Глава 4
Он не мог уйти, не попрощавшись с родовым гнездом, не одну сотню лет служившим надёжным пристанищем Ражных. Да и бросать нажитое десятками поколений было жаль, особенно дубраву, заново выращенную дедом и отцом по всем канонам рощенья священного леса, где каждое дерево стояло сообразно природным силам земли и приносило вотчиннику благо. По крайней мере, в это верили…
Некоторое время он стоял в отупении и смотрел на дорогу, по которой Сыч увёз избранную и названую и по которой уехал Пересвет. Нет, живые души ещё оставались рядом — собаки в вольере, скулящие от радости при виде недосягаемого вожака стаи, гончаки и лайки, засидевшиеся в этом сезоне. Бросить обустроенную базу можно было легко, да и пропасть ей не дадут: Баруздин спит и видит себя владельцем охотугодий Ражного и всего хозяйства. Он и службу свою чиновничью бросит ради этого. Но вот отдавать ему собак за здорово живёшь как–то несправедливо, неправильно.
Вячеслав открыл все двери вольеров, и оказалось, не к нему устремлялась вся свора. Кобели в тот же миг сгрудились вокруг рыжей Гейши, некогда вскормившей Молчуна, и принялись обнюхивать с тщанием, так знакомым всем собачникам: сука явно была в течке. В другой раз Вячеслав никогда бы не допустил подобного и запер гулящую с самолично выбранным гончим кобелем, но сейчас было всё равно, кто станет продолжателем рода. Уже через мгновение раздался угрожающий рык, и спустя секунду два особо азартных самца западносибирских лаек покатились клубком, намертво вцепившись друг в друга.
А виновница потасовки, Гейша, вдруг ринулась к реке, вылетела сквозь распахнутую калитку и в тот же час заголосила. Но не по зверю, лай был охранным, предупреждающим, и свора кобелей, забыв о соперничестве, немедля помчалась на подмогу. Ражный вспомнил совет боярина, однако таиться не стал, тем паче собаки в прибрежных кустах вдруг умолкли. И почти сразу в густом мелколесье замелькали два всадника, летевшие галопом: ездить так по шкуродёру могли только братья Трапезниковы. Через минуту они и в самом деле выскочили на открытое место, остановили коней и заозирались — кого–то искали! На обоих драные фуфайчонки поверх армейской формы, волчьи шапки, стволы ружей за спинами, а лица загорелые до черноты, словно только что с юга вернулись.
— Ну, здорово, орлы, — негромко окликнул Ражный.
Они мгновенно обернулись на голос.
— Дядя Слава?!
И как по команде спешились, бросили поводья, кинулись было к нему, но в последний миг сдержали подростковые чувства неким омужевшим достоинством.
— Здорово, дядь Слав! — произнесли, однако же, хором.
Тот усмехнулся, разглядывая братьев.
— Вы что, дезертиры?
— Никак нет, в отпуске! — доложил один.
И второй подтвердил:
— На побывку прибыли, по семейным обстоятельствам.
Он хотел спросить, что такое стряслось с их семьёй, и не успел.
— Дядя Слава, тебя ищут! — внезапно сообщил один и завертел глазами.
— Твою базу обложили!
— Нас сначала тоже повязали. Но мы отбрехались.
— Кто повязал? — спросил Ражный.
— Да гаишники на дороге! Пристали, сволочи, подраться пришлось.
— Но их семь рыл было, да ещё подмога пришла…
— Потом нас передали какому–то хмырю. Важный такой, но озабоченный.
— Начальник какого–то спецназа. У них тут целая операция!
— Про тебя пытал!
— Этот спецназ и сейчас по лесу рыщет, в чёрной форме, — подхватил другой. — Грибы собирают!
— Грибы? — изумился Вячеслав. — Какие же сейчас грибы?
— Трутовики с пней! Мы проследили: отрывают, ножами режут. Одни берут, другие бросают. Червивые, что ли?
— Дураки какие–то! Трутовики даже черви не едят!
— И менты переодетые! Человек десять! Явно тебя пасут.
— А на дороге и сейчас засады! С рациями! Мы радиообмен слышали.
— И ещё пятеро у нас в сенном сарае ночевали.
— У них аппаратура испортилась. Велено визуально отслеживать передвижение.
— Получили команду ночью взять объект!
— Объект — это ты, дядь Слав! — вдруг зловещим шёпотом сообщил один. — Кто же ещё?
— Мы так и узнали, что ты здесь!
— Уходить тебе надо!
Говорили охотно, весело и при этом всё время озирались, рыскали взглядами по просторам, всматривались во всякое движение — всё–таки искали кого–то!
— Вы что потеряли? — между прочим спросил Ражный.
— Мы? — братья переглянулись. — Да так, ничего…
— У нас лодку угнали, — признался один. — И тулуп из кладовой стащили. Ты, дядь Слав, никого не видел? На лодке и в тулупе? Никто не проплывал?
— Не видел… Пошли, парни, чаю попьём? Потолкуем…
— Какой чай, дядь Слав? — возмутились братья хором. — Смеркается! У них же приказ! Тебе драпать надо! Спецназ!
— Да они нас не найдут, пошли!
Братья переглянулись.
— Ты на своё волшебство надеешься? — недоверчиво спросил один. — Это зря, бойцы классные, скопом навалятся, колдовство не спасёт.
— Да мы и не верим теперь, — скромно признался второй. — Никакого волшебства на свете не бывает…
— Верно, — подтвердил Ражный. — До ночи время есть. Попьём чаю, разговор есть к вам. Угостил бы чем–нибудь крепким, да незваные гости всё выпили…
— А какой у тебя разговор?
— Деловой! Забирайте мою базу с угодьями. И собаками. Просто так, даром.
— Ты чего, дядя Слава? — испугался один. — Бесплатно, что ли?
— Ну символически, за рубль!
На миг у обоих загорелись глаза, но тут же и потухли.
— Зачем нам база, Максим? — спросил брат у брата, и Ражный постарался запомнить, который из них старший. — Мы же контракт подписали, аж на три года.
— Нам служба нравится, — сказал Максимилиан. — Сейчас на три, потом можно ещё на три. Служить в стране некому стало, молодняк в армию не хочет.
— Он в армию хочет, — поправил его старший. — Служить этому режиму не желает. Олигархи страной управляют, а чего их защищать? Такая позиция.
— А всё равно страну защищать надо, — обречённо подтвердил младший.
— Режим, он что, как чирей, пройдёт. А держава останется.
— Так не возьмёте базу? — разочарованно уточнил Вячеслав. — Может, подумаете?
— Не возьмём.
— Тут и думать нечего.
— Ты что, дядь Слав, уезжаешь насовсем?
— Уезжаю.
— И некому хозяйство передать?
— Некому, мужики. Чужим отдавать жалко. Так бы и собачек пристроил…
— Может, Баруздин возьмёт? — предположил Максим.
— Этот возьмёт! — брезгливо вымолвил Максимилиан. — И спасибо не скажет…
— Дядь Слав, скажи честно, ты что такого натворил? — шёпотом спросил старший. — За что тебя взять грозятся?
— Да вот тоже хотел Родину защищать, — многозначительно проговорил Ражный. — Не дают, земли лишают.
Братья обменялись взглядами — о чём–то посоветовались и остались довольны.
— И у нас к тебе разговор есть, — несколько торопливо заявил Максим.
— Серьёзный… Мы обрадовались, как узнали, что ты на базу вернулся.
— Мы тебя по следам вычислили!
— Ты пришёл с женщиной…
— И она обвела тебя вокруг всех засад. Интересно бы на неё взглянуть!..
— Короче, что за разговор, — оборвал Ражный.
— В общем, мы по порядку всё расскажем, а то не поймёшь.
— К нам в отряд одного молодого прислали, — сообщил младший. — На срочную призвали, но сразу же на контракт перевели. Подготовка у него — супер! По горам бегает, как барс. На скалы без верёвок лазает, даже по отрицательным уклонам.
— Мы ему кликуху дали — Моджахед.
— Хотя он русский и на таджика не похож. Только пуштунку носит.
— Ты в Горном Бадахшане служил? — вдруг спросил старший и прищурился пытливо.
— Служил, — осторожно признался Вячеслав.
— А жена была? Ну, или женщина?
Ражного словно волной горячей захлестнуло — учительница Марина! И как–то потеплело на душе: напрасно Пересвет дразнил его отроком. Как бы там ни было, а корень аракса дал побег! Пусть дикий, без отцовского окормления, но, судя по словам пограничников, волчьей крови вырос парень.
— Сергеем зовут? — сдержанно и утвердительно произнёс Вячеслав.
— Точно, Сергеем! — отчего–то восторженно сказали братья почти хором. — Только фамилия другая.
А потом уже поочерёдно спросили:
— Его мать как звали? Марина Ильинична?
— Это твой сын? Или самозванец?
— Мой сын…
— Да и на лицо вылитый ты, дядь Слав! Повадки волчьи!
— И знает, кто отец! Тебя назвал — мы аж сначала ошалели!..
— Так он с вами служит? — сдерживая радость, спросил Ражный.
Братья переглянулись.
— Служил…
— Погранец прирождённый! На запах след нарушителя брал, как зверь!..
У Вячеслава сердце ёкнуло.
— Где он сейчас?
Братья опять переглянулись, словно договариваясь, и старший успокоил:
— Живой он, дядь Слав. Только сбежал.
— Мы в секрете сидели сутки. Он ушёл втихушку, с оружием.
— То есть как ушёл?..
— Мы его спровоцировали, — признался Максим. — Случайно получилось, сами не ожидали.
— Про тебя рассказали. Что ты здесь живёшь, адрес сообщили.
— А он по тебе, наверное, затосковал. Молчаливый стал.
— Неделю помолчал и из секрета сорвался…
— Только мы сразу поняли: он к тебе навострился.
— Командир решил, его афганцы похитили. Мол, попытаются его через границу перетащить. И казнить!
— У него прошлое связано с наркотрафиком. Его и призвали, что Моджахед все тропы знал…
— Потому что хозяин продал Серёгу афганцам. Когда тому тринадцать лет было. Чтоб таскать героин через границу. Русским, мол, легче проходить. Вот командир и решил, похитили…
— Короче, рабство натуральное…
— Моджахед сначала из Афгана драпанул. Однажды послали с грузом, он и сбежал…
— Сам пришёл в отряд, — продолжал младший. — С грузом. И добровольно указал все проходы на границе. Парень призывного возраста. Проверили и призвали на срочную. Сейчас это просто делается, служить некому. Даже таджиков берут. Да он и сам просился! Служить хотел…
— А тут мы с братом про тебя рассказали. Вот и сбили с толку. Извини, дядь Слав… Не знали, что тебе самому надо в бега подаваться.
— Мы сразу поняли: он к тебе, дядь Слав, рванул. Потому что похитить его невозможно. Он живым в руки не дался бы!
— Заставу подняли, тропы перекрыли. Поисковые группы разослали…
— Только мы с Максом не в Афган, в тыл пошли. И нагнали!
— В Россию прорывался! — восхитился старший. — И с оружием. Повязать могли на первой же станции…
— Его повяжешь, как же! — заметил младший. — На станциях менты привыкли мелких жуликов ловить…
— Он и в самом деле к тебе пошёл, — доверительно и сдержанно сообщил Максим. — Хотел разыскать…
Заряженный, закомплексованный боярином на ревизию собственной жизни и отношения с женщинами, Ражный с какой–то тревогой вдруг подумал, что и Марину не любил. Не испытывал этого зовущего и мучительного чувства, какое было к Миле. Зато даже по прошествии лет всё ещё жила в нём обыкновенная, житейская жалость к несчастной молодой специалистке, хватившей лиха на чужбине. Однако же упрямым и болезненным отношением к чувству долга: звал ведь с собой — не поехала, дескать, отработаю три года там, где трудно…
— Про свою мать что–нибудь говорил?
Голоса братьев зазвучали как–то отдалённо, словно эхо, а в памяти всё ярче вставал образ юной учительницы из горного селения, одинокой и обездоленной, однако с комсомольским огнём во взоре…
— Сказал, в рабстве она. Русские школы закрыли, и даже язык никому не нужен…
— Везде по–своему лепечут…
— На ферме у богача какого–то местного батрачит, арыки прочищает. Там у них поливное земледелие… Батракам документов не выдают на руки, особенно русским, чтоб не сбегали. Богач этот и Моджахеда продал афганцам.
Ражный стряхнул воспоминания.
— Он сидит?
— Кто сидит? — хором спросили братья.
— Сергей.
— Зачем ему сидеть? Мы догнали его, поговорили и отпустили.
— Автомат только забрали и пуштунку. Проинструктировали, как вести себя. Моджахед в России никогда не бывал…
— Командиру доложили, мол, нашли только пустой автомат и пуштунку… Пусть думают, что захватили и в Афган увели.
— Выходит, он дезертировал? — спросил Ражный. — А вы его прикрыли?.. Ну что сказать? Молодцы!
— Мы добро помним, — заметил Максимилиан. — Зачем его садить?
Однако старший услышал совершенно иное и вызывающе возмутился:
— Он к тебе пошёл, дядь Слав! Служить Отечеству. Так что ему прощается.
— Сергей присягу принимал?
— Да сейчас не за присягу служат! — уже обозлённо закричал Максим. — Не по долгу — по совести!
— И он к отцу побежал! Не отсиживаться, а служить!
Ражный намёк услышал, но пропустил мимо ушей.
— Где служить?! Егерем на базе?
— Хотя бы егерем, — схитрил младший и посмотрел выжидательно.
— Давно это было? — Вячеслав отвернулся, чтоб не выдавать чувств.
Старший решил, гроза миновала, и заговорил с надеждой:
— А месяца три тому назад. Ещё до отпуска. Тут он должен быть. Ездим вот, ищем…
— След уже подсекли, — вступил младший. — Лодку и тулуп Моджахед спёр, больше некому.
— И может вляпаться! Засады кругом! Засекут на реке — труба…
— Если вниз пойдёт — труба. Вверх — искать не будут.
— Ты его возьмёшь к себе, дядь Слав? — с завистью спросил Максим.
— Куда? — возмутился Ражный. — Базы уже нет! Охотничьго клуба тоже…
— Как куда? В Засадный полк! — вдруг выдал Максимилиан и загадочно сощурился.
Ни Марина, ни тем паче Сергей ничего об араксах не знали и знать не могли…
— Это что за полк? — нарочито хмуро спросил Ражный.
— Не мудри, дядь Слав, — самоуверенно посоветовал старший. — Мы же за тобой давно наблюдаем, по повадкам тебя вычислили. Это пацанами считали тебя колдуном. А теперь точно знаем, ты до сих пор служишь.
— И не зря тебя сейчас обложили здесь, — заметил младший. — Ещё одно доказательство. Засадным полком власти заинтересовались…
— И ты умеешь запускать шаровые молнии!
Ражный зло усмехнулся.
— Салаги вы, фантазёры…
Братья взяли в оборот с двух сторон:
— И твой Серёга фантазёр? Ему мать рассказала! Про секретный Засадный полк.
— Дядь Слав, только не изворачивайся. Знаешь ведь, мы не выдадим. Твой родной сын уверен — ты служишь в секретном спецназе.
— И все твои предки служили! Шаровые молнии метали!
— Мы по телевизору передачу смотрели. Оказывается, человек может собирать в себя электричество. Как конденсатор!
— Не электричество, а энергию! А потом выстреливать разрядом!
— Мы тоже хотим служить, дядь Слав! — заявил Максим. — Ты же Серёгу возьмёшь? И нас бери! Мы бы в этот отпуск сроду не поехали. Если бы не узнали про Засадный полк.
— Между прочим, мы всё про него в книгах прочитали! — похвастался младший.
— Какой вам полк?! — взревел Ражный. — Вы дезертиры! И трусы! Все трое! Да я вас видеть не хочу! Пошли вон!
Младший вздрогнул и чуть отступил, но старший лишь набычился и засопел.
— Мы хотели это… Отечеству служить.
— А кому служили на границе? Не Отечеству?
Парни сникли, виновато взяли коней под уздцы, но уезжать не спешили
— чего–то ждали ещё. Ражный сдобрился.
— Мой совет… Отыщите Сергея, забирайте его и в часть. С повинной. Позорники…
— Неужели ты даже увидеть его не хочешь, дядь Слав? — с тоской спросил младший.
— Не хочу! Такой сын мне не нужен.
— Так ему и передать?
— Так и передать! Пока не искупит вину, видеть не желаю!
Братья сели на коней, тоскливо покружили на месте, словно выбирая направление.
— Обрадовать тебя хотели, — сказал Максим. — Думали, добрую весть принесли…
— И что, теперь никакой надежды? — безнадёжно спросил младший. — И нам не видать Засадного полка?
Ражный печально глянул на свой вотчинный дом.
— Был полк, да весь вышел…
— Как это — вышел? — встрепенулись братья. — Расформировали?
— Ну да. Меня самого уволили в запас…
— Как — уволили?..
— На дембель!
Они не поверили, соскочили с коней, и Ражный пожалел, что хоть и в шутку, косвенно, однако подтвердил существование полка.
— Не может быть! В Засадном дембеля нет! Моджахед сказал, пожизненная служба…
— Мы так верили, есть полк!..
— Который в самый нужный час ударит из засады!..
— Когда уже нет ни одного полка…
— Мы свой соберём! — вдруг задиристо заявил старший. — Созовём погранцов, десантуру!..
— Сначала научитесь служить, салаги! — обрезал Ражный. — Верой и правдой!.. Марш в часть!
Братья стояли и переглядывались, весь запас аргументов закончился, обрушились последние надежды, и верить в это было для парней невыносимо.
— Дядь Слав, не нам учить… — опомнился старший. — Если плотно обложили, просто так не оставят, закатают надолго. Так что времени у тебя до темноты.
— Лучше всего уходить по реке, — посоветовал младший. — Они реку только с берегов контролируют. У тебя же резиновая лодка есть?
— С ума сошёл — на резинке? — возразил Максим. — Шугу несёт и забереги как стекло…
— За меня не переживайте, — буркнул Ражный.
Наверное, он пограничникам в сорок один уже казался старым.
— Так ведь возраст не тот, — посожалел старший. — Чтоб бегать, как в семнадцать.
И сыновьей заботливостью подкупил.
— Возраст у меня отроческий, — про себя ухмыльнулся Ражный. — Потому что холостой до сих пор…У вас–то как с женитьбой?
— Да никак, — скупо за обоих ответил Максим. — Нам служить, как медным котелкам. Потом как–нибудь оженимся. Раньше дворяне сначала до сорока служили, а потом брали юных невест.
— Мы же не дворяне, — уныло поправил его Максимилиан.
— Что у вас с Милей?
Они ещё раз переглянулись — больная была тема.
— С ума сошла, — однако же сурово определил старший. — Трудная юность…
— Она же мужика зарезала. Когда пытался изнасиловать.
Говорили так, словно о чужом человеке, словно никогда не любили её: как–то уж очень скоро выветрился из Максов юношеский максимализм…
— Ладно, ищите своего дезертира — и в часть, — распорядился Вячеслав.
— Пока вас самих не повязали…
Парни отчего–то встревожились, поозирались, прислушиваясь, и старший пробросил:
— Родитель подсуетился…
Младший пояснил с сожалением:
— Бабки военкому отстегнул. Тот и продлил ещё на семь суток.
— Всё равно надо Моджахеда искать. Лодку угнал, тулуп спёр…
— А у меня там Ника тоскует, — тоскливо выдавил Максимилиан. — Красавица моя…
Ражный догадался, о ком речь, и всё равно поинтересовался:
— Ника, надеюсь, твоя девушка?
— Девушка, — с пограничным достоинством согласился его старший брат. — Чистокровная немка. Разве что собачьего рода.
— Зато честнее! — определил Максимилиан. — Миля вот, например, изменяла направо и налево. Мужики к ней не шли, так похищала первых встречных. Разохотилась, сука, круглый год кобелей ищет. А сама — про новое человечество!..
Вячеслав даже не ожидал своей собственной интуитивной реакции; не сильный удар в скулу, более напоминающий пощёчину, заставил кувыркаться парня по заснеженной траве. Старший тот час же отскочил и встал в стойку.
— Дядь Слав, ты чего?!
Младший умел держать удар и соображал быстро. Вскочил, отряхнулся и повинился:
— Не хотел, дядь Слав!.. Вырвалось! На душе всё равно свербит!..
— А у кого не свербит? — вдруг с вызовом спросил Максим. — Почему сразу драться?
— Ладно, и ты меня прости, — Ражный подал руку Максимилиану. — Случайно получилось. У меня тоже… свербит.
Тот принял извинения с холодным мужским достоинством, однако рука парня была по–юношески горячая.
— Странно, — проговорил он, ощупывая скулу. — Удара почти не было… А будто бревном шарахнуло!
— Научил бы так драться, дядь Слав? — безнадёжно попросил Максим.
— Ну, хотя бы пару приёмов показал? Это же тебя в Засадном полку тренировали?
Надежды у них не осталось, но вера ещё была.
— В погранвойсках, — буркнул Ражный.
— А сейчас бесплатно почти и не тренируют, — пожаловался младший.
— Хочешь научиться — инструкторам бабки давай…
Собаки, всё это время беззаботно кружащие возле Гейши, вдруг разом насторожились и, кажется, взлетели, словно стая птиц от выстрела. Через минуту их лай уже гулко звенел в голом зимнем лесу далеко вниз по реке.
— По человеку работают, — определил младший. — Это за тобой идут, дядь Слав!
— Всё, исчезли! — приказал тот.
Братья посоветовались взглядами, как–то послушно и молча забросили поводья на шеи коней, по–собачьи настороженно взирающих куда–то в лес. Прислушались, взлетели в сёдла и с места взяли в галоп, направляясь в противоположную, от Зелёного Берега сторону.
Собачья свора вдруг замолкла, стаей вернулась к базе и безмятежно разлеглась вокруг рыжей, вывалив языки: лайки и гончаки давно вылиняли, носили свежие тёплые зимние шубы и, кажется, страдали от столь раннего переодевания.
— А с вами что делать? — спросил Ражный. — Взять с собой не могу. Плодить бродячих псов тоже не хочу…
Псы отпыхивались, как летом, в жару. Вячеслав вернулся на базу, поднял опрокинутое ведро и ногой обстучал все бочки, стоящие за кочегаркой. Одну и вовсе перевернул, но нацедил бензину чуть больше стакана: горючее тоже разворовали, только в баке трактора ещё что–то оставалось. Он отвернул пробку, набрал полное ведро солярки и понёс сначала к отцовскому дому. Деловито и со знанием дела облил все четыре угла, плеснул в сени, однако на гостиницу не хватило, побрызгал лишь входную дверь и крыльцо. И когда снова пошёл к трактору, услышал лай собак, оставленных на берегу, причём злобный, угрожающий, словно по крупному зверю.
По густой, малоподвижной реке плыл дощаник. Одинокий гребец в ямщицком тулупе мощно и сильно бил вёслами, нарушая мутное стынущее зеркало воды, и довольно крупная волна шевелила тонкие забереги.
Подвывали и скрипели старые, разношенные уключины, и с пронзительным, гулким треском ломался лёд…
