Книга: Мутанты
Назад: Глава 8
Дальше: Глава 10

Глава 9

Все утро Волков тупо просидел в святилище таможенного храма, пытаясь осмыслить, что же произошло. Разум не подчинялся, вилял, как колесо детского велосипеда, разбитое в «восьмерку», отказывался воспринимать действительность, как не воспринимает ее приговоренный к смерти, идущий на плаху. Сознание сжималось в комок и заклинало, что все это произошло не с ним, а с кем-то другим, и еще есть надежда…
Однако и этот трепещущий огонек погас, когда на горизонте братковской таможни появился узнаваемый за полверсты образ Тамары, на сей раз обряженный в строгий деловой костюм и увенчанный свежей, высокой прической. Женщина двигалась с неумолимым напором, словно тяжелый бомбардировщик, решившийся на таран сторожевой башни.
И тут длительное леденящее оцепенение внезапно сменилось на протест, и вмиг стало жарко. Мыкола испытал бойцовские ощущения тореадора перед тупой, рогатой и разъяренной силой. Если уж завязался смертельный поединок с судьбой, то надо стоять до конца ! Он покинул башню и спустился к воротам, чтобы встретить неотвратимый рок лицом к лицу. В последний момент увидел спину поспешно бежавшего со своего поста Шурки Вовченко. Прапорщик же Чернобай, как и положено, оставался на месте и уважительно козырнул судебному приставу. Когда же она миновала российскую таможню, Волков разглядел, что вместо привычных судков с завтраком в ее руках была деловая папка. Мало того, Тамара Шалвовна проследовала мимо него с гордо поднятой головой и будто бы не заметила!
Мыкола проводил взглядом ее широкую корму и некоторое время стоял обескураженный и возбужденный – как если бы обреченный на заклание бык бежал с арены, даже не взглянув на красный, дразнящий плащ.
Такое поведение теперь уже бывшей сожительницы можно было истолковать по-разному, однако затылок опахнуло предчувствие, что еще не все потеряно. Пан Кушнер хоть в гневе и прогнал его из резиденции и отстранил от охоты на мутанта, однако слово свое держал и, вероятно, дал взбучку своей сестрице за позор в ночном клубе. И вопрос с их дальнейшими отношениями решил однозначно, несмотря на свои родственные чувства. В любом случае, Сильвестру Марковичу нужен свой человек на таможне, а значит, на этом рубеже можно закрепиться, выстоять и, набравшись сил, пойти в контратаку.
Примерно через час Тамара Кожедуб прошествовала в обратную сторону, и могучая ее поступь, усиленная сводом башни, еще долго стояла в ушах, словно отбивая ритм мыслей: куда она ходила, зачем и к кому? Явно не по служебным делам, прижучить, например, какого-нибудь зарубежного кредитора или неплательщика алиментов – тогда бы надела форму.
Покуда Волков гадал, что бы это значило, на таможню приволокся его родной отец. После разоблачения в резиденции он был сдан в районную милицию для установления личности, поскольку никаких документов не имел, а там – острижен наголо, побрит, сфотографирован, после чего проверен по всяческим учетам. Выяснилось, что прежде он задерживался органами много раз, и убедиться в том, что это на самом деле давно пропавший Семен Волков, оказалось проще простого – через обыкновенную дактилоскопическую экспертизу. Правда, было известно, что Волков-старший после травмы утратил дар речи и мог лишь ругаться, но говорливость пойманного бомжа отнесли к терапевтическому действию времени либо неожиданному результату снотворного выстрела – в общем-то, об этом не особенно и задумывались. А поскольку за стариком никакого криминала не числилось, да и в милиции хорошо понимали, чей это отец, ссориться с таможенником не захотели и отпустили на волю.
И вот он явился на таможню, как наказание.
– Колька! – заорал от шлагбаума. – Выпить дай ! Сбегай, водки принеси! Водки хочу!
Явление папаши из небытия Мыкола встретил с чувствами смутными, поэтому зазвал его в башенный офис, налил сто граммов, хотел уже отвести к себе в квартиру и уложить спать, однако родитель заартачился:
– Никуда не пойду! Да здесь у тебя лучше, чем на вокзале!
Уложить его на диван не удалось никакими уговорами, отец взбодрился и, всю жизнь будучи вольным, как кот, пошел сам по себе. Волков думал, он исчезнет с таможни, но когда спустился из башни, пришел в ужас. Оказывается, папашка подобрал картонную коробку, сел на асфальт возле шлагбаума и уже собирал милостыню. В обыденное время через таможню ходили в основном бабульки друг к другу в гости, мелкие торговцы с сумками, проезжали туристы и совсем редко – иностранные фуры с опломбированным грузом. В общем, подавать особенно было некому, однако стриженный налысо старик-побирушка сразу же привлек внимание. В Братково давно забыли про бабника Семена, и тут, ясное дело, заинтересовались – кто такой, а он и не скрывал ничего, даже напротив, в подробностях рассказывал свою историю и уже собрал вокруг небольшую толпу бездельников.
По инструкции нищенствовать в зоне контроля строго запрещалось, поэтому Мыкола вздумал увести отца насильно и запереть в башне, но тот мгновенно взбунтовался:
– Ты пошлину собираешь?
– Я согласно закону.
– А я тоже пошлину беру! Не твое дело мне указывать! Будь он простым бомжем, Волков сдал бы его в милицию, и все, но тут как бы ни было – отец родной! И ведь люди кругом!
– Давай я тебе лучше еще водки дам, – предложил он. – Пойдем!
– На что мне твоя водка? Сам заработаю!
– Здесь побираться запрещено!
– Колька, да ты не бойся, я с тобой поделюсь. Вечером! Мыкола спорить с родителем больше не стал, а подгадал минуту, когда поблизости никого не будет, заломил руки и, несмотря на сопротивление и крик, увел в комнату личного досмотра, где имелись решетки на окнах и стальные двери.
– Отца родного! В клетке держать?! – орал тот. – Ну ты и гнида, Колька! Надо было тебя еще сопляком удавить!
Лучше бы уж к нему не возвращался дар речи!
С горем пополам удалось всучить ему бутылку водки, вроде как в долг. Родитель тут же выпил половину, закрутил крышку, поплясал немного – на манер вчерашнего, на второй заставе, и, когда ноги подломились, уснул на полу, привалясь к стене. Мыкола запер дверь и только вернулся на пост, как увидел на российской таможне крытый «УАЗ» администрации. С Пухнаренковым у Мыколы отношения испортились после «сладкого дела», поскольку тот подозревал прямое участие украинского таможенника в контрабандной операции. Времени с тех пор прошло уже достаточно, острота вопроса поистерлась, но Волков ухо держал востро, если на таможне появлялся сам глава администрации либо его подчиненные. Бывший кагэбэшник личного следствия еще не закончил, ибо затронута была его честь – под носом у чекиста протащили через границу два состава сахара. Поэтому Волков делал тупой вид, останавливал транспорт российской администрации на общих основаниях, производил полный досмотр по инструкции и тем самым как бы сдерживал ретивость Пухнаренкова.
Тот и рад был бы что-нибудь предъявить таможеннику, но, понимая, что через границу приходится мотаться часто, а значит, и часто подвергаться придирчивому контролю, терпеть унижения, не очень-то хотел обострять вялотекущее недовольство друг другом. А Мыкола сильно и не зарывался: проверяя автомобиль главы администрации, он как бы не замечал, что у того в багажнике, например, вместо допустимого количества беспошлинно провозимого коньяка – раза в три больше. Или что там имеется товар, подлежащий обязательному внесению в декларацию. Не замечал, но всем своим видом всегда подчеркивал, что заметил, тем самым подавая сигналы к примирению. Концом этого давнего противостояния могло стать обстоятельство вполне рядовое: если бы глава российской администрации первым подал руку. Только потому, что в приграничных районах существовало неписаное правило: с таможенниками надо дружить при любых обстоятельствах.
Но гордый чекист тоже чувствовал себя жрецом богини справедливости и, кажется, не собирался идти на мировую.
Да и сейчас случай был другой, когда следовало проявить максимум принципиальности. Не исключено, что пан Кушнер того и ждет, чтобы подловить на мелочи и потом довершить дело…
Разумеется, Вовченко с Чернобаем машину администрации не проверяли, напротив, откозыряли и открыли проезд. Дабы подразнить неприятеля, Волков тоже подошел к шлагбауму и будто бы приготовился надавить кнопку подъема, так что разогнавшийся водила едва успел затормозить и чуть не снес преграду. Напустив творческое безразличие, Мыкола указал жезлом в отстойник, а сам не спеша, походкой после-инфарктного больного, прогулялся по терминалу. И заметил, как видеокамеры, управляемые Чернобаем, неотступно следуют за ним. Странного либо тревожного ничего в этом не было, скучающий прапорщик частенько развлекался тем, что подсматривал за соседней державой, ее гражданами и особенно гражданками, но такова у них, москалей, была привычка.
За рулем ржавого, истасканного «УАЗа», который Мыкола помнил еще со времен, когда был предриком, оказался знакомый хозяйственник администрации Кривохатко, мужик простой и, как все завхозы, вынужденно занимающийся контрабандой в виде бартера, то есть необходимой и обоюдовыгодной меновой торговли. В кабине находился еще пассажир, которого раньше Волков в Братково никогда не встречал, – на вид скользкий и такой же косоглазый, как сам Пухнаренков. Можно было поманежить их немного, устроить формальный досмотр, чтоб поволновались, если провозят запрещенные предметы, проверить документы и пропустить, но этот иногородний хлыщ, видимо не знавший местных порядков, оказался ко всему прочему еще и нетерпеливым.
– Командир, – сказал он, надувая щеки, – пропускай, торопимся.
Мыкола усилил таможенное творческое спокойствие и бдительность троекратно, велел отвернуть брезентовый полог кузова. А там, среди обычного хлама в виде мятых железных ведер, запасных камер, тросов, рваных коробок и тряпья, стояла длинная сетчатая клетка с пищащими цыплятами.
– Що це таке? – на государственном языке спросил Волков.
– Це ж курчата, – подпел ему москаль Кривохатко, обычно тоже мешавший языки в кучу. – Не бачишь, чи шо?
Длинноногие, поджарые бройлеры топтались в клетке по толстому вороху соломы, и даже человеку было понятно, что испытывали неудобство и, возможно, от этого нещадно гадили. Волков не собирался возиться со столь поганым грузом, а хотел лишь поманежить представителей администрации, чтобы они потом доложили Пухнаренкову, а тот в свою очередь намотал себе на ус и в конце концов пошел на мировую с таможней.
– Ветеринарный паспорт! – потребовал Мыкола. – Птичий грипп, чулы?
– Слыхали, як же! – Завхоз с готовностью подал бумагу. – Вин же у Китае. А у нас нема.
Волков оставил это без комментариев, изобразив, якобы внимательно читает филькину грамоту паспорта.
– А шо пид цыплаками? – спросил он.
– Солома.
– Бачу, шо солома, а на шо?
Вопрос застал врасплох, поэтому Кривохатко покосился на своего пассажира.
– Чтоб мягче было, – объяснил тот на свою беду. – Не тяни, шеф. Жара, цыплята перегреются.
На торговца пернатым товаром он никак не походил. И тут же совершил еще одну ошибку.
– Сколько бабла? – спросил тихо и достал бумажник. – Сейчас отстегну.
Таможенник доверчиво взял его под руку и повлек к офису. Тот, видимо решив, что таможенник взятки берет подальше от глазастых видеокамер, послушно пошел рядом. В офисе Мыкола впустил его в досмотровую комнату, сказал выразительно:
– Побудь пока здесь, – и защелкнул автоматический замок.
Скользкий пассажир дернулся было следом, но опоздал, а стуком только разбудил отца, ревущий голос которого раздался уже за спиной Волкова:
– Э, мужик?! Мать твою… Давай выпьем?
А Мыкола демонстративно закрыл перегородку отстойника, где стоял «УАЗ», замкнул ее и поманил Кривохатко:
– Кажи, шо пид соломой!
– Мыколай Семенович… – растерялся тот. – Мы ж с тобой знаемся…
– Кажи, шо сховано! – Волков снял со столба длинный острый щуп для проверки сыпучих материалов.
Только один вид этого инструмента напугал простоватого завхоза. Он вроде бы даже сделал попытку заслонить собой подход к открытому кузову машины.
– Никак нельзя! Мыколай Семенович!
– Вытрушивай цыплаков!
Кривохатко окончательно скис, заозирался и стал почему-то махать Чернобаю, который стоял на российской стороне и внимательнее своих камер наблюдал за происходящим. Волков заскочил в кузов и прицелился проткнуть солому, но завхоз ухватился за щуп:
– Та вы шо?! Не можна!
– Видчиняй клетку!
Завхоз выдернул задвижку, и голенастые бройлеры, набитые в клетку до отказа, сидевшие друг на друге и изнывающие в неволе, тотчас валом устремились наружу. Мыкола и сам того не ожидал, поэтому даже ловить их пытался, однако цыплята уже попрыгали на асфальт и теперь рассыпались по зоне досмотра. За полминуты их выскочило с сотню, и осталось всего десяток хилых, придушенных, увязших в соломе и не способных двигаться. Волков спрыгнул на землю, думая помочь завхозу в ловле бройлеров, однако тот о разбежавшемся товаре словно забыл и тупо глазел на клетку, выдавая тем самым свой пристальный к ней интерес.
– Ну шо там по правде? – спросил Мыкола. – Контрабанда?
– Чоловик, – обреченно признался завхоз. – Мыколай Семенович, отпусти…
За все время службы на таможне Волков лишь раз сталкивался с подобным, когда в опломбированной фуре пытались незаконно провезти в Европу вьетнамцев-гастарбайтеров. Специально выбрали объездной путь, через Братково, полагая, что таможня там не такая строгая и дотошная. Тогда отличился Шурка Вовченко, который услышал стоны изможденных людей и решился вскрыть контейнер. Причем грузовик был с дальневосточными номерами, и эти маленькие, желтые люди, напоминающие цыплят, настолько устали от замкнутого пространства, что, обезумевшие, тоже разлетелись по всей таможне, едва распахнулись двери.
Волков осторожно сунул руку в клетку и брезгливо отвернул изгаженный пласт соломы. Под ним было что-то теплое, измазанное пометом.
– Шо ж вы человека под цыплаками сховали? – вполне мирно спросил он. – Документов нема, чи шо?
– Це не мое дело, – завертелся завхоз. – Не я ховав… Мыкола нащупал в соломе ногу и подергал:
– Эй, выползай! Чи не бройлер!
И показалось, нога хоть и теплая, но будто неживая – вялая и безвольная…
– Он же у вас умер! – испытывая озноб, воскликнул Волков. – Вы же его уморили!
– Та ни…
– Как это «ни», Кривохатко? У тебя в машине труп!
– Та це не труп… Вин спыть.
– Да я сейчас вызову милицию и прокуратуру…
– Не надо, Мыколай Семенович…
Волков стал выбрасывать солому из клетки, насколько мог достать сквозь открытую задвижку, и вдруг увидел человеческую босую ногу, сплошь покрытую густой шерстью.
Только подошва была голой и желтой…
И в тот же момент понял, что это за контрабандный груз. Понял и ошалел. Но не от того, что обнаружил спрятанного усыпленного мутанта, а более от того, что везли его в Украину на машине Пухнаренкова. Причем хотели сделать это негласно…
Тут уж вовсе голова Мыколы пошла кругом: если американец охотился на чудище, соблюдая секретность от российских властей, то почему эта власть сама ловит мутанта и опять же тайно переправляет в Украину?! Скорее, для того же американца?
Где логика?!
Он потряс головой, ощутив, как начинает ломить затылок, а в глазах задвоилось, отчего показалось, будто вся зона досмотра запружена гуляющими цыплятами.
– Откуда у тебя мутант? – прямо спросил Мыкола.
– Та я ж не бачив, мутант, чи ни… – опять начал вилять Кривохатко. – Сказали – свези… А я и поняття не мав, що в соломи…
– Кому вез? Адрес?
– Не знаю… Того чоловика пытайте, що з вамы пишов. Они клетку с цыплаками грузили. А я шо? Мени наказалы…
– Кто приказал?
– Та чоловик! – Завхоза уже поколачивало. – Що з вамы…
– Кто он? – По спине Волкова вдруг пробежал ледяной ветерок нехорошего предчувствия.
Однако трусоватый Кривохатко услышал в вопросе скрытую угрозу для себя.
– Мыколай Семенович! – уже взмолился он. – Та не знаю я! Казалы, чи з Брянська, чи з Москвы… А мне до фени!
Всю жизнь Мыкола считал себя человеком думающим, расчетливым и способным разбираться в самых сложных комбинациях, однако неудачная охота на мутанта и последующие неприятные события на какое-то время сломали всякое умение мыслить логически и оценивать ситуацию. Испытывая озноб, он стоял в отстраненном оцепенении, как полузаморенный бройлер, и понимал только одно – что случайно влез, впутался в чужие дела, которых ему даже и касаться не следовало. Если российский чекист либо его люди отлавливают мутанта, чтобы передать чиновнику из НАТО, то есть в руки вероятного противника, значит, здесь такая тайная, подводная политика, что за одну догадку о ней голову снесут! Неужели пану Кушнеру удалось договориться с Пухнаренковым или еще с кем-то повыше, чтобы мутанта поймали в России, перевезли в Украину и уже здесь, в спокойных условиях, устроить американцу королевскую охоту? Выпустить из клетки, и чтоб мистер Странг удовлетворил свою страсть, сам выстрелил в него снотворным уколом?
Да что это за фигура такая, этот америкос, если два самостийных государства так или иначе оказываются вовлеченными в его капризы?!
Невероятно!
Но если это так, если Сильвестр Маркович сумел провести столь сложную комбинацию, а Волков у самого финиша сдуру завалил это дело, то прощения не будет никогда и наказание последует жестокое. Это вам не расплата за поруганную честь Тамары Шалвовны! Депутат уже наверняка в курсе дела, ибо не расстается с телефоном, держа связь со всем миром, а скользкий хлыщ-сопровождающий сидит в досмотровой комнате с мобильником…
И связь здесь работает. Не зря Пухнаренков выхлопотал еще одну вышку…
Черт дернул останавливать этот драный «УАЗ» и досматривать груз! Трудно, что ли, было не связываться с каким-то майором КГБ и пропустить машину его ведомства? Пусть бы себе ехала…
Теперь, чтобы хоть как-то исправить положение, нужно найти кардинальное решение. Переворачивающее все чужие расчеты и тайные игры высокой политики.
Неожиданное, непредсказуемое, нелогичное…
Гуляющие по досмотровой зоне бройлеры хлопали неоперившимися крыльями, разминались, обвыкались в новой обстановке, и некоторые уже вытягивали шеи, пытаясь кукарекнуть, чем отвлекали внимание и раздражали.
– Убери своих птиц, Кривохатко! – рыкнул Мыкола. – Они сейчас всю таможню изгадят!
Завхоз был так подавлен, что и впрямь кинулся ловить и сажать за пазуху бройлеров. И эти его неуклюжие попытки и желтая ступня мутанта, торчащая из клетки, внезапно просветлили омраченное сознание.
Если пан Кушнер в курсе дел, то должен был как-то предупредить таможню, чтобы не чинили препятствий и вообще не привлекали внимания к машине администрации. Он должен был сказать это Волкову прямым текстом, несмотря на произошедший казус.
Тем более должен был сказать! Чтоб исключить недоразумение.
Он не сказал, а это уже шанс. То есть сейчас, дабы избежать прокола, следует убедиться, что в клетке с бройлерами настоящий трехглазый мутант. А то почему-то сама нога грязная и шерстяная, а подошва без мозолей и какая-то мягкая на вид, чистая, словно он ноги каждый вечер мыл и не ходил босым по брянским колючим лесам. Потом позвонить Сильвестру Марковичу. Будучи большим любителем женской красоты, Мыкола давно уяснил простую вещь: для того, чтобы завоевывать и проникать в тонкие материи их души и тела, надо иметь тупой и твердый инструмент. И это в любом случае будет оценено по достоинству.
Мутанта перевозили, как и положено перевозить живого человека, головой вперед, поэтому Волков выдвинул клетку из глубины кузова, развернул по диагонали и, просунув руку, разгреб омерзительную от густого помета солому там, где должна была находиться голова существа. Оказалось, что лицо его прикрыто сетчатым выпуклым кожухом, напоминающим забрало фехтовальщика, – очевидно, чтоб не задохнулся в соломе. Разогнув проволочные ячейки клетки, Мыкола пропихнул внутрь руку по локоть и, нащупав край забрала, откинул его, как яичную скорлупу.
И непроизвольно отшатнулся. Даже отскочил бы, но не позволила зажатая проволоками рука. Рожа была мерзкая, синюшная от тяжелого воздуха и сердечной недостаточности, но вполне узнаваемая. Мало того, освобожденный от маски, Тарас Опанасович задышал ровнее и на глазах начал розоветь.
Мыкола коснулся густой, как ежовые колючки, щетины, затем дотянулся до узкого лба, ощупал и все равно еще раз посмотрел – анфас и в профиль – нет, на сей раз ошибки быть не может! Он высвободил руку, задвинул клетку на место и выхватил из кармана телефон. Словно зачарованный, завхоз все еще отлавливал цыплят, причем совал их за пазуху, а они тут же выпадали у него из-под рубашки, встряхивались и продолжали клевать что-то на асфальте.
Позвонить Волков не успел, ибо в тот момент на российскую таможню влетел джип самого Пухнаренкова, и его племянник заранее поднял шлагбаум – ждал дядьку. Джип подъехал бы и вплотную, но помешали бройлеры. Глава администрации выскочил чуть ли не на ходу и направился к «УАЗу» в отстойнике. Мыкола поджидал его, словно Георгий Победоносец змея, поигрывая длинным металлическим щупом. Из-под ног чекиста, наподобие пены из-под корабельного форштевня, разлетались цыплята.
– Николай Семенович, – неожиданно радостно заговорил он, протягивая руку, – здоровеньки булы, дорогой! Какие проблемы?
Это означало более, чем предложение мира. И сам Пухнаренков отчего-то утратил свою призрачность и стал вполне реальным, даже можно рукой пощупать.
Волков выдержал паузу, пожал его влажную пятерню и одновременно плечами:
– У меня проблем нет, Василий Василич. Они, кажется, у вас…
– А где сопровождающий? Товарищ Мищенко?
– Под замком.
– Нужно отпустить, Николай Семенович, – незнакомым добродушным тоном заговорил чекист. – Это недоразумение. Он не объяснил ситуацию?
– Предлагал взятку.
– Не обращай внимания. Это у них московская привычка – откупаться от ГАИ.
– Контрабанда, Василий Василич, живой товар! – Мыкола пнул куренка. – Хорошо замаскированный…
– А тебе указания не поступало? По секретке?
– Нет…
– Я так и подумал… Поступит к концу дня. – Пухнаренков понаблюдал за Кривохатко. – Впрочем, тайны тут особой нет. Пришло срочное предписание – проверить район на наличие мутантов, установить места обитания. Наше дело – под козырек. Самому пришлось на днях в разведку ходить, молодость вспомнить…
– И что, обнаружил?
– Выползают каждую ночь! Доложил по команде, прилетели специалисты по отлову… Кстати, отпусти Мищенко. Он руководитель группы, действующий подполковник нашей службы.
– Зачем же их к нам-то, в Украину?
– Есть межправительственное соглашение. Отлавливать чернобыльских мутантов и возвращать обратно. Ваша сторона крайне в этом заинтересована! Причем факс пришел: одного срочно выпустить сегодня. И как всегда – задание дадут, но ничего не согласуют. Вот и пришлось маскировать. Ты же понимаешь, Николай Семенович…
– Сам-то видел этого мутанта?
– Ночью, в прибор…
– А хочешь воочию взглянуть, Василий Васильевич?
– Знаешь, особого желания не испытываю, – признался тот. – Говорят, урод такой… А я что-то впечатлительный стал на гражданке, наверное, старею. Сниться еще начнет…
– Придется посмотреть…
Чекист стал податливый и пластичный, словно гончарная глина:
– Если настаиваешь, Николай Семеныч… Волков выдвинул клетку, развернул ее вполоборота:
– Вот, полюбуйся.
И сам стал наблюдать за Пухнаренковым. А лицо у того слегка вытянулось, выдавая волнение: видно, и впрямь стареет чекист.
Он заглянул в клетку, как заглядывают в гроб с дорогим и близким усопшим. И замер. Спящий же Дременко под его взглядом шевельнул головой, скорчил страдальческую гримасу и стиснул приоткрытый рот.
– Где этот… специалист по отлову? – не отрывая взгляда, спросил глава администрации.
– В комнате личного досмотра.
– Вот и пусть посидит, прохиндей! Бамбук московский! – выругался, но спросил беспомощно: – Что станем делать, Николай Семенович? Это же скандал… Я уже доложил об отлове. И ладно бы – Дременко поднимет бучу! А его язык до Киева доведет…
– Не доведет, – спокойно сказал Мыкола. Чекист вмиг узрел протянутую ему руку помощи:
– Выручай, Николай Семенович. Инициатива уже была в руках Волкова:
– Отвезу домой, положу в постель. Потом найду его дочь – она врач, присмотрит. А как проснется, я с ним проведу беседу.
Пухнаренков вновь закосил взглядом.
– Финансовую сторону беру на себя, – чекистским тихим голосом проговорил он и глянул на часы. – Я твой должник… Через три часа проснется. А вечером мы с тобой встретимся.
И пошел в Россию, не оглядываясь.
Волков поискал взглядом Кривохатко и увидел, что птичьих ловцов заметно прибавилось: братковские бабульки уже сажали в подолы бройлеров и улепетывали прочь…

 

За свою нелегкую девичью жизнь Оксана столько раз давала пощечины, что не промахнулась даже в полной темноте подпола. И от мгновенного касания ощутила под рукой мягкую и какую-то ласкающую растительность – будто кота погладила.
– Не хватай! – добавила она. – И дыши ровнее, полезно… Сама же опустилась на ступеньку лестницы и попробовала угадать, где находится отскочивший во тьму Юрко.
А он ничем не выдавал своего присутствия, будто и не дышал…
– Ты где, Юрко? – через минуту позвала она. – Ладно, не сердись. Это я на автомате, условный рефлекс. Ты хоть меня понимаешь?
В углу что-то мягко ворохнулось.
– Ну скажи что нибудь! – еще через минуту попросила Оксана. – Ты же знаешь, женщины любят ушами.
– Окосана-Окосана – юрюнг, – жалобно проговорил Юрко. – Синьгами… Ырыатын санаабар! Хатыныны тазы-стыллар!
– Ой, господи! Ну и мова у вас, шаманов… Теперь переведи.
– Окосана – солнце. Важенка… Пыстрый, как оленица… Хатыныны, верхний, на непа.
– Небесная оленица? …Ишь ты, а переведешь, так ничего, красиво. – Она помолчала, затаив дыхание. – Юрко, ты подойди ко мне, не бойся. На вид ты, конечно, ужасный, но, может, и его перевести? На язык осязания. Пощупать, например?
– Чоорон тыала як, – отозвался тот. – Синьгами камлать мешает. Шаман серце крепкий ната, кундал твертый. Айбасы клаз вострый, нюх – у-у-у! Волчий… Чоорон шаман Юрко пропатет.
– Очарованный шаман пропадет? Да кто же тебе такое сказал? Может, наоборот, Юрко? Может, очарованный только и справится с айбасами…
Он подумал и вроде бы вышел из своего угла:
– Окосана мутрый… Как баба Сава…
– Знаешь, что думаю? Может, нам с тобой в Якутию вернуться? Да пожить там полярную ночку? Глядишь, и привыкну. Вот сейчас в темноте – так вроде ничего. И не страшный…
– Тундара хотун як, – решительно заявил Юрко. – Темнота як. Ырыатын арыы! Юрюнг хотун.
– Да как же я с таким тобой в люди выйду? – обреченно спросила Оксана. – Все ведь знают, жених у меня на заработках, скоро с алмазами приедет… А ты вон какой явился. Скажут, и стоило ждать столько лет?.. Ну ее, эту Якутию! Чтоб ее айбасы твои побрали! Чтоб Арсан себе в кириккитте ее засунул! Такого хлопца отправила, а что получила?
Он выслушал гневные ее слова, приблизился неслышно и положил голову на плечо. Оксана вздрогнула, но более от неожиданности, а потом нащупала рукой гладкую широкую плешину на голове.
– Если ты шаман, то значит, умеешь людей лечить? Народными средствами?
– Лютей лечить моку, – отозвался он. – У айбасы отнимать.
– А сам себя можешь?
– Сам себя не моку… Кундал як, ынеркия.
– Я вот тоже, – призналась она. – У себя даже насморк не могу вылечить…
– Насморк и шаман не лечит…
– А ты ничего, мягкий стал, как медвежонок… Слушай, Юрко, а ты меня научи камлать? У меня знаешь сколько кундала за это время накопилось? Ынеркии? А я тебя лечить стану!
Он тяжко вздохнул:
– Юрко шаман плокой… Айбасы не боятся. Камлал, стену стрелял – стоит стена. Айбасы крепко строят…
– Ее китайцы строили. А у них вон стена сколько уже стоит. – Оксана встрепенулась: – Юрко! Это ты куда рукой-то полез?
– Окосана юрюнг курдук!
– Нет, ты погоди. – Она вывернулась. – Мне привыкнуть надо… А давай в хату поднимемся? Чтоб посмотреть на тебя? Что мы в подполе-то сидим?
– Тавай… Темнота плоко, юрюнг як.
Оксана попробовала приподнять люк, но тот не поддался.
– Бабушка нас закрыла…
– Юрко откроет  – Он подлез горбом под крышку. – Юрко камень потнимал, кимперлит…
И в самом деле – поднапрягся, распрямился и поднял крышку вместе со сталинским диваном, сдвинув махину в сторону.
– Да ты богатырь! – искренне восхитилась Оксана, поднимаясь в хату. – Вот это кундал!
Она вышла за ним из подпола, и тут… ойкнула, попятилась и, оступившись, полетела назад. Послышался грохот, треск и стоны… Юрко склонился над люком:
– Окосана! Окосана! Хотун канул! Польно?
– Ой, больно! Спиной ударилась.
– Хорошо! Упала – хорошо!
– Что хорошего? – чуть не плача, проговорила она. – Девушка чуть не убилась…
– Ай, хорошо! У Окосаны корп вырастет!
– Чему же ты радуешься?!
– У Юрко корп бар, у Окосаны корп бар – не обитно. Люти скажут: корпатые – тва ичига пара…
И прыгнул обратно в подпол…
Назад: Глава 8
Дальше: Глава 10