Глава 11
Шурка Вовченко со своим вновь обретенным кровным отцом уже третью бутылку откупорили, расположившись по-бродяжьи, прямо на газоне досмотровой зоны. Прожектор вырубили, чтобы не слепил, камеры отвернули и костер развели, сначала для уюта, а потом и для дела: на закуску цыплят наловили, ощипали, нанизали на стальной щуп и изжарили.
– Со мной не пропадешь, Шурка! – хвастался старший Волков, управляясь возле огня. – Я тебя и накормлю, и напою, и спать уложу. Тут у тебя сяду налог брать. Сколько дадут – пополам. Мне много не надо.
– На что тебе побираться, отец? – Вовченко неожиданно для себя как-то сразу проникся к нему. – Поселишься у меня и будешь доживать на полном обеспечении.
– Нет, сынок, не надеюсь я на ваше обеспечение. Колька вон тоже сулил…
– Ну что с хохла взять, батя?
– А потом, я доживать не хочу, – философски сказал родитель. – Я жить хочу. А жизнь, она только на дороге. И потом, запомни, сынок: я не побираюсь. Я с людей взымаю пошлину. Только ты за товар, а я за сострадание. Люди не мне деньги бросают, они их Богу жертвуют. Я божий таможенник, Шурка.
Выпьют по маленькой, закусят, песню споют, и опять у них разговор душевный. А старший Волков довольно постранствовал, всякого повидал, и его слушать – не переслушать! Особенно всяческих баек про чудеса, лекарей, тарелки, чертей, пришельцев – в общем, про все, что Вовченко как раз интересовало. Семен на дороге всю жизнь, так чего только не наслушался, да и сам испытал. Например, говорить научила его одна бомжиха с Питерского вокзала, владеющая гипнозом, от бессонницы излечил надзиратель в румынской тюрьме, где он томился три месяца. А печенку, почки и прочие внутренние органы он поправил в чернобыльской зоне, где прожил несколько лет в общине сияющих братьев – секта есть такая, и состоят в ней одни пророки, которым радиация до фонаря. Мутанты там просто ходят по улицам, как у нас хохлы, а с одной, женского пола, он и вовсе прожил чуть ли не год и ничего особенного не заметил. Количество ушей, глаз, грудей и пальцев на руках в семейной жизни не играют особой роли, а иногда бывают полезны. Например, у отцовой сожительницы хвост отрос длиною метр двадцать два сантиметра, так очень удобная штука, которой человеку недостает, – заместо третьей руки, лишней точки опоры и кнута, если надо от кого отмахнуться. Там у них в зоне все по-другому, коммуна: ни зла, ни стяжательства нет, и только один порок – говорливые и крикливые они, все время спорят между собой про религию и грядущие времена. Вначале старший Волков тоже хотел выучиться на пророка, дабы побираться было сподручней, к тому же у него талант предсказателя обнаружился: посредством тонкого природного нюха, оказывается, можно чуять, что будет, потому как каждое время имеет свой запах. Но дошел только до третьей степени посвящения, это примерно как третий разряд, плюнул на заманчивое будущее и ушел, так и не свыкнувшись с их образом жизни. Да и к старости в родные края поманило, все чаще стал женщин вспоминать да как шпуры бурил, ну и ребятишек своих. Бункера на второй заставе он с юности знал, потому и поселился там, чтоб никому не мешать.
Мыкола потаился, спрятавшись, потом видит: отец в Россию ушел и там загулял, – поуспокоился, прокрался к воротам, стоит и слушает, о чем они с Шуркой говорят. А от костра жареной курятиной наносит, слышно, как они водку разливают, чокаются – этак по-семейному… И такая тоска напала! Как ни крути – отец…
Тот же унюхал сына и говорит:
– Колька тебе брат, давай позовем этого волчонка, все-таки жалко, хоть он и дурной.
Вовченко подошел к воротам и сквозь решетку первым руку Волкову подал:
– Выходит, мы братья с тобой.
– Я подозревал, – с радостью сказал Мыкола. – Батя мой ходок был.
И тут вдруг кукушка закуковала на стене.
– Загадать надо, сколько лет жить осталось, – серьезно проговорил Шурка. – Ну-ка, раз, два, три…
Кукушка поперхнулась и умолкла.
– Брось ты верить во всякую ерунду! – подбодрил его новообретенный брат. – Зегзица вредная птица. Пойдем выпьем с батей!
Они отперли калитку, каждый со своей стороны, и Волков проник в Россию. Он свою бутылку принес, тут же получил штрафной стакан, но поначалу скромно сидел, виновато, потом песню спели вместе, и втянулся в компанию. Отец его не корил и обиды не поминал – напротив, расчувствовался.
– Не бойтесь, сынки, – сказал. – Теперь у нас семья. Я вас не брошу, если что – прокормлю. Только вы промеж собой живите дружно.
И вот где-то уже под утро сидят они по-семейному, за жизнь поговорили, международную политику обсудили, и уже дело подошло про женщин поговорить, как из темноты выступила мохнатая, сгорбленная фигура с луком в руках. Стрела заложена, тетива натянута – сейчас выстрелит! Отец в ту сторону спиной сидел, не видел, а братья в первый миг оцепенели. Мыкола сразу же сообразил, кто это, узрев у пришедшего во лбу третий, широко раскрытый глаз, и Шурка, еще раньше познакомившийся с мутантом, узнал его, но оторопь взяла.
Наконечник острый, костяной, поблескивает от костра и целит то в одного, то в другого. Вовченко первым опомнился, медленно встал, приподнял открытые ладони на уровне плеч – чтоб по обычаю показать свою безоружность и открытость, а Волков подумал – сдается, и тоже вскочил, руки вверх задрал. Родитель на них посмотрел, ухмыльнулся:
– Вы чего, сынки? Менты, что ли? – и обернулся.
– Ыррын айбасы? – спрашивает мутант. – Арсан Дуолайя як!
– А-а! Здорово, шаман! – обрадовался старший Волков. – Ты все чертей гоняешь? Давай садись, выпей с нами. А лук-то убери, не целься. Нету здесь твоих айбасов.
Тот и правда лук опустил, подошел, с Семеном за руку поздоровался.
– Сулум алкум, – сказал степенно. – Анабар айбасы кириккитте. Арсан бизда, канул сохнут.
– Ну, поздравляю, – обыденно сказал страший Волков и налил ему водки. – Прими по этому случаю. Да присаживайся!
Мутант стакан принял и сел, по-турецки подвернув ноги:
– Синьгами…
– Он чертей гоняет, – перевел старший Волков, видно знавший язык. – Занятный хлопец, настоящий шаман. Чума кашпировская рядом не стояла. Мы с ним на второй заставе познакомились.
Мутант выпил, крякнул, но не закусил и что-то начал говорить божьему таможеннику – с жаром и страстью, только ни слова не поймешь.
Мыкола же локтем Шурку в бок толкнул и спросил шепотом:
– Ты знаешь, кто это?
– Знаю, – очарованно отозвался тот. – Неизвестное науке существо. Не исключено, пришелец…
– Сам ты пришелец. Это мутант, который девок ловит.
– Да не ловит он девок – пытается контакт установить с нашей цивилизацией. И правильно действует – через женщин. Потому что они тоже космические существа. С Венеры пришли на Землю. Кроме твоей Тамары Шалвовны…
– Она уже не моя…
– Как скажешь. – уклонился Шурка, не желая обидеть брата, и, расстегнув рубашку, грудь показал: – Имел я с ней контакт… Видал, как изодрала? До сих пор не заживает.
– Меня это теперь не волнует…
Старший Волков уловил, что они шепчутся, поэтому спросил строго:
– Чего это вы там? Как заговорщики… – И налил всем. – За моего товарища шамана! У него сегодня счастливый день.
Братья чокнулись, но выпили молча, думая каждый о своем и взирая на мутанта.
– Не исключено, он представитель исчезнувшего звена, – доверительно сообщил Вовченко, – в развитии человечества…
– Ты точно знаешь?
– Пока догадываюсь.
– Почему тогда говорят – мутант?
– Да наши дураки придумали!
Мыкола сделал паузу и придвинулся к брату поближе:
– Хочу тебе один момент открыть, Шур, по-братски…
– Давай…
– Кто бы он ни был, но за эту тварь могут хорошие деньги заплатить. – Он многозначительно взглянул на брата. – Если поймать и сдать.
– То есть как сдать? Он что, металлолом, что ли?
– Сам говоришь, неизвестное науке существо…
– Кто же его примет?
Мыкола не хотел посвящать Вовченко во все детали операции и увернулся:
– Есть заинтересованные люди… Ну что, поможешь скрутить? Не сейчас, а как отойдет в сторону. Чтоб батю не расстраивать. Видишь, скорешились они.
– Что это за люди?
– Лучше не спрашивай. За ними стоит реальная страна и миллион баксов. Поделим пополам. Тебе-то какая разница?
– Большая… У них научный интерес?
– Научный!
– Тогда пусть изучают в естественных условиях. Чтоб не портить картинку. Кто им мешает? Получают разрешение, выправляют бумаги…
– Не могут они так.
– Львов в саванне изучают, а здесь не могут? – Вовченко всегда был подозрительный. – Готовы безумные деньги платить. Это мошенники…
– Это лимон долларов, брат! И они сейчас торговаться не станут, у них сроки выходят…
– Мне ведь деньги не нужны…
– Деньги тебе не нужны, я знаю, – стал уговаривать Мыкола. – Ты принципиальный. А полмиллиона – это уже не деньги, это счастье…
– Мне истина важнее…
– Так знакомые мне люди тоже истину ищут!
– Кто такие? Американцы?
– Ну, допустим, и что? Они сейчас двигают прогресс, в том числе и научный.
– Ты на врага работаешь, брат. – Шурка кулаки стиснул. – На вероятного противника. Помнишь хоть, где находишься?
Волков осмотрелся, глянул на государственный флаг:
– Пока еще соображаю…
– Ты в России, понял? И это существо обитает на нашей территории.
– Он чернобыльский урод! И подлежит возврату, то есть депортации.
– Сам ты урод!
В это время мутант лук через плечо повесил, бубен, что болтался на поясе, отстегнул и давай прыгать у костра и стучать. Божий таможенник вскочил и тоже в пляс пустился. И такие у них забойные танцы пошли, что братья сначала невольно засмотрелись – ну точно два дикаря, два первобытных человека! Вовченко тоже было ногами запритопывал – так ритм забирал, однако Мыкола почуял крайнюю на него обиду и нарастающий приступ ярости.
– Что ты сказал? – задиристо спросил он.
– Что слышал! – отозвался тот, готовый присоединиться к пляшущим.
– Ты мутантом меня назвал?
– А кто ты? И Тамара Шалвовна твоя… Вообще чернобыльский монстр!
– Повтори! – потребовал Волков и схватил за грудки. Вовченко же снял с него фуражку и захохотал, указывая пальцем:
– Ну вот! От радиации даже волосы повылазили, один клок остался! Или это у тебя парик? Для начальства?
И попытался снять с него скальп, царапая ногтями затылок брата.
Мыкола целил в переносицу, но смазал, шаркнул кулаком по уху и, потеряв равновесие, рухнул на газон. Шурка сейчас же сел на него верхом и стал тузить по загривку:
– Тварь продажная! Рожа хохляцкая! И баба твоя – шалава!
Волков изловчился, ухватил Шурку за волосы, и они покатились кубарем. Поскольку же выпито было изрядно, то драться по-настоящему не получалось: царапались, как женщины, мяли и тискали друг друга, рассыпая форменные пуговицы. И все это под звонкий шаманский бубен. В пылу схватки опрокинули импровизированный стол из картонных коробок, костер разгребли ногами и не могли расцепиться, пока родитель не вытянул их стальным щупом, причем сразу обоих.
– А ну, ша! – рявкнул он. – Чего не поделили? Братья расползлись в разные стороны, но встать уже не было сил. И все-таки Волков приподнялся и обнаружил, что мутанта возле дотлевающего костра нет. Ему же показалось – секунду назад еще отплясывал…
– Где? – с суетливой надеждой спросил он. – А где шаман?
– Обоих выпорю! – пригрозил отец. – Чуть отвернешься, они как кошка с собакой! Мать вашу… Ну-ка встали и помирились!
– Колька сговаривал шамана этого поймать, – пожаловался Шурка. – И американцам продать, шкура…
Старший Волков посмотрел на одного, на другого и покачал головой:
– Нет, надо было за ноги и об угол. Обоих… Вы в кого такие уродились?
– Бать, а куда шаман пошел? – все еще суетился Мыкола. – Только что был… Бать?
– Ладно, хрен с вами. – Божий таможенник прихватил остаточек в бутылке и покосился на башню. – Пошли отсюда скорей, смываться надо. Сейчас начнется.
– Что начнется?
– Третьи петухи закричат! Вон уже айбасы разбегаются!
– Это кто такие?
– Да черти, злые духи. Ишь, улепетывают, только пятки сверкают!
– Бать, ты чего? – забеспокоился Вовченко. – Какие черти? Где?
– Вон, вон же бегут! – Родитель тыкал пальцем в темноту. – Слепые, что ли? Ага, припалил вам шаман задницу!
– Мы тебе больше не нальем, – сурово сказал Мыкола. – Если тебе черти чудятся…
– Ничего ты еще не понимаешь! Черти чудятся с похмелья. А если в выпившем состоянии, то, значит, реальные…
Тут и в самом деле где-то в селе заорал хрипатый, хулиганистый петух-запевала, и старший Волков замахнулся щупом:
– Чего разлеглись? Бегом отсюда! Слыхали? Это третьи! Ну-ка оба рысью!
– При чем здесь петухи, батя? – попытался урезонить его Шурка, вставая на четвереньки. – Пусть себе кричат…
– Остолопы! Сейчас стена рухнет! Вместе с вашей таможней! Помпея начнется, мать вашу!
Сыновья приподнялись, будто медвежата, и огляделись, задирая головы на башню.
– С чего это она рухнет?
– А с того, что шаман сегодня Арсана Дуолайю подстрелил! Злого духа кончил! Да я и сам чую – будущее пылью и дымом пахнет!
И в самом деле – под ногами явственно ощутился толчок земной коры, а потом ее головокружительное колебание…
Партизанская чета вернулась с операции под утро. Осторожно отомкнули дверь, прошли на цыпочках, однако в хате было пусто. И тут сквозь открытый люк подпола послышались характерные шорохи и вроде бы звуки поцелуев. Сова стала теснить деда к выходу, но уже за порогом любопытство взяло верх. Прокравшись к люку, бабка навострила ухо, и в это время снизу послышалось блеянье козы:
– Бэ-э-э-э!
А ей в ответ козел мерзким таким голосом:
– Бя-я-я-я!
Дед не выдержал и тоже вернулся.
– Ну чего там у них? – шепчет. – Склеилось?
Бабка же только пальцем указывает в подпол и слова вымолвить не может: верно, подумала, внук с Оксаной в козлов оборотились. Куров заглянул и сразу все понял.
– Через козлятник сбежали. Ну правильно, чего им, всю жизнь в подполе сидеть? Пошли воздухом подышать, вон какая ночка стоит…
Сова соображала быстро, зная пристрастие деда ходы рыть, и не хотела показывать ему испуга.
– Я думаю, кто у меня козу выдаивает? – проговорила ворчливо и устало развалилась на диване. – Притомилась…
– Сейчас произведем разбор полетов, – строго заявил Куров. – Опять у тебя вожжа под хвостом была на операции.
– Вожжи держать не умеешь! – съязвила Сова. – Потому и попадает.
– Твоих капризов этих чтоб больше не повторялось! Далее, ты почему раскуковалась, когда я на башню залез?
– Сигнал подавала! Вовченко Мыколу ходил приглашать.
– Да ведь кукушки-то давно не кукуют!
– А мне что-то так покуковать захотелось, – блаженно вымолвила Сова, – прямо не могу…
– А если б привлекла внимание?
– Ой, а сам-то что? Соловьем залился на нейтральной полосе!
– В следующий раз совой гыркни, я пойму.
Сова вдруг встрепенулась, кинулась к выбитому окну, отвернула занавеску, а там отвинченная решетка настежь!
– Это как называется?!
– Должно, не склеилось у них, – заключил Куров. – Один сквозь землю провалился, другая в окно улетела, в тундару их…
Благостное настроение у бабки вмиг улетучилось:
– Как женщина женщину Оксанку я понимаю…
– Что ты там понимаешь?
– Да кое-что еще понимаю!
– Ладно, давай перекусим, вздремнем, – предложил дед, завинчивая решетку на окне, – да пойдем наблюдать, чего мы там с тобой нашаманили. Ох, побегут айбасы!
Сова хотела по привычке что-нибудь поперек сказать, но лишь вздохнула и стала на стол собирать. Тем часом с Украины постучали, Куров выглянул и бросился к двери.
– Доброе утро, – устало проговорила Оксана. – Пустите блудную дочь, Степан Макарыч…
Он засуетился:
– Отчего же блудную? Ты же знаешь, мы со старухой всегда рады!
– А я Юрку изменить хотела, – вдруг призналась она. – Отомстить ему за мои девические годы! Американца ходила очаровывать.
– Вот так с ними и надо, дочка! – одобрила Сова, выходя из своей на дедову половину. – Чтоб знали, в кириккитте их разэтак! А то их ждешь, ждешь как проклятая, они же потом и жениться не хотят! Нос воротят! Ну, и очаровала?
Оксана тоже устало развалилась на диване:
– Да какой-то пугливый оказался… Всю ночь ходил за мной как тень. Так и не подошел.
– Надо было настойчивость проявить, – посоветовала бабка. – Скараулить и на шею ему. Когда парню на шею сядешь, он потом всю жизнь очарованный ходит. И такой кундал стоит!
– Я вот и хожу всю жизнь очарованный, – проворчал Куров. – Хоть бы постеснялись при мне свои бабские секреты выдавать…
– А на тебя где сядешь, там и слезешь, – отмахнулась Сова. – Уж какие только чары не насылала! И в девках, можно сказать, осталась.
Дед лишь рукой махнул, не дождавшись завтрака, ушел спать за печку. Сова же к Оксане поближе пересела:
– Дальше-то чего?
– Подкараулила этого Джона, – сонно проговорила та. – Волосы распустила… И к нему – тыала хотун, мол… Он так от меня шарахнулся! Аж упал…
– И что? Верхом бы на него!
– Не успела. Вскочил, ружье подхватил да как дунул! Везде искала потом… Сквозь землю провалился! До этого вроде храбрый был, даже приставал. Что с ним сделалось?
– Он с ружьем за тобой ходил?
– У американцев законы такие, – вздохнула Оксана. – Без револьвера даже спать не ложатся… Может, влюбился? И скромный стал?
– Когда влюбляются, они шустрей становятся. Айбасы просто…
– Юрко вон шустрый. И тоже сбежал… Никому я не нужна!
– Где вот его носит? Третьи петухи откукарекали, злые духи спать улеглись…
Договорить не успела – из России застучали. Сова с Оксаной бросились к двери и обе остановились.
– Не похоже, чтоб Юрко, – предположила бабка. – Он через двери не ходит…
– Кто там? – громко спросила Оксана.
– Открой, сватья, – послышался сдавленный голос Дременко. – Помогите…
Сова отворила и отшатнулась. Тарас Опанасович чуть не упал на нее, в последний момент ухватившись за притолоку. Стоял и качался – всклокоченный, глаза сумасшедшие, одет в какое-то заскорузлое, грязное тряпье и при этом еще весь в крови.
– Тату? – кинулась к нему Оксана. – Что это с тобой? Ранен?
Дременко сполз по косяку на порог и блеснул глазами:
– Нет… Я живой… Там! – Он показал на улицу. – Помогите…
Из-за печки высунулся Куров:
– Чего это тут у вас? Пожрать не дали, теперь и спать… – и осекся, увидев Дременко.
– За мной! – скомандовала Сова. – Там помочь кому-то надо.
Они с дедом выбежали на улицу, покружили по двору – никого. И тут заметили на огороде какое-то шевеление. Толстый переводчик вставал, пытался сделать шаг, но тут же падал в картошку, путаясь в высокой ботве. Рядом с ним, разбросав руки, лежало еще одно тело, неподвижное. Куров перевернул его на спину – незнакомый молодой мужик в окровавленной одежде.
– Американец, – признала Сова. – Кажись, наповал его…
– Это мистер Странг! – Переводчик стоял на четвереньках. – Он тяжело ранен! Спасите его!
– А ты?
– Нет… Я просто устал. Помогите ему!
В это время американец очнулся и завращал безумными глазами:
– Рашен мафия! Гэрилла бэнд! Рашен партизенз!
– Ты что, сбесился? – Дед попытался поставить его на ноги. – Какие партизаны?
Сова хотела помочь, но Джон вырвался и затараторил на английском.
– Чего он говорит-то?
– Приказывает не подходить к нему, – объяснил переводчик. – Он – гражданин Соединенных Штатов… Требует консула… Немедленно пригласите ему консула.
– Где же его взять-то? – спросил Куров, хватая раненого под мышки. – Пошли в хату. Будет тебе и консул, и морковка с хреном…
– Рашен мафия! – завопил тот. – Рашен партизенз! Брянский лес! Ковпак!
Переводчик хотел что-то растолковать ему, но Джон уже ничего не слышал и выворачивался из рук.
– Крыша съехала, – определила бабка. – Давай его волоком, тяжелый…
Кое-как они вытащили его с огорода во двор, и тут на крыльце показался Дременко, которого удерживала Оксана.
– В хату его! – прохрипел он. – В хату его, сват. Рану перевязать!
– Тату, тебе надо в постель! – тянула его дочь. – У тебя приступ стенокардии!
– Батько Гуменник за американца убьет! Сказал, сдать в целости и сохранности… Сват, осторожней! Что же вы его, как мешок! Это же настоящий американец!
– Не учи ученого! – огрызнулся Куров. – Будто раненых не таскали… Держи двери!
Верещащего американца с ходу заволокли на крыльцо и встали перевести дух. Переводчик приполз на четвереньках и повалился рядом с шефом.
– Отпустите меня, – он даже в таком состоянии не забывал свою работу, – я свободный гражданин Соединенных Штатов… Русская мафия, партизаны…
– Все, международный конфликт обеспечен! – стонал Тарас Опанасович. – Что будет? Что теперь будет!
– Не хочу, – гнусавил переводчик. – Оставьте меня… Требую консула! Дайте мне телефон! Здесь есть телефон? Свяжите меня… Немедленно свяжите меня!
– Ишь, связать просит, – заметила Сова. – Может, свяжем? Чтоб не дрыгался…
– На стол его! – Это уже распоряжалась Оксана. – Бабушка, простыню постели. Дед, штаны ему разрежь.
– Как – разрежь? – Даже и он опешил. – Зачем?
– Затем, что ранение в правую ягодицу.
– Делай, что говорят! – прикрикнула старуха.
Куров пометался по хате, нашел портняжьи ножницы и, прикусывая нижнюю губу, изрезал брюки вместе с трусами.
– Кто же его подстрелил? – сдирая липкие от крови лохмотья, спросил он. – Случайно, что ли?
– Партизан какой-то! – Дременко с ужасом глядел на распластанного по полу американца. – Никто и не видел! Это надо же – стрелять в живого американца!
– Кладите на стол! – прекратила их диалог Оксана, натягивая старенькие медицинские перчатки. – Бабушка, горилки мне на руки!
Куров с Тарасом Опанасовичем кое-как завалили сопротивляющегося Джона на стол, тут переводчик немного отдышался и помог, уговаривая того на ходу по-английски. Сова щедро поливала из четверти на перчатки Оксаны, и это не миновало рачительного взгляда деда.
– Ты особенно-то не расходуй! – прикрикнул он. – Не вода же.
Но бабка и сама умыла руки горилкой:
– Ассистировать буду! Тебе ножик, Оксан? Или у меня скальпель есть? Для кастрации?
– Давайте скальпель! – распорядилась та, щедро смывая йодом кровь вокруг раны. – И еще у меня в сумке ножницы и зажим. Мужики, держите его крепче.
Сова обмыла скальпель и прочие инструменты горилкой, после чего запалила вату и стала их прокаливать.
– Где телефон? – обрушившись жирным торсом на спину шефа, работал переводчик. – Мне надо связаться со штаб-квартирой НАТО. Требую предоставить телефон.
– Придется дать ему телефон, – засуетился Дременко. – У них по закону положено. Один звонок. Тем более в НАТО… Оксана, разреши ему позвонить! Нельзя ущемлять права! С нас спросят…
– Да пусть звонит, – отмахнулась та, обрабатывая широкую, с вывернутыми краями, рану на ягодице. – Хоть Господу Богу… Странная рана… Бабушка, посмотрите.
Елизавета Трофимовна надела очки и склонилась над американцем:
– Будто ножиком тыкнуто и повернуто.
– Это не пулевое ранение…
– Скорее осколочное, – заключила бабка. – Потому и крови, как с барана… Вы что, сват, бомбы взрывали?
– Какие бомбы? – чуть не взвыл тот. – Ничего не взрывали! И никто из нас не стрелял! Партизаны!
Дед на минуту передал держать ноги Дременко, принес и сунул в руки переводчику телефонный аппарат.
– Пускай звонит! Повезло, что не в Якутии его подстрелили. Там телефонов нету…
– Ты что, ошалел? – воззрилась на деда Сова. – Это же на свинарник телефон!
– Пусть звонит! Может, как-нибудь свяжется. Они, американцы, народ дошлый, все у них через космос. Цивилизация…
Переводчика от вида крови тошнило, однако, поставив телефон на спину американца, он все же набрал какой-то номер, послушал и сунул трубку Джону. Тот что-то закричал срывающимся голосом.
– Переводи, – тихо сказал Дременко и сунул кулаком в бок переводчику. – Мы должны знать, чего ждать…
– Он требует соединить его со штаб-квартирой.
– Ножницы! – деловито потребовала Оксана. – И тихо, не мешайте мне!
Но едва она тронула рану, как американец заблажил и стал извиваться. Кровь брызгала во все стороны, старый стол угрожающе заскрипел.
– Степан Макарыч, приготовьте ему наркоз, – распорядилась Оксана.
Тот с готовностью налил стакан горилки, но рачительно отлил четверть его обратно в бутыль:
– Как раз будет доза.
– Что он говорит, переводи, – давил сквозь зубы Дременко, налегая на ноги.
– В Брюссель звонит, права качает.
– Конкретно!
– Я Джон Странг, – прогундосил тот, жадно взирая на горилку. – Был обстрелян и ранен русскими партизанами на территории России. Требую немедленно нанести ответный ракетный удар…
– Труба, – выдохнул Тарас Опанасович. – Что ему отвечают, слышно?
– Не слыхать, что-то хрюкает… Помехи.
– А он что говорит?!
– Передает, где находится… Граница Украины и брянский партизанский лес. Село… Братково.
– Вертолет вызывает?
– Нет, передал координаты, сейчас ракеты прилетят.
– Ракеты?! Скажи ему ! Он что? Рехнулся? Скажи… Нет, я сам!
Оставил Джона и выхватил у него трубку. Раненый засучил ногами, не давая Оксане работать.
– Тату, держи его!
Но тот не слышал и кричал в трубку:
– Не стреляйте, панове! С вами говорит голова администрации Дременко! Исполняющий обязанности! Товарищ генсек НАТО! Я сейчас все объясню! Это случайный выстрел… Случайное попадание в американского гражданина!
Сова оттолкнула его и отняла трубку:
– Не мешай, сват! Ты мне свет застишь своей фигурой.
– Сейчас ракетами накроют! Крылатыми! Я с НАТО говорил!
– Да уймись ты. Какая НАТА? По этому телефону и до свинарника не дозвонишься… Отойди!
– Дедушка, наркоз! – скомандовала Оксана. – Надо пройти раневой канал. Кажется, там что-то есть.
Куров завернул голову американца и профессионально, стараясь не расплескивать, влил горилку в рот. Потом сунул малосольный огурец вместо затычки, но тот выпал.
– Не дамся, – констатировал переводчик. – Не доверяю… Заразите меня СПИДом…
– Чего-чего? – не понял Дременко.
– Хочет, чтоб спидом заразили, – объяснил Куров. – Да где ему спид-то взять?
– Ну, теперь держите, мужики, чтобы не брыкался, – распорядилась бабка и нежно похлопала по здоровой ягодице. – Лежи, милый, лежи, родненький. Не бойся, я сорок лет ветеринаром на свинарнике работала, ударник коммунистического труда, между прочим…
– Приготовьте тампоны, бабушка, – хладнокровно сказала Оксана. – Попробую достать инородный предмет.
– Может, ему сразу ногу-то того? – смачивая марлю йодом, прозаично спросила Сова. – В тундару тутан? Чего доброго, гангрена – рана-то грязная. И будет ему кирдык…
– Пока оставим, – проникая зажимом в рану, проговорила Оксана. – Это никогда не поздно… Рану почистим, как наркоз подействует.
– Я вам дам – ногу! – запоздало подскочил Тарас Опанасович. – Не сметь! Ксанка! Какой еще кирдык?
– Слабый мужичок, вытерпит ли? – не замечая его угроз, проговорила бабка. – Тутан хотун.
– Дедушка, еще наркоз приготовь, – не отрываясь от дела, распорядилась Оксана. – На всякий случай…
– И мне! – взмолился переводчик. – Сейчас упаду…
– Я тебе упаду! – пригрозил Дременко. – Переводи, что он там бормочет?
– Речь уже бессвязная… Вы – русские партизаны… Русская мафия… И еще что-то про авианосец к нашим берегам…
Дед поднес ему полстакана и огурец.
– Пульс? – спросила Оксана.
Бабка подержала запястье слабеющей рукой:
– Нормальный, как у кролика… Сват, а кто его подстрелил-то?
– Не видел я, кто! – в отчаянии воскликнул Дременко. – Я же как приманка был. Думал, ко мне мутант бежит, а это сэр Джон. И уже вся задница в крови. И кричит: партизаны! Сватья, а этот телефон и правда на свинарник?
– Нет, почему? Теперь международный…
– Как – международный? Откуда?
– Свинарник-то на Украине остался.
Тарас Опанасович набрал номер, и вдруг на том конце кто-то ответил.
– Пан Кушнер! – трагично обрадовался он. – Сильвестр Маркович. Докладывает голова администрации… Кто? Президент Соединенных Штатов? Это ранчо пана Буша? Какая ферма? Ты как мне отвечаешь, свинья?!
И бросил громко хохочущую трубку.
– Не могу ухватить, в айбасы его, – проговорила Оксана. – Тыала кундал сохнут!
– Дай я… Айбасы кириккитте! Лабба тутан хатыныны!
– Сама! Тампон! В тундары ее так… Дременко вытаращил глаза:
– Это вы что там говорите? На какой мове?
– На латыни шпарят! – Дед под шумок налил горилки и себе. – Медицинский разговор! Чтоб больной не понимал. Выпей, сват, не суетись. Все равно уже ничем не поможешь.
– Как – не поможешь?
Американец обмяк и погрузился в сон. Дременко присел, заглянул ему в лицо, зачем-то посмотрел в рот.
– Ксана… Он живой?
– Пока живой. – Она что-то наконец зацепила и с трудом извлекла из раны. – А крови, как в поросенке… Вроде осколок.
И бросила окровавленный предмет в таз. Куров всучил стакан Дременко:
– Пей! Чтоб кондрашка не хватил!
А сам незаметно спер осколок из таза, отмыл под краном, повертел в руках и тоже заговорил на шаманском языке. Это был костяной наконечник стрелы…
