ГЛАВА 4

Нас с Данди воспитывали как настоящих цыганок. Когда наступали холода и в фургоне становилось так сыро, что одежда на нас не просыхала даже к утру, отец задерживался в каком-нибудь маленьком городке, где люди не слишком интересовались тем, кого они берут на работу. Он нанимался куда-нибудь либо конюхом, либо носильщиком. Отец не намечал маршрутов наших путешествий заранее, нас вели либо его карточные подвиги, либо необходимость ускользнуть от возмездия обманутых покупателей.

Путешествие в фургоне Роберта Гауэра было совершенно иным. Мы никогда не задерживались где-либо дольше чем на три дня, кроме случаев, когда Роберту вдруг приходила в голову фантазия осмотреть город или поискать там знакомых, а также во время больших ярмарок, которые собирали сотни людей на много миль вокруг. Но к концу октября сезон ярмарок кончился, погода стала холоднее, все меньше зрителей посещали наши представления, и по утрам мне приходилось разбивать в воде корочку льда, прежде чем напоить лошадей.

— Эта неделя станет последней, — объявил Роберт после одной из тренировок, во время которой я уже смогла стоять на неоседланной лошади без всякой поддержки.

— Как это? — спросила Данди, накрывая на стол.

— Последняя неделя в дороге, — ответил Роберт. — Мы переезжаем на зиму в мой дом в Уорминстере. Вот там мы действительно начнем работать.

— Уорминстер? — переспросила я. — Я не знала, что у вас есть там дом.

— Ты еще многого не знаешь, — согласился Роберт, откусывая огромный кусок хлеба с сыром. — Вы с сестричкой не представляете, чем будете заниматься в следующем сезоне. — И он указал на Данди и подмигнул ей. — У меня уйма планов.

— Амбар уже готов? — спросил Джек.

— Мм, — удовлетворенно промычал Роберт. — И к нам приедет человек, который будет учить вас, он обещал пройти с вами курс за два месяца, но я посулил ему премию, если он справится быстрее.

— Чему он будет нас учить? — Я не могла сдержать любопытства.

— Именно тому, чего ты не знаешь, — лукаво ответил мне Роберт. — Тебя научат прыгать через горящий обруч. Данди и Джек будут выступать на трапеции.

— На трапеции? — Данди даже подпрыгнула, ее глаза сияли от восторга. — И на мне будет короткая юбочка!

— Которая всем покажет твои хорошенькие ножки, — рассмеялся Роберт. — Данди, детка, ты просто родилась для этих дел.

— С блестками? — Она ничего уже не слышала.

— Это безопасно? — прервала я ее восторги. — Как она будет этому учиться?

— Я пригласил артиста из Бристоля, он будет учить Данди и Джека, а также тебя, если мы сумеем победить твои страхи.

Мне стало дурно, и я едва успела выскочить из-за стола. Меня вырвало прямо у дверей фургона, и пришлось подождать несколько минут, прежде чем я смогла вернуться обратно.

Все смотрели на меня с изумлением.

— Тебе плохо при одной мысли об этом? — Роберт даже забыл о еде. — Что с тобой, девочка? Или ты больна?

— Я здорова. — Металлический привкус во рту даже мешал мне говорить. — Это я от страха.

Джек с интересом смотрел на меня.

— Как странно, — сказал он без всякого сочувствия. — Никогда бы не подумал, что Меридон такая неженка. Прямо как леди.

— Оставь Меридон, Роберт, — спокойно сказала Данди, — не обижай ее. Я буду учиться с удовольствием. А она пусть занимается лошадьми. Не может же она делать два дела сразу.

— Да, конечно. — Голос Роберта звучал неуверенно. — В конце концов, я всегда могу взять девчонку из работного дома.

Мне опять стало плохо, но теперь от сочувствия к этой девчонке. Однако я кивнула Роберту. В мире существовал только один человек, который стоил моих забот и сочувствия, это была Данди.

— Пообещай мне, что ты попробуешь, — не отставал от меня Роберт. — Я не стану тебя ни к чему принуждать, но ты все-таки должна попытаться, это будет справедливо.

Я не видела в этом никакой справедливости, но с большой неохотой согласилась.

— Я попробую, — мрачно сказала я. — Но вы должны дать мне слово, что не будете ни к чему принуждать меня.

— Договорились, — закончил дискуссию Роберт. — Тебе надо еще многому научиться с лошадьми. Не воображай, что я стану кормить тебя всю зиму из любви к твоим зеленым глазам. А вы, мисс, — тут он резко повернулся к Данди, — обратитесь, пожалуйста, к какой-нибудь мудрой женщине в деревне, и пусть она научит вас всяким женским премудростям. Я не собираюсь потратить целое состояние на девчонку, которая того и гляди забеременеет. И держись подальше от деревенских парней. Это маленькая деревня, и я не хочу иметь неприятностей с соседями.

Мы обе послушно кивнули, но Данди украдкой подмигнула мне, а я улыбнулась в ответ. Жить в своей комнате, в которой не будет еще трех-четырех человек, спать в своей собственной кровати. Это была почти жизнь леди. Так, наверное, живут в Вайде.

Эта мысль пришла ко мне, когда я легла в постель, почистив и накормив лошадей. Я видела Вайд так ясно, будто передо мной лежала карта. Чудесный старинный дом с башенкой в западном крыле, где находилась очаровательная круглая гостиная. Солнце заглядывало в комнаты по вечерам, низкие подоконники были обиты розовым бархатом, чтобы можно было с полным комфортом любоваться вечерним солнцем, прячущимся за далекие-далекие холмы. Дом смотрел окнами на юг, и от парадной двери уходила аллея высоких буков, которые были, вероятно, старше нескольких поколений людей. Заканчивалась аллея старинными чугунными воротами, их петли слегка заржавели, и они всегда оставались приоткрытыми. Семья — это была моя семья — не любила их закрывать.

Как бы мне ни нравилось странствовать с Гауэрами, я знала, что мой дом не здесь. И я не цыганка. Я не Меридон Кокс из Великолепного Конного Шоу Роберта Гауэра. Меня зовут Сара. Сара из Вайда. И когда-нибудь я туда вернусь.

На следующий день мы дали только одно представление, которое собрало очень мало зрителей. Лошади замерзли и не хотели работать, Джек дрожал в своей тонкой рубашке, да и зрителям было холодно сидеть на влажной траве.

— Пора собираться, — объявил Роберт, подсчитывая деньги в сумке. — Вы трое начинайте укладывать вещи, а мне нужно сходить в деревню.

С этими словами он надел парадный твидовый сюртук и ушел.

— Когда нужно работать, он сразу исчезает, — тихо проворчала Данди. — Чем больше денег человек имеет, тем ленивей и скаредней он делается.

— А он хорошо зарабатывает? — поинтересовалась я: Данди сидела у входа и лучше знала, как обстоят дела.

— Да, — уверенно бросила она. — Он получает шиллинги и фунты каждый день, а нам платит пенни. Э, Джек, — крикнула она. — Сколько тебе платит отец?

Джек в это время тщательно укладывал костюмы в огромный деревянный сундук с крючьями на внутренней стороне крышки. Он выпрямился и взглянул на Данди.

— А тебе-то что? — презрительно спросил он.

— Просто интересно, — ответила она, отвязывая полотно декорации от поддерживающих ее перекладин. — На следующий сезон твой отец готовит шоу в воздухе, и, зная, сколько ты получаешь, я могу прикинуть, сколько он будет платить мне.

— Ты собираешься получать столько же, сколько я? — насмешливо поинтересовался он. — Все, что ты имеешь, — это смазливое личико и стройные ножки. А я работаю с лошадьми, разрисовываю декорации, готовлю аттракционы и созываю зрителей.

— Хорошо, — твердо стояла на своем Данди. — Пусть я буду получать три четверти того, что стоишь ты. Но все-таки скажи мне, сколько ты зарабатываешь.

Джек расхохотался и взвалил тяжелый сундук себе на плечо.

— Договорились! Ты в жизни не совершала лучшей сделки! — воскликнул он. — Он ничего мне не платит! И ты можешь рассчитывать на три четверти от этого ничего.

Мы с Данди обменялись разочарованными взглядами, и она принялась отстегивать другой конец занавеса.

— Это несправедливо, — опять обратилась она к Джеку, когда он вышел из фургона. — Ты сам сказал, как много работы ты делаешь. Даже с нами он обращается лучше.

Джек разложил центральную часть декорации на земле и принялся ее складывать. Только после этого он поднял глаза на нас с Данди, как бы размышляя, стоит ли нам что-либо рассказывать.

— Вы многого не знаете, — сказал он. — Мы не всегда занимались шоу. И не всегда преуспевали. Вы узнали отца только сейчас, когда у него появились деньги и свое дело. А раньше, когда я был маленьким, мы были совсем бедными. И отец был очень жестоким человеком.

Мы стояли на траве, освещенные ярким солнцем теплой осени, но при этих словах я почувствовала, как дрожь пробежала по моему телу.

— Когда отец станет слишком стар, чтобы продолжать путешествовать, это шоу станет моим, — доверительно сказал Джек. — Мы никогда больше не будем бедными. И поэтому я слушаюсь его во всем. Я был единственный человек, который поверил в него, когда он взял нашу старую лошадь и отправился в путь. Мы ходили из деревни в деревню и показывали наши трюки за пенни. Потом он купил еще одну лошадь, потом еще одну. Он очень умный человек, мой отец, и я никогда не пойду против него.

Мы с Данди не произносили ни слова, зачарованные его рассказом.

— А в чем проявлялась его жестокость? — задала я свой главный вопрос. — Он бил тебя? Или твою мать? Она ездила с вами?

Джек наклонился так, чтобы мы с Данди могли взвалить декорацию ему на спину. Он отнес ее к фургону и оставил там, потом вернулся.

— Он никогда не поднял бы на меня руку, — ответил он. — И пальцем не тронул бы мою мать. Но она не верила в него. Мы оставили ее с тремя ребятишками и ушли из деревни. Он обучил меня скакать на лошади. Мне было всего пять или шесть лет, и это оказалось нетрудно. В конце лета мы вернулись домой. И весной опять отправились в путь, на этот раз все вместе. Это был отличный сезон. В тот год был хороший урожай, и у всех водились деньги. Мы даже смогли купить этот фургон. Мама продавала билеты, а малыши торговали булочками, которые она пекла. Мы зарабатывали хорошие деньги.

Он опять замолчал.

— А что дальше? — торопила его Данди с ответом.

— Что, что, — пожал он плечами. — Мама была только женщина. Отец увидел Сноу и захотел купить его. А она хотела, чтобы мы вернулись обратно в деревню. Они спорили об этом день и ночь. Мама ничего не понимала в делах. Тогда она сказала отцу, что беременна и что они не могут позволить себе купить лошадь.

— А что твой отец? — спросил я.

— Он оставил ее, — хмуро бросил Джек. — Это случилось около Эксетера, а наш дом — возле Плимута. Я не знаю даже, сумели ли они добраться домой. Он взял все деньги, купил Сноу, и на следующий день мы уехали. Мама плакала и просила взять их с собой, но он просто проехал мимо. Она попыталась забраться на ступеньки, но он столкнул ее. Она шла за нами примерно милю, но потом они отстали, так как малыши не могли идти так быстро. Они все звали и звали нас, но мы не остановились.

— Ты когда-нибудь позже встречался с ней? — спросила я, пораженная до глубины души.

Эта рассчитанная жестокость была страшней пьяных выходок отца. Он никогда бы не бросил Займу, что бы она ни натворила. Он бы никогда не столкнул нас с Данди со ступенек.

— Никогда, — безразлично отозвался Джек. — Если мой отец мог так поступить со своей женой, которая родила ему четверых детей и была беременна пятым, то сами понимаете, что он может сделать с вами двоими.

Я молча кивнула, но Данди была разгневана.

— Это ужасно! — воскликнула она. — Как он мог так поступить? Ведь она не сделала ему ничего плохого!

— Он считал, что она поступает плохо, — отозвался Джек из глубины фургона. — Для меня этого достаточно.

Данди хотела еще что-то сказать, но я тронула ее за руку и отвела в сторону.

— Я не могу поверить в это, — тихо проговорила она. — Роберт кажется таким добрым.

— А я могу, — возразила я. Я всегда обращала внимание на безоговорочное послушание Джека, было видно, что он очень боится отца. — Так что старайся не сердить его, Данди. Особенно в Уорминстере.

— Я не собираюсь оставаться без денег и крова, как его жена, — кивнула она. — Лучше умереть.

И опять я почувствовала эту странную дрожь.

— Не говори так, — попросила я. — Мне страшно.

— Хорошо, мисс Предчувствие, — рассмеялась она. — Куда нести эти ведра?

К вечеру мы уже были готовы. Джек собирался ехать на Сноу, так как слишком берег его, чтобы привязывать вместе с другими лошадьми позади фургона. Он предложил скакать на нем мне, но я отказалась. Если можно отдохнуть, то почему бы и не сделать этого.

— О чем ты мечтаешь, лежа в постели, Меридон? — Джек накрыл мои пальцы своей ладонью. — Может быть, о том, кто снимет с тебя эти смешные брюки и станет говорить, как ты прекрасна? Может быть, ты мечтаешь о чистой постели и теплой комнате, где я буду с тобой? О чем ты думаешь?

Я высвободила пальцы и взглянула ему прямо в глаза.

— Нет, — спокойно ответила я. — Я мечтаю совсем о другом. Во всяком случае, не о тебе.

Его лицо потемнело от обиды.

— Ты всегда говоришь это мне, — пожаловался он. — Ни одна девушка не обижала меня так, как ты.

— Вот и ступай к ним, — посоветовала я. — Со мной ты зря тратишь время.

Он повернулся на каблуках и резко отошел от меня. Он не вернулся обратно в освещенный фургон, и, когда я пошла отнести лошадям сено, я наткнулась на него. Он стоял, прислонившись к стене, и о чем-то думал.

— Ты очень холодная девушка, Меридон, — с укором сказал он. — Ты никогда никому не улыбнешься, правда? Ты не любишь, когда к тебе прикасаются. Тебе даже не нравится, когда на тебя смотрят, так ведь?

Это была правда. Я терпеть не могла, когда ко мне прикасались, чужие руки всегда мне казались липкими и грязными.

— Ты прав, Джек, — согласилась я. — Ты нравишься мне, но я никогда не захочу тебя, да и никого другого, мне кажется. Так что не обижайся, пожалуйста.

Данди уже лежала в кровати, что-то тихо напевая и по обыкновению расчесывая волосы. Я забралась в свою кровать и сразу заснула. Я даже не проснулась, когда утром фургон тронулся и мы отправились на зимнюю стоянку в Уорминстер.

Среди ночи мы сделали привал. Я выскользнула из кровати, чтобы дать овса лошадям и потом свести их к реке напиться. Маленькие пони нервничали в темноте, и один из них сильно наступил мне на ногу.

Затем мы поужинали хлебом с молоком, не произнося ни слова. Мы все очень устали и давно заметили, что молчание во время пути лучший способ отдохнуть.

— Сара, — вдруг прошептала Данди в темноте. — Ты не боишься, что Роберт может и нас так когда-нибудь оставить?

Я помолчала минутку. В глубине души я была уверена, что он может оставить не только нас с Данди, но и Джека, своего собственного сына, если это потребуется. Но мне не хотелось расстраивать Данди раньше времени.

— Не думаю, что он бросит нас на дороге, — тихо сказала я. — Но все-таки не серди его, хорошо?

Данди легко вздохнула. Ее страх прошел, как только она высказала его мне.

— Я смогу справиться с ним, — заносчиво пробормотала она. — Он такой же человек, как и все другие.

Я слышала, как заскрипела ее кровать, когда она повернулась к стене, и вскоре Данди заснула. Но мне не спалось. Закинув руки за голову, я слушала стук дождя по крыше. Он сотней тоненьких голосков предупреждал меня, что Данди ошибается, что ей не удастся справиться с Робертом, как с другими.

Я вздрогнула и натянула одеяло повыше к подбородку. Единственное спасение для Данди и меня — это убежать от этой жизни, убежать подальше от ярмарок и шарлатанов. Убежать в ту жизнь, где лошади нужны для скачек, собаки — для охоты, где в клетках поют канарейки и где целый день можно разговаривать и шить, читать и петь.

Я знала, что такая жизнь есть, я только не знала, как туда попасть. Только одно могло спасти нас обеих от опасностей — это Вайд.

Я знала, это мой дом.

Я знала, это наше спасение.

Правда, я понятия не имела, где это. Но однажды я найду его, я была уверена в этом. И я спасу Данди.

Я повернулась на бок и заснула.