ЗИМА 1559/60 ГОДА

На зиму Эми вернулась к мачехе в Стэнфилд-холл, тот самый дом, где провела отрочество. Она ехала по мокрым дорогам. Дул холодный ветер. Свинцово-серые дождевые тучи почти цеплялись за коричнево-бурые холмы, напоминавшие куски прохудившейся домотканой материи. Солнце, столь докучавшее ей в августе, теперь вообще не показывалось. Эми путешествовала одна, без сопровождающих, плотно надвинув капюшон дорожного плаща и опустив голову.

Она не знала, когда увидится с Робертом. Да и зачем ему ехать в Норфолк, где он испытал столько унижений? К кому? К опостылевшей жене? Пусть ему теперь и нельзя миловаться с королевой так, как летом, он остается придворным со своим кругом обязанностей. Роберт наверняка уже занят подготовкой к рождественским празднествам: маскарадам, охоте, спектаклям и иным развлечениям, которыми двор станет тешить себя в течение долгих двенадцати дней. Придворные будут привычно улыбаться, говорить любезности Елизавете и думать, что это последнее Рождество при ее правлении. Если трон под ней зашатается, Роберт будет одним из немногих, кто сохранит ей верность до конца. Не только потому, что утрата власти Елизаветой означала бы и новый крах семейства Дадли. Роберт действительно любит эту беспринципную, распутную женщину. Пусть волею обстоятельств их отношения прервались, свидания проходят только на глазах придворных, но Елизавета была и остается его единственной любовью.

– Я не виню его, – шептала Эми, стоя на коленях в Сайдерстоунской приходской церкви.

Ее глаза были привычно устремлены к алтарю, с которого успели снять распятие. Пустовал и цоколь, где еще год назад стояла статуя Девы Марии, простирающей в благословении каменную руку.

– Я не виню его, – шептала Эми, обращаясь к пустым пространствам, оставленным для молящихся новым священником, сторонником Елизаветы. – Я не хочу осуждать ни его, ни ее, ни вообще кого бы то ни было. Я должна освободиться от своего гнева и горя, отпустить супруга. Пусть уходит к другой женщине и любит ее больше, чем когда-то меня. Я должна изгнать из своего сердца всю ревность, боль и отчаяние, иначе эти чувства меня разрушат. – Она уронила голову на ладони. – Боль в груди не утихает ни на минуту, свербит днем и ночью – это моя душевная рана. Она пронзает мне сердце, будто копье. Чтобы исцелиться, я должна простить его. Всякий раз, когда меня охватывает ревность, боль вспыхивает с новой силой. Я заставлю себя простить его, даже ее, найду в себе силы это сделать.

Эми подняла голову и посмотрела на алтарь. На его каменной поверхности оставался слабый след от распятия, когда-то стоявшего там. Эми закрыла глаза и стала молиться, представляя, что распятие по-прежнему находится на алтаре.

– Я не поддамся ереси. Пусть он приедет и скажет, что она передумала и готова выйти за него… Даже тогда я не дам согласия на развод. Нас с Робертом соединил Бог, и люди не в силах нас разлучить. Я это понимаю. Он – тоже. Наверное, даже она, грешная и жестокосердная, думает так же.

В громадных дворцовых покоях Сесила было холодно, однако лоб главного советника королевы покрывала испарина. Он трудился над письмом, адресованным Елизавете. Это не был очередной меморандум с пронумерованными пунктами. Более того, письмо не предназначалось для непосредственного вручения королеве. Вначале оно должно было отправиться с надежным человеком Уильяма в Шотландию, к лордам-протестантам. Получив его и переписав слово в слово, будто оно составлено ими самими, те отправят это послание обратно, непосредственно королеве. Хитроумный замысел Сесила имел своей целью поторопить Елизавету с отправкой английской армии в Шотландию.

Видя, что осаждающие потеряли бдительность, французский гарнизон в Лейте вышел через подземный ход и наголову разбил шотландцев. Герцог Арранский – главная надежда Сесила – пришел в полное смятение. Милый мальчик запоздало сообразил, что это не игра в солдатики, где можно расставить опрокинутые фигурки и все начать заново. Его охватила бешеная ярость, быстро сменившаяся полной растерянностью и детскими слезами. Сесил запоздало чесал затылок, ругая себя за то, что сделал ставку на неопытного Джеймса Гамильтона. Всякая перспектива его брака с Елизаветой и объединения двух стран отпала сама собой. Несостоявшийся полководец был близок к помешательству. Шотландские лорды остались без предводителя. Если Елизавета не окажет им поддержки, это будет означать, что друзей у них нет, они брошены на произвол судьбы. Когда французское подкрепление достигнет Шотландии и сойдет с кораблей, отступление протестантов превратится в их разгром. Вчера из Парижа приехал трясущийся от страха сэр Николас Трокмортон и сообщил, что нормандские порты забиты кораблями, французские солдаты вооружены до зубов и готовы отплыть, едва только подует попутный ветер. По словам посла, французы не скрывали своих замыслов вначале завоевать Шотландию, а затем двинуться на Англию. Они были полностью уверены в скорой и почти бескровной победе.

Несколько вариантов письма Сесил скомкал и бросил в огонь. Текст должен был выглядеть так, будто разгромленные шотландские лорды сами выстрадали его. Наконец Сесил почувствовал, что нашел нужную тональность. Он взял чистый лист, обмакнул перо и начал писать.

Сесил подумал и сделал приписку, адресованную непосредственно шотландским лордам.

– И нам тоже, – пробормотал Сесил, понимая, что затеял опасное дело.

Он сложил лист и в трех местах шлепнул печатью, по которой его нельзя было бы опознать. Подписывать письмо он не стал. Сесил редко где-либо указывал свое имя.

Задуманный Робертом маскарад вновь был посвящен нестареющей теме Камелота. Он добросовестно выстраивал цепочку эпизодов, но вдохнуть радость в предстоящее празднество не мог.

Королева сидела на троне, изображая душу Англии. Перед нею кружились в танце молодые фрейлины. Позже должны были появиться персонажи специально написанной пьесы, в которой прославлялось величие Англии. Это была некая противоположность маскараду, основной упор делался на тех, кто посягал на славу и величие Круглого стола. У зрителей должно было сложиться впечатление, что Англии с первых дней угрожали враги, но храбрые британцы всегда побеждали их с невероятной быстротой и легкостью. В стране, созданной фантазией Роберта, над Елизаветой не висела постоянная угроза войны.

Круг танцующих не помешал королеве заметить Дадли среди придворных. Однако ее взгляд не остановился на нем, хотя он стоял достаточно близко к трону на случай, если ей все-таки захочется поговорить с ним. Увы, темные глаза Елизаветы скользнули дальше, зато все окружающие видели, что он безотрывно смотрит на нее.

«Стою тут как желторотый мальчишка», – сердито подумал Роберт.

Один раз королева все-таки посмотрела на него и слабо улыбнулась, словно они оба превратились в бесплотных духов и прошлое, связывавшее их с детства, тоже стало призрачным. Нынешняя Елизавета повернула голову к Каспару фон Брейнеру, послу эрцгерцога, которого Англия жаждала заполучить в союзники. Королеве предстояло выйти за него замуж. Она спросила у посла, когда, по его мнению, эрцгерцог прибудет в Лондон.

Каспар был человеком весьма серьезным, и даже чары Елизаветы не могли заставить его улыбнуться. Он вполголоса что-то ответил королеве, а затем, уже громче, попросил разрешения удалиться, сославшись на плохое самочувствие.

– Видишь, сколько бед ты натворил? – резким тоном спросил Роберта герцог Норфолкский.

– Каких же?

– Барон фон Брейнер сомневается в том, что королева настроена выходить замуж, поскольку открыто находится в любовных отношениях с другим человеком. Он посоветовал эрцгерцогу пока не приезжать в Англию.

– Я был и остаюсь верным другом королевы, – заявил Дадли, оскорбленный таким тоном. – Я желаю ей искреннего блага, и других мечтаний у меня нет.

– Блага? Да ты глядишь на нее, как пес, исходящий вожделением, – все более раздражаясь, возразил герцог Норфолкский. – Ты крутился возле нее, чтобы никто из европейских принцев не посмел претендовать на руку Елизаветы. Думаешь, в Европе не слышали сплетен о вас? Там не знают обо всем, что вы творили летом, и верят, что ваши амуры прекратились? Ты на пару месяцев удалился, чтобы сплетни поутихли, а теперь вернулся. Так кому из достойных мужчин захочется брать ее в жены? Найдутся ли любители ветвистых рогов?

– Ты позволил себе оскорблять королеву и ответишь мне за это, – сказал Дадли, побледневший от гнева.

– Тебе ли говорить об оскорблениях, когда ты разрушил ей жизнь? – парировал герцог Норфолкский.

– Чем? Тем, что какой-то эрцгерцог не желает сюда ехать? – усмехнулся Дадли. – Ты еще выпячиваешь свое родство с королевой! По-твоему, она должна выйти замуж за иностранца? Какой же ты после этого англичанин? Зачем нашему престолу еще один иноземец? Что хорошего мы видели от Филиппа Испанского?

– Она должна выйти замуж, – заявил герцог Норфолкский, распалившийся не меньше Роберта. – За равного ей по крови, а не за такого пса, как ты!

– Джентльмены! – послышался спокойный голос сэра Фрэнсиса. – Вы же английские аристократы. Веселое празднество – отнюдь не место для словесных перепалок. Вы только огорчаете нашу королеву. Она уже смотрит в вашу сторону.

– Это вы объясняйте ему, – буркнул герцог, проталкиваясь между Дадли и сэром Фрэнсисом. – Мне не до глупейших празднеств, когда у моей родственницы попорчена репутация, а страна чахнет, не имея надежных союзников.

Роберт молча пропустил его. Вопреки данному себе обещанию он все-таки бросил взгляд в сторону трона. Елизавета действительно смотрела на него. Она видела своего юного рассерженного дядюшку и понимала, что любимый ею человек получил очередную порцию угроз. Поглощенная всем этим, она даже не заметила, как ушел посол эрцгерцога.

Сесил добился желаемого. Послание шотландских протестантов, немного помятое и заляпанное, как и надлежит письму, проделавшему долгий путь, в конце ноября достигло Уайтхолла. Сесил сам принес его в покои королевы. Елизавета рассеянно бродила по комнате, не в силах на чем-либо сосредоточиться.

– Ваше величество, вы никак заболели? – спросил Сесил, заметив бледность на ее лице и беспокойство в движениях.

– Здорова и несчастна, – лаконично ответила Елизавета.

«Чертов Дадли», – подумал Уильям, подвигая письмо ближе к королеве.

Она сломала печати, медленно прочла текст, затем передала бумагу Сесилу. Тому пришлось просматривать собственное творение, куда шотландские лорды не добавили ни одного слова.

– Что скажешь? – спросила Елизавета совершенно спокойно.

– Теперь у вас есть веское основание послать армию в Шотландию, – сказал Сесил. – Шотландские лорды сопротивляются французским узурпаторам и просят вашей помощи. Теперь никто не скажет, что вы вторглись в Шотландию, преследуя собственные цели, намереваясь свергнуть законную королеву. Вас призывает не какое-нибудь отребье, а родовая шотландская аристократия, не желающая видеть свою страну под властью французов. Вы вполне можете ответить «да».

– Не могу, – нервозно возразила Елизавета. – Пока нет.

– Почему, ваше величество? Мы послали шотландцам деньги и своих наблюдателей. Нам известно, что они храбро сражаются, более того, способны сокрушить силы Марии де Гиз и выгнать ее на морское побережье Лейта. Мы еще много чего знаем. Например, о том, что французы готовы послать в Шотландию подкрепление. Они еще не отплыли, ждут попутного ветра. Представляете, ваше величество? Нас и вторжение разделяет всего-навсего направление ветра. Он же защищает нас от беды. Судьба предоставляет нам благоприятный момент. Грех им не воспользоваться.

Елизавета встала из-за стола и заявила:

– Сесил, половина Тайного совета предостерегает меня против отправки армии в Шотландию. Они боятся, что мы лишь погубим своих солдат. Лорд-адмирал Клинтон считает, что наш флот значительно уступает французскому. У них и корабли лучше, и пушки. Эрл Пемброк и маркиз Виндзорский решительно против похода в Шотландию. Твой родственник Николас Бэкон того же мнения. Риск слишком велик. Каспар фон Брейнер признался мне по секрету, что испанцы тоже сомневаются в нашей победе. Представляешь? Это наши друзья и возможные союзники! Французский двор открыто насмехается над нашими, как они говорят, военными потугами. Им смешно, что такая абсурдная мысль могла прийти нам в голову. Кого я ни спрошу, все в один голос утверждают, что эту войну мы проиграем.

– Мы непременно ее проиграем, если упустим драгоценное время, – сказал Сесил. – Но если мы без проволочек отправим армию в Шотландию, то сможем победить.

– Сейчас? Зимой? Уж если посылать армию, то нужно дождаться весны.

– Весной на Лейтском рейде будет стоять французский военный флот. Во всех замках враги разместят своих солдат. С таким успехом вы можете послать им ключи от наших крепостей.

– Это очень большой риск, – вздохнула Елизавета, поворачиваясь к окну.

Письмо лишь добавило ей беспокойства.

– Да, ваше величество. Это риск, но вам придется пойти на него, поскольку у вас никогда больше не будет таких шансов на победу, как сейчас.

– Мы можем послать шотландцам еще денег, – в отчаянии предложила она. – Грэшем возьмет в долг. Это все, на что я сейчас могу решиться.

– Я предлагаю созвать Тайный совет, показать им письмо шотландцев и послушать их мнения.

– Нет у меня советников, – сокрушенно призналась Елизавета.

«Мозгов у тебя нет, – раздраженно подумал Сесил. – Сохнешь по своему Дадли».

– Ваше величество, у вас их достаточно. Завтра мы узнаем мнение каждого.

Накануне заседания Тайного совета во дворец неожиданно прибыл посланец из Шотландии. Это был лорд Мэйтланд из Летингтона. В Лондон он приехал инкогнито. Знатные персоны, пославшие его, предлагали Елизавете корону Шотландии, если она поддержит их борьбу против французов.

Для Сесила это явилось полной неожиданностью, но настолько приятной, что он почти ощущал ее на вкус.

– Вы нужны им, – сказал Уильям Елизавете, в которой взыграли амбиции.

– Королева Франции, Шотландии, Уэльса, Ирландии и Англии, – восторженно произнесла она. – Мои владения простирались бы от Абердина до Кале. Я стала бы одной из величайших и богатейших правительниц Европы.

– Это внесет определенность в будущее королевства, – поддержал ее честолюбие Сесил. – Вы только представьте возможности Англии, когда она объединится с Шотландией! Мы обрели бы долгожданную безопасность. Угроза вторжения с севера осталась бы в прошлом. Французы двадцать раз подумали бы, прежде чем нападать на нас. Объединенное королевство процветало и богатело бы. Мы стали бы могущественнейшей страной во всем христианском мире. Никто не взялся бы предсказывать, каких высот мы могли бы достичь. Сила и слава объединенных Англии и Шотландии были бы знакомы всякому! Мы стали бы первым великим протестантским королевством!

На какое-то время Сесилу показалось, что Елизавета прониклась этими картинами грядущего, в котором ей отводилась главная роль.

Потом королева вздохнула, отвернулась и сказала обиженным тоном:

– Это ловушка, в которую меня пытаются заманить. Если я соглашусь, то буду обязана сражаться с французами, когда они вторгнутся в Шотландию. Как же иначе? Ведь это моя земля. Хитрый расчет. Поманить меня блистательным будущим и вынудить воевать прямо сейчас.

– Но нам так и так придется драться с ними! – воскликнул Уильям, раздосадованный такими мыслями Елизаветы. – Если мы победим, вы будете называться королевой Англии и Шотландии!

– Если проиграем, мне отрубят голову как королеве Англии и Шотландии.

Сесилу пришлось осадить свое нетерпение и сказать:

– Я прекрасно понимаю опасения вашего величества. На вашем месте я испытывал бы такие же сомнения. Но подумайте, шотландские лорды делают вам редкое предложение. Это конец годам… нет, целым… векам вражды. Если мы победим, исполнится мечта ваших предков, отца и деда. Как им хотелось объединить оба королевства! Вы покроете себя славой, какой еще не было ни у одного английского правителя. На наших островах возникнет объединенное королевство.

– Да, – безрадостно ответила Елизавета. – А если мы проиграем?

В канун Рождества веселья при дворе не ощущалось. Елизавета оцепенело сидела во главе стола. Трудно сказать, слышала ли она, о чем говорили члены ее Тайного совета. Одной рукой она царапала кожицу вокруг ногтей другой. Это было ее давней, еще детской привычкой.

Сесил излагал свои доводы в пользу войны. Они отличались взвешенностью и продуманностью. Их было много. Собравшиеся молча смотрели на длинный список и слушали. Высказываться не торопились. Вначале все хотели услышать мнение королевы.

– А если французы нас разобьют? – вялым голосом повторила она свой главный аргумент.

– В самом деле, что тогда? – подхватил сэр Николас Бэкон.

На лице королевы читался неподдельный страх.

– Слушай, Призрак, – совсем тихо сказала она, обращаясь к Сесилу. – Я уповаю на помощь Бога, но согласиться воевать с Францией не могу. Этим я навлеку беду на Англию. У меня нет уверенности в нашей победе. А без уверенности я не могу согласиться. Как и без… – Она не договорила.

«Да, без поддержки своего разлюбезного Дадли, – сразу же подумал Сесил. – Боже милосердный, почему Ты дал нам королеву, обуреваемую женскими слабостями, когда мы так отчаянно нуждаемся в твердой руке? Она не в состоянии принять решение без поддержки мужчины, который оказался глупцом и изменником».

Дверь открылась. Николас Трокмортон вошел, поклонился королеве и подал Сесилу бумагу.

Тот пробежал глазами содержимое, посмотрел на Елизавету и своих собратьев по Тайному совету, потом сказал:

– Ветер переменился.

Королева не сразу поняла, о чем речь.

– Французский флот вышел в море.

За столом послышались вздохи и восклицания. Лицо Елизаветы стало совсем белым.

– Они поплыли в Шотландию?

– Сорок кораблей.

– А у нас всего четырнадцать, – тихо, с заметным трудом выговорила она.

– Пусть плывут, – мягко и вкрадчиво, словно любовник, прошептал ей Сесил. – Наши корабли должны выйти туда, где они смогут перехватить отставшие французские суда. Но только не держите их в порту, куда могут приплыть враги. Тогда мы начисто лишимся флота.

Опасение потерять флот оказалось сильнее страха войны.

– Да, – неуверенно произнесла Елизавета. – Корабли нужно вывести из гаваней. Нельзя, чтобы их захватили на рейде.

Сесил поклонился, торопливо набросал записку и подошел к дверям, где дожидался посланец.

– Я тебе очень признателен, – сказал он. – Теперь мы должны объявить французам войну.

Когда в первый день Рождества Елизавета шла из своих покоев в королевскую часовню, чтобы принять причастие, вид у нее был растерянный и испуганный. Губы, слегка раздвинутые в улыбке, напоминали две истертые красные ленточки.

Войдя в часовню, она огляделась по сторонам и вдруг увидела Роберта Дадли. Тот смотрел прямо на нее.

– Смелость! – прошептал он и слегка улыбнулся.

Королева глядела на него так, словно во всем мире у нее не было больше друзей. Дадли привстал со скамьи, готовый подойти. Но что им дадут эти минуты? Зато двор получит обильную пищу для новых пересудов. Елизавета покачала головой и отвернулась, чтобы не видеть тоски в его глазах и не показывать ему любовного голода, вспыхнувшего в ней.

В рождественском празднестве было все, кроме неподдельной радости. Певчие пели, слуги подавали череду изысканных и прихотливо украшенных блюд. Елизавета на них даже не смотрела, сразу отправляла дальше. Ей совершенно не хотелось ни есть, ни делать вид, что ест.

Обед сменился маскарадом. Придворные отправились танцевать – не пропадать же костюмам, приготовленным по этому случаю. Сесил подошел к королеве и встал позади ее стула.

– Что тебе? – хмуро спросила Елизавета.

– Посол Габсбурга сообщил мне, что собирается вернуться в Вену, – тихо ответил Уильям. – Он более не питает надежд на брак между вами и эрцгерцогом и не хочет понапрасну терять время.

– Отпустим его? – вяло поинтересовалась она, не имея сил на возражения.

– Но ведь вы не собираетесь выходить за эрцгерцога? – спросил Сесил так, что его слова больше походили на утверждение.

– Я вышла бы, если бы он приехал. Но я не могу стать женой человека, которого не видела. Бог свидетель, я сейчас нахожусь в таком ужасном состоянии, что мне не до мыслей о замужестве. Слишком поздно спасать меня от войны. По правде говоря, я никогда всерьез не думала о браке с ним. Ведь эрцгерцогу нужна не я, а подписанные мною брачные бумаги. Потом он еще будет думать, ехать сюда или нет. Мне нужен не такой жених, а надежный друг. За все это время эрцгерцог ничего не пообещал. Так почему я должна давать ему гарантии?

Сесил не стал возражать. Ему приходилось видеть Елизавету в разные этапы ее жизни, к примеру под домашним арестом или в Тауэре, когда угроза казни была очень ощутимой. Но никогда еще она не выглядела столь безрадостной. Елизавета встречала королевой лишь второе Рождество, а ему казалось, будто она провела на троне полсотни лет, успев устать от всего и всех.

– Слишком поздно. – Елизавета вздохнула так, словно силы англичан уже были разбиты. – Французы теперь плывут невдалеке от наших берегов. Эрцгерцога они никогда не боялись. Знали, что разобьют его, как одолели герцога Арранского. Зачем мне австриец, если французские корабли плывут в Шотландию?

– Не поддавайтесь унынию, ваше величество, – сказал ей Сесил. – У нас остается договоренность с Испанией. Не все так мрачно. Мы можем победить французов и без эрцгерцога.

– Проиграть без него тоже можем.

Через три дня Елизавета созвала новое заседание Тайного совета.

– Я молилась, просила Господа наставить меня, всю ночь простояла на коленях, – сказала она. – Я не могу послать наших солдат в Шотландию, не решаюсь втянуть нас в войну. Корабли должны оставаться в гаванях, иначе мы действительно потеряем флот.

Члены Тайного совета опустили глаза. Сесил напрасно искал среди них хотя бы одного союзника. Все самое тяжелое, как обычно, выпадало на его долю.

– Ваше величество, корабли уже ушли.

– Ушли? – с ужасом повторила она.

– Флот снялся с якорей сразу же, как туда передали ваш приказ.

Елизавета застонала, схватилась за высокую спинку стула, боясь рухнуть, и завопила:

– Сесил, как ты мог это допустить? Почему разрешил им отплыть? Это же настоящее предательство!

Члены совета затаили дыхание, услышав страшное обвинение, которое грозило Тауэром.

Однако Сесил не дрогнул и спокойно ответил:

– Я всего лишь выполнил ваш приказ, – спокойно ответил главный советник. – Совершенно правильный и своевременный.

Двор ждал новостей из Шотландии. Они приходили: отрывочные, противоречивые, сеявшие дополнительную панику и не дававшие даже отдаленной картины реальных событий. Разговоры о войне вытеснили все придворные сплетни и слухи. Многие скупали золото и переправляли его в Женеву и Германию, чтобы было на что жить в изгнании. Вторжение французов воспринималось как неизбежность. Английские монеты обесценились почти до предела.

Никто не верил в королевский флот, уступавший противнику по числу кораблей и вооружению, да и в саму Елизавету, которую от страха охватило помрачение ума. Вскоре пришло ужасающее известие. Все четырнадцать кораблей, над которыми Елизавета тряслась как над собственными детьми, попали в шторм. Дальнейшая их судьба была неизвестна.

– Это все ты! – кричала Елизавета, готовая на глазах Тайного совета вцепиться в Сесила. – Если бы ты задержал их, они спокойно переждали бы бурю в гавани. У меня оставался бы флот, готовый сражаться. Где они теперь, мои корабли? Где?

Сесил молчал, поскольку сам ничего не знал о судьбе кораблей, а любые слова утешения стали бы сейчас кощунственными.

– Мои корабли! Мой флот! – стенала Елизавета. – Это ты виноват, Сесил. Твоя глупость и поспешность их погубили. Теперь наше королевство открыто для вторжения. Нам не на чем выйти в море навстречу французам. Да и некому. Сколько несчастных матросов отправилось на дно из-за твоей гадкой спешки!

Через несколько тягостных дней пришло новое известие. Корабли выдержали шторм. Из четырнадцати судов одиннадцать добрались до Шотландии и вошли в залив Ферт-оф-Форт. Получив оружие, продовольствие и иные припасы, шотландские лорды возобновили осаду Лейтского замка.

– Но три корабля все равно утонули! – причитала Елизавета, сидя перед камином в своих покоях.

Она до крови царапала кожицу вокруг ногтей и вообще была больше похожа на обиженную девчонку, чем на королеву.

– Потерять целых три корабля без единого выстрела!

– Зато одиннадцать достигли своей цели, – упрямо возражал ей Сесил. – Подумайте об этом. Одиннадцать кораблей бросили якорь в водах Ферт-оф-Форта и поддержали осаду Лейтского замка. Вы только представьте, каково сейчас Марии де Гиз. Крепость окружена, на рейде видны паруса английских кораблей.

– Но их только одиннадцать, – с поистине детской логикой твердила Елизавета. – Трех уже нет. Боже, только бы они не стали нашими первыми потерями из многих последующих. Нужно немедленно вернуть наши корабли, пока их у нас еще одиннадцать. Сесил, я должна быть уверена, что они доплывут. Я не могу рисковать.

– Полная уверенность в победе – это фигура речи, – спокойно ответил ей Сесил. – В реальной жизни ничего подобного не существует. Успех всегда сопряжен с риском, и вам необходимо решиться на него, ваше величество.

– Призрак, не требуй этого от меня.

Сесил знал: еще немного – и на него обрушится бесконечный град обвинений, упреков, угроз и так далее, за которыми последуют слезы.

– Ваше величество, приказ отменять нельзя.

– Я очень боюсь.

– Вам сейчас нельзя позволять себе быть женщиной. Разумом и духом вы должны превратиться в мужчину. Елизавета, вы умеете быть храброй. Вы настоящая дочь своего отца. Так сыграйте сейчас короля, а не королеву. Были моменты, когда я искренне восхищался вашей смелостью.

Ему показалось, что он задел нужную струну и лесть придаст ей храбрости. Елизавета вскинула подбородок, у нее зарделись щеки. Но это длилось не более минуты.

Затем огонь в ее глазах погас, она понуро опустила плечи и призналась:

– Не могу. Никто не ждал, что я стану править железной мужской рукой. Я этого не умею. Я всего лишь женщина. Неглупая, способная надевать нужные маски. Но сражаться в открытую я никогда не умела, не пойду на это и сейчас. Войны не будет.

– Все же вам придется научиться вести себя как король, – предупредил ее Сесил. – Когда-нибудь вы скажете: «Я всего лишь слабая женщина, но могу превращаться в короля, когда обстоятельства требуют». Каждый человек, правящий в одиночку, должен быть королем независимо от пола.

Елизавета покачала головой. Сейчас она была похожа на маленького упрямого мула с рыжей гривой.

– Я не решусь.

– Поймите, нельзя возвращать корабли в Англию. А вот объявлять французам войну – сейчас самое время.

– Нет.

Сесил помолчал, проверяя собственную решимость. Убедившись в том, что исчерпаны все доводы и попытки убедить королеву, главный советник достал из внутреннего кармана заранее заготовленное прошение об отставке.

– Тогда я прошу вас меня уволить.

– Это еще что такое? – настороженно спросила Елизавета, увидев бумагу.

– Прошение о моей отставке. Я более не могу вам служить. Время сейчас тревожное. На карту поставлено существование нашего королевства. Если вы не желаете прислушиваться к моим советам, то я не должен давать их вам. Я не сумел убедить вас, значит, от меня в теперешней должности нет никакой пользы ни вам, ни королевству. Я готов помогать вам в любом другом качестве. Вы знаете, насколько дороги мне. Я отношусь к вам как к родной дочери. Но зачем вам я, если вы не слушаете моих советов? Скорее всего, я просто плохой советник, если так и не сумел убедить вас отправить нашу армию в Шотландию.

Елизавета побледнела до такой степени, что Сесил испугался, не случился бы с нею обморок.

– Ты затеял эту нелепую шутку, чтобы выбить из меня согласие? – прошептала она.

– Нет.

– Ты не можешь меня оставить.

– Я вынужден это сделать. На моем месте должен находиться другой человек. Тот, кто сумеет найти более убедительные доводы, к словам которого вы будете внимательнее прислушиваться. Во мне же вы теперь видите чуть ли не врага государства. Я не однажды слышал от вас обвинения в предательстве и измене. Меня перестали принимать всерьез. Я стал таким же ненадежным и неполновесным, как английские деньги.

– Призрак, о чем ты? Кто это не принимает тебя всерьез? Ты же знаешь…

Он низко поклонился и продолжил:

– Я готов служить вашему величеству на любом другом посту, стать поваром или садовником. Я не сочту это позором или крушением своей карьеры. Меня будет утешать сознание того, что там я принесу ощутимую пользу вашему величеству.

– Сесил, довольно шуток! Ты не можешь меня покинуть.

Он стал медленно пятиться к двери. Елизавета протягивала к нему руки. Она была похожа на ребенка, от которого все отвернулись.

– Уильям! Не уходи! Я не могу остаться совсем одна! – крикнула королева. – Из-за Шотландии я уже потеряла единственного человека, которого люблю. Неужели теперь я должна лишиться своего лучшего советника и друга? Ты же знаешь меня с детства. Я всегда верила, что мне есть на кого опереться.

Возле двери он остановился и сказал, не обращая внимания на ее слова:

– Ваше величество, позаботьтесь о собственной безопасности. Разбив шотландцев, французы вторгнутся в Англию. Их продвижение будет молниеносным. Сомневаюсь, что наша армия сумеет оправиться от испуга и оказать им хоть какое-то сопротивление. Не дожидайтесь, пока они явятся во дворец и свергнут вас. Заранее подумайте о месте своего укрытия и подберите тех, кого возьмете с собой.

– Сесил!

Это был вопль отчаяния. Уильям еще раз поклонился, вышел, закрыл дверь и замер, ожидая, что Елизавета бросится следом. Такое уже бывало. Но на этот раз королева не побежала за ним. Вскоре из-за дверей послышались сдавленные рыдания.

– Эми, твоя набожность уже начинает вызывать недоумение, – сказала своей падчерице леди Робсарт. – Люди поговаривают, что ты молишься как католичка. Сама знаешь, нам такая слава ни к чему. Один из моих зятьев видел тебя в церкви и удивился. Служба кончилась, все разошлись, а ты продолжала стоять на коленях.

– Господь не устанавливал продолжительности молитв. Каждый говорит с Ним столько, сколько потребно его душе. А я очень нуждаюсь в Божьем милосердии, – невозмутимо ответила Эми.

– Ты вообще стала сама на себя не похожа, – продолжала мачеха. – Раньше ты была такая… беззаботная. Во всяком случае, не настолько набожная, а теперь только и делаешь, что беспрестанно молишься.

– Когда-то меня ограждала любовь отца, а потом – мужа. Теперь у меня нет этой защиты, – сказала Эми очень просто, будто речь шла об обыденных делах, без дрожи в голосе и слез в глазах.

Эти слова заставили леди Робсарт заявить:

– Дорогая, я знаю, о нем ходило много сплетен, но…

– Это не сплетни, – перебила ее Эми. – Он сам мне рассказал. Все так и было. Потом им пришлось расстаться, чтобы она смогла выйти замуж за эрцгерцога и получить от Испании помощь в войне с французами.

– Он сам тебе во всем этом признался? – Леди Робсарт не верила своим ушам.

– Да. – Эми печально вздохнула. – Муж думал, что я его пожалею. Ему тогда самому о себе поплакать хотелось, вот он и решил, что я проявлю соболезнование. Роберт привык, что я ему всегда сочувствовала и утешала, какие бы беды с ним ни случались.

– Беды?

– Вы помните, каким он вернулся после Кале. Но расставание с нею подействовало на него еще ужаснее. Пожалуй, даже выйдя из Тауэра, Роберт не был таким подавленным. Ведь ему казалось, что я соглашусь на развод и тогда он осуществит мечту своего отца.

– Какую же?

– Воссесть на английском троне. Жениться на Елизавете и стать королем. Семейство Дадли давно мечтало об этом. Они считали, что у них такие же права, как у Тюдоров, только те их опередили. Его брат попытался это сделать, женившись на Джейн Грей. Сестра вышла замуж за Генри Гастингса, а тот по линии престолонаследия идет сразу же за Марией Шотландской. Наверное, все Дадли уверены, что их судьба – править Англией. – Эми на миг умолкла, а потом добавила так, будто говорила о ком-то постороннем: – Конечно же, он ее сильно любит.

Эти слова леди Робсарт говорили другие люди, но тогда к ним можно было отнестись как к глупым и злобным сплетням. В устах Эми они обретали совсем другой смысл. Мачехе показалось, что она слышит все это впервые.

– Он любит… королеву Англии.

– Да, леди Робсарт, – тихо подтвердила Эми. – Я ощущала любовь к ней в каждом его слове. – Когда-то Роберт так относился ко мне, но все считали его брак юношеской поспешностью и говорили, что он снизошел до меня. Лорд Дадли всегда был очень высокого мнения о себе. Но с нею он совсем другой. Можно сказать, его подменили. Она – любовница Роберта. Однако он помнит, что это королева, не только желает ее тела, но и восхищается ею… – Эми замолчала, подыскивая наиболее верное слово. – Стремится к ее любви. Доказывает, что достоин этого. А я… всегда была для него слишком легкой добычей.

– Эми, я помню, какой ты уезжала отсюда. Тебя словно подменили, – призналась удивленная и ошеломленная мачеха. – Откуда в тебе такое спокойствие? Ты говоришь так, будто это касается не тебя, а кого-то из твоих подруг. Я всегда думала, что Роберт – главный смысл твоей жизни. Неужели все изменилось?

– Да, леди Робсарт. В моей душе не осталось ни одного живого места. Я даже не подозревала, что горе бывает таким всеохватным. Это как болезнь, рак, съедающий меня изнутри. День за днем. Вот почему я кажусь вам набожной. Молитвы – мое единственное утешение. Я постоянно прошу Бога, чтобы Он взял меня к себе. Тогда пусть Роберт и она делают все, что им угодно. А я освобожусь от страданий.

– Дорогая, как можно так говорить! – воскликнула леди Робсарт, протягивая к ней руку. – Выброси эти мысли. Роберт недостоин твоих страданий. Ни один мужчина не стоит и женской слезинки. В особенности он. Что ты видела за годы жизни с ним? Капельку счастья и море страданий!

– Не надо меня утешать, – сказала Эми. – Когда сердце разбито так, как мое, слова ничего не значат. Боль в груди становится все сильнее. Я чувствую, жить мне осталось недолго, но не знаю, как исцелиться. Мне уже все равно, стоит он меня или нет. Есть ошибки поправимые, а эта – не из их числа. Даже если она выйдет за эрцгерцога, а Роберт примчится сюда, упадет в ноги и будет клясться, что все это было чудовищной ошибкой, разве можно вернуть прежнее счастье? Жизнь с разбитым сердцем – лишь видимость жизни. Зачем она мне?

Фрейлины были бессильны развлечь свою королеву. Елизавета бродила по залам и комнатам Уайтхолла, как растревоженная львица. Она послала за музыкантами и прогнала их, едва те начали играть. Читать ей не хотелось. Ее уговаривали прилечь и отдохнуть, но королева знала, что не сомкнет глаз. Все ее мысли превратились в ком тревог и страхов. Она хотела даже послать за Сесилом и объясниться с ним, поскольку не представляла себя без его советов и подсказок. Потом ей захотелось увидеться с герцогом Норфолкским, однако никто не ведал, где его искать, а когда узнали, желание видеть юного дядюшку у ее величества уже пропало. В приемной, как всегда, толклись просители, но меньше всего ей сейчас хотелось видеть их заискивающие улыбки. Портной думал обрадовать ее недавно привезенными русскими мехами, но Елизавета только отмахнулась. Шведский принц Эрик прислал ей письмо на двенадцати страницах, приколов к нему бриллиантовую булавку, однако королева даже не удосужилась распечатать конверт.

Страх! Он владел ею, мешал думать, действовать, жить. Ей казалось, что первый год она лишь играла в королеву, не подозревая об иной стороне единоличной власти. Теперь Елизавета должна была принять нелегкое решение о судьбе страны. Вступать ли в войну с непобедимым противником или выжидать до последнего, сознавая, что этот враг все равно вторгнется на английскую землю?

Маятник ее состояния качался от осознания собственной правоты до полной растерянности. Елизавете казалось, что она поддалась трусости, допустила смертельную ошибку, не послав в Шотландию войска. Проходило несколько минут, и ситуация представала перед ней в ином ракурсе. Нет, она поступила правильно и уберегла страну от неисчислимых бед. Еще через какое-то время любое свое действие виделось ей ошибочным и непоправимым.

Насмотревшись на лихорадочные метания королевы, Летиция Ноллис не выдержала и шепнула матери:

– Я иду за сэром Робертом.

– Не вздумай без ее повеления, – ответила Екатерина.

– Пойду и так, – заявила Летиция. – Только он сможет ее успокоить, иначе она сама изведется и нас всех замучает.

– Летиция! – попыталась удержать ее мать, однако юной фрейлины уже и след простыл.

Сэр Роберт в это время занимался оплатой конюшенных счетов. На столе перед ним стоял большой ящик с деньгами. Слуга подавал очередной счет, королевский шталмейстер запускал руку в ящик и отсчитывал монеты.

Летиция постучалась, затем приоткрыла дверь и заглянула внутрь.

– A-а, юная фрейлина Ноллис! – без всегдашней улыбки произнес сэр Роберт. – Чем обязан твоему внезапному появлению?

– Не чем, а кому. Королеве.

– Она в безопасности? – Дадли вскочил на ноги.

«Значит, отец прав, – подумала Летиция. – Нам всем грозит беда, и никто не знает, за каким углом она прячется».

– Ее величеству ничего не угрожает, но она очень удручена.

– Королева посылала за мной?

– Нет, я ей ничего не сказала. Мне подумалось… что вам стоит ее навестить.

Роберт слегка улыбнулся и сказал:

– Догадливая ты девица, однако. Как же ты осмелилась пойти ко мне без приказа Елизаветы?

– Она вообще не в себе, – призналась Летиция. – Все из-за войны с Шотландией. Ничего не может решить, а определяться надо. Она потеряла вас, а теперь еще и Сесила. Он вручил ей прошение об отставке. Рядом с ней никого не осталось. Как говорится, изволь думать собственной головой. В одну минуту у нее «да», в другую – «нет», и ни одно решение ее не устраивает. Мечется как кролик, которого выволокли из норы за короткий хвостик.

Роберт нахмурился, выслушав столь непочтительные сравнения, но одергивать Летицию не стал.

– Я приду, – пообещал он. – А тебе спасибо, что позвала.

Летиция кокетливо улыбнулась и призналась:

– Будь я королевой, ни на шаг от себя не отпускала бы вас. Война или мир – все равно.

– Как идут приготовления к твоей свадьбе? – вежливо осведомился Роберт. – Платье сшито? Приданое готово? Жених сгорает от нетерпения?

– Благодарю, все именно так, – с церемонной учтивостью ответила Летиция. – Как поживает леди Дадли? Надеюсь, она в добром здравии? Скоро ли мы увидим ее при дворе?

Устав бродить по дворцу, Елизавета вернулась в свои покои и села у камина. Фрейлины разбрелись по углам, напряженно ожидая новых бессмысленных распоряжений королевы. Здесь же переминались с ноги на ногу и несколько придворных, в надежде, что она подарит им пару минут своего внимания. Но Елизавета их словно не замечала.

Услышав шаги Дадли, она сразу же повернулась к двери и даже не подумала скрывать вспыхнувшую радость.

– Роберт! – воскликнула она, вставая с кресла.

Не дожидаясь приглашения, Роберт отвел ее к оконной нише, подальше от любопытных взглядов фрейлин и придворных.

– Я знал, что тебе плохо, – сказал он. – Пусть мне запрещено появляться в твоих покоях, но я не мог не прийти.

– Откуда ты узнал? – спросила Елизавета, не переставая радостно улыбаться.

От одного запаха его волос и одежды ей вдруг стало спокойно.

– Скажи мне, как ты вообще почувствовал, что я отчаянно хочу тебя видеть?

– Мне без тебя нет покоя. Я тоже безумно желал оказаться рядом с тобой, – признался Роберт. – Что тебя огорчает?

– Сесил меня покинул, – сокрушенным голосом сообщила Елизавета. – Я не знаю, как без него решать дела.

– Я слышал об этом краем уха, но не знаю причин. Почему он вдруг решил уйти? – спросил Роберт, хотя еще в день бунта Сесила получил от Томаса Блаунта подробный отчет о случившемся.

– Уильям сказал, что не может быть моим советником, ибо я не внемлю его рекомендациям. Он настаивает на войне с французами, а я не решаюсь. Мне боязно, Роберт. Я не представляю, как вообще буду править, когда рядом нет Сесила.

– Боже милостивый, а я-то думал, что он никогда не покинет тебя. Мне казалось, что вы с ним принесли друг другу клятву верности. Уильям обещал всегда быть рядом с тобой, а ты – выполнять его советы.

– Почти так оно и было, – призналась Елизавета. – Но все-таки я думала, что он не бросит меня в такое время. А Сесил твердил свое: «Не могу вам служить, если вы не слушаете моих советов». Пойми, Роберт, я… очень боюсь.

Последние слова она произнесла едва слышно и сразу же огляделась по сторонам, будто страх являлся чем-то тайным и постыдным, в чем она могла признаться только ему.

«Дело тут не только в войне, – подумал Роберт. – Сесил заменял ей отца. Она привыкла слушаться его советов и знала, что сделает себе же хуже, если поступит наперекор».

Дадли ничуть не симпатизировал Сесилу, но признавал его достойным противником. Кто-кто, а сэр Уильям обладал целостным пониманием политики и умел мыслить интересами страны, а не клановыми притязаниями враждующих семейств. Роберт нехотя признался себе в том, что ни у его отца, ни у него самого такого добродетельного качества нет и не было. Сесил любит Англию крепче и понимает лучше, чем он, Роберт Дадли, и ее величество. Уильям пытался внушить эту любовь и ей, но, увы, Елизавета умеет сиять лишь отраженным светом.

– Сесил оставил тебя, зато я здесь, – сказал Роберт, будто одно его присутствие могло успокоить Елизавету и решить все ее неотложные дела. – Давай попозже спокойно обо всем поговорим и решим, какие шаги тебе необходимо сделать. Любовь моя, ты же не одна. Я рядом и, как всегда, готов тебе помочь.

– Я ничего не могу решить без посторонней помощи, – шепотом призналась она. – Это же судьба Англии. Я очень боюсь и не знаю, как принимаются решения. Я же и с тобой рассталась из-за Шотландии. Проклятая страна! Из-за нее я потеряла сначала одного, а теперь и второго преданного мне человека!

– Я тебя понимаю. Женщине… даже такой удивительной, как ты, трудно править одной. Но я же тебя не бросал. Я временно удалился, чтобы не ставить под удар нас обоих. Теперь я снова рядом, был и останусь твоим другом. Никто не вправе упрекнуть нас. Эрцгерцог не пожелал приехать в Англию, а герцог Арранский и впрямь оказался мальчишкой, нарядившимся солдатом. Теперь никто не скажет, что я отнимаю у тебя шансы на выгодное замужество. Не волнуйся, я сумею вернуть Сесила. Он прекрасно понимает тонкости политики. Мы вместе все обсудим и примем решение. Любовь моя, не пытайся сейчас ничего делать одна. Слышишь? Потерпи немного. У Сесила взыграла обида. Он вернется. Уильям ведь тоже не может без двора. Все не так уж безнадежно, любовь моя. Я тебя ни за что не покину.

– Роберт, того лета нам не вернуть, – тяжело вздохнула Елизавета. – Я уже не смогу быть твоей любовницей. Мне все равно придется выйти замуж. Если не в этом году, то в следующем.

– Позволь мне оставаться рядом с тобой, пока ты не нашла себе достойного жениха, – попросил он. – Разлука гробит нас обоих.

За обедом королева впервые за многие недели смеялась остротам своего шута, а сэр Роберт вновь сидел рядом с нею и наливал ей вино.

– В Англии давно не было такой сырой зимы, – посетовал он, когда слуги уносили грязную посуду, чтобы подать десерт. – Мне кажется, все балки крыши пропитались водой. В комнате у меня настолько влажно, что утром Тамворт сушит перед камином простыни, на которых я спал. От них идет пар.

– Зачем же тебе прозябать в этой сырости? – весело спросила королева. – Скажи камердинеру, чтобы переселил тебя в прежние покои, рядом с моими. Все равно они пустуют.

Роберт ждал. Он достаточно хорошо изучил характер Елизаветы и знал, что на нее нельзя давить, да и подгонять королеву тоже не стоит. Лорд Дадли решил, что сам не предпримет ничего, будет просто ждать.

В полночь потайная дверца слегка приоткрылась, и Елизавета неслышно проскользнула в его комнату. Поверх ночной рубашки она накинула синий бархатный халат. Ее рыжие, тщательно расчесанные волосы соблазнительно закрывали плечи.

– Мой Роберт, – прошептала она.

Стол перед жарко пылающим камином был накрыт на двоих. Их ждала постель с сухими и безупречно чистыми простынями. По другую сторону запертой двери дежурил верный Тамворт.

– Любовь моя, – сказал Роберт, обнимая ее.

– Я не могу без тебя жить. Но мы должны держать наши встречи в строжайшем секрете. Роберт, без тебя я не настоящая королева.

– А у меня без тебя не настоящая жизнь.

– Что же нам делать?

Он пожал плечами, не слишком весело улыбнулся и ответил:

– У нас с тобой нет выбора, Елизавета. Мы должны пожениться.

Она оглянулась на окно, половина которого не была заслонена ставней.

– Закрой! – потребовала королева, ощутив суеверный страх. – Не хочу, чтобы даже луна видела нас.

Эми разбудил холод. Должно быть, во сне она сбросила с себя одеяло. В нетопленой комнате было немногим теплее, чем за окном. Дрожа от холода, Эми подхватила с пола ветхое шерстяное одеяло и завернулась в него, соорудив подобие кокона. Одну ставню она оставила открытой. В небе висела большая кремовая луна, свет которой струился прямо на подушку Эми.

– Луна, ты сейчас светишь мне и моему господину, – прошептала она. – Быть может, он тоже проснулся и подумал обо мне. Боже, сделай так, чтобы в его сердце вновь пробудилась любовь ко мне. Вдруг он сейчас думает обо мне?

– Как ты смел меня одурачить? – накинулась на брата Мэри Сидни, едва вбежав на конюшенный двор Уайтхолла.

Роберт и еще несколько мужчин собрались поупражняться перед очередным рыцарским турниром. На его коня слуги уже надели доспехи. Дадли оставалось облачиться самому. Оруженосец держал перед ним до блеска начищенный нагрудник, такой же сверкающий шлем и копье.

Роберт подал знак другому слуге, державшему кольчужные рукавицы.

– Мэри, что случилось? Ты влетела сюда как ужаленная. Почему я тебя одурачил? – спросил он, вовсе не настроенный на разговор с сестрой.

– А как прикажешь это называть? Или ты забыл, как просил меня срочно увидеться с послом и сообщить, что королева готова выйти за эрцгерцога? Ты поймал меня на сочувствии к тебе. Как же, мой брат убит горем, но печется о благе королевы! До чего благородно! Как последняя дура, я поспешила к послу, не подозревая, что участвую в пошлейшем спектакле. Кто же еще сможет так убедительно сыграть роль, если не родная сестра! А ты знаешь, я ведь плакала, рассказывая ему, что ради блага королевы ты отказался от своих дружеских отношений с нею? Посол мне поверил. Откуда ему знать, что все было затеяно с целью пустить двору пыль в глаза?

– Какую пыль? – спросил Роберт, изображая искреннее недоумение.

– Вы с королевой – любовники, – сердито бросила ему Мэри, почти готовая плюнуть брату в лицо. – Наверное, давно. Только умело таились. Вы оставались любовниками, когда ты изображал безутешное горе. Мне ты отвел роль сообщницы. Спасибо, что не сводни!

– Мы с королевой решили расстаться ради ее безопасности, – спокойно пояснил Роберт. – Я сказал тебе сущую правду и не разыгрывал горе. Но ей нужны друзья. Тебе ли, Мэри, об этом не знать? Сейчас, когда даже Сесил ее оставил, я пришел к ней на помощь. Я не бросаю своих друзей.

Роберт протянул руку, намереваясь потрепать сестру по плечу и закончить разговор шуткой, но Мэри оттолкнула ее и заявила:

– Новая ложь, но теперь я на нее не попадусь. Ты опозорил Эми и обманул меня. Я убеждала посла, что вы с Елизаветой – друзья с детства, но никогда не переходили границ пристойности. Я утверждала, что королева – девственница, заботящаяся о своей нравственности. Я поклялась ему собственной бессмертной душой, что между вами не было ничего, не считая нескольких невинных дружеских поцелуев.

– Это действительно так!

– У тебя еще хватает наглости врать мне в глаза? – взвилась Мэри. – Больше ты меня не проведешь. Теперь я не поверю ни единому твоему слову.

– Хватит на меня наскакивать, – все еще пытался отшутиться Роберт. – Пойдем лучше на арену. Посмотришь, как я состязаюсь.

– Я больше не желаю ни смотреть на тебя, ни говорить с тобой. Видеть не хочу!.. В тебе нет ничего, кроме неуемного честолюбия. Да убережет Бог королеву и Эми от твоих ловушек.

– Аминь, – усмехнулся Роберт. – Они обе – прекрасные женщины, которым я не сделал ничего дурного. Да благословит Бог меня и всех Дадли, звезда которых вновь взошла.

– Чем Эми провинилась и заслужила позор на весь мир? – не унималась Мэри. – Как именно она согрешила перед тобой, если все в Англии знают, что супруга тебе опостылела и ты предпочел ей другую женщину?

– Ничего она не сделала, – ответил Роберт. – Да и я тоже не совершил ничего такого, чтобы чувствовать себя виноватым. Если ты сегодня встала не с той ноги, то это еще не повод обвинять меня во всех смертных грехах.

– Я больше не поймаюсь на твои лживые речи! – крикнула Мэри, которая уже не могла совладать с бешеной яростью, охватившей ее. – Мне вообще больше не о чем с тобой разговаривать. Ты решил, что можешь дурачить кого угодно. Меня, испанцев, свою несчастную жену. Не пытайся мне лгать в глаза, пока я в них не плюнула! Вы с королевой были любовниками и остаетесь таковыми!

Терпение Роберта лопнуло. Он подскочил к сестре, схватил ее за руку и крепко сжал запястье.

– Довольно, Мэри! Я вдоволь наслушался твоих речей. Их даже больше, чем нужно. Обсуждать репутацию королевы я вообще не собираюсь. Она выйдет замуж, когда сочтет нужным, и за того, кого выберет. Это знает каждый придворный. Повода трепать имя Эми я не давал, а что касается сплетен… Наша королева слишком милосердна, если не велит наказывать их распространителей кнутом и вырывать им языки. Осенью я почти два месяца провел с Эми и вскоре поеду к ней снова. Кстати, Сесил бывает у себя не чаще моего.

– Он любит свою жену, и никто не сомневается в его чести, – почти взвизгнула Мэри.