Для Кристофера Фрича была снята квартира в районе Медведкова, где он находился в полной изоляции от внешнего мира. Заточение было добровольным: после налёта на фирму «Валькирия» он чего-то опасался и не хотел оставаться в гостинице. Это было как нельзя кстати. Если скрывается, значит, кто-то его будет разыскивать и таким образом могли проявляться его новые связи. Исчезновение Кристофера заставит заинтересоваться в нём людей, проявить себя, и тогда прояснится, с какой основной целью он приехал в Россию. А загадка состояла в материалах, захваченных в «Валькирии», точнее, в тех четырёх дискетах, ради которых гиперсексуальный наследник готов был принять все условия сотрудничества. Мамонт не верил в такую готовность, поскольку видел в этом безоглядном соглашательстве игру: Кристоферу во что бы то ни стало нужно было заполучить дискеты. К двум из них Даре удалось подобрать ключ, но две оставшиеся программы оказались закодированными намертво. Скорее всего, ключом к ним служили какие-то личностные качества определённого человека, работающего с этой информацией.

В раскодированных дискетах, кроме исследования магнитных полей территории России, находилась полная информация по медико-биологическому и химическому исследованию головного и спинного мозга, органов зрения и слуха, костных и мышечных тканей, крови, лимфы — одним словом, тело Авеги-Соколова разъяли на составляющие и подвергли тщательному изучению. Уже по этому материалу можно было судить о деятельности фирмы «Валькирия». Филиал в Красновишерске являлся неким легальным, отвлекающим органом, предназначенным для оттягивания на себя внимания и силы всех, кто интересовался сокровищами. Основная кухня была здесь, в Москве, в помещениях бывшего Института. Арчеладзе сработал вслепую, как атаман Паша Зайцев со своим «стингером», но добытые им материалы оказались бесценными. К тому же ещё неизвестно, что таят в себе эти две «закрытые» дискеты… Похоже, кухня эта работала сразу по нескольким направлениям, причём практически полностью переняла опыт Института, нарабатывая теоретический материал. Это можно было расценить как выход на новый уровень деятельности: вероятно, Кристофер и все те, кто стоит за ним, после гибели вертолёта уяснили наконец, что они находятся в России и здесь требуется особая методика. Но ещё не привыкли к «дикому капитализму», где царит полное беззаконие и беспредел. Несмотря на сильную охрану, молодцы Арчеладзе взяли фирму без единого выстрела и ничего, кроме слезоточивого газа, не применяли, если не считать ещё взрывчатку, с помощью которой вскрывали несгораемые сейфы. Кристофер решил, что это дело рук «конкурентов», что это наказание ему за побег из гостиницы, и Мамонт не переубеждал его, напротив, подчёркивал свою жёсткость и в дальнейших отношениях, если наследник «Валькирии» попробует выкинуть ещё какой-нибудь номер. Кристофер клялся, что ему достаточно и погрома, что он оценил силы противников и готов на самое тесное сотрудничество, но при этом требовал возврата захваченных материалов, то есть хотел вернуться к «нулевому» варианту, достигнутому ещё при встрече в гостинице.

Мамонт предполагал, что Кристофер не имеет права самостоятельных действий в России и всё обязан с кем-то согласовывать. Эти неведомые партнёры, видимо, пока не знали о налёте на фирму, и её наследник опасался малейшей утечки информации. Следовало выждать время, чтобы весть об ограблении «Валькирии» долетела до заинтересованных ушей, мало того, представить дело так, что будто бы пропажа материалов инспирирована самим Кристофером. Тогда бы зашевелились и проявили себя те невидимые структуры Интернационала, которые были предназначены для статического наблюдения и незримого контроля за всеми его действиями. Разборка между своими помогла бы высветить тех, кто всегда оставался в тени и не принимал участия в текущих событиях. В России такая подвижка уже началась сразу же вскоре после налёта на фирму и исчезновения её наследника. Буквально на следующий день после встречи Арчеладзе сообщил, что к нему неожиданно нагрянул сам «папа» и осторожно поинтересовался, не его ли группа захвата проводила тренировку на пленэре в фирме «Валькирия». Одно само появление его в отделе говорило о том, что поднята тревога, но пока только на российском уровне. «Папа» полковника точно так же боялся утечки информации и попросил его, соблюдая строгий режим секретности, на время оставить все дела и разыскать Кристофера Фрича богатенького мальчика, прибывшего в Россию отдохнуть и поразвлечься. Мол-де это его личная просьба, на милицию нет никакой надежды, а родственники молодого балбеса очень взволнованы. Требуется всего лишь установить его местонахождение. Однако и удерживать Кристофера продолжительное время было нельзя. Он не зря опасался своих «партнёров»: за утерю сверхсекретных материалов «Валькирии» — а они, судя по всему, таковыми и являлись — богатенького мальчика могли списать и прислать нового эмиссара, более опытного и с расширенными полномочиями. В таком случае Интернационал мог ускользнуть, оставив в руках нечто подобное хвосту ящерицы. Кристофер и путь к его партнёрам находятся под контролем до тех пор, пока материалы были у Мамонта. Он не сомневался, что, заполучив их, наследник фирмы мгновенно исчезнет, и тогда его уже не выманишь танцами под листопадом. Поэтому следовало выдавить из него всё, что он знает.

Мамонт поехал к нему вместе с Дарой. За исключением тех четырёх дискет они везли с собой все документы. Их можно было передать уже сейчас, предварительно выяснив некоторые вопросы — копии этих материалов оставались дома. И тем самым несколько успокоить Кристофера, посеять у него надежду на благополучный исход.

Гиперсексуальный мальчик находился в несколько подавленном состоянии, хотя старался скрыть это. Он лишь на мгновение задержал взгляд на Даре только ради приличия: кажется, ему было не до девочек.

Мамонт демонстративно поставил кейс с документами возле своего кресла и сел. Кристофер мгновенно понял, что там, чуть расслабился и предложил сварить кофе.

— Я сделаю это сама, — сказала Дара и отправилась на кухню.

— Вам не очень скучно здесь, мистер Фрич? — спросил Мамонт. — Вы привыкли к обществу, к удобствам и сервису, а тут ничего этого нет.

— Иногда уединение действует весьма полезно, — признался Кристофер. — Мне здесь было неплохо… Но перейдём к делу, мистер Прист.

— Пожалуйста!

— У меня есть встречное предложение к вам, — Кристофер взглянул на кейс. — Вы привезли материалы?

— Да, они здесь, — успокоил Мамонт. — Я слушаю вас.

— Сэр, прошу вас трезво взвесить свои возможности, — проговорил он отрывисто, скрывая жёсткость тона под деловой. — Насколько я понимаю, вы занимаетесь поиском сокровищ на Урале. У вас есть опыт в этом деле, специалисты… К сожалению, я не знаю ваших результатов, но, судя по энергии и вашим способностям, они у вас есть и вы многого достигнете. Успех приходит к тому, кто занимается своим делом. Фирма «Валькирия» — это довольно многоплановая структура. Наряду с проблемами арийского золота, она разрабатывает некоторые другие, связанные с крупным бизнесом в области продуктов питания, строительства и даже сельского хозяйства.

— Мне кое-что стало ясно из этого, — Мамонт постучал по кейсу. — Не скрою, я ознакомился с этими материалами. Думаю, мне это пригодится для руководства фирмой.

— Я понимаю желание легализировать деятельность вашего предприятия, — заметил Кристофер. — Но это возможно и без такого тяжкого груза, как «Валькирия». Зачем вам лишние головные боли? Вы могли бы возглавить и стать полновластным хозяином уральского отделения фирмы, где вы и ваши специалисты смогли бы использовать свой опыт и реализовать талант.

— Это плод ваших одиноких раздумий? — поинтересовался Мамонт.

— В какой-то степени — да, — согласился Кристофер. — И это ещё не всё, мистер Прист. Если вы согласитесь с моим предложением, я хорошо оплачу вашу уступку.

— В какой сумме это выразится? — спросил Мамонт.

— Думаю, двадцать пять миллионов долларов вас устроит?

— Недурно заработать такие деньги…

— Кроме того, финансирование уральского отделения я полностью возьму на себя, — добавил Кристофер.

— И это весьма кстати, — Мамонт встал, показывая лёгкое возбуждение. — Вероятно, вы весьма богатый человек, если так просто оперируете подобными цифрами…

— Да, и вам известно об этом.

Дара принесла кофе и подала мужчинам. Кристофер был совершенно равнодушен к ней…

— Над вашим предложением стоит подумать, — проронил Мамонт. — А скажите мне, мистер Фрич, коли заговорили о финансировании… Из тех материалов, что были в «Валькирии», абсолютно неясно, из каких источников, какими банками конкретно финансируется фирма и её дочернее отделение.

— Вам это так важно?

— Безусловно. Я не привык работать вслепую. Тем более, если у нас будут партнёрские отношения. — Мамонт остановился за спиной Кристофера, заставив того развернуться. — Осторожность в выборе партнёров — прежде всего. В Россию сейчас едет много искателей счастья без цента в кармане. Им кое-что удаётся лишь потому, что они умеют подать себя властям.

— Вы сомневаетесь в моей платёжеспособности? — улыбнулся Фрич.

— И не без оснований, — развёл руками Мамонт. — На какие средства существует фирма, ничего не производящая, не имеющая оборота капитала? При этом только аренда помещений составляет один миллион долларов ежемесячно. А общий баланс расходов — около семнадцати!

Мамонт вынул из кейса несколько пластиковых папок с финансовыми документами и бросил их на стол.

— Мы вкладываем капиталы! — возразил Кристофер. — Инвестируем средства в фармакологическую промышленность, в производство продуктов питания…

— Я всё понимаю, — оборвал его Мамонт. — Но вы всё время пытаетесь уклониться от прямого вопроса — откуда поступают эти капиталы? Чьи они?

— Послушайте, Майкл, вы говорите, как налоговый инспектор!

— Я говорю, как деловой человек, которого пытаются провести! — отрезал Мамонт. — Представляю примерное развитие событий. Допустим, я принимаю ваше предложение и легально работаю на Урале, пользуясь финансовой поддержкой фирмы. А после того как я открою сокровища, вы мне предъявляете счёт, потому что вам тоже предъявят его те, кто даст деньги. Меня не интересует, обдерут ли вас, а что вы обдерёте меня — это несомненно. Потому что я не вкладывал средства, но использовал и растрачивал свою интеллектуальную собственность! Которая, увы, мистер Фрич, в России никак не ценится! И поскольку фирма территориально расположена в этой стране, то на меня будут действовать её законы. И я остаюсь с носом!

— Не волнуйтесь, мистер Прист, с вашей хваткой вы никогда не останетесь с носом. Вы попросту возьмёте своё силой, как уже брали.

— Брал и буду брать, пока я работаю нелегально, — отпарировал Мамонт. — Но всякое вхождение в рамки закона обяжет меня платить долги, налоги, таможенные пошлины. Извините, мне не хочется в русскую тюрьму и у меня нет такой поддержки в среде государственных чиновников, как у вас.

— Хорошо, — вдруг согласился Фрич. — Пятьдесят один процент вкладываемых капиталов — это мои деньги. Остальные принадлежат партнёрам.

Мамонт отодвинул чашку с кофе и сел на столик перед Кристофером.

— Не знаю ваших партнёров, но допускаю, что это так. Однако, извините, господин Фрич, ваших денег в «Валькирии» не может быть. Вы не вступили ещё в право наследства, а это значит, все банковские счета заморожены.

— Это деньги моего отца…

— В это я готов поверить. Объясните же тогда, кто подписывает расходные счета? Он? Ваш отец? Тогда почему я не нашёл ни его подписей, ни самих счетов? Только не говорите мне, что уже нашли арийские сокровища и берёте оттуда по семнадцать миллионов!

Кристофер неожиданно бросил пластиковую папку на стол, в точности повторив движение Мамонта, и встал:

— Я не могу открыть вам тайну источника финансирования! И не требуйте у меня этого!

Это прозвучало довольно решительно, однако для убедительности не хватало страсти. Его подавленность начала проявляться в том, что он ощущал недостаток в какой-то двигательной энергии. У него было состояние, сходное с посленаркотической ломотой, и Мамонт вдруг подумал, что Кристофер попросту наркоман. К этому выводу не было каких-то характерных предпосылок, как и признаков «похмельного синдрома»; всё вроде бы нормально, однако настораживала его эмоциональная депрессия, которую Мамонт объяснил вначале озабоченностью собственной судьбой. При первой встрече в гостинице он был совершенно иным человеком, хотя ситуация для него складывалась ничуть не легче.

Он по-прежнему будто не замечал Дару. На него не действовало ни её очарование, ни смуглые, красивые колени, что успевал отмечать сам Мамонт.

Неуверенно двигаясь, Кристофер остановился у стены с дешёвенькими обоями.

— Если вы не верите мне… если сомневаетесь в порядочности — пожалуйста, мы можем оценить вашу интеллектуальную собственность и оформить это соответствующим контрактом.

— Не контрактом — золотом, — спокойно сказал Мамонт, глядя ему в затылок.

Кристофер медленно повернулся:

— Чем? Вы сказали — золотом?

— Да, я сказал — золотом. Реальным, которое будет у меня в руках как залог вашей порядочности.

— Надо понимать, эквивалент?..

— Нет, металл.

Кристофер вернулся к столику своей ходульной походкой, отпил кофе и вдруг швырнул чашку в угол.

— Не хочу этого пойла! — куражливо, по-детски возмутился он. — Меня не возбуждает кофе!

— Ведите себя прилично, — железным, ледяным тоном неожиданно проговорила Дара, так что и Мамонту стало холодно.

— Простите, — сорванным голосом проронил Кристофер. — Я не пью кофе… Это гадость.

Похоже, у него начиналась истерика, причём странная, незнакомо-бесстрастная.

— Простите, — ещё раз повторил он, — я должен приготовить себе напиток… — и удалился на кухню.

Дара пересела поближе к Мамонту и молча взяла его руку, ладонь к ладони. Он подумал, что она хочет что-то сказать ему, сообщить свои выводы и наблюдения, однако Дара молчала, глядя ему в глаза спокойно и невозмутимо.

От её руки исходило приятное тепло, и ничего больше.

На кухне взвыл миксер, через некоторое время хлопнула дверца холодильника: богатенький мальчик умел обслуживать себя сам.

— Наркоман? — одними губами спросил Мамонт. Дара отрицательно качнула головой, отняла руку на мгновение раньше, чем появился Кристофер. Он пил что-то наподобие взбитых сливок с какао из высокого стакана для коктейля, делая маленькие и частые глотки. В этом ощущалась жадность сильного голодного и жаждущего человека.

Он не мог стоять на месте, всё время двигался, пока не осушил стакан. Движения его становились энергичными и законченными, он оживал, выбирался из состояния неуверенности, как из трясины. И это его единичное питие не воспринималось как обыкновенная невоспитанность, а создавало впечатление ритуальности, как если бы мусульманин в присутствии христиан стал совершать намаз в положенный час.

— Сколько вы хотите получить за свою интеллектуальную недвижимость? — спросил он, как-то заманчиво улыбаясь. — В долларовом эквиваленте.

У него появилось чувство юмора…

— Меня интересует только металл, и только в слитках, — жёстко ответил Мамонт.

— Понимаю… Так сколько?

— Пятьдесят миллионов. Любая недвижимость в России очень дорого стоит.

— Надеюсь, сюда же входит сумма, которую я предложил в качестве уступки? — В нём просыпалась знакомая Мамонту самоуверенность.

— Нет, мне не нужны ваши уступки, — спокойно проговорил он. — Плюс к этой сумме руководство головной фирмой «Валькирия».

— Но зачем это вам? — изумлённо воскликнул богатенький мальчик. — Впервые вижу человека, который сам выбирает себе такую обузу!

— Мне важно держать ситуацию под контролем, — сказал Мамонт. — Я лучше вас знаю, что такое Россия и что происходит здесь с богатенькими мальчиками через несколько месяцев. Не забывайте горький опыт своего отца.

— Простите, мистер Прист, это ваша жена? — вдруг спросил он. — Вы не представили…

— Да, это моя жена, — с удовольствием ответил Мамонт.

— О, я знаю, как её зовут! — воскликнул Кристофер. — Её зовут мисс Очарование!

— Пусть будет так, — согласился Мамонт. — Не отвлекайтесь, Кристофер. Мы не закончили обсуждения всех проблем.

— Ах да, проблемы, — вздохнул он, глядя на Дару. — Они заключаются в том, мистер Прист, что вы не можете руководить фирмой «Валькирия». Нет, я верю в ваши организаторские таланты, и при некоторых условиях вы бы смогли управлять ею. Уверен, достигли бы колоссальных результатов. Но мои партнёры будут не согласны с вашей кандидатурой.

— Вы обладаете контрольным пакетом фирмы и не имеете веского слова?

— Имею, но это обстоятельство мало что значит, — пояснил Кристофер. — В своём кругу таких, как вы, мы называем плебеями. Простите за скверное слово, но это в самом деле так… У вас чудесная жена!

— Хорошо, — проронил Мамонт. — Когда я смогу получить свой металл?

— Разумеется, в обмен на похищенные материалы?

— Да, за исключением четырёх дискет, которые вам так необходимы.

Кристофер вскочил, заметался по комнате:

— Вы обязаны вернуть всё! И прежде всего дискеты!

— Я ничего вам не обязан, — спокойно сказал Мамонт. — Это вы обязаны выполнить все мои условия. Поскольку мне достаётся лишь уральское отделение фирмы и пятьдесят миллионов золотом, то и вам соответственная часть, я бы сказал, большая. Ну что такое четыре каких-то программы…

— Послушайте, вы умный человек! — воскликнул Кристофер, набирая обороты. — Неужели не догадываетесь, с кем имеете дело?

— Догадываюсь, — усмехнулся Мамонт. — С изворотливым молодым человеком, который стремится любой ценой не упустить своей выгоды.

— Это не мои выгоды!.. Это, если хотите, выгоды будущего человечества! А в данном случае — России.

— Вот как! Любопытно! Фирма работает на будущее человечества, а вы хотите отобрать у меня такой лакомый кусок? Тем более я хочу участвовать в этом!

— Не валяйте дурака, Прист! — закричал Кристофер, багровея. — Берите, что вам дают, и убирайтесь. Вы что, не соображаете, с кем устраиваете торговлю?!

— Как же я могу соображать, если вы всё скрываете? — тоже возмутился Мамонт. — Хорошо, для ваших кругов я плебей, — но я — ваш соотечественник, и это нельзя игнорировать. А вы поступаете со мной, как с местным аборигеном! Хотите состояния войны — пожалуйста. Ваш отец однажды мне говорил теми же словами, как вы. Результат вам известен!

— Не пугайте меня! — отрезал Кристофер. — Да, я сделал ошибку, поступил несколько самонадеянно, не учёл ваших возможностей в России. Я обязан за это всё расплатиться с вами, но вы запрашиваете нереальную цену! Так с соотечественниками не поступают… И вы не учитываете своих возможностей! Я отдаю вам на откуп весь Урал!

Занимайтесь поиском сокровищ легально, применяйте там все ваши насильственные методы. В случае чего я здесь улажу любой конфликт… Но не суйтесь управлять «Валькирией»! Это не вашего ума дело!

— Ах, Кристофер, какой вы эмоциональный мужчина! — с неожиданным восторгом воскликнула Дара. — На вас так приятно смотреть, но раздражение вас не украшает.

Он как-то враз не то чтобы сник, а будто подавил в себе эмоциональную резкость.

— Вы так считаете, миссис Прист?

— Сядьте, прошу вас. — От её голоса по коже Мамонта побежали какие-то горячие, щекочущие мурашки, будто капли расплавленного воска.

Кристофер опустился в кресло:

— Я пытаюсь объяснить вашему мужу очевидные вещи. А он не может понять…

— И я ничего не понимаю, Кристофер, — продолжала обжигать Дара. — Мне нравится ваш темперамент, но поберегите его для другого места.

Он не терял рассудка; он оставался прежним, по крайней мере внешне, и одновременно как бы не мог владеть собой. Это его странное состояние Мамонт заметил ещё там, во дворе дома на улице Рокотова, когда Дара устроила танцы под листопадом. Он и сам, вместе с Кристофером, ощущал что-то подобное и, чтобы не поддаваться очарованию, стиснул кулаки, пытаясь проанализировать, отчего же это происходит. Голос Дары был знаком и привычен, однако в нём появилась некая тембровая окраска, гипнотическая тональность, вероятно, действующая на подсознание, пробуждающая в нём глубинный инстинкт-отклик на зов самки.

И отмолчаться на этот зов было невозможно.

Одиссей знал, что другого способа нет, как залить воском уши своих спутников.

— Вам же нетрудно рассказать для меня всё как есть, — продолжала она. — И в наших отношениях не останется никаких недомолвок. Всякая недосказанность порождает недоверие, а мне бы очень хотелось, чтобы вы с моим мужем нашли общий язык. Тогда бы мы стали чаще встречаться и обсуждать наши общие проблемы.

— Говорите, говорите, — прикрыв глаза от наслаждения, пробормотал Кристофер. — Хочу вас слушать…

— Сначала вы, Кристофер, — слегка отрезвила Дара. — Удовлетворите моё женское любопытство: что же готовит фирма с таким звучным названием «Валькирия» для будущего России?

— Только ради вас, миссис Прист! — клятвенно проговорил он. — Мы с вами понимаем друг друга, не так ли?

— Несомненно!

— В таком случае позвольте предложить вам напиток. Он приготавливается из натуральных продуктов. Я уверен, ничего подобного вы не пробовали! — Кристофер поспешил на кухню. — Это божественный напиток. Вам многое сразу станет понятно. Я назвал его «Валькирия»!

Едва он удалился, как Дара снова взяла руку Мамонта, разжала его кулак и приложила ладонь к ладони…

Только на другой день помощник разыскал статью Зямщица, которая была опубликована в областной газете «Русский Север». Она могла бы вызвать сенсацию либо ажиотаж среди населения, имеющего золотые зубы и коронки, поскольку там сообщалось, что вместе с повышением солнечной активности начнётся распад некоторых металлов, имеющих большой удельный вес. Особую опасность представляют бытовые предметы и изделия из золота или позолоченные — ножи, вилки, тарелки, а также зубы, кольца и прочие украшения, продукты распада которых в виде солей, попавшие в кровь, буду вызывать необратимые процессы в психике человека. Древние прекрасно знали об этом явлении и использовали золото лишь в качестве ритуальных принадлежностей. Самое страшное, что эта экологическая катастрофа произойдёт незаметно, без всяких взрывов и потрясений. Люди, имеющие в обиходе жёлтый металл, попросту сойдут с ума, превратятся в полуживотных с основными инстинктами. Медицина в данном случае ничем помочь не сможет, ибо «золотая радиация» — заболевание прежде всего нравственное, нежели физическое.

Зямщиц предвещал точные сроки начала и конца катастрофы — с первого по четырнадцатое марта 1999 года.

Прочитав статью, полковник потрогал языком три своих золотых зуба и забросил газету — ладно, доживём — увидим.

После встречи с этим «человеком из будущего», как он мысленно называл Майкла Приста, работать дальше было бессмысленно. Специальный отдел, этот долго и бережно собираемый из суперсовременных вагонов состав, намертво прирос к рельсам. Разумеется, случилось это потому, что стал паровоз, тягловая сила, придающая движение эшелону. Тупика не было, как и красного семафора; путь был открыт но двигаться по нему не хотелось. Втолковывая Присту мысль, что искать в России нечего, он прежде всего втолковал её себе и тем самым потерял всякую охоту тянуть состав по предлагаемому пути. Ему стало отвратительно делать хотя бы видимость движения. В стоящем эшелоне что-то ещё крутилось, работали какие-то полуавтономные системы, однако они больше раздражали полковника, и было желание выключить всё: архивную, аналитическую группы, которые всё ещё ковырялись в бумагах и тыкали кнопки компьютеров, вывести всю агентуру, работающую во всевозможных партиях и движениях оппозиции, и «положить на дно» зарубежное отделение.

Всю эту простаивающую силу сейчас можно было бросить на поиски Кристофера Фрича, богатенького мальчика, однако и этого делать полковник не собирался. Другой иностранец, Майкл Прист, обещал выдать его, как только исчезнет необходимость удерживать в заточении.

Но как динамичный и деятельный человек, Арчеладзе не терпел статического состояния. Мысль работать на будущее его грела, однако поскольку он никогда не работал на него, то не имел представления, каким образом он и его опыт могут пригодиться для этого будущего. Оно представлялось полковнику некой неясной, размытой тенью, без формы и без содержания — что-то вроде привидения, маячащего на горизонте, потому что он никогда не думал о нём. Привычка фиксировать время всякого события незаметно стала характером. Полковник был накрепко привязан к сегодняшнему дню; он тянул его в пучину, как камень, привязанный к ногам. Этот человек из будущего поманил его за собой, по не искру надежды посеял, а глухое разочарование, ощущение собственной непригодности. Он уже был не в том возрасте, чтобы, задрав штаны, бежать сломя голову за привидением. Для веры в будущее ему требовалось увидеть его, ощутить дыхание, прикоснуться к нему, иначе всё это — фантазии, романтика, химера.

Раздумывая так, полковник пришёл к убеждению, что следует самому, своими руками, задушить собственное дитя — сверхсекретный отдел по поиску золотого запаса. Способ переправки его на Запад найден; для пущей убедительности найти подходы к свидетелям и исполнителям — Жабину-Жабэну и Петрову в Израиле, добиться от них подтверждения информации старика Молодцова и, стиснув зубы, потом доложить обо всём «папе». И сразу же подать в отставку! Здесь, в этих стенах, не только на будущее, а и на сегодняшний день уже ничего не сделаешь…

Как-то машинально он открыл ящик стола, начал перебирать бумаги и вдруг поймал себя на мысли, что уже начал чистить за собой место, выбирая, какой документ уничтожить, какой сдать или унести домой. Полковник резко закрыл стол — слишком рано начал собираться…

Он попросил по селектору вызвать к нему Воробьёва и Нигрея: посвящать в тайну перекачки золота кого-либо из оперативной группы он не хотел. Если уж затемнил сразу, то надо темнить до конца.

— К вам рвётся на приём майор Индукаев, — между прочим сообщил секретарь. Просит выписать пропуск…

— Кто такой? Чей майор?

— Не наш, ракетчик армейский…

— Весь самотёк — к помощникам! — распорядился Арчеладзе. — Сколько раз говорить?

— Майор утверждает, что у него секретная информация, — сказал секретарь. — И хочет говорить только с первым лицом.

— Лейтенант! Ты, кажется, засиделся в секретарях! — вспылил Арчеладзе. — Я тебя отправлю топтуном! В наружку, понял? Когда научишься убеждать всех этих желающих?..

Он оборвался на полуслове, поняв, что зря кричит и не лейтенант тут виноват…

— Я с удовольствием пойду в наружку, товарищ генерал, — неожиданно согласился секретарь. — Это для меня не наказание.

— Ладно, пусть выпишут майору пропуск, — согласился полковник. — Приму через час. А ты можешь принести рапорт, подпишу.

У полковника вдруг возникла мысль посадить в приёмную Капитолину. Пусть всегда будет рядом, пусть не эти краснощёкие парни, а она входит к нему в кабинет, говорит с ним по селектору — она единственная освещала ему путь к будущему личной жизни, которую полковник давно отделил от службы.

Воробьёв пришёл к нему почему-то в форме: при бороде в военном кителе он напоминал лихого казака. Встал у порога, что раньше с ним не бывало.

— Ты что это вырядился? — спросил полковник.

— Иногда хочется, а нельзя, — вздохнул тот. — Теперь чую, конец моей службе. Так хоть поносить, пока можно.

— Ладно, не скули, — бросил полковник, не глядя. — Садись.

Воробьёв сел на край стула, вероятно, стараясь соблюдать дистанцию с начальником.

— Не скулю, товарищ генерал, а подыскиваю себе место.

— Подыскал?

— Примерно да… В коммерческой структуре, начальником службы безопасности. А не возьмут — пойду грибы собирать. На рынок потом, кучками продавать… Выручка в день — ёкарный бабай!

— Хватит болтать! — оборвал полковник. — Где Нигрей?

— Нигрей в свободном поиске, — сказал Воробьёв. — Вчера вечером позвонил, сказал, чтоб не ждали сегодня. Куда-то собирался засесть.

— Что за самодеятельность? — снова вскипел Арчеладзе. — Он что, таким образом искупает свою вину?..

И полковник заставил себя замолчать: когда паровоз не тянет, это же естественно, что вагоны катятся сами по себе…

— Если ещё раз свяжется, скажи, пусть бросает всё и ко мне, — добавил он. А ты сейчас же отправляйся к Жабину Сергею Васильевичу. Да переоденься!.. Хотя нет, иди-ка к нему в форме. Допроси его на предмет амальгамации золота. Куда возил, сколько… В общем, сделай ему прессинг. И одновременно литерные мероприятия. И чтобы жена его при разговоре была. Потом послушай их обсуждение. Она из него выпотрошит правду… Да не ставь этот морозильник под окна! От него за версту тянет слежкой. Возьми другую машину.

— Есть, товарищ генерал, — без энтузиазма сказал Воробьёв. — Разрешите идти?

— Что ты раскозырялся, Володя? — мирно спросил Арчеладзе. — К чему вся эта потеха?

— Генерал, он и в Африке генерал…

— Ладно, не сердись на меня, — полковник подал ему руку. — Никто тебя из отдела не гонит. Уйдём, так вместе.

— Грибы собирать? — серьёзно спросил он. — А куда мы ещё уйдём?

— Да, брат, у нашей службы нет будущего, — согласился полковник. — Поэтому придётся самим побеспокоиться о нём.

— Это у жандармерии нет будущего? — удивился Воробьёв. — Пока есть политика, будет и служба. Без работников плаща и кинжала не обойдётся ни один режим. И у нашего отдела будущее — дай Бог!..

— А я больше не хочу его, — неожиданно для себя признался полковник. — Не греет служба… Ну всё, иди!

После ухода Воробьёва полковник написал задание зарубежному отделению, чтобы разыскали в Израиле Владимира Петрова и постарались выяснить вопросы, связанные с амальгамированием золота. Он сам отнёс текст шифровальщикам и, возвращаясь назад, увидел в приёмной незнакомого майора-казаха, который вытянулся перед генералом.

— Разрешите, товарищ генерал? Майор Индукаев.

— Входи, майор, — бросил на ходу полковник. По виду вояка был из дальних, Богом забытых гарнизонов, большого начальства видел мало, поэтому слегка робел, стоял навытяжку, как оловянный, и сильно волновался.

— Садись, майор, — просто сказал Арчеладзе, чтобы расслабить собеседника. — Как служба?

— А вот, товарищ генерал! — Индукаев чуть улыбнулся и, сняв фуражку, показал венчик чёрных, смолистых волос на затылке. — Десять лет боевого дежурства.

— Да, брат, мы тут тоже лысеем, — согласился полковник. — Ну, рассказывай, с чем пришёл.

— Я служил на точке в Архангельской области, товарищ генерал, — сообщил майор. — Стратегические ракеты «СС-20».. Вам же можно всё говорить?

— Да, пожалуй, всё, — подтвердил Арчеладзе. — Говори.

— Дивизион попал под сокращение, как только начали разоружаться, — сказал Индукаев. — Меня перевели в Рязань, три года назад. Теперь я служу там, в должности прораба, строим дороги.

— И много построили? — начинал терять терпение полковник.

— Нет, ничего, ни километра… Пока казармы строим.

— Чем же я могу помочь? Достать кирпича?

Он не понял издёвки, отрицательно замотал головой:

— Кирпича хватает, товарищ генерал. Только деньги плати…

— Что же тебе недостаёт, майор?

Он вдруг смутился: у него не хватило смелости решиться на что-то и произнести первое слово. Он замолчал, как растерянный, не знающий урока школьник. Сидел, жалко молчал, и в глазах его медленно вызревал страх. Мгновенно пересохшие губы склеились, задрожали пальцы, мнущие поля фуражки. За этим наблюдать было странно: ничего ещё не сказал, но уже перетрусил от одной мысли, что придётся сказать.

Полковник молча сходил в комнату отдыха и принёс ему стакан с минеральной водой.

— Попей, майор, легче станет…

Тот отпил несколько глотков, но легче ему не стало. Он даже попробовал откашляться, протолкнуть ком в горле, да, похоже, у майора закупорились мозги. Он наверняка давно служит в России, среди русских, разучился скрывать внутреннее состояние. Это уже не походило на робость — в нём совершалась какая-то внутренняя борьба. Пришёл подготовленным и убеждённым, и вдруг, оказавшись перед генералом, сильно усомнился в том, что хотел тут изложить, передумал, испугался и теперь не видел выхода из положения.

— Давай, майор, рассказывай, — неторопливо подтолкнул полковник. — Тебя как по имени-отчеству?

— Борис Рамазанович, — не сразу выдавил Индукаев упавшим голосом. — Когда я волнуюсь… плохо говорю. Забываю по-русски…

Это он уже врал! Русским он владел отлично и, скорее всего, не помнил своего родного языка.

— Да, стратегические ракеты у нас были в надёжных руках, — проворчал Арчеладзе. — Можно и не сокращать: всё равно бы не взлетели.

А ведь он проходил специальную психологическую подготовку, обязательную для офицеров на боевом дежурстве. Должен был уметь владеть собой в самой экстремальной ситуации. На плохие нервы тоже не сошлёшься — списали бы в один миг, отправили на пенсию, потому что идёт сокращение армии и не знают, куда пристроить здоровых офицеров.

— У меня была отличная смена, — попробовал оправдаться он. — Это сейчас я переквалифицировался…

— И пришёл рассказать мне автобиографию, а, Борис Рамазанович? — усмехнулся полковник.

— Нет, товарищ генерал, — глаза у майора блеснули. — Ракеты сняли с боевого дежурства, извлекли из пусковых шахт… И транспортировали! На уничтожение! Нас разоружили! Мы сейчас не можем противостоять…

— Понятно! — отрезал Арчеладзе. — Ты ошибся адресом, майор. Иди к министру обороны…

— Я не ошибся, — Индукаев стал ломать свою фуражку. — По адресу явился… К вам, товарищ генерал. Потому что ракеты транспортировали, а шахты взорвали. Но не все. Одну оставили целую, с пусковым оборудованием и всеми системами. А армейскую охрану заменили. Какие-то люди приехали, в камуфляже, спецбригада. Я собирался уезжать, документы ждал. У меня семья — жена и четверо детей… И тут вызывают в штаб, меня и ещё одного, майора Горстева. Командир дивизиона говорит: «Заработать хотите? Садитесь в вертолёт и на точку». И сам с нами полетел… Прилетели, а шахта в порядке, ракетный кран работает. Поставили задачу — спуститься в бункер, пройти к пусковой установке и перекрыть систему охлаждения. Там в стволе шахты порвали трубопровод и потёк газ. Мы переоделись в защиту и полезли… Ракеты снимали в спешке, ничего не отключено. Крановщик у них был неопытный, наверное, гражданский. Опускал контейнер и зацепил трубу… Мы один вентиль нашли, перекрыли, а утечка всё равно есть. Надо всю линию смотреть. Я полез в шахту, а там эти контейнеры стоят. Думал, взрывчатка, только уж сильно много. А тот, которым трубу прорвали, упал в шахту, видимо уронили. Его искорёжило, а одна стенка лопнула по сварке и дыра большая. Я фонарём посветил — битые ящики и что-то блестит. Рукой залез, вытаскиваю — золото. Слиток такой, чушка… А там ещё…

Говоря это, он ни разу не поднял глаза, бубнил себе в фуражку, лежащую на коленях, и нещадно мял, трепал её. Полковник отнял у него головной убор и положил на стол.

— Ну, а дальше-то что, Борис Рамазанович?

— Дальше?.. Проверили весь трубопровод, нашли утечки на стыках, перекрыли, — майор поковырял заусенцы. — Наверх поднялись, переоделись и в душ. Нам сразу деньги выплатили, по полмиллиона каждому.

— Напарник твой, Горстев, видел, что в контейнерах? — спросил полковник.

— Не видел, — он на мгновение вскинул глаза. — Я ему в бункере сказал, что это не взрывчатка, а золото. Он не поверил, засмеялся…

— Ты хорошо разбираешься в золоте, майор?

— В золоте не очень, но от взрывчатки отличу…

— А как ты определил, что там золото?

— В руки взял, — объяснил Индукаев. — Слиток маленький, а вес… Килограммов тридцать. Да и по цвету видно… Какие-то цифры выбиты.

— Что не прихватил с собой слиточек-то? — усмехнулся Арчеладзе. — Сейчас бы вон как пригодился. И не пошёл бы в прорабы…

— Думал, — признался он, — но испугался. Правда, нас не обыскивали потом, но пропустили через душевую и смотрели, как переодеваемся.

— Кто смотрел?

— Какие-то штатские… И охрана.

— Какая охрана?

— В камуфляже не поймёшь.

Полковник стал к окну и долго глядел на улицу. Майор притих за спиной, но чувствовалось, сидит настороже, как суслик у норки.

— Всё это очень любопытно, — проронил полковник. — И что, вы потом так и улетели в жилой городок? Подписки с вас не брали?

— Нет, не брали… Я потом уехал через два дня. Вместе с семьёй, к новому месту назначения.

— Они, эти люди… сами не могли перекрыть газ?

— Там же надо знать систему, где что…

— А теперь скажи-ка мне, Борис Рамазанович, — Арчеладзе обернулся к майору, — с чего это вдруг ты сейчас ко мне явился? В шахту лазил в восемьдесят девятом?

— Так точно…

— Спохватился только сейчас.

— Давно хотел, думал, — с готовностью ответил Индукаев. — Когда услышал, что золотого запаса осталось всего двести сорок тонн, подумал… А куда идти? К кому? Не знал же, ищут или нет.

— И тут решился?

— Узнал, что ищут…

Полковник молча подошёл к нему, бесцеремонно расстегнул китель майора, содрал его с плеч и вместе с фуражкой отнёс к секретарю в приёмную.

— Пусть у тебя тут посидит «майор», — сказал он. — Понадобится — вызову. — И, положив одежду на стул, вернулся в кабинет.

— Узнал, говоришь, что ищут? А от кого узнал? Мы по радио рекламы не давали.

— В особом отделе части, — сказал майор. — Разговорились с особистом…

— С каким? Кто такой?

— Капитан Рыскаев, мой земляк…

— Рыскаев? — изумился полковник. — Ну и Рыскаев… Ты зайди-ка в соседний отдел, майор, и спроси, чем занимается Арчеладзе. И тебе не скажут, потому что не знают. А капитан Рыскаев в Рязани знает! Вопрос — откуда?

— Мне неизвестно, товарищ генерал, — с неожиданным упрямством проговорил Индукаев. — Мне Рыскаев посоветовал, вашу фамилию дал. Мы с ним подружились, с капитаном…

Арчеладзе опёрся одной рукой на спинку стула, другой — о стол и навис над майором.

— Теперь послушай-ка меня, сынок, — жёстко и резко сказал он. — Всё ты тут складно мне напел. Только вот сробел в самом начале, чего-то испугался. Но потом хорошо говорил, продуманно… Да ведь наврал же! От начала до конца. Единственная правда, что у тебя четверо детей. Остальное — враньё!

— Никак нет, товарищ генерал…

— Ты что, идиот?! — рявкнул Арчеладзе. — Да если бы ты увидел в шахте золото — назад бы не вернулся! Так бы и прикопали в бункере!

— Они не знают, что я видел…

— А когда узнали?.. Ты бы уже валялся где-нибудь с перерезанным горлом! Вместе с напарником! Хотя он ничего не видел…

Майор медленно помертвел, замер, превратившись в каменное изваяние с жёлтым лицом.

— Встать! — приказал полковник. — Отвечай, кто послал?

Индукаев вскочил, вытянулся и снова замер. На лбу заблестел пот. Жёлтый голый череп напоминал обкатанный голыш, а лицо стало непроницаемым и бесчувственным.

— Запомни, майор, — глухо и властно проговорил Арчеладзе. — Не выпущу тебя отсюда, пока не скажешь. В казематах сгною! Твоих детей лишу отца, грех на душу возьму… Отсюда не выйдешь!

Из жёлтого он медленно превратился в серого, набрякло и отяжелело лицо. Полковник обошёл Индукаева, как статую, и сел в своё кресло.

— Есть же какие-то другие ценности, кроме денег, майор, — проговорил он, глядя мимо. — Здоровье, свобода, дети… А ты погнался за деньгами, офицер… Сколько обещали? Миллион? Два?

— Денег не обещали, — вдруг сказал Индукаев. — Квартиру надо… Мне жить негде.

— Всего-то?

— А разве этого мало, когда нет крыши над головой?.. Дадут квартиру, могу остаться в России. Не хочу ехать в Казахстан, а казахов отправляют…

— Кто обещал квартиру?

Индукаева мелко затрясло, заплясали губы — не мог вымолвить ни слова…

— Ну, что раскис?! Кто послал ко мне?!

Майор неожиданно упал на колени.

— Пожалейте детей, товарищ генерал… Скажу, я скажу, только детей, детей…

Полковник никогда не видел в своём кабинете плачущего мужчину…