ГЛАВА 7

Под влиянием страха перед веревками и раскачивающейся на них трапецией я было подумала, что Дэвид заставит нас работать наверху в первое же утро. Но он так не сделал. Еще до того, как вернулась Данди, очень хорошенькая даже в мешковатых бриджах Уильяма и льняной рубашке Джека, он велел нам приседать, а затем совершить пять кругов по амбару во все нарастающем темпе.

Затем мы прыгали, бегали и разминались до тех пор, пока не разогрелись. Тщательно уложенные волосы Данди распустились, и она небрежно сколола их на затылке. Все мы находились в хорошей спортивной форме. Мы с Джеком каждый вечер упорно тренировались на неоседланной лошади и приобрели молниеносную реакцию. При всей любви Данди поваляться она была в состоянии пройти за день двадцать — тридцать миль, а после этого еще поплавать наперегонки.

— Дело пойдет. — Дэвид сам уже слегка запыхался, и мы устроили себе минутку отдыха, усевшись на опилки. — Я боялся, что вы толстые и ленивые, а у вас прекрасные мускулы и никакой одышки.

— А когда мы начнем работать наверху? — требовательно спросила Данди.

— Когда захотите, — беззаботно ответил Дэвид. — Пока вы будете завтракать, я проверю оборудование, и потом можем начинать. Я покажу вам, как надо падать в сетку, и вы убедитесь, что можете работать совершенно безопасно.

— Меня никогда в этом не убедить. — Я пыталась говорить спокойно, но мое дыхание прерывалось.

— Я знаю, что ты боишься, — успокаивающе улыбнулся мне Дэвид. — Я хорошо понимаю это, я и сам раньше боялся. Ты прекрасно сложена для такой работы, но если сердце не лежит к этому, мы не станем тебя заставлять.

— А как вы начали работать на трапеции? — спросил Джек.

— О, это длинная история, — лениво отозвался Дэвид. — Меня завербовали служить на флот, но я был деревенским парнем, и это пугало меня. Я сбежал с корабля при первой же возможности. А она представилась мне в Португалии, когда мы зашли в Лиссабон. Мне не на что было жить, и я стал странствовать вместе с бродячими акробатами. Однажды я увидел выступление на «римских кольцах» и просто сошел с ума. — Он замолчал и подкрутил усы. — Я напросился в ученики к человеку, выполнявшему его, и он стал заниматься со мной. Затем мы стали использовать трапецию вместо колец, а этого до нас не делал никто. Сначала я выступал один, а потом научил младшего сына своего напарника, и мы изменили номер: он раскачивался на трапеции и перелетал ко мне, а я ловил его и кидал обратно. Это был хороший номер.

Тут он замолчал, и в глазах мелькнула боль. Мой желудок сразу сжался от страха.

— Что случилось потом? — спросила я.

— Этот парень упал, — сказал он просто. — Он сломал себе шею и умер.

Никто не произнес ни слова.

— Мери, ты прямо зеленая, — вдруг испугался Джек. — Тебе плохо?

— Нет, — покачала я головой. — Продолжайте, Дэвид. Что вы делали потом?

— Я вернулся в эту страну и нашел себе партнера. Но твой отец — человек с идеями. Он подал мысль выступать в этом номере с девушками. Это обязательно понравится зрителям. Я старею, — продолжал Дэвид. — И устаю уже после двух представлений. Роберт предложил мне королевское жалованье за то, чтобы я научил вас этому трюку и отказался от своих выступлений на два сезона. И он заплатит мне сверх того, чтобы я не учил этому других. — Тут Дэвид усмехнулся Джеку и опять подкрутил усы. — Это обычно практикуется, и твой отец знает это так же хорошо, как я.

— До какого возраста можно выступать на трапеции? — спросил Джек.

— Вы будете выступать лет до двадцати пяти, — после недолгого размышления сказал Дэвид. — Я плохо питался и часто болел. Поэтому я не смогу работать после тридцати.

— Это тяжелая жизнь, — задумчиво сказала я, глядя на Дэвида.

Кожа на его лице была розовая, усы топорщились молодо и задиристо, но под глазами лежали глубокие тени.

— Разве не каждая работа трудна? — спросил он.

И я кивнула.

— Пора, — вскочил он. — За работу, ребята.

Он велел Джеку пробежать пятьсот шагов на месте, а затем отжиматься на руках. Данди он дал металлическую палку и велел бегать, держа ее перед собой, затем над головой, а затем поднимая и опуская ее. Меня же он приподнял за талию, так чтобы я смогла охватить трапецию пальцами.

Я повисла на ней, как загипнотизированная летучая мышь, и Дэвид велел вытянуть ноги вперед, а затем резко отвести назад. Я так и сделала и почувствовала, как качнулась трапеция.

— Ноги вместе! Не сопротивляйся откату! — скомандовал он. — При возвращении опять ноги вперед, затем резко назад. Давай!

Снова и снова он учил меня, и скоро стены амбара словно пришли в движение. Внизу качались потные лица Джека и Данди, и мой страх проходил, уступая место сосредоточенности.

Мне никак не удавалось поймать ритм движения; уже услышав голос Дэвида, я понимала, что мои ноги опять отстают, что я двигаюсь слишком медленно и вяло. Я в жизни не чувствовала себя такой неуклюжей и неповоротливой. Я вновь и вновь пыталась выполнить упражнение как следует, хотя уже была близка к слезам от усталости и досады на себя. Наконец Дэвид сказал мягко:

— Достаточно, Меридон. Отдохни.

Я перестала раскачиваться, качели остановились, и я спрыгнула на пол. Ноги не держали меня, и я присела там же, где спрыгнула. Данди и Джек смотрели на нас с понимающей улыбкой.

— Тебе понравилось это? — спросил Дэвид.

— Да, — улыбнулась я. — Я чувствую, что у меня должно получиться. Но я никак не могу поймать этот ритм.

— Можно, я попытаюсь? — попросил Джек и, встав с пола, отряхнул опилки.

Я сердилась на себя, но была страшно довольна, что у Джека получилось еще хуже. Меня уже давно раздражало, что он так уверенно держится на спине Блубелли, в то время как я до сих пор нуждаюсь в поддержке. Сейчас я чувствовала себя отомщенной, Джеку и близко не удалось войти в ритм раскачивания, и он спрыгнул с трапеции злой, тихонько чертыхаясь, но один спокойный взгляд Дэвида заставил его сдержать свои эмоции.

— Моя очередь? — спросила Данди, выступая вперед.

— Твоя, — сказал Дэвид и помог ей ухватиться за трапецию.

У сестры получилось гораздо лучше, чем у нас. Она обладала прекрасным чувством ритма и не боролась с качелями, а чутко подстраивалась к их движению. Я следила за выражением лица Дэвида, когда Данди работала. И хоть она выглядела очаровательно и натянувшаяся блуза подчеркивала ее грудь, он даже не смотрел на нее, спокойно отсчитывая такт. Я могла быть спокойна.

Мы работали все утро, пока не пришел Уильям и не позвал нас завтракать. Мы были голодны как волки, миссис Гривс вносила поднос за подносом со свежими булочками с домашним маслом, ветчиной и сыром, мы никак не могли наесться. Дэвид и Джек пили пиво, а мы с Данди — воду.

Дэвид объявил перерыв на час и пошел проверить оборудование. Данди отправилась пошарить в гардеробе Джека в поисках более нарядной рубашки, а мы с ним пошли проведать лошадей.

Когда мы вернулись в сарай, кузнец уже устанавливал там железную печку и выводил трубу от нее за окно. Я обратила внимание, с какой скоростью выполнялись приказы Дэвида, но ничего не стала говорить.

Данди и Джеку не терпелось забраться наверх, и Дэвид позволил им это. Он показал Джеку, как надо придерживать веревочную лестницу, пока Данди взбиралась по ней, а затем сам придержал ее для Джека. Я в это время сидела в углу, не решаясь отнять руки от лица, и смотрела на них сквозь растопыренные пальцы.

Дэвид рассмеялся, когда Данди сверху крикнула, что она уже устала, взобравшись на эти двадцать пять ступенек, и научил их подниматься, экономя силы: с пятки на носок, с пятки на носок. Сам он взвился на трапецию как птица. Сверху он крикнул мне:

— Меридон, я сейчас буду учить их падать в сетку, так что не пугайся, пожалуйста, у нас все в порядке.

Я немножко приоткрыла лицо и кивнула в ответ. Затем Дэвид притянул к себе трапецию, крепко ухватился за нее и шагнул с рамки. Пролетев до самой низкой точки, он разжал пальцы и мягко приземлился, подтянув повыше ноги, так что удар пришелся на спину и плечи. Затем он вскочил на ноги, легко подбежал к краю сетки и спрыгнул на пол.

— Вот так! — сказал он. — Ноги повыше, подбородок прижмите к груди, и вы никогда не ушибетесь.

Далеко в вышине побледневший Джек кивнул в ответ и стал подтягивать к себе трапецию. Я видела, как он ухватился за нее, но тут же была вынуждена зажмурить глаза, чтобы не смотреть на самое ужасное. Через мгновение звон сетки подсказал мне, что Джек благополучно приземлился, и сразу же раздался его радостный крик:

— Давай, Данди! Это отлично! Необыкновенное ощущение. Это даже лучше, чем скакать на лошади. Падать немного страшно, но это совершенно безопасно. Давай, Данди.

Тут во мне что-то сломалось.

— Не смей заставлять ее! — закричала я и, вскочив с пола, кинулась к нему. — Ты не смеешь, не смеешь этого делать. Это совсем не безопасно!

Я была вне себя и, сжав руки в кулаки, норовила ударить его в лицо. Изумленный Джек едва успевал увертываться.

Он не мог бы со мной справиться, но тут подоспел Дэвид, который был на добрый фут выше и много тяжелее Джека. Он схватил меня за руки и прижал их к бокам.

— Это безопасно, — тихо сказал он мне. — Я не причиню твоей сестре никакого вреда. Я бы не позволил ей взобраться туда, если бы не знал, что в этом нет никакого риска. Она хочет научиться этому, и ты не должна из своего эгоизма останавливать ее.

— С ней что-нибудь случится. — Я уже рыдала от бессилия. — Я знаю. Я цыганка. Я умею предсказывать. Это опасно для нее.

Дэвид повернул меня лицом к себе и пристально глянул мне в глаза.

— А что тогда безопасно? — тихо спросил он. — Она сама выбрала этот путь. Она могла бы выбрать хуже.

Это заставило меня замолчать. Если Данди будет слышать аплодисменты многих сотен людей и станет хорошо зарабатывать, тогда она не будет бегать за незнакомцами и позволять им за пенни задирать ей юбку. И насколько я знала Роберта Гауэра, он, потратив на нее столько средств, не посмеет теперь выбросить ее на дорогу даже ради своей собственной выгоды.

— Она разобьется, — неуверенно проговорила я, подавляя рыдание. — У меня предчувствие, она разобьется.

— А своими причитаниями ты можешь накликать на нее беду, — сказал Дэвид предостерегающе. — Ты можешь напугать ее, ты ломаешь ее веру в себя и мешаешь тренировкам. Это глупо, Меридон. Мы с тобой оба знаем, что Роберт Гауэр не станет держать ее, если она будет бездельничать.

Я взглянула ему в лицо.

— Мы можем продолжать странствовать, — сказала я, хоть была близка к отчаянию. — Но нам некуда идти.

— Ты не цыганка, — сказал Дэвид с сочувствием. — Тебе нужен дом. — Помолчав, он добавил: — Данди научится хорошо выполнять этот номер, когда мы закончим обучение. Береги те деньги, которые станут платить вам, и тогда через один или два сезона ты сможешь купить дом и забрать ее отсюда.

Я кивнула. Я все поняла. Данди все еще стояла на маленькой рамке, опирающейся на платформу, и смотрела на нас спокойно.

— Скажи ей что-нибудь, Мери, — попросил Дэвид. — Ей нужно услышать твой голос.

— Все в порядке, Данди! — крикнула я, хотя едва видела ее лицо, так высоко она стояла. — Извини меня, пожалуйста. Прыгай, если хочешь. Или спускайся по лестнице. Я больше не стану мешать тебе.

Она кивнула, и я увидела, как она стала подтягивать к себе трапецию.

Джек продолжал удивленно смотреть на меня.

— Я никогда прежде не видел, чтобы ты плакала. — Он протянул руку и коснулся моей мокрой щеки. Я резко подалась назад, но его это не остановило. — Я даже не думал, что ты умеешь плакать. — Его голос был тихим и нежным, как у влюбленного.

Я бросила на него тяжелый взгляд.

— И больше никогда не увидишь, — мрачно пообещала я. — Во всем мире есть только один человек, о котором я забочусь, и это моя сестра. Если она хочет это делать, значит, у нее получится. Я не стану больше плакать.

И я стала напряженно смотреть вверх. Мне не видно было лица Данди, и я не знала, о чем она думает, стоя на такой вышине. Немного помедлив, она ухватилась за перекладину и нырнула вниз, как ласточка. Оказавшись ближе всего к сетке, в наиболее безопасной точке полета трапеции, она отпустила руки и упала вниз, ровно, как камень, точно на спину и в самой середине сетки.

Дэвид и Джек бросились поздравлять Данди, я же была так взволнована, что даже не смогла говорить с ней, когда она подбежала ко мне, сияющая от гордости.

— А теперь — снова за работу, — велел Дэвид.

И мы возобновили тренировку. Джека он поставил к стене и велел отжиматься на руках. Я работала рядом с ним, повиснув на перекладине и подтягиваясь. А Данди Дэвид поднял на трапецию и велел повторять давешнее упражнение.

Затем мы немного отдохнули и пошли обедать. После обеда к нам в кухню заглянул Роберт со стаканом портвейна в руке.

— Не пропустите ли стаканчик со мной, Дэвид? — спросил он.

— Я никогда не пью во время работы, — ответил тот. — Это правило, которому вам тоже придется следовать, ребята. Алкоголь замедляет реакцию и делает вас чуточку тяжелее. К тому же вы становитесь самонадеянными, и это самое худшее.

— Многие считают это достоинством, — рассмеялся Роберт.

— Но я бы не доверился человеку, который будет работать со мной в таком состоянии, — улыбнулся в ответ Дэвид.

— Сами вы выступаете без сетки, — обратился вдруг к нему Роберт. — А почему вы предложили установить ее здесь?

— Прежде всего для вашего спокойствия, — ответил Дэвид. — Я видел такую сетку во время одного представления во Франции, и мне это очень понравилось. Если бы ребята готовили номер на кольцах или еще на чем-нибудь неподвижном, вы могли бы рискнуть и использовать мягкие подушки на полу. Но так как они раскачиваются и Джек должен их поймать, стоит им немного промахнуться, хоть на полдюйма, и они могут разбиться.

При этих словах комната поплыла у меня перед глазами, и я почувствовала, как Данди прижала мою ногу коленом, чтобы я успокоилась.

— Сам я работаю без сетки и без подушек, — продолжал Дэвид. — Но парень, с которым я работал, погиб, сломав себе при ударе шею. Он был бы жив и сегодня, если бы его отец не надумал экономить. — Тут он искоса взглянул на Роберта. — Это ложная бережливость. Хорошим артистом становишься лишь после долгого обучения, и это стоит дорого. Ничем не следует пренебрегать во имя безопасности.

— Согласен с вами, — коротко ответил Роберт.

И тут я смогла перевести дух.

— Ну как, готовы вернуться к работе? — спросил нас Дэвид.

Мы кивнули, испытывая, правда, меньший энтузиазм, чем до обеда. Я ощущала знакомую боль перетруженных мышц вдоль спины и в руках.

— У меня так болит живот, будто у меня понос, — сказала Данди, и мужчины с улыбкой переглянулись.

— Это мускулы, — добродушно объяснил Дэвид. — Пока что они у тебя очень слабые. К тому времени, когда закончатся наши тренировки, Данди, я смогу резать хлеб на твоем животе и ты даже ничего не почувствуешь, таким он будет твердым.

Данди откинула со лба волосы и кокетливо взглянула на него.

— Не думаю, что я позволю вам обедать на мне, — сказала она, но мягкость ее голоса говорила о противоположном.

— Все болит, Джек? — обратился Роберт к сыну.

— Только здесь. — И тот со смущенной улыбкой указал на спину. — Боюсь, что завтра мне не захочется работать.

— Меридон завтра не придется работать, — завистливо протянула Данди. — Вы возьмете ее на ярмарку. Можно, мы все поедем туда?

— Ей там тоже предстоит трудиться, — твердо ответил Роберт. — А не флиртовать и строить глазки молодым парням. Я хочу, чтобы она незаметно понаблюдала за лошадьми и послушала, что говорят их хозяева. Мери разбирается в лошадях лучше любого из нас, — честно признался он. — И завтра она будет моими ушами и глазами.

Я просияла от этой похвалы. В конце концов, мне ведь было только пятнадцать.

— Но уж, пожалуйста, надень юбку и передник, Меридон, — добавил Роберт. — И позволь Данди причесать тебя как следует. Вчера в церкви ты выглядела словно приютская. Мне это не понравилось.

— Хорошо, Роберт, — скромно согласилась я, слишком гордая своим признанием в качестве эксперта, чтобы обижаться на такие обидные замечания.

— И обязательно будь готова к семи часам, — строго сказал Роберт. — Мы рано выезжаем и позавтракаем в дороге.