В поездке по стране. Лето, 1498 год
«Этому мальчишке» по-прежнему отводили комнату в гардеробных тех замков, где мы останавливались во время летней поездки по графству Кент. Мы ехали вдоль побережья по дороге пилигримов, ведущей в Кентербери. Вокруг расстилались высокие холмы, под теплым солнцем зеленели живые изгороди, яблони были в бело-розовом цвету, и леди Кэтрин наконец оттаяла. Она позволила Генриху дарить ей новые платья и перестала одеваться в черное, точно вдова, и теперь часто облачалась в то платье, которое выбрал для нее мой муж — из рыжевато-коричневого бархата с черной каймой. Оттенок этот удивительно ей шел; ее нежная светлая кожа уже успела слегка зарумяниться под ярким солнцем, а свои блестящие черные волосы она убирала под шапочку из такого же коричневого бархата, заказанную для нее Генрихом.
Они обычно ехали рядом и практически в полном одиночестве, далеко обогнав весь остальной двор, я же тащилась сзади в окружении своих фрейлин и прочих придворных, среди которых был и «этот мальчишка»; иной раз он подъезжал совсем близко ко мне и улыбался.
Генрих и для себя заказал новый костюм для верховой езды — из того же рыжевато-коричневого бархата, что и платье леди Кэтрин, — и теперь они отлично дополняли друг друга и выглядели очень живописно, когда ехали бок о бок по узким улочкам Кента, окаймленным подстриженными зелеными изгородями. Они то пускали коней небыстрой рысцой, если земля была достаточно мягкой, то ехали шагом, если дорога оказывалась каменистой, но всегда старались держаться ото всех остальных на почтительном расстоянии. И вот наконец впереди открылось море.
Теперь Генрих уже осмеливался беседовать с леди Кэтрин и, словно вновь обретя голос, расспрашивал ее о детстве, о жизни в Шотландии, но никогда не говорил с ней о муже, словно двух с половиной лет ее замужества и не было вовсе. Нет, об «этом мальчишке» они никогда не говорили и никогда не обращались к нему, если он оказывался неподалеку. Кэтрин Хантли была с королем предельно учтива, никогда не забывала, каково ее истинное место, но когда король, уже подаривший ей коня, заказал для него новое седло, она была просто вынуждена ездить с ним рядом, милой улыбкой выражая свою благодарность за эти подарки.
Я замечала, как ее муж издали наблюдает за всем этим, как храбро он улыбается, как гордо вздергивает подбородок, словно не замечая, что у него пытаются отнять любимую жену. Следуя за ними в толпе придворных, он видел, как Кэтрин наклоняется к Генриху, как внимательно она его слушает, как он берет в руки поводья ее коня, желая его приостановить. Но, видя это, «мальчишка» еще выше вздергивал подбородок, еще шире улыбался, словно дав себе клятву, что не испугается ничего, даже измены жены.
Мне же, как ни странно, было больно видеть, как мой муж, с которым мы прожили более двенадцати лет, ухаживает за другой женщиной, более молодой и красивой, чем я, как он уезжает от меня вместе с нею в поисках уединения. Я никогда прежде не видела Генриха по-настоящему влюбленным и теперь была удивлена: оказалось, что и он может быть застенчивым, милым или же полным страстного желания, и это меня удивляло; я словно впервые как следует его разглядела. Придворные вели себя благоразумно и всячески пытались отгородить от меня короля и его нынешнюю постоянную спутницу, но сами старались к ним не приближаться, чтобы не побеспокоить. Все без конца развлекали меня и отвлекали, чтобы я даже не смотрела в ту сторону. В общем, эта история сильно напоминала мне то, как я сама вела себя по отношению к королеве Анне, зная, что ее здоровье окончательно подорвано. Анна безмолвно наблюдала за тем, как ее муж в открытую ухаживает за мной, повсюду ищет меня, танцует только со мной, однако не упрекала ни его, ни меня. Я понимала, что разбиваю ей сердце; я прекрасно знала, как тяжело она переживала смерть своего единственного сына, как тяжело ей было бы теперь потерять мужа, уступить его мне, но я была слишком молода, и голова у меня кружилась от любви, и мне совсем не хотелось тревожиться на ее счет. Теперь-то я хорошо понимала, каково это — быть королевой и делать вид, что спокойно смотришь, как молодые придворные пишут стихи и посылают любовные письма другой женщине, считая ее, а не тебя самой красивой дамой королевского двора, истинной королевой красоты. Теперь-то я знала, каково это, когда и твой муж король готов променять тебя на эту красавицу.
Это был унизительный опыт, но, как ни странно, униженной я себя не чувствовала. Наоборот, мне казалось, что теперь я стала гораздо умнее и опытней, стала понимать нечто такое, чего не знала прежде. Я, например, знала теперь, что любовь дается не по заслугам; я ведь полюбила Генриха не потому, что он представлялся мне великим победителем, завоевателем Англии. Я полюбила его лишь тогда, когда наконец стала его понимать, а затем и жалеть; лишь после этого расцвела моя любовь к нему. И теперь, когда он меня разлюбил, мне, собственно, это было не так уж и важно. Я продолжала его любить, понимая, что он, как это с ним часто бывало и раньше, снова ошибается, неверно о себе судит и по-прежнему полон страхов, и его увлечение Кэтрин Хантли не вызывало во мне особой ревности, пожалуй даже, напротив, будило во мне еще большую нежность.
Я даже на леди Кэтрин не сердилась — в конце концов, она была вынуждена играть предложенную ей роль. И когда она пыталась спешиться, а Генрих поспешно подскакивал к ней, одним движением плеча отодвинув в сторону ее мужа, и принимал ее в свои объятия, она порой успевала быстро посмотреть на меня, и я видела, что все это не доставляет ей ни малейшей радости и лишь вызывает дополнительную тревогу. В такие минуты я не только не сердилась на нее, но жалела и ее, и себя. По-моему, только женщина может понять, что я чувствовала в такие минуты, и мне думается, моя соперница тоже отлично понимала меня; как, впрочем, и я лучше всех понимала, перед какой чудовищной дилеммой она оказалась.
В конце дня леди Кэтрин непременно приходила в мои покои, чтобы посидеть вместе со мной и моими фрейлинами, и я встречала ее ласковой и терпеливой улыбкой — в точности так улыбалась мне когда-то и королева Анна. Я понимала: Кэтрин никак не может воспрепятствовать развитию этого любовного сюжета; ведь и я в точности так же ничего не могла поделать, когда стала развиваться наша с Ричардом история любви. Если король удостоил женщину своим вниманием, она практически бессильна противостоять его натиску. Однако я не могла бы сказать, что мне известны истинные чувства леди Кэтрин. Когда я влюбилась в Ричарда, он был королем Англии и единственным человеком, который мог спасти меня и мою семью от падения в нищету и безвестность. А вот какие чувства испытывает моя соперница по отношению к моему мужу, королю Англии, будучи замужем за человеком, которого мой муж объявил предателем, который вообще живет как бы взаймы, я даже представить себе не могла.
