Дворец Шин, Ричмонд. Весна, 1488 год
Мой дядя Эдвард вернулся домой после крестового похода смуглый, как настоящий мавр, но утратив все передние зубы. Впрочем, он постоянно шутил по этому поводу, утверждая, что Господь теперь может заглянуть ему прямо в сердце, и при этом так шепелявил, что невозможно было удержаться от смеха. Я страшно ему обрадовалась, крепко его обняла и услышала, как он нежно прошепелявил: «Благошлови тебя Гошподь!»; это смешное коверканье слов заставило меня одновременно и смеяться, и плакать.
Я ожидала, что он возмутится, узнав, что его сестру сослали в монастырь Бермондси, но он лишь пожал плечами и одной улыбкой дал мне понять, что воспринимает это всего лишь как временное отступление, ибо жизнь всегда полна бесконечно чередующихся побед и поражений.
— Твоя мать хорошо там устроилась? — спросил он, словно только это его и волновало.
— Да, у нее очаровательные комнаты, и обслуживают ее тоже хорошо. Похоже, монахини ее просто обожают, — сказала я. — Грейс при ней. А тамошняя привратница называет маму «наша королева», словно ничего и не переменилось.
— Ну, значит, она, как всегда, устроилась по своему вкусу. — И было видно, что дядя Эдвард весьма этим удовлетворен.
Он привез множество интересных рассказов о крестовом походе в Гранаду, о красоте и элегантности мавританской империи, о решительном намерении христианских правителей полностью изгнать мавров из Испании. А еще он рассказывал мне немало примечательного о королевском дворе Португалии и о своих приключениях в этой стране. Они исследовали ее южные окраины вплоть до африканского побережья. Дядя сказал, что там есть и золотоносные шахты, и богатейшие рынки, полные редких специй, и невероятное количество драгоценной слоновой кости, которую может подобрать любой, кто осмелится забраться достаточно далеко в глубь того континента, где солнце печет невыносимо жарко, а в морях у побережья часто бушуют штормы. Он рассказывал, что в Африке есть некое королевство, где поля буквально выстланы золотом; там любой человек может стать богатым, даже если будет просто подбирать с земли золотые самородки. Немало в Африке и странных редких животных — он видел их шкуры; и пятнистые, и полосатые, и самые благородные, золотистые. Он уверял нас, что там, в самом сердце этой огромной страны, есть, возможно, такое царство, где своими чернокожими подданными правит белый христианин и настоящий герой, которого зовут Престер Джон.
Генриха истории о волшебных царствах совершенно не интересовали; он тут же увел дядю Эдварда в свои покои, и они полдня просидели там взаперти. Затем наконец Эдвард снова вышел к нам, сияя своей беззубой улыбкой, а Генрих с довольным видом обнимал его за плечи, и я поняла: новости, которые привез мой дядя, несколько успокоили вечно встревоженную душу Генриха.
Оказалось, что мой муж настолько преисполнился к Эдварду доверия, что решил поставить его во главе войска, обороняющего Бретань.
— Когда ты уезжаешь? — спросила я.
— Очень скоро, — сказал мой дядя. — Времени терять нельзя, и потом… — он улыбнулся, показывая розовые десны, — …и потом я предпочитаю всегда быть занят реальным делом.
Я тут же потащила его в детскую, разместившуюся во дворце Элтам, желая показать, каким большим стал теперь его внучатый племянник Артур. Мой сынок уже умел крепко стоять на ножках и даже немного ходить, правда, то и дело цеплялся за кресло или за стул. Больше всего он любил бродить по комнатам, держась за мой палец, неуверенно разворачиваясь и переступая крошечными ножками с поджатыми внутрь пальчиками. Он весь просиял, увидев меня, и тут же ко мне потянулся. Он уже начинал говорить, точнее, петь, как птичка, но слов еще не произносил, кроме слова «ма», что, как мне казалось, означает «мама», и словечка «бо», которое в его понимании означало все, что ему нравится. Он обожал, когда я его щекотала, и весело смеялся; а еще он любил бросить на пол любую вещь, которую ему дали, и ждать, что, может, кто-нибудь ее поднимет и снова даст ему, а он снова ее бросит. Эта игра ему никогда не надоедала. Но самую большую радость ему доставляла игра с Бриджет в мячик — она давала ему свой мячик, и он его бросал, а она тут же летела его ловить; казалось, они играют в теннис, и Бриджет старалась перехватить мячик до того, как он ударится об пол и несколько раз подскочит. Артур прямо-таки булькал и каркал от восторга, глядя, как моя младшая сестренка бежит за мячом.
— Ну, разве это не самый красивый мальчик на свете? — с гордостью спросила я и была тут же вознаграждена дядиной светлой, хотя и беззубой, улыбкой. — А кого ты ездил смотреть в Португалию? — Я прижала Артура к плечу, нежно поглаживая мальчика по спинке. Он был тяжеленький, и я щекой чувствовала исходившее от него тепло; и меня вдруг охватило какое-то свирепое желание никогда и ни за что не допустить, чтобы его спокойствию и безопасности что-то грозило. — Генрих говорил, что послал тебя в Португалию посмотреть на какого-то мальчика. Но с тех пор, как ты уехал, никаких разговоров об этом не было.
— В таком случае Генрих сам тебе все расскажет. Да, я видел маленького пажа, который прислуживает сэру Эдварду Брэмптону, — сказал мой дядя, очаровательно шепелявя. — Кто-то из придворных интриганов решил, что этот мальчишка удивительно похож на моего бедного племянника Ричарда. Люди, как ты знаешь, любят устраивать много шума из ничего. Жаль, что им больше нечем заняться.
— А этот мальчик действительно похож на Ричарда? — спросила я.
Эдвард покачал головой:
— Нет, не особенно.
Я на всякий случай огляделась, но рядом не было никого, кроме кормилицы, а ее в этой жизни интересовало одно — побольше и повкусней поесть и выпить эля.
— Милорд, вы уверены? Вы сможете рассказать о нем моей матушке?
— Я не стану говорить с ней об этом. Это наверняка ее расстроит, — твердо заявил мой дядя. — А тот маленький паж — самый обыкновенный парнишка и совершенно не похож на ее сына и твоего брата. Я абсолютно уверен, что это не Ричард.
— А что Эдвард Брэмптон? — не отставала от него я.
— Сэр Эдвард вскоре должен прибыть с визитом в Англию, но сперва он хотел завершить кое-какие свои дела в Португалии, — спокойно ответил Эдвард. — А своего хорошенького пажа он намерен отпустить. Ему совершенно не хочется создавать в нашем обществе новую смуту и причинять беспокойство королю, привезя с собой чрезвычайно шустрого, повсюду сующего свой нос мальчишку.
В этих словах явно было заключено больше, чем я сумела понять, и я спросила:
— Но если этот мальчик ничего собой не представляет, если это просто маленький хвастунишка, то как же из-за подобного ничтожества мог возникнуть такой шум в Лиссабоне, что даже мы в Лондоне его услышали? Если он — никто, зачем же ты вообще ездил в такую даль, чтобы его увидеть? Это ведь не так уж близко от Гранады. И зачем сэр Эдвард приезжает в Англию? Он что, хочет встретиться с королем? С чего бы это Генрих решил оказать ему такую честь, зная, что он был верным слугой Йорков и всем сердцем любил моего отца? И почему сэр Эдвард решил уволить своего пажа? С чего вообще вся эта суета, если этот мальчишка — никто?
— Я думаю, нашему королю будет приятней, если мальчишка останется в Португалии, — слегка пожав плечами, ответил Эдвард.
Я некоторое время молчала, глядя на него, потом медленно промолвила:
— Нет, я тут все-таки чего-то не понимаю. Во всем этом явно есть какая-то тайна.
Дядя Эдвард ласково похлопал меня по руке, которой я прижимала к сердцу тепленькое тело своего ребенка, и сказал:
— Ты же знаешь, в нашем мире полно всяких тайн; и порой лучше не знать, какова их суть. Не тревожьтесь, ваша милость королева, — прибавил он с куртуазным поклоном, — вокруг слишком много загадок. Чего только мне не рассказывали в Португалии!
— Может быть, тебе рассказывали и о мальчике, воскресшем из мертвых? — решилась я бросить ему вызов. — О мальчике, которого сперва прятали от неизвестных убийц, а потом тайком переправили за границу, и теперь он там ждет своего часа?
Но дядя и глазом не моргнул.
— Об этом мне тоже рассказывали. А я в ответ напомнил этим людям, что короля Англии всякие чудеса совершенно не интересуют.
Возникла небольшая пауза.
— Что ж, хорошо, по крайней мере, что наш король тебе доверяет, — сказала я, возвращая Артура кормилице и глядя, как он устраивается в ее широченных объятиях. — Мне кажется, он в тебе уверен. Может быть, тебе удастся убедить его вернуть ко двору мою матушку? Если уж в Португалии того мальчика не оказалось, значит, Генриху и бояться нечего.
— Твой муж по природе своей не слишком доверчив, — заметил с улыбкой Эдвард. — Так что за мной следили постоянно, весь путь до Лиссабона и обратно. А мой спутник, лицо которого было вечно скрыто низко опущенным капюшоном плаща, записывал каждого, с кем я встречался, да и вообще каждый мой шаг. Еще одного шпиона я заметил, когда возвращался домой; он следил, не свяжусь ли я по пути с твоей тетей, живущей во Фландрии.
— Генрих велел своим шпионам следить за тобой? За своим посланником? Шпионить за своим же шпионом?
Дядя кивнул.
— И в твоем доме всегда найдется некая особа, которая докладывает королю обо всем, что ты говоришь или делаешь, даже о том, что ты пытаешься ото всех скрыть. И твой личный духовник тоже обязан докладывать обо всем своему духовному отцу, архиепископу Кентерберийскому, должность которого сейчас занимает Джон Мортон, самый большой друг королевы-матери. Они вместе плели заговоры против короля Ричарда, вместе уничтожили герцога Букингема. Миледи и Джон Мортон встречаются каждый день, и он рассказывает ей все, что ему удалось узнать. Так что даже не мечтай о том, что наш король решится кому-то из нас полностью доверять. Даже не надейся, что за тобой нет постоянной слежки. За тобой следят все время, днем и ночью. Как и за всеми нами.
— Но мы же ничего плохого не делаем! — воскликнула я. И тут же понизила голос. — Ведь не делаем, правда, дядя?
Он снова ласково похлопал меня по руке и заверил:
— Конечно-конечно, мы не делаем ничего плохого.
