10
Последнюю ночь в своем родном городе Власов ночевал в машине. Настращенный генералом, он побоялся даже подъехать к дому. Прошел дворами и понаблюдал издалека: там стояла чужая машина с двумя молодыми мужчинами, а третий крутился возле подъезда. Тогда он поехал к мастерской, надеясь выполнить задание Хлопца и поспать в своем офисе — под предлогом работы в ночную смену, камнерезку на сигнализацию не ставили, однако и возле бывшего городского бассейна зачем-то припарковались аж три никогда здесь не виданных автомобиля, и в кабинах, похоже, кто-то был: точно не рассмотреть сквозь затемненные стекла…
В другое время Власов и внимания бы на них не обратил, а тут, накануне отъезда, ему начало казаться, что его обложили со всех сторон, как волка, расставили номера и теперь ждут, когда он сам выйдет на стрелка. Причем, неизвестно, кто устроил эту загонную охоту, чьи люди дежурят в машинах и чего конкретно хотят от него. Понятно, что это не ФСБ и не те, кто заказал добыть из жемчуга родовые песчинки.
Тогда кто?..
Конечно, следовало бы позвонить Хлопцу, проконсультироваться или вовсе переночевать у него на съемной квартире, но генерал предупредил, что встречаться они могут лишь в условленных безлюдных местах, а звонить по мобильному телефону и вовсе запретил, опасаясь перехвата; звонил только сам и на домашний телефон, говорил коротко, гнусавым голосом и отвлеченными фразами. На последней встрече они договорились, что Власов подъедет к дому генерала ровно в половине одиннадцатого утра, на своем охотничьем уазике с самыми необходимыми вещами. В квартире оставить все так, как будто ушел на работу, в офисе же положить записку для старшего мастера, что он срочно уехал в соседний район, где волки порезали домашний скот, и дать задание на два-три дня.
Вещи он загодя погрузил в машину, осталось сделать распоряжение мастеру — заготовленная бумага лежала в кармане, однако машины возле здания мастерской стояли, как красные флажки оклада.
Власов оставил свой уазик за три квартала и окольным путем, через территорию школы, осторожно пошел к мастерской с другой, тыльной стороны. Попасть в бывшее здание бассейна, выстроенное наполовину из кирпича и наполовину из стеклоблоков, каким-то иным, чем через единственные двери, путем было нельзя — крепость, а не здание, что раньше нравилось. Но подойти к нему вплотную незамеченным, тем более поздним вечером, и посмотреть, есть ли в машинах люди, можно, поскольку слева и справа от входа возвышались запущенные сиреневые заросли бывшей станции юннатов. И все равно, перед тем как приблизиться к мастерской, Власов минут десять стоял в парке, вглядываясь в сумерки — вроде никого… Пробравшись сквозь кустарник, он остановился возле низкого заборчика — отсюда до ближайшей машины было полтора метра, но так ничего и не рассмотрел: тонированное стекло отражало смутное розоватое небо…
Полное ощущение, что внутри никого нет. Может, страхи одолевают, повсюду мерещится преследование, угроза?.. Тогда зачем на ночь глядя, хоть и светлую северную, поставили сюда дорогие иномарки, если рядом ни жилых домов, ни питейных заведений?..
Машина неожиданно колыхнулась, открылась задняя дверца, и появилась фигура, которую можно было узнать даже ночью — толстозадый и женоподобный Буре!
Вот кто устроил облаву!
Потоптавшись на месте, ювелир что-то сказал сидящим в кабине и походкой откормленного гусака перешел в новенькую «ауди», а эта плавно и бесшумно укатилась куда-то по улице.
Встречаться с Буре накануне отъезда не было никакого желания, тем паче за рулем «ауди», кажется, сидел Храпович, а рядом с ним Мосолов — отморозки, промышлявшие кражей и скупкой левых самоцветов и драгметаллов на рудниках. Поэтому Власов тихо выбрался из зарослей, пересек парк и перевел дух, лишь когда оказался в своей машине. Здесь ему казалось относительно безопасно: никто в городе его не видел на этом стареньком уазике, поскольку стоял тот в деревне у егеря и использовался только для охоты. По этой причине генерал решил ехать в Литву именно на этой машине, мол, никто не обратит внимания, а тише едешь, дальше будешь…
Власов опустил записку в почтовый ящик старшего мастера, уехал на реку за город и остановился на берегу среди тополей и мелкого ивняка: днем здесь иногда отдыхали компании, для чего у самого обрыва когда-то давно сколотили длинный стол с лавками, а ночью блудливые мужики привозили сюда любовниц — подальше от всевидящих, известных маленькому городу глаз.
На счастье, берег оказался пуст, Власов поставил машину за кусты, перебрался на заднее сиденье, достал подушку из багажника и лег: завтра целый день за рулем и надо поспать хотя бы часа четыре…
Но закрыв глаза, понял, что не уснет.
Бессонница пришла вместе с жемчугом, вернее, со стариком, притащившим рюкзак. В первые дни он вообще не спал, каждую ночь перепрятывая его то у себя в квартире, то в мастерской. Казалось, дома жемчуг обязательно найдет жена и спросит, откуда это — в драгоценных камнях она разбиралась лучше Власова, поскольку когда-то защитила кандидатскую по минералогии и кристаллографии. И тогда придется рассказать о сумасшедшем старике, о том, что Власов делает в ночную смену в мастерской, когда там никого нет, показать просверленный и, по сути, испорченный жемчуг (целым он был ценнее, чем в бусах и ожерельях). Но рассказывать нельзя, тем более показывать! Обязательно выпросит, а нет, так просто возьмет и потащит к ювелирам Буре, чтобы сделать серьги, ожерелье, браслеты, затем нарядится и попрется на люди — покрасоваться.
После сорока у жены началась патологическая любовь к украшениям, совмещенная с обостренной ревностью. Уже во второй выход Власова в ночную смену она неожиданно явилась к камнерезке и начала стучать в железную дверь. Он долго не открывал, потому что прятал жемчуг и убирал пыль, а когда открыл, жена не поверила, что он был один, заперла входную дверь и начала обыск. Женщины не нашла, решила, что Власов выпустил любовницу через потайной выход, и стала требовать, чтобы он показал, где таковой имеется.
Показывать было нечего, бывший бассейн имел лишь толстую канализационную трубу, по которой спускали воду.
Первый скандал не утихал до утра и потом, когда пришли мастера, переместился в квартиру. Два дня Власов по ночам не работал, однако поджимали оговоренные с заказчиком сроки и на третий пришлось остаться, несмотря на угрозы жены.
На сей раз она не врывалась в камнерезку — собрала вещи и ушла жить на квартиру. Власов не рискнул перевозить жемчуг домой, поскольку слишком хорошо знал нрав жены: ее гордый уход значил лишь, что она могла нагрянуть в любой час суток и взять мужа с поличным.
На работе было несколько стальных шкафов и даже несгораемый сейф в бывшей раздевалке, где Власов устроил себе офис, но там трудились дошлые, с ювелирным глазом, камнерезы, которые уже наутро после того как он распилил первую жемчужину, обнаружили перламутровую пыль, не убранную вовремя. И с ухмылками поинтересовались, что это он тут делал?
Они сразу же заподозрили левый заказ, как с казахским хризопразом, и решили, что Власов зажлобствовал, взялся исполнять его в одиночку, чтоб не делиться с мастерами. Конечно, получив такой заказ, можно было всех уволить и работать самому, но тогда по ювелирному городу поползут слухи, кто-то непременно высмотрит, чем он занимается, и ему крышка — нагрянут люди, надзирающие за всей ювелиркой Забавинска.
Кто они на самом деле и откуда, знал, пожалуй, только Буре. На бандитов не походили, слишком респектабельные, хотя водители у них на вид — бритые уголовники; на чиновников, крышующих промысел, тоже не тянули, ибо на пухлых руках таскали увесистые печатки, ездили на черных джипах, были в приличном возрасте и вели себя довольно скромно. Старые ювелиры называли их надзирателями и помнили еще с далеких советских времен, будто бы они с тех пор никак не изменились, ну, разве что стали чуть постарше. Иногда надзиратели приезжали только к председателю ассоциации, иногда посещали фабрики, частные мастерские, говорят, даже что-то покупали, и однажды заглянули в камнерезку к Власову. Ничего не объясняя, не спрашивая, как иностранцы на экскурсии, походили по дну бывшего бассейна, где располагался цех, посмотрели сырье в ящиках, готовую продукцию и благосклонно позволили работать.
Именно в тот момент Власов понял, что все это — арендованный на сорок девять лет бассейн, импортные станки, дорогие расходные материалы, запасы сырья и готовые изделия — ему не принадлежит. В любую минуту, если этим надзирателям или даже Буре что-то не понравится либо, напротив, что-то очень понравится, он лишится всего. Поэтому вступление в ассоциацию хоть и не спасло от этой постоянной угрозы, но сгладило бы отношения, сделало бы Власова «своим».
Рюкзак уникальных, редчайших перлов им бы точно понравился…
Жена не возвращалась и ни разу не являлась в неподходящее время: видно, с возрастом и эта привычка изменилась, потому что Власов получил повестку в суд на бракоразводный процесс и дележ совместно нажитого. Но сейчас ему было не до судов. Прометавшись загнанным волком целую неделю, он погрузил рюкзак в машину и поехал в Управление ФСБ — сдаваться. Тут впервые выспался на стульях в кабинете начальника, поскольку разговор был очень долгим, бестолковым, с частыми длительными перерывами.
Чекисты советовались между собой, консультировались с Москвой, делали какие-то экспертизы, снова допрашивали Власова и, наконец, изъяли жемчуг. Но приехавшие из столицы оперативники после разбирательства и проверки рюкзак вернули, пожали плечами, дескать, иди, исполняй заказ клиента, ничего противозаконного нет, что не запрещено, то разрешено. На все аргументы, что драгоценности у него обязательно отнимут, разводили руками: вот когда отнимут, тогда приходите, поможем.
А еще чекисты, и местные, и московские, делали недоуменные лица, когда он начинал рассказывать, кто такие надзиратели…
И наконец-то появился генерал Хлопец…
Жемчуг сейчас находился в надежных руках. Буре искал Власова в городе, и можно было бы спокойно заснуть, однако его начинала душить жаба: стало вдруг жаль оружие, которое приходится оставлять здесь, охотничье снаряжение, два отечественных снегохода и один новенький, японский. Еще остаются две машины: одна так себе, повседневная, а вторая — «гранд чероки», недавно поставил кованые диски и широкую резину… А флажков двенадцать километров, сделанных по спецзаказу в Кирове, со специальной пропиткой?!
Власов успокаивал себя, мол, ладно, пусть все останется жене, нечего жалеть: дорогие ружья, карабины, снегоходы, машины продаст, может, займется бизнесом и возьмет под себя камнерезку, если позволят, а нет, так тоже продаст, пусть за копейки… Но флажки! Ведь выбросят на свалку — кому нужна веревка с красными тряпочками?
Никто не догадается свезти егерям…
Шел уже третий час ночи, а он никак не мог отвязаться от скаредных мыслей, хотя понимал, что все это глупость и не спит он по другой причине — от страха перед будущим. В Забавинске все было понятно, даже надзирающие за ювелирным промыслом: ну, коли так сложилось, что они существовали всегда и ныне существуют? Но ведь дают жить, дышать, и если не думать о них, так и вовсе хорошо… А что будет там, в Европе? Чужие страны, языки, нравы — тут и деньги не помогут, несколько лет надо, чтобы привыкнуть. И охоты там нет, вон в Россию ездят…
Вдруг генерал не захочет делиться и кинет?
А если и там есть надзиратели?..
В какой-то миг Власов ощутил томительную резь в глазах и приближение сна, но отчего-то вздрогнул и почувствовал тревогу. Он прислушался, сел, проверил, заперты ли замки, и, когда потянулся к задней двери, неожиданно увидел в сумраке лицо человека за стеклом — кто-то заглядывал в кабину.
Власов инстинктивно отпрянул, и видение исчезло. А секундой позже мысленно плюнул и так же мысленно рассмеялся над самим собой: скорее всего, стекло белой ночью стало зеркалом — напугался своего отражения…
Власов устроил голову на подушке, вытянул ноги насколько было можно, закрыл глаза и услышал отчетливый звук открываемой дверцы. Пахнуло холодком, и словно кто-то озвучил его мысли:
— Вставай. Все равно тебе не спится, — пропел текучий, густой баритон.
Это уже не чудилось и не было сном, поскольку в следующий миг чья-то жесткая рука выдернула подушку. Власов сел и увидел перед собой человека, уже знакомого — того самого барина в «Волге» старого выпуска, с которым бегал советоваться старик-заказчик.
Душа оборвалась.
— Мы считали тебя честным человеком… Почем ты взял чужое?
Власов физически ощутил грань, за которой кристаллическое вещество превращается в аморфное; еще несколько секунд, и он закапал бы и расплылся, но в последний миг отчаяния вдруг вырвался из души искристый столб злости. Он, как раненый волк, пытавшийся вырвать клыками пулю, стал рвать свою плоть.
— Вам хорошо говорить!.. Чужое!.. А я устал от нищеты! Работаю день и ночь — и все равно нищий!
И вечно униженный!.. Даже если буду работать сутками, никогда не поднимусь!.. Потому что в этом мире нельзя быть честным человеком! Меня унижает нищета!
Барин оставался непоколебимым.
— Поэтому ты решил попытать счастья в воровстве?
— Хотел вырваться из-под власти надзирателей…
— Это не оправдывает твоего поведения.
— Вам легко судить! В одном рюкзаке принесли пятнадцать миллионов…
— Ты мог заработать полмиллиона на нашем заказе, если бы выполнил его. По договору, мы оставляли тебе просверленный жемчуг. Но ты пожадничал…
— Мне было жаль портить его… А потом, все равно бы не успел высверлить песок. Мне бы голову оторвали намного раньше…
— К тебе бы и близко никто не подошел. Пока работал, находился бы в полной безопасности.
— Сейчас так не бывает.
— На что же ты рассчитывал, когда принимал заказ? Или сразу решил обмануть нас?
— Да, я пожадничал…
— Вы собирались уехать с генералом вдвоем?
— Вдвоем…
— А кого он ждет из Москвы?
— Мне ничего не известно. Он сказал, все разделим на две части…
— Он обманул тебя. Власов обреченно вздохнул.
— У меня были подозрения…
— Тебе все равно придется выполнить свои обязательства. Нам необходимо достать родовые зерна из жемчуга. Но теперь будешь работать безвозмездно.
Власов отшатнулся.
— Каким образом? Жемчуг остался у генерала…
— Нужно забрать его.
— Это невозможно!
— Сейчас в машину к тебе сядет стражник. — В тоне этого барина послышалась подавляющая волю жесткость. — Ты приедешь с ним в определенное вами место и в назначенный час. Пока от тебя ничего больше не требуется.
Он закрыл дверь, и Власов остался один с его голосом, завязшим в ушах…
Ровно в половине десятого Власов остановил машину возле огромных, старых тополей во дворе дома, где Хлопец снял квартиру, — генерала на месте не оказалось. Его подъезд перекрывал широкий зад автомобиля аварийной службы водоканала. Власов сделал движение головой назад и наткнулся на ствол, но краем глаза успел заметить, что подсаженный к нему стражник натянул на голову маску-чулок.
— Сиди спокойно, — предупредил стражник. — Смотри вперед. Где генерал?
— Не знаю, — вымолвил Власов, ощущая спиной угрозу. — Договаривались здесь…
Место было замечательно тем, что с этой точки просматривались весь двор, большая часть улицы и тропинка к автобусной остановке, а спину прикрывала тыльная сторона гаражного комплекса; отсюда можно было в случае чего незаметно исчезнуть, если под прикрытием деревьев пойти вдоль стены и свернуть за угол.
Власов должен был подъехать и ждать, оставаясь в кабине, пять минут.
— Может, выйти посмотреть? — предложил он.
— Сиди! Запасное место встречи у вас было?
— Нет…
— Ты нас обманываешь.
— У меня есть подозрение… Генерал не хочет делиться.
— Нас это не интересует. Понимаешь, что с тобой будет, если мы сейчас не вернем жемчуг?
— Догадываюсь, — обреченно проронил Власов.
— Ну что же, ждем пять минут.
Он слышал, как стучат часы на руке, на панели автомобиля и еще одни — где-то в голове. Через три с половиной минуты от подъезда отъехала аварийная машина, потом какая-то женщина вынесла ковер, повесила на детской площадке и стала выбивать палкой.
И этот стук напоминал бег времени.
— Твое вольное время вышло, — сообщил стражник и брякнул наручниками. — Пересядь на пассажирское сиденье.
Власов послушно перебрался на соседнее место, а воинственный спутник пристегнул его руку к железной ручке. Сам же сел за руль, перегнал машину к дому и вышел, заперев двери на ключ. Власов машинально отметил, как он вошел в подъезд генерала и потом дважды мелькнул в окнах лестницы; стальное кольцо наручника замкнуло не руку, а окружающую действительность, которая вдруг отдалилась и стала чужой. Ему бы сейчас думать, как вырваться, воспользовавшись одиночеством, а он внезапно ощутил резкий приступ сонливости — впервые с того момента, как узрел рюкзак с жемчугом.
Кажется, он только что закрыл глаза, но очнулся от тряски: машина неслась по мощенной булыжником набережной, давно ставшей пешеходной зоной, люди шарахались в стороны, а впереди мелькала синяя будка аварийного грузовика. Власов глянул на стражника и по его сосредоточенным глазам в прорези маски понял, что это погоня и длится она давно. А значит, в аварийке — генерал с жемчугом! Видимо, почувствовал опасность, вызвал службу водоканала и таким образом покинул квартиру вместе с коробкой…
Стражник не знал города, поскольку дважды мог догнать грузовик, срезав путь по переулкам; Хлопец же не отличался находчивостью и вместо того, чтобы выйти на трассу, где старый уазик не смог бы потягаться с новой аварийкой, пересек ее и поехал в сторону поселка Льнозавода, где на узких улочках ему было не развернуться. И потом, на окраине города он мог бы свернуть на новую объездную дорогу, однако нырнул под мост и выскочил на пустынную гравийку.
На крутом повороте аварийка резко затормозила, откинулась пассажирская дверь, и Власов в первый миг ничего не понял — услышал только щелчки по крыльям, очень похожие на стук отлетевшей от колеса гальки. Но стражник сориентировался мгновенно, завилял от обочины к обочине, затем резко крутанул руль, съехал в кювет и выкатился из машины.
Только тогда Власов увидел, что по ним бьют из автомата и пули кромсают крышу кабины.
Их выманили из города, чтобы расстрелять в безлюдном месте!
Он пригнулся, открыл дверцу, но спас только ноги: голова вместе с пристегнутой рукой оставалась в кабине. Тем временем стражник высунулся из кювета уже далеко от уазика, на миг вскинул руку — и автоматчик вывалился из машины на дорогу. Аварийка же резко взяла с места и унеслась за поворот, вздымая пыль.
— В машину! — стражник уже был рядом. — Быстрее!
Мотор взвыл, уазик с трудом выгребся на дорогу и помчался за грузовиком. Стражник пролетел мимо убитого автоматчика, лежащего на обочине, а Власов лишь на мгновение выхватил взглядом его лицо и узнал — Мосолов!
— Там Мосолов, — неуверенно сказал он, когда машина была уже далеко за поворотом.
— Кто?..
— Никита Мосолов…
— Кто такой? Он мог быть с генералом?
— Нет… Он из компании Буре.
— Буре?.. Ты не ошибся?
— Надо посмотреть…
Стражник затормозил и стал сдавать назад на большой скорости. Остановился возле убитого так, чтобы Власову было видно.
— Он?
Пуля попала Мосолову точно между бровей, и крови даже не выступило — лежал на спине, автоматный ремень намотан на руку…
— Он…
— Что делали люди Буре в квартире генерала?
— Не знаю…
— Кто мог быть с этим?
— Храпович… Такой же отморозок… Стражник оперся подбородком на руль, поразмыслил вслух:
— Значит, Буре послал людей в пустую квартиру? И генерал ушел раньше?..
— Не знаю…
— Я тебя не спрашиваю! — резко сказал стражник. — На какой машине они ездили?
— Кто?
— Отморозки…
— В последний раз видел их вчера, на «ауди»…
— Генерал угнал у них машину! — с затаенным восторгом определил стражник и развернулся возле трупа. — Ловкий этот Хлопец… Цвет машины?
— Темно-синяя… — Власов указал на дорогу. — Следы… Возле убитого следы моего уазика…
— Не беспокойся, — хладнокровно отозвался стражник. — Тебя не найдут. И следов тоже.
Он выехал на окружную, потом свернул на проселок, попетлял возле дач и отправился напрямую, через поле, к лесу.
— Куда мы едем? — осторожно спросил Власов, чувствуя омерзительный озноб.
— Помолчи! — прикрикнул стражник, сосредоточенно глядя вперед.
У опушки леса остановился, вышел из машины и огляделся, словно определяя место. Потом брякнул крышкой топливного бака.
— Тряпки есть?
— Есть… В багажнике.
Стражник порылся в вещах, заготовленных на дорогу, вынул из рюкзака брюки от спортивного костюма.
— Больше не понадобятся…
Разорвал их, с помощью палки засунул одну штанину в горловину левого бака, достал зажигалку. Власов все понял, однако даже не пошевелился: в голове сидела единственная и глупая мысль — было жаль новеньких, так и не опробованных в деле флажков для оклада волков…
— Ничего сказать не хочешь? — будто между прочим спросил стражник.
— Нет…
— Что у тебя в правом баке?
— Бензин…
— У тебя там жемчуг! Двадцать семь штук, в двух резиновых перчатках.
— Да, я забыл… Хотел жене на ожерелье. Бывшей жене…
— А Хлопец не забыл. Ты бы с ним на таможне и засыпался.
Он покопался возле бака, вытянул перчатки с жемчугом, тщательно вытер их штаниной и пригляделся.
— Но он же просверлен!
— Я достал из него песчинки…
— Нам не нужен пустой жемчуг! — он швырнул перчатки Власову. — Это по договору твое.
Стражник засунул вторую штанину в правый бак, хладнокровно щелкнул зажигалкой.
— Хорошо держишься, — похвалил он Власова. — Без истерики… Говоришь, жене на ожерелье?
— Да, хотел…
Власов не увидел — ощутил горячее дыхание пламени, задутого ветром в кабину…
— Любишь ее?
— Люблю… Но теперь уже это ничего не значит.
— Как же ничего? — стражник поджег второй бак. — Это значит, душа еще жива, если ты можешь перед смертью думать об этом.
Он пошире открыл дверцу, облокотился и уставился на Власова.
Тот опустил голову, чтобы не видеть огня. Жемчуг в перчатках лежал на коленях и светился даже сквозь мутную резину…
Стражник долго, очень долго вынимал ключик, затем медленно понес его к наручникам и когда вставил в скважину, время остановилось..
— Иди за мной, — услышал Власов будто с того света.
Пошел с оглядкой — полотнища огня все еще висели с обеих сторон машины, но из кабины уже валил дым.
А такая крепкая еще была машина, почти не ржавая, и двигатель перебрали этой весной…
— Нашел, что жалеть, — не оборачиваясь, проговорил стражник. — Зачем тебе эта простреленная рухлядь?
В лесу оказалась широкая и приземистая «тойота» с московскими номерами.
— Придется искать твоего Хлопца. Садись!
Тем временем на опушке раздался мощный хлопок и огненный шар взвился выше леса. Человек даже глазом не моргнул, подождал, когда Власов заберется в кабину, примкнул его наручником и сел за руль.
В город они вернулись другим путем, медленно проехали через центр по направлению к Ленинградской дороге, но стражник односложно поговорил с кем-то по телефону, развернулся и пошел на новый круг. Искать угнанную генералом машину в Забавинске не имело смысла: вряд ли бы он стал задерживаться, зная, что плотно обложен со всех сторон. Около получаса они катались, прочесывая улицы к западу от центра и высматривая все более или менее похожие автомобили, потом долго ездили по окраине, и Власов наконец не выдержал.
— Да он, наверное, уже за Вычегорском…
Стражник лишь покосился на него, молча выслушал чей-то доклад по телефону и повернул к старому кладбищу, вокруг которого строились коттеджи. Поплутав между стройпощадок, он выехал на улицу с деревянными домишками и вдруг натянул маску на лицо и прибавил скорости. В это время Власов увидел одинокую фигуру человека, неуверенно хромающую по середине дороги. Едва машина поравнялась с ним, как стражник резко затормозил, выскочил на улицу и впихнул его на заднее сиденье. Власов обернулся и невольно отпрянул…
Генерал был потный, бледный, с рассеянным, блуждающим взглядом — то ли пьяный, то ли в состоянии шока. Он сопротивлялся, но как-то исступленно и молча. Стражник вытащил у него из-за пазухи пистолет, передернул затвор.
— Где жемчуг?
От резкого окрика генерал сник.
— Он обыграл меня…
— Кто — он?
— Я к нему так привязался, — казалось, Хлопец плачет. — Только не мог показывать своих чувств… Зачем он так сделал? Неужели все эти человеческие слабости…
— Кто — он?!
Генерал увернулся от ствола.
— Ничего вам не скажу! Все равно не выдам!.. А убить меня не посмеете!
Стражник спрятал пистолет, не спеша достал из кармана сиденья наручники, приковал одну руку к левой ручке двери, затем снял с Власова браслеты и другую пристегнул к правой, таким образом распяв безвольного Хлопца по всей ширине кабины. Тот наконец заметил камнереза, рассмеялся сквозь страдальческую маску.
— Я всегда был убежден, честных ювелиров не бывает!..
Договорить ему не дал черный мешок, надетый на голову. Генерал трепыхнулся и замер, как смиренная птица.
