АВГУСТ 1453 ГОДА

Хотя мать и обещала, что время пройдет быстро, этого не случилось. Дни тянулись один за другим, не было им конца, и ровным счетом ничего интересного в нашей жизни не происходило. Мои сводные братья и сестры — от первого брака моей матери с Иоанном — даже теперь, когда я уже была помолвлена с одним из братьев Тюдоров, выказывали мне уважения не больше, чем когда я считалась невестой де ла Поля. Наоборот, они постоянно надо мной насмехались и пугали, что Уэльс, куда я скоро поеду, населен в основном ведьмами и драконами, а дорог там вообще нет, лишь огромные мрачные замки высятся среди густых темных лесов. Там, говорили они, волшебницы, подвластные богине вод, поднимаются со дна рек и озер и опутывают своими чарами простых смертных; там полно огромных страшных волков, которые собираются в большие стаи и охотятся на людей, и так далее, и тому подобное. В общем, все шло своим чередом, пока однажды вечером за семейной молитвой мать не произнесла имени нашего короля с какой-то особой преданностью, а потом заставила всех нас лишних полчаса провести на коленях и молиться за здоровье Генриха VI, поскольку, как она сказала, для него наступили трудные времена. Мать велела нам также помолиться Богородице с просьбой: пусть защитит дитя, которое королева носит под сердцем, и сделает так, чтобы это оказался мальчик, наследный принц дома Ланкастеров.

Я, конечно, помолилась вместе со всеми за здоровье королевы, но «аминь» добавлять не стала: уж больно неприязненно она тогда отнеслась ко мне. И потом, я уже понимала, что каждый ребенок, который родится у королевы, все дальше будет отодвигать меня в долгой череде наследников ланкастерского трона. Разумеется, я не стала желать зла ее будущему младенцу, ведь это явно было бы проявлением враждебности и зависти, то есть двойным грехом, но полагала, что Царица Небесная и так поймет, отчего я проявляю столь мало рвения в молитвах о королевском отпрыске; я не сомневалась, что Ей отлично известно, как это трудно — иметь не меньше прав на трон, чем все прочие наследники, но при этом быть всего лишь девочкой. Было ясно, что как бы ни сложилась моя судьба, мне все равно никогда не стать королевой, этого попросту никто не допустит. А вот если у меня родится сын, то уж у него-то будут все основания претендовать на монарший престол. У Пресвятой Девы Марии тоже был сын и тоже именно такой, какого все и хотели; благодаря этому Она стала Царицей Небесной и могла бы подписываться «Mary R.» — Mary Regina.

Дождавшись, когда из часовни уйдут все мои сводные братья и сестры, которые, естественно, спешили к обеденному столу, я спросила у матери, почему вдруг потребовалось с особым рвением молиться за здоровье нашего короля. Что она имела в виду под словами «для него наступили трудные времена».

— Видишь ли, — отозвалась мать с весьма озабоченным видом, — сегодня я получила письмо от твоего нового опекуна Эдмунда Тюдора, и он сообщает, что король снова впал в транс. Молчит, совершенно не двигается, а только сидит, уставившись в землю; ничто не способно вывести его из этого состояния.

— Может, с ним беседует Господь?

— Кто его знает? — с легким возмущением фыркнула мать. — Ну кто может это знать? Твоя набожность, Маргарита, безусловно, делает тебе честь, но ты должна понять: если с нашим королем сейчас беседует Господь, то Он выбрал для этого не самое лучшее время. Прояви Генрих хоть малейшую слабость — и герцог Йоркский не преминет воспользоваться этим и захватит власть. Королева уже обратилась к парламенту с требованием на время болезни Генриха все королевские полномочия передать ей, только парламентарии никогда не окажут доверия этой француженке и, скорее всего, назначат регентом именно Ричарда, герцога Йоркского. Когда нами действительно станут править Йорки, ты сама увидишь, как быстро наша судьба изменится к худшему.

— Что же тогда произойдет?

— Ну, если король так и не выздоровеет, то править нами будет не он, а Ричард Йоркский вместе со всем своим семейством, и он будет иметь полное право наслаждаться властью регента до тех пор, пока младенец, которого королева носит в чреве, не достигнет возраста, когда его можно будет короновать. За эти полтора десятка лет Йорки вполне успеют захватить все самые лучшие должности, в том числе и церковные, и не только в Англии, но и во Франции. — Мать была настолько раздражена, что, как пришпоренная, мчалась в сторону обеденного зала, невольно обгоняя меня. — Я, кстати, вполне готова даже к тому, что они придут ко мне и заявят об отмене твоей помолвки с Тюдором. Во-первых, так они воспрепятствуют усилению дома Ланкастеров, во-вторых, им гораздо выгоднее твое замужество с представителем дома Йорков, наследником которого и станет тогда твой сын. Что ж, в таком случае мне придется открыто выразить свое неповиновение, потому что мне хочется, чтобы благодаря твоему браку с Тюдором дом Ланкастеров продолжал не только существовать, но и укрепляться. Однако я отдаю себе отчет: если я не подчинюсь воле Ричарда Йорка, то неизбежно навлеку его гнев на себя и свою семью, что означает годы и годы неприятностей.

— Но почему? Почему этому придается такое значение? — не понимала я; мне приходилось почти бежать, чтобы не отставать от матери, которая, сама того не замечая, прямо-таки летела по длинному коридору. — Почему наши семьи должны соперничать? Ведь все мы принадлежим к одному королевскому роду. Все мы Плантагенеты, и наш общий великий предок — король Эдуард Третий. Все мы родственники, и Ричард, герцог Йоркский, такой же кузен королю, как и я.

Мать так резко остановилась и повернулась ко мне, что подол ее платья, прошелестев по полу, поднял целую волну лавандового аромата от рассыпанных по коридору трав.

— В том, что мы происходим от одного общего предка, и есть причина нашей вражды. Все мы соперники на пути к престолу. Как известно, нет ничего хуже ссор между ближайшими родственниками. Да, мы, возможно, и близкие родственники, но одни из нас принадлежат к дому Йорков, а другие — к дому Ланкастеров. Никогда не забывай об этом! Мы, Ланкастеры, прямые потомки Эдуарда Третьего, дети его законного сына Джона Гонта, герцога Ланкастерского. Прямые потомки! Тогда как Йорки могут проследить свое родство с Джоном Гонтом только через его младшего брата Эдмунда. Они потомки младшего из сыновей Эдуарда Третьего, а не его законного наследника. Они могут претендовать на трон Англии только в том случае, если в семьях здравствующих Ланкастеров не будет ни одного сына. Итак, подумай, Маргарита, увеличиваются ли их шансы, если король то и дело пребывает в невменяемом состоянии, а его ребенок — неизвестно, кстати, будет ли это мальчик! — еще и на свет не появился? О чем, как ты считаешь, могут мечтать Йорки, зная, что ты прямая наследница дома Ланкастеров, но, увы, всего лишь девочка и пока еще незамужняя? Я уж не говорю о том, что ты, выйдя замуж, вполне можешь родить сына.

— Им хочется выдать меня замуж за кого-то из своих, да? — растерянно промолвила я, несколько ошарашенная вполне возможной перспективой очередной помолвки.

— Вот именно, — усмехнулась мать. — А если уж честно, они предпочли бы и вовсе увидеть тебя мертвой.

Подобное предположение заставило меня примолкнуть. Мысль о том, что такое огромное семейство, как дом Йорков, способно желать моей смерти, была довольно пугающей.

— Но ведь король наверняка вскоре придет в себя, и тогда все опять будет хорошо. У него вполне может родиться мальчик, который станет законным наследником дома Ланкастеров, и тогда проблема разрешится в высшей степени удачно, — скороговоркой протараторила я.

— Вот и моли Бога, чтобы наш король как можно скорее пришел в себя, — отрезала мать. — Хотя, на мой взгляд, тебе стоило бы молиться о том, чтобы у королевы вообще не было детей, способных занять то место, которое полагается тебе по праву. А еще, дочь моя, молись, пусть Господь поможет тебе поскорее выйти замуж и родить сына. Только тогда мы почувствуем себя в относительной безопасности от происков этих честолюбивых Йорков.