и начала перемешивать сахарный песок ложечкой.
– Исключительно ради того, чтобы супруг понял, что он ошибается, я села в машину. Ехали мы меньше пяти минут, оказались в офисе, там сидели двое мужчин. Один колье взял и ушел, потом вернулся, кивнул. Другой сейф открыл, начал пачки долларов на стол кидать. Володя сидит молча, только лицо его краснеет, а я выпалила:
– Вы ошибаетесь, мое украшение копия!
Тот, что ожерелье унес, ко мне подошел.
– Обижаете, Вера Михайловна. Ваш папенька лучший оценщик был. Специального образования не имел, сам обучился, да так ловко, что Николай Павлович с Эмилией Феликсовной рядом с ним и не стояли. И психолог отменный в придачу. Эта вещь из коллекции Леденева. Слышали о нем?
А у меня от неожиданности голос пропал. Мужчина мне визитку протянул.
– Разрешите представиться: Яков Аронович Шпиц. Знавал вашего батюшку, могу много примечательного про него сообщить. Заглядывайте, ежели что. А-а-а, вижу, дочка совсем не в курсе…
Когда мы на улицу вышли, Володя в машину сел и уехал – помчался деньги отдавать, ведь каждые сутки к долгу суровый процент прирастал. А я домой пошла. Но на полдороге притормозила и назад в офис вернулась. Нашла того мужчину, начала ему вопросы задавать. Шпиц рассказал, что мой отец состоял в контакте с несколькими скупщиками антиквариата, в том числе с ним. Аферы с жильем одиноких покойников проворачивали часто: домоуправы сдавали их, кладя прибыль в свой карман, иногда продавали комнаты, периодически попадались, отправлялись за решетку. Но ни один из мошенников не интересовался обстановкой квартир. Да что в ней хорошего? У мертвецов была старая, немодная мебель, висели глупые картины с голыми бабами, книги у многих стариков оказывались сильно потрепанными. Нет бы увидеть на полках новенькие тома «Библиотеки приключений» – вот их рублей за пятьдесят сбыть можно.
Михаил Ильич Мамаев оказался единственным, кто додумался до в общем-то простой мысли: вещи умерших стариков могут представлять ценность. Мой отец обложился энциклопедиями и каталогами старинной одежды, посуды, начал изучать литературу по истории, договорился о сотрудничестве с профессором Эмилией Феликсовной. А чуть позже познакомился с мастером на все руки Николаем Павловичем, который мог с ходу назвать стоимость хрипящих часов, а потом починить их так, что механизм начинал идеально работать. Кроме того, он знал толк в пианино, роялях, фисгармониях, скрипках, граммофонах-патефонах, виниловых пластинках и почти сразу мог вспомнить имя покупателя, который согласится взять такой товар задорого. Затем в команду еще вошли Леонид и Анна Воронины. Дядя Леня был начальником милиции и обеспечивал группе прикрытие, а его жена снимала дверные ручки, оконные шпингалеты, замки, чугунные батареи с узорами. Одним словом, отличная у Михаила Ильича собралась бригада.
Апартаменты попадались разные. В некоторых, недавно отремонтированных, не находилось ничего интересного, в других отыскивались единичные экземпляры. У одной бабушки в прикроватной тумбочке нашлось древнее Евангелие стоимостью с хорошую дачу. А у молодого парня, разбившегося на мотоцикле, среди мебели на гнутых ножках прямо на полу лежали виниловые пластинки, о которых мечтали многие меломаны. Но иногда Михаил Ильич, который по долгу службы первым входил в квартиры одиноких покойников, натыкался на клондайк. Например, апартаменты генерала Леденева, храброго военачальника, бравшего Берлин, оказались воистину золотой жилой.
Михаил Ильич приехал поздним вечером к Якову Ароновичу и предложил:
– Яша, хочешь увидеть музей?
Шпиц, страстный любитель антиквариата, мигом согласился. И вскоре ахнул от восторга, войдя в огромное помещение.
– Да тут чего только нет! Возьму все, созывай своих.
– Нет, – возразил Мамаев. – Такое богатство раз в жизни попадается, я моей бригаде о доме Леденева ничего не скажу, мы с тобой вдвоем разборкой займемся и все пополам поделим. Время есть, справимся. Понял? Работаем только ты и я. Но давай сразу договоримся, кому что достанется.
Среди добычи Михаила Ильича оказалось много украшений, в том числе колье, которое он подарил дочери Вере, картины пятнадцатого века, потрясающие гобелены, люстры. Живопись Леденев заботливо упаковал для сохранности в особые стеклянные ящики. Статуэтки, столовые приборы… всего и не перечислить. Когда самое дорогое было вынесено, Михаил Ильич сказал:
– Вот теперь я позову свою банду. Яша, мы тебе попозже принесем фурнитуру и все остальное. По сравнению с тем, что нам с тобой досталось, это уже ерунда. И картины – жалкая мазня, но датированы девятнадцатым веком, кому-то пригодятся.
Спустя пару недель мастер на все руки, член бригады Мамаева Николай Павлович приволок Якову Ароновичу пейзаж с тремя коровами. Шпиц сразу узнал одну из не очень ценных картин, бывших в собрании Леденева, и потом продал холст любителю подобных произведений.
– Жаль, дядька, который помер, почти всю свою коллекцию уже распылил, – сказал Николай Павлович, – на стенах полно следов от висевших там полотен. Сейчас в квартире мало что осталось, но понятно: дед любил красиво пожить, поэтому на старости лет сбывал свои вещи. Не тебе ли он их притаскивал?
Яков Аронович, похлопав Николая по плечу, хитро улыбнулся и как бы невзначай произнес:
– Я давно усвоил золотое правило: язык мой – враг мой. Ты же знаешь, я никогда о продавцах не сплетничаю.
Через два года, когда о генерале Леденеве и его квартире все давно забыли, пейзаж с коровами всплыл на одном международном аукционе. Там вспыхнул настоящий пожар.
Курт Розенберг, один из тех, кто пришел торговаться за произведение искусства, увидел картину и объявил, что она принадлежала его деду Моисею, иудею, банкиру, который собирал произведения искусства. В сороковом году Моисей, как и большинство евреев, граждан Германии, был отправлен фашистами в концлагерь, но, о чудо, он там не погиб. Розенберга освободили советские войска. Моисей стал одним из свидетелей на Нюрнбергском процессе, банкиру вернули его квартиру, и он захотел найти свою коллекцию.
У педантичных немцев ничего не пропадало бесследно: на каждый гвоздь, конфискованный у евреев, имелось десять аккуратно подшитых в папку бумажек. Адвокат Розенберга долго рылся в архивах и в конце концов выяснил: коллекция была вывезена по распоряжению генерала Леденева. Военачальник отправил из Берлина товарный вагон, набитый сокровищами, которые ранее отняли у Розенберга.
Юрист отыскал начальника склада, где хранились вещи, собранные Моисеем. Тот объяснил, что к помещению подъехали военные машины, из одной вышел парень в форме советских войск, показал разрешение, подписанное Леденевым, и забрал все, что ранее принадлежало Розенбергу. Вещи испарились в сорок пятом году, в декабре. Спорить с представителем Красной Армии кладовщик, естественно, не стал.
Адвокат узнал фамилию «Леденев» в начале пятидесятых. СССР тогда находился за железным занавесом. Получить собрание раритетов назад не представлялось реальным. Моисею пришлось сдаться. До самой своей смерти он показывал внуку каталоги украденного, фотографии полотен, скульптур, статуэток, посуды. И вот вам, пейзаж с коровами выплыл из мрака!
Картину сняли с аукциона, ее новый владелец, россиянин, в полном негодовании потребовал ответа от Якова Ароновича, у которого приобрел полотно. А когда Шпиц начал мямлить о тайне клиента, ничтоже сумняшеся кинулся в милицию с жалобой на антиквара. Шпицу фатально не повезло – времена изменились, россияне теперь легально принимали участие в международных торгах. К тому же картину с плохой историей купил у него известный артист, легенда кино, получавший хорошую зарплату и так называемые «потиражные» за каждый свой фильм. Снимался он охотно, много и не опасался говорить о гонорарах. То есть в его случае все было чисто, не подкопаться. Западная пресса подняла шум, народный кумир «нажал» на милицию, использовал свои связи. Шпица вызвали на допрос, и ему пришлось честно сказать:
– Пейзаж в свое время я приобрел у Михаила Ильича Мамаева.
К Якову Ароновичу претензий не было. Его версия выглядела вполне прилично: он, легальный антиквар, давным-давно взял официально на комиссию картину, та долго висела в его магазине и вот наконец нашла покупателя, который, в свою очередь, через годы решил от нее избавиться, продав за границей, уплатил все налоги. В чем криминал?
Выйдя из отделения, Шпиц позвонил Мамаеву и предупредил его:
– Миша, я вынужден был тебя сдать. Теперь выкручивайся ты. Сегодня-то к тебе не придут, а вот завтра могут.
Яков Аронович понимал, что Михаила начнут таскать по допросам, возможно, задержат. Но извините, в такой ситуации каждый сам за себя. Когда речь идет о спасении своей шкуры, о дружеских отношениях не думают. Яков Аронович ожидал, что у Михаила Ильича начнутся неприятности, но судьба Мамаева его совершенно не волновала, главное – самому выскочить из лужи грязи, не запачкав пятки.
Шпиц хотел быть в курсе того, как развивается дело с украденной картиной. Он нашел в милиции жадного до денег парня, который, в конце концов, сообщил Якову Ароновичу, что лично ему беспокоиться не о чем, а вот Михаилу Мамаеву придется несладко – он пойдет под суд.
Но все получилось иначе. Отец Веры почему-то остался на свободе. Он ушел со службы по собственному желанию, короткое время работал в какой-то конторе мелким клерком, потом тихо отправился на пенсию. Старшие Мамаевы продали свою квартиру, купили дочке однушку, себе небольшую, но благо-устроенную дачу и начали вести на природе спокойный образ жизни: огород, сад, чаепитие на веранде у самовара, собственноручно сваренное варенье, два кота, собака…
У всех остальных членов бригады Мамаева жизнь сложилась намного хуже. Начальник милиции, Леонид Воронин, покончил с собой после первого допроса. Его жена, узнав о самоубийстве мужа, скончалась от сердечного приступа. Девочка Таня, которой на тот момент исполнилось то ли двенадцать, то ли тринадцать лет, очутилась в детдоме. Мастер на все руки Николай Павлович, выйдя после первой беседы из участка, попал под машину и умер на месте. Нет, он не собирался, как Леонид, сводить счеты с жизнью, просто, наверное, сильно нервничал, поэтому вышел на оживленную магистраль на красный свет и был сбит грузовиком. Эмилия Феликсовна заработала инсульт, несколько лет пролежала без движения, потом умерла. Отвечать за всех пришлось Валерию Федорову, водителю фургона, который увозил вещи из опустошаемых квартир. Вот он угодил за решетку и умер потом от туберкулеза, который заработал на зоне…
Вера посмотрела на меня.
– Вам трудно понять эмоции, которые я испытала, слушая рассказ Шпица, а тот все не мог остановиться, говорил и говорил. «Ваш папенька, дорогая, купил себе свободную старость у самовара с вареньицем, заложив своих друзей». Я не выдержала и парировала: «А вы сами-то как поступили? Мигом фамилию «Мамаев» в милиции назвали. Мои родители были самые лучшие люди на свете! Между прочим, благодаря папе и маме сохранились многие культурные ценности. Куда малограмотные рабочие отправили бы картины, книги и мебель из квартир одиноких покойников? Да на помойку!» Антиквара от моих слов прямо передернуло. «Экая вы колючая! Но ведь не в музей Михаил Ильич ценности сдавал, а себе оставлял. Дочке вот ожерелье подарил, не поместил его в какую-нибудь экспозицию на всеобщее обозрение. Однако вы храбрая! Открыто носили вещь баснословной стоимости. Странно, что папенька ваш не побоялся такую ценность на девичью шейку повесить – она же свидетельство его воровства».
Вера схватила чашку и разом осушила ее.
– Представляете наглость Шпица? Сам по уши в грязи, а моих родителей пачкает!
