Глава 21
Юбилей
Он уснул. Нырнул в глубокий омут сна и не слышал, когда вернулся Иван, как он ронял на пол какие-то вещи, чертыхался, трещал пружинами кровати, а потом оглушительно храпел. Разбудил его дядя Паша. Тронул за плечо, и Федор, которому снился сон про засаду, дернулся, почувствовав его руку. При виде дяди Паши он почувствовал укол страха и пробормотал:
— Что… Леонард Константинович? Что случилось?
— Не, Федя, я не потому, — успокоил его дядя Паша. — Ничего не случилось. Сегодня у хозяина юбилей, что будем делать?
Вопрос более чем странный, принимая во внимание события последних дней.
Федор с силой потер лицо ладонями, попытался покрутить головой и едва сдержал вскрик от резкой боли в затылке. Дядя Паша смотрел озабоченно и выжидающе. Мирно похрапывал Иван — под утро его храп из агрессивного переходил в легкую стадию — храп-лайт.
— Лиза спрашивает, пироги надо печь или как? — спросил дядя Паша. — И кого звать? Этих… глаза б мои не видели! Но надо же по-людски… Лиза говорит, напечет и мясо сделает. А завтра, даст бог, проводим в последний путь девчат. Гробы привезут завтра в двенадцать, кладбище тут недалеко… все честь честью. — Он протяжно вздохнул: — Грехи наши тяжкие… Что делать будем, Федя?
Федор подумал, что, похоже, дядя Паша признал его за старшего.
— Пусть Лиза печет пироги, — сказал он. — Накроем в гостиной, звать никого не будем. Кто придет, тот придет.
— Так-то оно правильнее будет, — согласился дядя Паша. — Но я думаю, Федя, придут все скопом, никто не захочет отстать, а то еще подумают чего. На семь, как всегда?
— Я думаю, на семь. Как Леонард Константинович?
— Плохо. Лиза пытается его накормить… он вроде как ребенок, не понимает, не узнает… меня не узнает! Несколько ложек съест и засыпает. Если не трогать, не просыпается. Не хочу думать про плохое, но, сам понимаешь… не сдюжит он, сильно ослаб. И ведьма сказала: не жилец. Говорил: скоро юбилей, ох и напьюсь! А оно вона как вышло… — Дядя Паша пригорюнился. Федор почувствовал от него запашок алкоголя — похоже, дядя Паша не просыхал. Снимал стресс…
Дядя Паша ушел, и Федор стал собираться к Саломее Филипповне. Он надеялся, что к Андрею Сотнику вернулась память. Голова кружилась, и ему пришлось постоять с минуту, закрыв глаза, держась за стенку, пережидая тошноту…
…День был серый и мягкий. Федор услышал ритмичный стук падающих капель — таял снег на крыше.
Навстречу ему бросился скучающий разноглазый Херес, прыгнул, уперся в грудь лапами.
— Привет! — сказал Федор, уклоняясь от собачьего языка. — Я тоже рад!
Он постучался и, не дожидаясь ответа, толкнул дверь. Саломея Филипповна возилась за занавеской, там звякало стекло и текла вода.
Федор окликнул ее; Саломея Филипповна вышла, вытирая руки полотенцем.
— Федя! Молодец, что пришел. Я собиралась к вам. Как Рубан?
— Без перемен. Сегодня у него день рождения…
— Вот ведь как… — неопределенно заметила хозяйка. — Обидно. Но будем надеяться. Все в руках провидения. Про юбилей я помню.
— А журналист? Ничего не вспомнил?
— Пока нет. Чаю хочешь?
— Хочу. Я хотел бы поговорить с Андреем, можно?
— Можно, чего ж нельзя. И ему польза, а то он скучает с нами, я старая для компании, Никитка ему все про магию, а он не понимает… Иди к нему, я приготовлю чай.
Андрей дремал, обложенный подушками, с Фантой под боком. Заслышав, как скрипнула дверь, он открыл глаза; в лице его были настороженность и, как показалось Федору, страх. Ему вдруг пришло в голову, что Андрей инстинктивно боится всех, так как не помнит, кто его ударил. Боится он и его, Федора. Он остановился на пороге и сказал:
— Доброе утро, Андрей! Как вы? Голова не болит?
Парень попытался улыбнуться, но получилось не очень. Он не сводил с Федора настороженного взгляда и молчал.
— Саломея Филипповна готовит чай, посидим, поговорим… на улице холод собачий, хотя капает, но пронизывает… сырость. — Федор потер руки, придумывая, что сказать, чтобы успокоить Андрея. — Фанта, я вижу, прописалась у вас, говорят, кошки лечат… всякие расстройства. — Федор чуть не сказал «психические», но в последний миг удержался.
Андрей положил руку на спинку Фанты; кошка громко замурлыкала. Федор рассмеялся и сказал:
— Она у вас еще и поет!
Получилось натужно. Лицо парня оставалось напряженным. Федор чертыхнулся мысленно, не зная, что сказать, его обычное красноречие буксовало, не привык он вызывать подобные негативные эмоции. Черт!
— Федя, помоги Андрею встать, чай в зале! — крикнула Саломея Филипповна.
— Давайте, Андрей! — Федор протянул парню руку, тот не сразу протянул в ответ свою.
— Молодцы! — приветствовала их Саломея Филипповна. — Садитесь, ребятки. Федя, ты Никитку не видел? Ушел еще восьми не было.
— Не видел. Он так рано встает?
— Он вообще не ложится, читает свои книжки и рисует. Потом идет к холмам, вызывает духов и смотрит на восход солнца. А днем спит вместе с До-До.
— Можно посмотреть его рисунки?
— Чего ж нельзя, можно.
Они перебрасывались незначащими фразами, не глядя на Андрея, давая тому время прийти в себя.
— До-До летает ночью, — вдруг сказал парень. — Он меня разбудил…
— Мышей ловит, — объяснила Саломея Филипповна.
— У вас есть мыши?
— В любом сельском доме есть мыши-полевки, забегают перезимовать. До-До у нас знатный охотник.
— А Фанта? — подхватил Федор.
— Фанта — лентяйка, мышей не ловит. Она их боится.
Они рассмеялись. Андрей улыбнулся.
— Андрей, я хочу показать вам фотографии людей из Гнезда… возможно, вы кого-нибудь вспомните. Можно? — Федор достал мобильный телефон.
Андрей посмотрел на Саломею Филипповну, та кивнула.
— Смотрите, Андрей. Если узнаете кого-нибудь…
Парень осторожно взял телефон, впился взглядом в первую фотографию. Федор внимательно наблюдал за его лицом. Андрей «листал» картинки, иногда замирал, рассматривая.
— Вы их знаете? — не выдержал Федор.
Андрей пожал плечами и промолчал. Саломея Филипповна положила руку на плечо Федора.
— Вот! Этот! — вдруг хрипло произнес Андрей. — Он был на дороге! Я вспомнил! — Он смотрел на них и тыкал пальцем в экран.
— Это он остановил вас?
— Он остановил… точно! Я помню! Он сел в машину… я еще сказал: чего ты лезешь под колеса, я ж тебя чуть не сбил, а он говорит: извини, друг… — Андрей запнулся, вид у него был растерянный. — Он! Точно, он… дальше не помню.
— Вы не ошибаетесь? — осторожно спросил Федор.
— Нет, я помню его лицо… как он повернулся ко мне, он улыбался… Саломея Филипповна сказала: я был в аварии, я не помню, и они меня нашли с Никитой, а я не помню. Получается, он меня остановил? А что потом? Мы оба… слетели вниз? Не понимаю… А где он? Живой?
— Ну-ка, — Саломея Филипповна привстала, взяла телефон. — Этот? Ты уверен, что этот?
— Он! Я не помню, как его зовут… это он! Он живой? Что с ним случилось? — повторил он.
Саломея Филипповна посмотрела на Федора и покачала головой.
— Живой, — сказал Федор. — Жив-здоров. Может, ты еще что-нибудь вспомнил? Как тебя зовут, не помнишь?
Андрей покачал головой. Он все еще держал в руке мобильный телефон, впившись взглядом в фотографию; он побледнел, хотя, казалось бы, куда больше, и тяжело дышал; было видно, как на виске бьется синяя жилка.
Федор потянул у него из руки мобильник, нашел фотографию с Андреем и Марго на диване.
— Это ты, узнаешь себя? А ее узнаешь?
Андрей молча рассматривал собственную фотографию, потом кивнул неуверенно, сказал:
— Кажется, узнаю. Я ее видел… Кто это?
— Это жена хозяина Гнезда Рубана, ее зовут Марго. Знаешь, зачем он пригласил тебя? Ты помнишь, кто ты по жизни? Чем занимаешься?
Парень покачал головой.
— Рубан нанял тебя телохранителем. Вот он, смотри!
— Я телохранитель? — Парень не сводил напряженного взгляда с Федора, мучительно пытаясь вспомнить; перевел взгляд на фото Рубана, покачал головой… — Зачем? Ему что-то угрожает?
— Он так думал.
— Думал? Что с ним?
Федор и Саломея Филипповна снова переглянулись.
— Он болен, в коме.
— Выходит, я его не уберег?
— Ты ни при чем. А человек, который остановил машину… как давно ты его знаешь?
— Не помню. Я вообще его не знаю, просто чувствую, что видел… И женщину… Марго, вы сказали. Больше никого. Некоторых других, кажется, помню, но не уверен. И этого старика… не помню. Эту женщину помню! — вдруг воскликнул он. — Эту!
На фотографии была Зоя. Федор подумал, что время для Андрея остановилось несколько дней назад и ничего из того, что было после, он не помнит. Для него и Марго, и Зоя живы. Человек из прошлого…
— Спасибо, Андрей, ты нам здорово помог.
— Что со мной случилось? Что случилось после того, как он сел в машину?
— Машина не вписалась в поворот и упала вниз… к счастью, там было неглубоко, и…
— А что с ним? Он жив? — снова повторил Андрей.
— Жив.
— Где он? Почему я здесь?
Федор и Саломея Филипповна снова переглянулись.
— Что с нами случилось?
Он переводил тревожный взгляд с Федора на Саломею Филипповну. И Федор решился:
— Андрей, мы думаем, что этот человек ударил тебя и ты потерял сознание. А он выскочил из машины…
— Зачем? — Парень недоверчиво смотрел на Федора. — Что я ему сделал? Мы подрались? Господи, я ничего не помню! — Он яростно потер ладонями виски.
— Я думаю, он сделал это намеренно…
— Не понимаю! Он хотел убить меня? Но почему?
Федор пожал плечами.
— Подождите… это из-за того, что я телохранитель? Меня хотели убрать? А этот… Рубан, он в порядке? Или его тоже пытались убить? Вы сказали, он в коме…
— Нет, Андрей, он болен… сердце. Его очень расстроило твое исчезновение.
— Исчезновение? Что значит — исчезновение?
— Для обитателей Гнезда ты исчез, Андрей. Нашли перевернутую машину, а тебя не было. Искали с собаками, но впустую. Решили, что засыпало снегом. Снегопад не переставал два дня. Саломея Филипповна и Никита перевезли тебя сюда и никому ничего не сказали… на всякий случай.
— Я видела аварию, — сказала Саломея Филипповна. — И как он сел к тебе в машину… только далеко было, не узнала, кто. И забрала от греха подальше. Никто, кроме нас троих, не знает, где ты. Думают, что тебя уже нет. Считай, родился заново. А память вернется, не сомневайся. А не вернется, тоже не беда… я тоже хотела бы многое забыть… Шучу! — закричала она. — Не слушай старуху, все ты вспомнишь, поверь, я знаю.
— Вы мне верите? — спросил Андрей.
— Верим.
— Что вы собираетесь делать?
— Нужно подумать. Теперь многое проясняется…
— Я не хочу туда!
— Ты пока останешься здесь. Скоро откроют дороги, и мы уедем. Из-за снегопада никто не может уехать, мы тут заперты.
— Думай, старайся вспомнить, о чем тебе говорил Рубан… и вообще.
— У Рубана сегодня день рождения, — вдруг сказала Саломея Филипповна. — Предлагаю принять за здравие моей фирменной наливочки… дай ему бог многая лета.
… — Ничего нового не узнал? — спросила она, прощаясь с Федором у калитки.
— Кое-что. Миша ревновал Зою, она встречалась с Иваном…
— С фотографом? — удивилась она. — Патлатый такой? Зоя — с ним?
— С ним. Об этом знали… кое-кто. Миша, возможно, тоже знал. Они ссорились накануне. Пока все.
— Ревность, говоришь? А чего ж он Ивана оставил? Я бы сперва убила соперника. — Она ухмыльнулась.
— С Иваном он подрался.
— Убийство и драка… никакого сравнения. Мишка… надо же! — Она покрутила головой. — Паша говорил, с ним истерика была, когда Лиза курицу резала. Ну, бывай, философ. Я к вам загляну под вечер, день рождения тебе не фунт изюму, а как же!
* * *
…Открыл ему дядя Паша, в нос Федору ударил густой запах жареного мяса и пирогов. Спросил:
— Как Саломея?
— В порядке, обещалась быть попозже. А здесь как, нормально?
— Хоронятся у себя, носа не кажут, ироды. Все вроде живы. Иван все время бегает в кухню, воду пьет, а так никого больше не видно. Актриса сделала себе чай, говорит, простыла. Димкина Наташа сидела голая на веранде, поверишь, никто даже не вышел…
Дядя Паша горько вздохнул.
…В гостиной сияла парадная люстра. Лиза накрывала на стол. Наташа-Барби помогала. Дим полулежал на диване, отпускал дурацкие замечания насчет смысла жизни и роли человека разумного в мире хаоса. Иван пытался разжечь камин, чертыхался сквозь зубы. Обычно камин разжигал Миша, но Иван в пику ему хотел проделать это сам. Дядя Паша ходил с ружьем из кухни в гостиную, патрулировал; в кухне опрокидывал рюмку самогона и занюхивал хлебом. Время от времени подходил к спальне Рубана, снимал с груди ключ и отпирал дверь. Заходил на цыпочках, стоял несколько минут, прислушиваясь к хриплому дыханию хозяина, горько вздыхал и выходил.
Федор сидел в кресле около камина, рядом с опустевшим креслом разбитой куклы, рассматривал альбом Рубана. Все, кроме Дима, молчали, настроение было на точке замерзания. А тот нес уже и вовсе запредельное. Лиза поглядывала в сторону Федора, словно спрашивая, что теперь. Наташа-Барби деловито расставляла тарелки и бокалы; в сторону Дима она нарочито не смотрела. Федору показалось, что Дим пьян.
На пороге, кутаясь в шаль, появилась Елена — тощая, страшная, сильно накрашенная, она напоминала гротескную куклу ярмарочного райка. Не поздоровавшись, ни на кого не глядя, она села отдельно от них. Федор присоединился к ней, и она взглянула с благодарностью. Ее крошечный мобильный телефон лежал на столе рядом со столовым прибором, и Федор подумал, что мобильник стал такой же частью человека, как рука или нога. Мобильник, машина, компьютер… Он вдруг словно увидел лежащий внизу «Лендровер», черное пятно на белом снегу… машина в сугробе… Он вдруг протянул руку и взял мобильник…
Иван недолго думая плеснул на дрова из водочной бутылки. Огонь взвился и опалил ему брови. Иван охнул и отпрянул. Пробормотал сквозь зубы ругательство.
Артур вошел бесшумно, обвел всех взглядом, поздоровался. Ему вразнобой ответили. Стелла тенью проскользнула за стол, на Федора она не взглянула.
Последним пришел Миша. Был он небрит и нечесан, с хмурой, опухшей от сна физиономией. Молча занял свое обычное место.
Федор, ничего не замечая вокруг, «листал» фотографии в мобильнике Елены…
— Чего ждем? — спросил Дим, поднимаясь с дивана. — Прошу к столу, господа, пора начинать праздник. Федор, вам, как философу и знатоку человеческих душ, первое слово!
Федор кивнул и отложил телефон. Поднялся. Дим захлопал. Федор переводил взгляд с одного лица на другое. Стелла смотрела в стол. Артур с неприятной кривой ухмылкой не сводил с него взгляда в упор. Федор ответил ему таким же взглядом. Наташа-Барби сидела очень прямо, с отсутствующим видом, рассеянно смотрела на огонь. Дядя Паша кивнул, подбадривая: давай, мол, врежь этим… уродам.
— Как вам известно, — начал Федор, — сегодня Леонарду Константиновичу исполняется семьдесят пять лет.
Дим снова захлопал. Остальные молчали. Иван сосредоточенно тер обгоревшие брови и рассматривал черные от сажи пальцы, беззвучно чертыхался.
— Он сейчас болен, но будем надеяться на лучшее… Жизнь продолжается.
Получилось не очень — не хватало энтузиазма в голосе. Жизнь продолжается… не самое удачное замечание, принимая во внимание сопутствующие обстоятельства, так сказать. Федор мучительно соображал, что еще сказать. На него смотрели настороженно, нужно сказать… хоть что-то.
— Мы собрались здесь не в самое лучшее время… я бы сказал, в трагичное время, но от наших желаний ничего не зависит, — произнес, запинаясь, изо всех сил стараясь не смотреть… на убийцу. — Мы находимся в водовороте, нас несет, и мы можем только ждать и надеяться выбраться отсюда… в конце концов.
— Живыми! — хихикнул Дим. — Не факт, что выберемся. А чего, я реалист, правда, Натали? А ведь среди нас убийца, господа! Сколько нас было? Тринадцать? Без философа. Сколько осталось? Одиннадцать с философом. Минус именинник. Десять. То-то и оно. «Титаник» идет ко дну, и водоворот затягивает. Ну да ладно, не будем о грустном… пока мы живы. — Он снова хихикнул. — А посему предлагаю выпить за здоровье отца! Как справедливо заметил философ, жизнь продолжается. Возможно, сегодня наша последняя вечеря в данном составе, а что будет завтра, одному богу известно… — Он по-клоунски развел руками.
Они выпили в гробовом молчании. Дядя Паша крякнул неодобрительно — спич Дима ему не понравился.
— Вы кушайте, кушайте! Леонард Константинович был бы рад… — Лиза, украдкой вытирая слезы, бегала из гостиной в кухню, носила блюда и тарелки.
— За Рубана! — крикнул, вскакивая, Иван. — За выдающийся талант!
Они выпили. Поспешно, как показалось Федору, желая напиться и избавиться наконец от страха, понимая, что если они все здесь, на виду друг у дружки, то можно перевести дух. Ничего не случится.
Нехотя потянулись за салатами, заработали челюстями, сначала неохотно, потом охотнее. Разливать стали чаще, торопливо опрокидывали, тянулись за закусками. Глаза заблестели, жесты стали размашисты, они нашли себе занятие…
Федор старался не смотреть на убийцу Андрея Сотника… неудавшегося убийцу, пытаясь вспомнить, подозревал ли он… Он не знал. Ему казалось, что подозревал. Хотя нет, не подозревал, что именно… этот. Он подозревал всех. Теперь, когда наступила относительная ясность и кусочек пазла лег на свое место, вопросов по-прежнему оставалось больше, чем ответов. Но уже забрезжил просвет в глухом порочном круге, и проступила жесткая определенность факта.
Мысли его перебил громкий стук в дверь. Елена вскрикнула, Стелла схватилась рукой за горло; дядя Паша вскочил, обвел всех подозрительным взглядом и вышел. Они недоуменно переглядывались, они перестали жевать, они застыли с перекошенными лицами, на которых снова проступил страх.
Громкий голос, громкие шаги… На пороге появилась ведьма Саломея Филипповна и сказала басом:
— С праздничком!
Громадная, с черными патлами, она смотрела на них черными пронзительными глазами, неприятно усмехаясь. Никто не шелохнулся и не произнес ни слова. Взгляды были прикованы к странной и страшноватой фигуре на пороге.
— Садитесь, Саломея Филипповна! — засуетилась Лиза. — Сюда!
— Штрафную дорогой гостье! — рявкнул Дим, вскакивая и наливая водку в бокал.
— Картошечки с мясом, — Лиза подсовывала гостье тарелку со снедью. — Огурчики! Закусить…
— За Леонарда Константиновича! — Саломея Филипповна приняла бокал и выпила залпом.
Федор встретился с ней взглядом, и она ухмыльнулась ему с видом заговорщицы.
Они снова пили и ели, торопясь, неопрятно, некрасиво, словно переступили какой-то порог, за которым правила приличий уже не действуют. Никто не спешил уходить, никто не хотел оставаться один. Они пили и ели, расслабившись впервые за последние дни, словно наверстывали упущенное.
Федор, незамеченный, выскользнул из гостиной — ему хотелось подумать. В коридоре, однако, ему пришла в голову некая мысль, и он, оглянувшись, стал подниматься на второй этаж. Наверху он, снова оглянувшись, толкнул дверь в комнату Дима и Наташи-Барби. Горел ночник, слабо пахло… Федор узнал запах! Не то мятой, не то лавандой…
Он нашел флакон лосьона после бритья «Herbs of Bulgaria» с запахом лаванды в тумбочке Дима. Судя по беспорядку — там вперемешку валялись станок для бритья, пачка лезвий, несвежие носки, — это была его тумбочка.
Федору показалось, что он услышал скрип ступеньки, и вздрогнул. Он оставил дверь приоткрытой, на всякий случай — не хотел, чтобы застали врасплох. Хотя понимал, что выскочить незамеченным из комнаты ему не удастся: на втором этаже всего две двери и прятаться негде.
Он прижался к стене, превратившись в слух. Скрип повторился; потом дверь стала медленно открываться; на полу комнаты выросла длинная тень. Человек замер на пороге. Федор узнал Стеллу… по каким-то неуловимым признакам — легким шагам, осторожным неуверенным движениям, слабому запаху духов и звуку дыхания…
Они смотрели друг на дружку; она испуганно уставилась на него громадными темными глазами; он, внутренне чертыхаясь, полный досады, испытывая неловкость и в то же время сознавая комическую нелепость ситуации… великий сыщик, черт бы тебя подрал! Ему вдруг показалось, что она сейчас закричит, и он приложил палец к губам. Она судорожно вздохнула и кивнула.
— Не бойтесь, — прошептал он. — Мне нужно было кое-что проверить.
Она снова кивнула.
— Почему вы ушли?
— Они обвиняют друг друга… я подумала, они сейчас подерутся. Я устала и ушла… И эта женщина, Саломея Филипповна, тоже ушла. Вы не подумайте… я увидела, что дверь открыта, думала, случайно, хотела закрыть…
Они стояли рядом, и он чувствовал запах волос Стеллы… Не отдавая себе отчета, он вдруг притянул ее к себе, прижался лицом к лицу, нашел губы…
Она попыталась вырваться, потом затихла…
Они целовались, кожей чувствуя опасность быть застуканными в чужой спальне, почти чужие, ничего друг о дружке не знающие, еще стесняясь и не понимая себя; это все подстегивало желание, от которого темнело в глазах и мутилось в голове…
— Пошли! — Он шагнул из комнаты и потянул Стеллу за собой. Она снова попыталась вырваться, но он держал крепко. Они спустились по лестнице, замирая от скрипа ступенек, прислушиваясь к воплям из гостиной. Гуськом; он держал ее за руку, она уже не пыталась вырваться. Ему пришло в голову, что она идет покорно, как на заклание…
— Кажется, дерутся, — прошептал Федор. Ему показалось, что Стелла засмеялась…
Он привел ее в их с Иваном комнату, от души надеясь, что тот не вернется — их дверь не запиралась на ключ. Ему казалось, в руках у него покорная кукла… опять кукла! Покорная, бессловесная и такая желанная…
Он чувствовал ее страх, страх неопытной любовницы, стеснение, скованность… Она закрывалась руками, уворачивалась, прятала губы, что-то шептала… но не уходила.
Их близость была как ожог, как удар; она была наполнена страхами, неуверенностью, чувством вины и осознанием тонкой грани между жизнью и смертью. Те, в гостиной, жрали, пили и дрались, словно завтра в их жизни не наступит уже никогда и им непременно нужно свести счеты сегодня; и эти двое цеплялись друг за дружку и любили друг дружку так, словно понимали, что завтра в их жизни тоже никогда не будет…
Вдруг снизу грохнул выстрел, и они вздрогнули. А чего, раз есть ружье, значит, должно выстрелить. По закону жанра.
— Что это? — прошептала Стелла.
— Дядя Паша их успокаивает, — сказал Федор. — Не бойся.
— А если они поубивают друг…
Она не закончила фразы, потому что Федор прижался губами к ее рту. Ему было все равно…
