1570 год, май, по дороге в Чатсуорт: Мария

Мы счастливее всего – такая уж мы несуразная пара, знатнейший аристократ в Англии и полноправная королева, – когда путешествуем вместе. Я узнала, что он любит меня, когда мы ехали в Ковентри, в одну из ночей. В сердце опасности он думал лишь обо мне. Но я научилась ценить его задолго до того, в нашем первом путешествии, когда мы ехали из замка Болтон в Татбери, и я надеялась, что он в течение нескольких дней отвезет меня обратно в Шотландию. В этих путешествиях я научилась наслаждаться его обществом так, как ни с одним мужчиной прежде. Я не желаю его; это смешно – ни одна женщина, знавшая Ботвелла, не удовлетворится надежным, достойным или тихим мужчиной. Но я чувствую, что могу полагаться на него, я могу доверить себя ему, я могу быть с ним самой собой. Он напоминает мне моего свекра, короля Франции Генриха II, который всегда так обо мне заботился, который ценил меня как свою маленькую жемчужину, который всегда следил, чтобы мне хорошо служили и чтили меня – королеву Шотландии, следующую королеву Франции и королеву Англии. Неустанная молчаливая забота Шрусбери напоминает мне времена, когда я была бесценной девочкой самого богатого и могущественного человека в Европе. С ним я снова чувствую себя юной красавицей, девочкой, которой была: неиспорченной, беспечальной, исполненной абсолютной уверенности в том, что однажды все обернется для меня хорошо, и все всегда будут меня любить, и я один за другим унаследую свои престолы, и стану самой могущественной королевой в мире – по праву и без противоречия.

Мы едем бок о бок, и он рассказывает мне о здешних местах, обращает мое внимание на детали пейзажа. Он многое знает о птицах и природе, не только о дичи, но и о певчих птицах, и о маленьких птичках в изгородях. Он любит землю, он привязан к ней, как местный житель, и он говорит мне, как называются цветы, и смеется, когда я пытаюсь выговорить их невозможные имена, вроде «подмаренник» и «звездчатка».

В эти дни мне разрешают ехать впереди охраны. Я снова королева со свитой, а не преступница с тюремщиками, и в кои-то веки мы едем на свежем воздухе, нас не тревожат спутники, нас не окружает толпа, поднимающая пыль. В каждой деревне, как всегда, на меня приходят посмотреть простые люди, иногда они собираются у виселицы на перекрестке, на которой качается в цепях тело человека, отдавшего жизнь за меня. Шрусбери хотел, чтобы мы проезжали мимо этих мрачных марионеток побыстрее, но я придерживаю коня и даю людям увидеть, как перекрещусь, склоню голову и помолюсь за душу доброго человека, умершего за истинную веру и истинную королеву.

Почти в каждой деревне я вижу быстрые движения, которыми крестятся добрые люди, и губы их шепчут славу Марии. Это мои люди, я их королева. Елизавета и ее армия предателей один раз нас одолели, но больше нас не победят. И мы придем снова. Мы придем под знаменем папы. Мы будем непобедимы. В этом она может быть уверена.

– Из Чатсуорта мы поедем дальше, в Уингфилд, – говорит мне Шрусбери, когда мы останавливаемся отобедать на берегу реки; простая трапеза: жареное мясо, хлеб и сыр. – Чатсуорт – слишком уж дом Бесс, она чахнет над каждым пенни, который тратит не на бесконечные свои перестройки и переделки. Я бы предпочел, чтобы вы были под моей крышей, а Уингфилд был домом моей семьи много поколений. А из Уингфилда, если вы договоритесь с королевой, я сопровожу вас в Эдинбург.

– Я договорюсь, – отвечаю я. – Как я могу ей отказать? Я ее пленница, ничего худшего она со мной сделать не может. Мы обе в ловушке. Единственный путь, которым я могу освободиться, а она – освободиться от меня, это договориться. У меня нет ничего, по поводу чего я могла бы торговаться. Меня вынуждают согласиться.

– Даже на то, что она удержит вашего сына? – спрашивает он.

Я поворачиваюсь к нему.

– Я думала об этом, и есть решение, которое я могла бы предложить, если вы согласитесь мне помочь.

– Все, что угодно, – тут же отвечает он. – Вы знаете, я сделаю для вас все.

Я одно мгновение смакую эти слова, а потом перехожу к главному:

– Вы согласны быть его опекуном? Если принц Иаков будет жить с вами, в вашем доме, вы будете заботиться о нем, как заботились обо мне?

Он потрясен.

– Я?

– Я бы вам доверилась, – просто говорю я. – И не доверилась бы никому другому. Вы ведь могли бы опекать его ради меня, правда? Вы позаботитесь о моем мальчике? Вы не позволите им развратить его? Не позволите настроить его против меня? Будете его беречь?

Он соскальзывает с табурета и встает коленями на ковер, который постелили на берегу реки под мое кресло.

– Я жизнь положу, чтобы уберечь его, – говорит он. – Я посвящу ему свою жизнь.

Я даю ему руку. Это последняя карта в колоде, мне нужно ее разыграть, чтобы вернуться в Шотландию и в то же время удостовериться, что мой сын будет в безопасности.

– Вы сможете убедить Сесила, чтобы Иакова отдали вам? – прошу я. – Предложить это, как будто это ваша мысль?

Он так в меня влюблен, что не задумывается ни о том, что сперва нужно бы спросить жену, ни о том, что стоит поостеречься, когда враг его страны просит об особом одолжении.

– Да, – отвечает он. – Почему бы ему не согласиться? Ему нужен договор, нам всем он нужен. А я почту за честь заботиться о вашем сыне. Это будет… опекать его ради вас, это все равно что…

Он не может этого сказать. Я знаю, что он думает: растить моего сына – это все равно как если бы мы поженились и у нас был ребенок. Я не могу поощрять такие речи, мне нужно мягко держать его на месте: в его браке, в уважении среди пэров, в доверии у королевы, на посту в Англии. Он для меня бесполезен, если решат, что он неверен. Если о нем будут дурно думать, меня у него заберут и сына моего ему не доверят.

– Не говорите этого, – страстно шепчу я, и это сразу заставляет его умолкнуть. – Некоторые вещи между нами не могут быть произнесены. Это вопрос чести.

Это его останавливает, я знала, что так будет.

– Это вопрос чести для нас обоих, – говорю я на всякий случай. – Я не могу допустить, чтобы вас обвинили, что вы воспользовались своим положением в качестве моего опекуна. Подумайте, как ужасно будет, если кто-то скажет, что я была в вашей милости и вы обесчестили меня в своих мыслях.

Он едва не давится.

– Никогда! Я не такой!

– Я знаю. Но так скажут люди. Люди всю мою жизнь говорят про меня ужасные вещи. Меня могут обвинить в том, что я пыталась вас соблазнить, чтобы сбежать.

– Никто не может такого измыслить!

– Вы же знаете, об этом уже говорят. Нет ничего, что бы ни сказали обо мне шпионы Елизаветы. Про меня говорят самое худшее. Им не понять, что я чувствую… к вам.

– Я сделаю все, чтобы уберечь вас от клеветы, – заявляет он.

– Тогда сделайте вот что, – говорю я. – Убедите Сесила, что сможете стать опекуном моего сына Иакова, а я могу возвратиться в Шотландию. Когда я вернусь на трон, я буду недосягаема для скандала и для шпионов Сесила. Вы можете меня спасти. И уберечь Иакова. Сберегите его ради любви ко мне. Это будет наша тайна. Тайна двух наших скрытных сердец.

– Хорошо, – просто отвечает он. – Верьте, я так и сделаю.