Московской 3-й гильдии купец Петр Жданов, будучи обременен семейством, оставался в Москве во время вступления в оную французов, препоручая себя милости Божией. Французы несколько раз грабили дом, в котором он жил с женою своею и двумя малолетними дочерями, из коих одной было восемь, а другой семь лет; наконец обобрав оный совершенно, зажгли, бросив в сенях трубку, начиненную порохом. Несчастные сначала ушли в сад и спрятались там между густыми малиновыми кустами; потом, выбравшись за заставу, переходили со многими другими, равномерно укрывавшимися от буйства и насилия злобных разбойников, предающих все огню и мечу, из места в место и провели целый день и ночь, скрываясь в солодовенных овинах, подвалах и погребах. Лишь только Жданов вышел на рассвете из такового убежища, с ним встретились неприятели, схватили его, привели во внутренность горящего города и принудили показывать богатейшие дома. Он притворился больным; они били, топтали, таскали его; от чего он, потеряв множество крови, упал в обморок. Опомнившись уже к вечеру и не видя неприятелей, побрел на то место, где оставил жену и детей своих; но не нашел ничего, кроме дымящих развалин и взметаемого ветром пепла. Тогда, почитая их погибшими, решился он в отчаянии своем оставить город. И прошед уже село Алексеевское, был захвачен неприятельским отрядом, взят и возвращен в Москву. Считая мечтою увидеться с женою и детьми своими, он не знал совершенно, что ему делать в городе, и потому, лишь только услышал, что желающие выйти могут получить билеты для пропуска на заставах и постах от живущего на Девичьем поле в доме госпожи Нарышкиной князя Экмюльского (Даву), и что ныне раздаются знающим по-русски бароном Иваном Самсоновым. Он пошел в сей дом и нашел там в самом деле толпу народа. Барон Самсонов вышел к народу и сказал: «Кто имеет жену и детей, того отпущу и билет дам вольный». Все молчали; всякой боялся сказать, что он имеет жену; но Жданов, полагаясь на промыслительную десницу Божию, решился объявить, что у него есть жена и дети. Барон взял его за руку и, введши в особенную комнату весьма богато убранную, начал спрашивать его тихо и ласково: кто он таков? Давно ли он живет в Москве? Природный ли русский? Россиянка ли жена? Давно ли женат? Сколько имеет детей и доволен ли своим состоянием? Жданов отвечает, что он купец, живет в Москве давно, природный россиянин, жена тоже, женат давно, имеет двоих детей, но не знает, где они и живы ли; и что доселе был доволен всем. Таковая откровенность понравилась барону, он подвел его к образу Спасителя и, уверяя, что вся Россия безвозвратно принадлежит Наполеону и что его счастие зависит единственно от него, сказал: «Крестись, что ты исполнишь в точности все порученное тебе мною, и знай, что исполняя оное, ты осчастливишь и себя и семейство и потомство свое». Жданов на все сии слова показывал вид согласия, располагая в душе своей воспользоваться слепою доверенностью, услужить хотя малым чем любезному Отечеству. Наконец барон сказал ему таинственным и дружелюбным видом: «Сходи в главную русскую армию до Калуги и разведай нужное для нас, а что именно, о том дадим тебе письменное наставление выучить наизусть». Такое предложение удивило Жданова; он начал отговариваться; но видя, что отговорки его были гораздо слабее убеждения, а притом, боясь раздражить барона, решился принять предложение. Самсонов обещал ему за сие дом каменный, какой угодно будет выбрать в целой Москве, а притом тысячу червонных, которые оценил в 12000 рублей по нашему курсу; что он впредь почтит его другими препоручениями; что жена и дети его будут найдены, успокоены и осчастливлены до его возвращения. Потом ввел он Жданова к самому князю Экмюльскому, который сидел тогда за столом с бумагами, украшенный звездами и орденами. По представлении бароном Жданова, князь, подняв голову поглядел на сего последнего, не говоря ни слова. Жданов поклонился. И находясь неподвижно на своем месте, был глухим слушателем разговора князя с бароном, пока наконец сей оборотился к нему и сказал: «Поди же старик!» Жданов униженно князя просил не оставить семейства его, почему князь, приложа руку к груди с уклонкою головы, дал ему почувствовать, что будет иметь попечение о всем до него касающимся. Жданов вышел, а чрез несколько минут последовал за ним и барон и подал ему бумагу, говоря, что в ней означено все, что ему должно сделать, и прося выучить оную наизусть ночью и поутру к нему явиться; но чтоб отнюдь никому о том не сказывал, даже и секретарю, при нем находящемуся, который знал несколько по-русски. Потом барон спросил его, где он живет, дал ему провожатого француза, который привел его на квартиру за Краснохолмский мост. Там Жданов нашел одни обгорелые остатки дома, переходил из одного сарая в другой и наконец, опустясь в погреб, нашел жену и детей своих в порожних кадках дрожащими, бледными, полумертвыми. Надлежало выполнить два обязательства: успокоить жену и детей и выучить данные ему статьи, кои были следующие:

1. Идти в Калугу (было прибавлено «в Тулу, а из Тулы в Москву», но после отложено).

2. Рассмотреть и расспросить, сколько русской армии?

3. Кто начальники армии?

4. Кто начальники дивизий?

5. Куда идет армия?

6. Укомплектованы ли полки после Бородинского сражения?

7. Подходят ли вновь войска?

8. Что говорит народ о мире?

9. Разглашать, что в Москве весь хлеб цел остался и не сгорел.

10. Распустить слух, что зимовать хотим в Москве.

11. Если же российская армия идет на Смоленскую дорогу, то, не доходя до Калуги, возвратиться в Москву как можно скорее.

12. Возвратясь же ни в чем не лгать, лишнего ничего не прибавлять, но что видел и слышал, о том только и говорить.

13. Сие предписание под великим опасением никому не открывать, куда и зачем идешь.

14. Возвращаясь назад на первом французском посту объявить о себе, с тем, чтоб доставили к князю Экмюльскому.

15. Если возвратится с успехом, в награду за сие дано будет 1000 червонных, что стоит по курсу 12 000 руб. Сверх сего дом каменный в Москве, какой угодно будет взять.

Конногвардейцы

Жданов отвел семейство свое в один из уцелевших от разорения домов, выучил ночью данный ему урок и на другой день, явившись к барону, пересказал оный: между тем как провожавший его француз рассказал подробно о состоянии несчастного семейства. По сему самому барон дал пару лошадей и велел перевести жену и детей его в дом госпожи Гагариной. 14-го числа сентября Жданов опять был представлен барону и повторил пред ним сделанное ему наставление. Это ему понравилось, и в три часа пополудни барон отправил его в сопровождении трех солдат за город, давши потребное число денег, нужное для пропитания. Французы провели его под вечер к своим передовым постам и, указав на светящиеся впереди огни, сказали: «Там русские!», – а сами пошли назад. Жданов, очутившись на свободе, не мог не вспомнить о жене и детях своих, кои в случае его измены должны были неминуемо подпасть всей лютости свирепых варваров; но питаясь мыслию быть полезным и встретившись с казаками, он просил их представить его генералу Милорадовичу. Они взяли его с собою и чрез несколько часов привели в русский стан, где он, явясь помянутому генералу, открыл ему, как вышел из Москвы и что препоручили ему неприятели. Генерал подал ему руку и хотел его поцеловать. Жданов уклонился, но генерал сказал ему: «Друг мой, здесь мы все равны». После сего был он представлен фельдмаршалу, который препоручил дежурному генералу Коновницыну сделать касательно его нужные препоручения. По уважению благородного поступка купца Жданова, он был отправлен в Санкт-Петербург к Государю Императору, и за усердие и любовь свою к отечеству был высочайше награжден золотою медалью на алой ленте для ношения на шее. В скором времени известился Жданов, что семейство его находится в здравом состоянии: злодеи, заботящиеся напоследок токмо о собственном своем спасении, вероятно, забыли о сем дорогом залоге. За Богом молитва, а за царем служба не пропадет!

Около сего времени князь Кутузов писал письмо к действительному тайному советнику Трощинскому, который имел тогда пребывание свое в поместьях своих Полтавской губернии. Письмо сие преисполнено было чувствований глубокой горести и печали, которые стесняли сердце князя Кутузова, сетовавшего об участи древней великолепной русской столицы.

После мудрых расположений князя Кутузова, следствие коих было освобождение Москвы, Трощинский в ответе своем на письмо фельдмаршала изъяснил между прочим следующее.

Сколь приятно для русских читать подобные утешительные строки почтенных патриотов и мыслящих и исполняющих истину!

Сентября 24 дня князь Кутузов, остановясь с главною квартирою в деревне Леташевке, от Москвы к югу около 80 верст, расположил армию свою в укрепленном лагере между селом Тарутином и деревнею Леташевкою, на правом берегу реки Нары, по дороге, лежащей из Москвы в город Калугу. При сей выгодной позиции нашел он нужным оставаться дотоле пока не привел неприятеля в совершенное бессилие.

Между тем как партизаны наши продолжали столь успешные свои действия, в то время князь Кутузов из села Тарутина предписал генерал-майору Дорохову, отряженному им для действия к пространству между Гжатском и Можайском, первоначально иметь в виду истребление укреплений, сделанных неприятелем в городе Верее. Укрепления сии, выстроенные на крутой горе, имеющей пять сажен высоты, были кругом обнесены палисадом; но храбрый Дорохов, сообразуясь с предписанием генерал-фельдмаршала, решился взять их штурмом. 29 сентября, когда наши колонны приготовлены уже были для приступа, четыре верейских мещанина тотчас повели их на штурм с неописанным мужеством. Трудность сего предприятия не охладила в сердцах их любви к отечеству, и они первые бросились на крепостные валы. Вслед им пошли храбрые наши воины с такою невероятною быстротою, что чрез полчаса, несмотря на упорство неприятеля, ворвались на парапет и вскоре потом без одного выстрела все было в руках наших. После окончания приступа находившийся по городу неприятель тотчас был уничтожен.

Спустя несколько часов неприятель в трех батальонах и четырех эскадронах с несколькими пушками показался на Можайской дороге; но штурм был уже кончен и наши резервы в совершенном устройстве были уже готовы к отражению новых сил неприятельских. После малого сопротивления неприятель, узнав, что Верейский его отряд уничтожен, поспешно отступил и был с значащим уроном преследуем нашею легкою кавалерией.

Не упоминая о множестве убитых: Вестфальское знамя, пленных 250 человек, 14 штаб– и обер-офицеров, комендант и 500 ружей, кои разделены между крестьянами, суть трофеи, ознаменовавшие 29 сентября. Французский полковник, строивший укрепления, найден убитым. Печеный хлеб, для коего неприятель собирал муку в окрестных деревнях, роздан войскам, а мука крестьянам и обывателям. Солдаты получили хорошую денежную добычу. Палисады и укрепления срыты.

Урон с нашей стороны не превосходит 30 человек убитыми. Один из колонновожатых мещанин ранен.

Генерал-фельдмаршал князь Кутузов всех четырех верейских мещан за столь сильную их любовь к отечеству наградил знаками отличия военного ордена.

Российская армия, пребывая в укрепленном лагере при Тарутине в совершенном спокойствии, получала от того новые силы. Полки укомплектовывались прибывавшими из разных губерний войсками, сформированными генералом от инфантерии князем Лобановым-Ростовским; в лагере производилось ученье рекрут, горевших рвением сразиться с неприятелем. Лошади российской кавалерии, получая в довольном количестве фураж и стоя на здоровом водопое, приметным образом поправлялись. Продовольствие было устроено таким образом, что российская армия не терпела ни малейшей нужды. Большие дороги, ведущие к оной, покрыты были транспортами, шедшими из самых хлебородных губерний, близ коих армия была расположена. Ежедневно прибывали в армию выздоровевшие офицеры и солдаты. Больные и раненые на поле чести, находясь среди России, между родных своих и сограждан, получали всякие пособия, каких только от матерей и жен, от братьев и детей ожидать можно.

Напротив сего Наполеоновы силы, будучи в расстройстве и теснимы со всех сторон нашими партизанами, приходили день ото дня в большее бессилие.

Стоя в обширном кругу на Тверской, Владимирской, Рязанской и Калужской дорогах, вокруг горящей Москвы, как вкруг пламенного средоточия, находились они, как бы в безлюдной степи. Ежедневно тысячи солдат стекались из лагеря в город на грабеж, и многие тысячи других рассеивались по окрестной стороне для добывания хлеба и фуража. В лесах и посреди болот скрывались толпы вооруженных крестьян, которые убивали ежедневно по несколько сот сих бродяг; избегавшие крестьян попадались в руки казаков. Удалением от пределов своих, а более пресечением их сообщений, лишены они были всех пособий. Продовольствие их час от часу делалось затруднительнее, так что в армии их употребляли уже в пищу падалище и собственных своих собратий. Наиболее претерпевали лошади их артиллерии и вся конница. Большая часть сей последней погибла на сражениях, особливо в знаменитый по успехам российского оружия день 26 августа, а остальные кавалерийские их полки терпели в фураже величайший недостаток, ибо армия их окружена была со всех сторон российскими партиями, отрезывавшими ей всякое сообщение.

Пожар 1812 года в Москве. Гравюра. 1882 г.

Они столько стеснены были в доставлении себе фуража, что фуражиры их не иначе отправлялись, как под весьма сильными прикрытиями, которые, однако же, всегда преодолеваемы были российскими партиями. Сильные российские отряды находились на Можайской, Санкт-Петербургской, Коломенской и Серпуховской дорогах. И редко проходил день, в который бы не привели к главнокомандующему князю Голенищеву-Кутузову 300 человек и более пленных. А как при всякой стычке обыкновенно число убитых превосходит число пленных, то из сего заключить можно, сколько каждый день погибало людей Наполеоновой армии в России.

Самые крестьяне из прилежавших к театру войны деревень наносили неприятелю величайший вред. И особенно отличились примерною храбростью крестьяне Боровского уезда Калужской губернии. Россияне во все времена от всех народов отличались любовью и привязанностью к престолу своих государей, но в бонапартовскую войну, когда соотечественный прозорливый вождь именем своего монарха взывал к ним, все стремились с неописанною ревностью на истребление врагов своих, нарушивших спокойствие их отечества.

Случалось, что несколько соседних селений ставили часовых на возвышенных местах и колокольнях, дабы они, увидев неприятеля издалека, били в набат. При сем знаке крестьяне собирались, нападали на неприятелей своих с отчаянием и не сходили с места битвы до тех пор, пока не одерживали конечной победы. Они убивали неприятелей во множестве, а взятых в плен доставляли к армии. Ежедневно приходили они в главную квартиру и просили убедительно огнестрельного оружия и патронов для защищения себя от врагов.

Фельдмаршал князь Кутузов столько сему радовался, что сам разговаривал с ними лично, называя их почтенными и истинными сынами России. Он велел немедленно удовлетворять просьбы их, по мере возможности, и снабжать их ружьями, пистолетами и порохом. Ободренные сим крестьяне во многих селениях соединялись под присягою для общего своего спасения с тем, что положено было наказание на случай, если бы кто из них оказался трусом или выдал друг друга. Так десница Вышнего, поборствующая правым и наказующая виновных, являла гнев свой на врагов нашего Отечества!

В такой точно силе генерал-фельдмаршал князь Кутузов, находясь в деревне Леташевке, издавал для армии своей известия и, получив здесь 30 сентября сведение, что испанцы и англичане, разбив французов, заняли столичный испанский город Мадрид, его светлость присовокупил: «Итак враги наши везде поражены; они погибают и в отдаленных странах Европы в то время, когда вторгшись в пределы России, найдут, может быть, гробы свои в недрах Отечества нашего».

Итак, мудрый вождь россиян, генерал-фельдмаршал князь Голенищев-Кутузов, находясь с армией своею в столь выгодных Тарутинских укреплениях, привел французскую армию в совершенное изнеможение, отделяя от войск своих от времени до времени значащие партии, которым предписывал он иметь в виду не токмо истребление неприятельских мародеров и фуражиров, но и наносить ему силою своею сколь можно чувствительнейший вред.

Начальствовали сими партиями, кроме генерала Дорохова, полковника князя Вадбольского, полковника князя Кудашева и подполковника Давыдова, были: артиллерии штабс-капитан Фигнер, гвардии капитан Сеславин, гвардии поручик Фонвизин и другие.

Полковник князь Вадбольский действовал по дороге Верейской и истреблял фуражиров и мародеров. Полковник князь Кудашев по Серпуховской и Калужской дорогам разбивал целые неприятельские партии. Подполковник Давыдов по дороге между Семлевой и Вязьмою; штабс-капитан Фигнер в окрестностях Москвы; капитан Сеславин тревожил неприятеля в окрестностях села Богородска; а поручик Фонвизин истреблял французов вместе с крестьянами по дороге Боровской; другие же партизаны с равным успехом действовали в разных других местах.

Таким образом, искуснейший и опытнейший полководец российских сил, генерал-фельдмаршал князь Голенищев-Кутузов привел в совершенное исполнение великий свой план в рассуждении неприятелей. Наполеон увидел наконец, что армия его приметно уменьшается; военный дух и дисциплина заменяются в ней алчностью к грабежу и неповиновением; известия, получаемые им от маршалов Удино, Виктора и Макдональда, совсем его ожиданиям не соответствовали; другие важные сведения, весьма нужные к соображению генерального плана, вовсе не доходили, быв перехвачены российскими летучими отрядами и партизанами. Важные диверсии с тыла российской армии, для которой назначены были прусские, баварские, саксонские и польские войска, уничтожены были деятельностью и храбростью корпуса, командуемого бессмертным графом Витгенштейном и соединившеюся Дунайскою армией 5 сентября с армией генерала Тормасова. Возмущение и заговор, произведенные в Париже генералом Маллетом, сделались Наполеону известными; негодование и ропот во французской армии были уже всеобщими.

Тщетно Наполеон питал себя надеждою вскорости получить из Санкт-Петербурга мирные предложения; великий российский Самодержец был непоколебим и приводил в движение все врученные ему Небом великие средства к гибели своего врага: все сие принудило надменного корсиканца уступить необходимости и просить о перемирии.

Итак, Наполеон Бонапарт отправил в российский лагерь генерала Лористона с письмом к главнокомандующему князю Кутузову, заключающим при множестве учтивостей предложения о перемирии.

Князь Кутузов находился в сие время в главной своей квартире в Леташевке и был столько покоен духом, что, казалось, предвидя счастливый успех в своих предначертаниях, ни о чем уже более не думал. Он принял Лористона посреди всех своих генералов.

Разговор между князем Кутузовым и генералом Лористоном был следующий.

После некоторых обыкновенных приветствий со стороны Лористона князь Кутузов спросил его: «Здоров ли ваш император?» – Лористон, дав на сие ответ, хотел говорить о деле, но Кутузов прервал: «Я думаю, что он в Москве у нас живет очень весело?» – «Да, – отвечал Лористон, – он поручил мне…». Кутузов снова прервал: «Часто ли Наполеон бывает в театре?» – «Иногда», – сказал Лористон, и снова хотел говорить о деле. Но Кутузов подхватил: «Напрасно! Я на его месте бывал бы по два раза в день», – Лористон намерен был приступить к делу, но Кутузов продолжал: «О! В Москве есть прекрасные французские актеры». Лористон, опасаясь навлечь на себя гнев Наполеона чрез промедление положенного ему времени, стал говорить решительнее: «Ваша светлость, позвольте…». Но Кутузов снова прервал его речь, говоря: «Да, из них (актеров) есть много из знатных французских фамилий». Наконец князь Кутузов позволил ему объявить причину своего приезда.

Лористон объявил, что прислан к князю Кутузову с просьбой о заключении перемирия и о доставлении Императору Всероссийскому письма от Наполеона с предложениями о мире для прекращения ужасного кровопролития, причиненного отчаянием и варварством.

Князь Кутузов отвечал, что он не имеет власти принимать предложения о мире или перемирии и отнюдь не примет письма на имя Его Императорского Величества; причем объявил, что русские имеют весьма много выгод, которых не хотят утратить бесполезным для них перемирием.

Лористон заметил, что война должна когда-нибудь кончиться, ибо не может всегда продолжаться, особливо с таковою жестокостью, как ведут ее ныне.

Князь Кутузов возразил, что революционные французы ввели варварство в войны и что сам Бонапарт довел оное до высочайшей степени; что она в самом деле не может быть вечною; но что о мире станут говорить не прежде, как по отступлении французов за Вислу; что война причинена не Россией, ибо Император Всероссийский, напав со всею своею силой на магазины и войска, находившиеся в Польше, мог бы уничтожить все приготовления Бонапарта на той стороне Вислы прежде довершения оных; но не хотел возмутить царствовавшего тогда спокойствия, не хотел быть начинателем войны и надеялся до конца, что сохранит мир; что Бонапарте вошел в Россию без объявления войны и опустошил большую часть Империи; что ему остается теперь как-нибудь выйти из Москвы, ибо он вошел в нее без приглашения; между тем как русские обязаны причинять ему всевозможный вред. В то время как он объявляет в Москве, что кампания окончена, русские полагают, что она только еще начинается, и что если он сомневается в том, то вскоре узнает то на опыте к своему вреду.

«Итак, – сказал Лористон, – если нет более надежды, то должно будет отправиться в поход. Но уходя, принуждены будем проливать кровь людей, ибо ваши армии сходятся со всех сторон».

«Повторяю, – промолвил князь Кутузов, – вы будете делать все возможное, чтобы отсюда выбраться, и мы приложим все старания, чтобы вам в этом воспрепятствовать. Впрочем, может быть, наступит время, когда нам можно будет сделать приготовления к вашему отъезду, если только в этом будет заключаться все дело».

Лористон жаловался потом на ярость и злобу, возбужденные в народе, для уничтожения всей надежды к примирению и на то, что французам приписывают сожжение и опустошение Москвы, между тем как жители оной были сами виновниками сего бедствия.

Князь Кутузов отвечал, что в первый раз слышит жалобы на усердие и приверженность к Отечеству целого народа, который сопротивляется напавшему на него врагу, возбудившему своим вторжением ярость и злобу, на которые он жалуется. «Что же касается до московского пожара, – сказал Кутузов, – я стар, опытен, пользуюсь доверенностию русского народа и потому знаю, что в каждый день, в каждый час происходит в Москве. Я сам приказал сжечь магазины, но по прибытии французов русские сами истребили только каретные ряды, которыми вы овладели и начали делить между собою кареты. Жители причинили очень мало пожаров. Вы разрушали столицу по своей методе: определяли для пожара дни и назначали части города, которые надлежало зажигать в известные часы. Я имею подробное известие обо всем. Доказательством, что не жители разрушили Москву, служит то, что разбивали пушками дома и другие здания, которые были слишком крепки, стреляя в них посреди огня. Будьте уверены, что мы постараемся вам заплатить».

После сего Лористон представлял, что последствия еще никому не известны и что лучше бы было все несогласия между двумя равно великими народами окончить решительным миром.

Князь Кутузов, соскуча предложениями сими, произнес с гневом: «Как? Мне предлагать мир? И кто? Тот, который попирает священные права народные? Нет! Не будет сего. Пока в России есть русские! Я докажу противное тому, что враги моего Отечества предполагают. Согласиться на мир? И кому? Русским? И где? В России? Нет, никогда сего не будет! Уверяю всех торжественно: двадцать лет в пределах моего Отечества могу вести войны с целым светом и наконец заставлю всех мыслить о России так, какова она есть существенно».

Французский драгун

Лористон, конечно, не был доволен таковым приемом, где более тридцати человек были свидетелями, с одной стороны, высокого ума и достоинства российского фельдмаршала, а с другой, низости и презренности Наполеонова посланника. Он должен был возвратиться и уведомить о всем происходившем между им и князем Кутузовым. Лористон со всем пронырством и хитростию не мог успеть в сем посольстве. Светлейший князь Кутузов знал, что таковые миролюбивые предложения происходили не от желания престать проливать кровь человеческую, но от слабости и худого положения Наполеоновой армии. Князь Кутузов хотел доказать чрез сие безумному корсиканцу, что потеря Москвы не есть еще потеря всего государства.

Едва Лористон отправился из главной квартиры в Москву обратно, тотчас все русские генералы, бывшие свидетелями при разговоре, изъявили князю Кутузову горячайшую свою и чувствительнейшую благодарность за прием, какой он сделал генералу Лористону. Они изъяснялись пред ним в самых трогательных выражениях: «Ваша светлость! – говорили они ему, – это прекрасно, несравненно, божественно!» Герой, украшенный сединами, обожаемый своими воинами, восхищался чувствами их признательности. Он весь сей день провел вместе со своими генералами, как отец в недрах своего семейства, в величайшей радости.

Многие из генералов говорили при сем случае свои мнения: что предпримет Наполеон. Одни полагали, что он будет зимовать в Москве, а другие утверждали, что он, оставив ее, пойдет далее по Санкт-Петербургской дороге. Но Кутузов сказал: «Нет! Оставив Москву, будет стараться он пройти в хлебородные наши губернии, и в особенности в Малороссию; и потому надобно нам усугубить все меры для преграждения неприятелю пути, ведущего к сим областям России, и дать некоторым отрядам нашим нужные для сего направления».

Почему Кутузов тотчас отрядил генерала Милорадовича для распоряжения действий между Москвою и Смоленском. Сей отважный, неустрашимый, мужественный генерал, исполняя данные ему повеления и приводя в движение вверенные ему войска, встретился с королем неаполитанским Мюратом на передовых постах российской и французской армии и имел с ним следующий разговор:

(после некоторых обыкновенных приветствий)

Король: Генерал! Известны ли вам поступки ваших казаков? Они стреляют по фуражирам, которых я посылаю в разные стороны; даже крестьяне ваши, вспомоществуемые ими, убивают наших отделенных гусаров.

Милорадович: Я очень рад, что казаки в точности исполняют данные им приказания; также приятно слышать из уст Вашего Величества, что крестьяне наши показывают себя достоянными имени русских.

Кор.: Но это противно принятым повсюду обыкновениям, и если это продолжится, то я принужден буду посылать колонны для прикрытия фуражиров.

Мил.: Тем лучше, Ваше Величество, мои офицеры жалуются, что уже три недели они остаются в бездействии, они горят желанием брать пушки, знамена…

Кор.: Но к чему стараться раздражать друг против друга два народа, достойные во всех отношениях взаимного уважения?

Мил.: Я и офицеры мои, мы всегда готовы оказывать Вашему Величеству всевозможные знаки почтения; но фуражиров ваших всегда будут брать в плен, а рассылаемые вами для прикрытия их колонны всегда будут разбиваемы.

Кор.: (Прерывая с досадою речь) Генерал! Неприятелей не бьют словами, взгляните на карту, вы увидите завоеванные нами у вас провинции и то, куда мы зашли.

Мил.: Карл XII заходил еще далее: он был в Полтаве.

Кор.: Французские войска всегда были победоносны.

Мил.: Но мы сражались только при Бородине.

Кор.: Чрез эту победу мы овладели Москвою.

Мил.: Извините, Ваше Величество, Москва была оставлена.

Кор.: Как бы то ни было, но мы владеем вашею древнею и пространною столицею.

Мил.: Так, Ваше Величество. И эта мысль мучительна для всякого русского. Это величайшая жертва, принесенная Россией; но она уже начинает пользоваться выгодами, происходящими от сего пожертвования.

Кор.: Что вы хотите сказать?

Мил.: Мне известно, что Наполеон посылал генерала Лористона к нашему главнокомандующему для переговоров о мире; я знаю, что ваши войска принуждены довольствоваться в течение двух суток и более тем, что едва достаточно для прокормления их в одни сутки.

Кор.: Известия, вам доставленные, ложны…

Мил.: (продолжая) Я знаю, что король неаполитанский приехал к Милорадовичу просить пощады своим фуражирам и завести род переговоров для успокоения своих солдат…

Кор.: (с досадою) Посещение мое совершенно случайное, я хотел только открыть вам происходящие у вас злоупотребления. Неустройство есть великое несчастие для армии; оно ослабляет, истребляет ее…

Мил.: Но в таком случае Вашему Величеству надлежало бы оное поощрять. Прекрасное неустройство! Которым мы истребляем французских фуражиров.

Кор.: Вы ошибаетесь насчет нашего положения. Москва всем достаточно снабжена. Мы ожидаем бесчисленных подкреплений, которые к нам уже идут.

Мил.: (смеясь) Неужели, Ваше Величество думаете, что мы далее от наших подкреплений, нежели вы от ваших?

Кор.: Я должен еще жаловаться в рассуждении одного весьма важного обстоятельства. Генерал! Я отдаюсь на ваше правосудие, на вашу справедливость. Вы дважды стреляли по нашим парламентерам.

Мил.: Ваше Величество! Мы и слышать о них не хотим. Мы желаем сражаться, не переговоры вести. Итак, примите ваши меры.

Кор.: Как! Поэтому и я здесь не в безопасности?

Мил.: Ваше Величество, на многое отважитесь, если в другой раз захотите сюда прийти, но сего дня я предоставляю себе честь проводить вас до ваших форпостов. Гей! Лошадь!

Кор.: (пораженный сими словами) Я никогда не слыхивал о таком образе войны.

Мил.: Я думаю, что слыхали.

Кор.: Но где же?

Мил.: В Испании.

Король еще более поражен был сим неожиданным ответом. Он вдруг переменил разговор и спросил с учтивостью: «Где вы в первый раз вели войну в звании генерала?»

Мил.: Конечно еще памятен во Франции поход Суворова в Италию. Я имел честь много раз командовать авангардом генералиссимуса.

Король и Милорадович удалились, разговаривая о покойном князе Багратионе.

Возвращение в Москву Лористона было ожидаемо Наполеоном с мучительным нетерпением; привезенный ответ положил конец ослеплению его. Наполеон ясно тогда увидел, что всякое сближение с праведноополчившимся российским народом сделалось невозможным. Все французские военачальники почувствовали, что ежели Наполеон останется в Москве зимовать, то она будет вечным гробом для всей французской армии. Все вообще предвидели, что если он бросится на Тверь, и настанет глубокая осень и гололедица, то французы умрут с голоду и поставлены будут в невозможность действовать пушками, лишась всех лошадей своих. Все сие принудило Наполеона удариться на Калугу. Итак, он послал строжайшее приказание неаполитанскому королю соединить все свои силы и напасть на русских, а сам занялся изобретением адских способов к истреблению и разрушению до основания древней российской столицы.

Между тем, когда граждане города Калуги узнали, что неприятель имеет в виду у себя Калужскую дорогу, прислали в главную квартиру к князю Кутузову гражданина Муромцова, дабы испросить совет у мудрого полководца, что им надлежит предпринять в таких обстоятельствах.

Кутузов, приняв Муромцова весьма благосклонно, отпустил его в дом с ободрительным письмом на имя калужского градского главы Торубаева Меньшого.

Письмо сие было следующего содержания.

Граждане города Калуги столько были ободрены сим бесценным для них письмом князя Кутузова, что совершенно положились на уверения его. Они немедленно отправили к нему двух гласных с изъявлением глубочайшего их почитания и искреннейшей благодарности, причем от имени гражданок препроводили корпии для раненых.

Присланные приняты были человеколюбиво и отпущены с письмом на имя градского главы следующего содержания.

Так беспримерный герой нашего века, генерал-фельдмаршал князь Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов, подобно ангелу утешителю, ободрял калужских жителей, ожидавших себе такой же участи, в какую повержена была Москва, уверяя их, что варвары не могут прорваться в их пределы сквозь Российскую армию, оные защищающую. В чем уверял, то совершенно и исполнилось.

Мнение князя Кутузова скоро оправдано на самом деле. Октября 4 числа поутру получил он от одного из своих партизан донесение, что неприятель подвигается по Боровской дороге, направляясь в сторону к Калуге.

Кутузов тотчас объявил своим генералам о неприятельском на себя движении и решился предупредить оное с своей стороны.

Почему узнав чрез партизан своих, что корпус армии под начальством короля неаполитанского, в пятидесяти тысячах состоящий, от прочих французских войск был в довольном расстоянии и расположен при речке Чернишней, Кутузов предписал генералу от кавалерии барону Бенигсену, по предположенному до сего плану и распоряжению, его светлостию опробованному, сделать на оный поиск.

Генерал Бенигсен сообразно с сим выступил из своей позиции при Тарутине к Наре 5-го числа около 7 часов вечера со 2-м, 3-м и 4-м корпусами, с десятью казачьими полками, под командою генерал-майора графа Орлова-Денисова, 20-м егерским полком и 4-мя полками первого кавалерийского корпуса под командою генерал-майора барона Меллера-Закомельского. Марш был тремя колоннами: первая, составленная из казаков под командою генерала графа Орлова-Денисова, из 20-го егерского и подкрепляемая генералом Меллером, имела назначение с правого нашего фланга обходить левый неприятельский фланг и атаковать в его позиции с тылу. Вторая составлена была из первой пехотной колонны, предшествуемой егерскою бригадою полковника Пиллера с 4 орудиями легкой артиллерии, из 4-го корпуса под командою генерал-лейтенанта Багговута и 3-го корпуса под командою генерал-майора Строгонова, 2-х батарей и 2-й роты конной артиллерии. Третья колонна под командою графа Остермана-Толстого составлена была из 4 корпуса с одною батарейною ротой.

Следование по плану, опробованному фельдмаршалом Кутузовым, устроено было так, чтобы на рассвете генерал Бенигсен с 2 и 3 корпусами находился у опушки леса, от которого неприятельские ведеты расположены были в малом расстоянии. Почему генерал сей еще до света достиг с войсками своими в тишине и порядке к предписанному для него посту, приказал немедленно полковнику Пиллеру на рассвете выступить с егерскою своею бригадою из лесу, дабы прикрыть в долине четыре орудия, находившиеся впереди пехотной колонны; вместе же с тем велел офицеру, командовавшему сею батареей, начать стрельбу при самом выходе из леса; ибо огонь из сих орудий должен был между тем служить графу Орлову-Денисову сигналом для обхода неприятельских позиций.

Равным образом генерал барон Бенигсен предписал генералу графу Остерману-Толстому выйти из лесу с 4-м корпусом, соединиться с корпусом генерала Докторова, а подкреплять вместе с ним атаку, которую он, Бенигсен, начинал, приближаясь к левому неприятельскому флангу. Но нашед неприятеля выстроенным уже в боевой порядок в довольно выгодной позиции, на высотах пред селением Дмитровским, под командою самого короля неаполитанского, готового нас встретить, Бенигсен тотчас велел одной батарее занять высоту; позади же оной расположил в боевой порядок 2-й корпус, и засим открылась первая атака.

Лишь только сей корпус был выстроен, как началась канонада с обеих сторон. К несчастию, лишились мы храброго и отличного генерала Багговута, убитого ядром с начала действия, когда обходил он левый неприятельский фланг; и 2-й корпус, которым он командовал, перешел под начальство старшего по нем генерал-лейтенанта Олсуфьева.

Между тем, когда граф Строгонов выступал из лесу с 3-м корпусом, генерал Бенигсен велел ему занять вторую высоту более влево, с батареею под командою полковника Таубе. Сия, равно как и предыдущая, батареи делали выстрелы с величайшим успехом и поражали неприятеля.

Первое сие нападение не продолжалось более получаса, как произошло с неприятельской стороны большое движение: оно причинено было усилием выводить войска из их позиции. Изумление было повсеместное; оно было видимо. Но прибытие графа Орлова-Денисова с десятью казачьими полками в тыл левого французского фланга поселили в нем ужас.

Когда генерал барон Бенигсен приметил пушечные и ружейные выстрелы, произведенные корпусом графа Орлова-Денисова в тыл неприятелю, то он велел усилить атаку свою с большим стремлением. Таким образом, неприятель выбит был из всех пунктов, которые он занимал пред своею позициею, а между тем сам Бенигсен продолжал более сближаться к левому его флангу, дабы довершить сообщение с графом Орловым-Денисовым.

До сего времени, однако же, не известно было, что происходило у графа Остермана, который должен уже быть сосредоточенным с генералом Докторовым, ибо некоторая часть пехоты неприятельской занимала еще край леса, который русские проходили. Пехота сия принята была в штыки; она из лесу бросилась в рытвину, и обе колонны, из коих она состояла, тотчас обращены были в бегство.

В сие время сам Бенигсен отправился к графу Остерману и, нашед его сосредоточенным с генералом Докторовым, велел ему выступить вперед для занятия третьей высоты. Чрез сие огонь с батареи нашего центра сделался перекрестным, что вместе с повторенными атаками графа Орлова-Денисова привело генерала Бенигсена в состояние выбить левый неприятельский фланг из своей позиции; и таким образом малая часть войск под командою сего благоразумного генерала имели честь и славу принудить армию под предводительством короля неаполитанского к скорому и совершенному бегству.

В сем деле досталось в руки победителей: один почетный штандарт 1 – го кирасирского полка, 38 орудий, 40 зарядных ящиков, большая часть королевского обоза, весь офицерский обоз, словом, величайшая добыча.

Число пленных, взятых во время действия и преследования, на расстоянии 15 верст, простиралось до 1100 человек, в том числе 1 генерал и 12 офицеров; 2500 человек французов покрыли поле сражения, между коими было множество знатных чиновников. Капитан и генерал королевской гвардии Гери убит, король присылал просить тело его.

Наша потеря не превосходила 300 человек убитыми и ранеными, но чувствительна смертию храброго генерала Багговута.

При сем сражении сам генерал барон Бенигсен получил во время дела сего контузию, которая не помешала ему быть до конца дела и даже до преследования неприятеля, искавшего спасения в бегстве, легкие наши войска с артиллерией, подкрепляемые конницей и пехотою, преследовали его даже за село Вороново, куда он бежал в большом беспорядке.

В сем достославном деле, решенном действием правого нашего фланга, то есть 10-ю казачьими полками, 4-мя полками кавалерии и пехотными корпусами 2-м, 3-м и 4-м; корпусы 6-й, 7-й и 8-й пехотные, также гвардия и все кирасиры в огне не были; конница же левого фланга, за которою шла того фланга пехота вся, под командою генерала от инфантерии Милорадовича, двигалась прямо на позиции и, движением своим подкрепляя усилие правого фланга, тем способствовала победе. Драгуны левого фланга, также и легкая регулярная конница способствовали наносить поражение отступающему неприятелю. Нельзя не заметить, что армия, предводительствуемая князем Кутузовым, весьма была оживлена от его бдительности: некоторые полки, бывшие в сражении сем во время перестрелки, пели веселые песни.

Главнокомандующий армиями генерал-фельдмаршал князь Голенищев-Кутузов, от 7 октября донося о сем Его Императорскому Величеству, в заключение всего своеручно приписал следующее:

Его Величество Император Александр I в вознаграждение за таковые отличные подвиги всемилостивейше соизволил пожаловать генерал-фельдмаршалу князю Голенищеву-Кутузову золотую шпагу, богато алмазами осыпанную и лавровым венком украшенную; генералу от кавалерии барону Бенигсену – алмазные знаки святого Андрея Первозванного и сто тысяч рублей; нижним же чинам, в Тарутинском сражении бывшим, по пяти рублей на человека.

По одержании над неприятелем сей знаменитой победы во всех корпусах российской армии приносимо было благодарственное Господу Богу молебствие пред лицом всего благоговевшего христолюбивого воинства. Главнокомандующий генерал-фельдмаршал с некоторыми из генералитета слушал также молебен, бывший при гвардейских полках, куда принесен был и образ Смоленской Божией Матери.

Около сего времени генерал-фельдмаршал князь Кутузов известился, что Волынская губерния войсками нашими вся очищена от неприятеля, который и там начал отступать повсюду. Октября 3 вступила армия в Брест-Литовский, а 8-го заняла город Слоним.

В плен взят польский генерал Конобка со всем его отрядом с обозом и казною.

После одержанной 6 октября над корпусом короля неаполитанского победы, армия наша, по повелению князя Кутузова, снова введена была в прежнюю позицию при селе Тарутине. Авангард остался при Чернишне; главные казачьи посты расположены были во Львове, Богоявленске и Троицком, а средоточие их было в селе Спас-Купле, передовые же пикеты поставлены были пред селом Вороновом.

Остальные ожидаемые казачьи полки после сего знаменитого сражения прибыли в лагерь, которые и составили с прежде прибывшими 45 полков.

Между тем Наполеон, находясь в Москве, получил известие, что неаполитанский король под Тарутином разбит и что главная российская армия, которую он почитал рассеянною или вовсе истребленною, находится в самом грозном для него виде, и начал помышлять о спасении собственной своей жизни.

Притом чрезвычайное уменьшение французской армии каждый день от голода, истребление россиянами фуражиров ее, суровое время года и непринятие Россиею предложения его о мире – все сие наконец заставило его выступить из Москвы, еще попытаться, нельзя ли прорвать русскую линию и вторгнуться в южные хлебородные российские губернии до наступления сильных морозов.

К выступившим своим войскам имел бесстыдство сказать следующее: «Солдаты! Я поведу вас на зимние квартиры. Если найду русских на пути своем, то разобью их; если же не найду, тем лучше для них». Итак, собрав охраняющую его армию, поспешно ее выслал из Москвы по Калужской дороге 7 числа октября в 8 часов утра, а сам с приближенными своими чиновниками, сопровождаемый проклятиями московских жителей, вслед за телохранителями своими выехал в 9 часов того же дня пополудни.

Один маршал Мортье оставлен был в Москве с десятитысячным корпусом для отправления прочих команд и для совершенного истребления всего того, что оставалось еще в Москве невредимого. Около двух тысяч самых отчаянных злодеев должны были умертвить всех жителей, зажечь оставшиеся в Москве дома и подорвать Кремль.

Фельдмаршал князь Голенищев-Кутузов, предвидя все намерения и коварные умыслы Наполеона, в самый день победы, одержанной над королем неаполитанским, поставил генерал-адъютанту барону Винценгероде в виду неослабно смотреть за движениями французов, которые должны были выступить из Москвы, что сей храбрый генерал и выполнил. Ибо отряженные им на сей случай казаки под командою генерал-майора Иловайского 4-го нечаянно появились на Тверской заставе города в то самое время, когда французы готовились приступить к исполнению жестоких повелений своего деспота. Устрашенный Мортье, успев только зажечь одну часть Кремля, спасся бегством вместе с разбойниками, бежавшими из Москвы.

Отряд генерал-адъютанта барона Винценгероде наблюдал движения неприятельские по Санкт-Петербургской, Дмитровской, Ярославской и Владимирской дорогам; также партиями своими защищал Волоколамск, Воскресенск и неуклонно следовал предписанию главнокомандующего князя Кутузова. 8 сентября находился в селе Пешках, авангард же оного под Ямом Черною Грязью, а передняя застава от Москвы за 8 верст.

Сентября 13 в деревне Давыдовке. 16 сентября в сей же деревне авангард под командою Иловайского 12-го разбил неприятеля в деревне Химки, взял в плен 10 офицеров и 270 нижних чинов. Сентября 20 в сей же деревне авангард под командою Бенкендорфа из донских полков Иловайского 4-го и Чернозубова 8-го разбил неприятеля у Можайска и Рузы. Взято в плен: 1 ротмистр и 152 рядовых. Начальник сего отряда убит. 24 сентября в той же деревне. 26 сентября в той же деревне. 29 в городе Клину. 3 октября в городе Клину. 5 октября в селе Подсолнечном. 8 октября в селе Чашниковом близ Москвы. Сего числа партия казаков Иловайского 12-го, сбив пикеты и не найдя у Тверской заставы никого, вошла в город Москву и возвратилась, взяв там несколько пленных; но с прибытием всего отряда сражение возобновилось и решилось совершенным разбитием неприятеля и преследованием до самого города. Убито 50, в плен взято 62 человека; после сего передовые пикеты стояли за 2 версты от Москвы. 10 октября генерал-адъютант барон Винценгероде дал повеление авангарду своему под начальством генерал-майора Иловайского 4-го выступить из села Никольского к Москве. Позади же следовал весь корпус под командою генерал-майора Бенкендорфа. Барон Винценгероде быстро атаковал неприятельские передовые посты, расположенные в самом городе, принудил их по некоторой перестрелке отступить и, преследуя неприятеля к Кремлю, отделился сам от своего отряда вперед. Он, презирая выстрелы, устремился против их, дабы убедить неприятельского начальника прекратить огонь как совершенно бесполезный и не могущий помешать российскому корпусу овладеть Москвою. Сия отважная неустрашимость имела пагубные последствия для сего храброго и почтенного генерала, ибо неприятельский отряд, подпустя его к себе на самое близкое расстояние, в сопровождении единственно Изюмского гусарского полка ротмистра Нарышкина, схватил их обоих и, невзирая на белые платки, коими обыкновенно означаются выезжающие на переговоры, увез в плен. Генерал-майор Иловайский 4-й, следуя совершенно распоряжению, сделанному бароном Винценгероде, овладел Кремлем и очистил весь город от неприятеля, который в оном оставил свои госпитали, 42 орудия, 237 зарядных ящиков и множество других военных припасов. Генерал-майор Иловайский 4-й объявил после сего в Москве 12 октября следующее: «Неприятель, теснимый и вседневно поражаемый нашими войсками, вынужден был очистить Москву. Но, убегая, умышлял он поразить новою скорбью христолюбивый народ русский, взорвав подкопами Кремль и Божии храмы, в коих почивают телеса угодников. Дивен Бог во Святых своих! Стены Кремлевские и почти все здания взлетели на воздух, а Соборы и Храмы, вмещающие Мощи святых, остались целы и невредимы, в знамение милосердия Господня к Царю и Царству Русскому».

Французский драгун

Октября 8 дня по полуночи в 3 часа граф Витгенштейн со вверенными ему войсками взял штурмом город Полоцк. Причем Санкт-Петербургское ополчение оказало чудеса храбрости и неустрашимости. Его Величество в вознаграждение заслуг соизволил пожаловать генерал-лейтенанта графа Витгеншейна в генералы от кавалерии, и по 5 рублей на человека нижним чинам, в сем деле бывшим. Хвала Всевышнему!… В один раз возвеличил и прославил он Россию трикратно:

В одно почти время, как князь Кутузов поразил короля неаполитанского, Иловайский изгнал французов из Москвы, а граф Витгенштейн освободил от неприятелей древний российский город Полоцк.

Таким образом Наполеон, оставив Москву, тянулся со своею армией чрез селения Мочи, Рыжево, Шаломово, Быкасово и чрез город Боровск. Намерение хитрого корсиканца клонилось к тому, чтобы с западной стороны обойти российскую армию и войти в город Калугу, или удалить российскую армию на такое расстояние, чтобы можно было отступить по Смоленской дороге новым путем, на котором не все еще было истреблено.

Большой французский корпус находился на Можайской дороге для одного виду; но при всех лукавых и хитрых движениях его генерал-фельдмаршал князь Кутузов проникнул его намерение и, оставив при Тарутине старую Калужскую дорогу, перешел к западу в деревню, называемую Полотняные Заводы на новую.

Поелику в скором времени после поражения короля неаполитанского устроена была в нашей армии летучая почта, то фельдмаршал князь Кутузов ежечасно получал донесения от своих партизан, которые по всем дорогам настигали неприятелей, причиняли им всевозможный вред и истребляли его в великом количестве.

Корпус короля неаполитанского, спасшийся бегством после разбития его 6 октября, находился до 10 числа расположенным у села Воронова. Но в сие время, оставив здесь свою позицию, начал ретироваться. Фельдмаршал князь Кутузов, известясь о сем, велел отправить несколько отрядов для открытия неприятеля.

Получив подтверждение, что Наполеон оставил Москву с намерением отступить изобильными нашими провинциями и идет к Боровску со всеми своими силами по новой Калужской дороге, решился князь Кутузов тотчас все хитрые и свойственные ему в подобных обстоятельствах движения предупредить. Почему предписав генералу от инфантерии Докторову поспешить со своим корпусом к городу Малоярославцу, в 52 верстах от Калуги к северу отстоящему, сам же с главною армией начал выступать из селения Полотняных Заводов.

Генерал Докторов, ночью с 11 на 12 число прибыв к Малоярославцу, нашел в нем значащую часть неприятельских сил.

В 5 часов утра началось дело, которое в последствии, с приближением всех наших войск, сделалось, наконец, весьма жарким и кровопролитным сражением и продолжалось по 11 час ночи. Предмет сражения был город, который восемь раз занимаем был нашими войсками и столько же раз был снова уступаем сильному стремлению неприятеля. При последнем отчаянном нападении наших войск город сей остался за нами.

Французские войска потеряли великое множество убитыми и 16 пушек. Сей день, увенчавший российское оружие бессмертною славою, прекратил мгновенно все стратегические тонкости или обманы Наполеоновы, расстроил все его планы и принудил бежать с великим стыдом и отчаянием.

Главнокомандующий российскими армиями генерал-фельдмаршал князь Голенищев-Кутузов, усмотрев, что по причине местоположения Малоярославца неприятельские войска, выбиваемые из оного русскими, всегда подкреплялись высотами правого берега реки Лужи, решился около первого часа пополуночи город, который со всех сторон от канонады горел, оставить и занять высоты в двух с половиною верстах от города, где российская армия, готовая к сражению снова, ожидала неприятеля; а город остался завален грудами французских трупов.

Наполеон с главными своими силами оставался в сие время на левом берегу реки Лужи. Но увидя намерение свое уничтоженным дальновидностью князя Кутузова, отправил он того же дня ввечеру войска свои, из пехоты и конницы состоявшие, по Можайской дороге к Медыню. Передовые сии войска хотя и разбил казачий полковник Иловайский 9-й, однако же князь Кутузов, видя упорное намерение неприятеля пробиться в Калугу, велел войскам своим приблизиться более к дороге, ведущей чрез Медынь в Калугу, дабы закрыть оную совершенно.

Для чего 14 числа в 5 часов утра армия наша перешла на весьма выгодные высоты при деревне Гончарове, где прежде ее прибытия, по предписанию князя Кутузова, начаты были нужные укрепления к усилению слабейших мест, чем город Калуга приведен был в совершенную безопасность.

Наполеон, видя покушения свои столь неудачными, предупрежденный, таким образом, на всех дорогах и отраженный на всех пунктах, с гладною утробою и ожесточенным сердцем принужден был обратиться в бегство на прежний свой путь к Смоленску. Он начал ретироваться форсированным маршем в величайшем беспорядке по Боровской дороге на Верею и Можайск. В сей ретираде с одной стороны преследовал его полковник князь Кудашев, с другой теснили его полковники Иловайские 9 и 11, а с третьей гнал и поражал французские войска генерал от кавалерии Платов с 20 казачьими полками и Донскою артиллерией столь сильно, что сам Наполеон, со своею свитою скакавший из Малоярославца к Боровску, едва не попался в плен.

Фельдмаршал князь Кутузов сделал при сем случае со своей стороны следующие распоряжения:

Главную свою армию направил он прямым путем к городу Вязьме; отряд генерала Милорадовича усилен был так, что, составляя почти половину армии, следовал параллельно между дорогою Можайскою и главною квартирою фельдмаршала Кутузова.

Всему Донскому войску предписано было сколько возможно упреждать неприятельский марш, истреблять мосты, уничтожать переправы и стараться наносить ему всевозможный вред.

Сделав сии распоряжения, главнокомандующий армиями фельдмаршал князь Кутузов, оставив окрестности Малоярославца и Медыни, последовал с большою армией полевее в сторону от большой по проселочным дорогам, где припасы и фураж находились в изобилии, и 20 числа прибыл с главною квартирою в деревню Силенку. Лишь только хотел он отправить отсюда курьера в Санкт-Петербург с донесением Государю Императору о деле, происходившем у Малоярославца, как вдруг получил от атамана Донских казачьих войск генерала Платова и от других корпусных и дивизионных генералов рапорты, из коих усмотрел, что распоряжения его имели желаемые успехи.

Для большего поощрения российской армии генерал-фельдмаршал князь Кутузов издал к общему сведению предводительствуемых им воинов следующий приказ:

Граф Витгенштейн, преследуя от Полоцка к местечку Ушачь, взял в плен 800 человек, 8 пушек, 70 зарядных ящиков, весь обоз Баварский и 22 знамени.

Успехи распоряжений князя Кутузова были следующие.

Генерал от кавалерии Платов, сходно с предписанием генерал-фельдмаршала, следуя за неприятелем, 19-го числа на рассвете атаковал двумя бригадами неприятельский арьергард с левого его фланга. Тщетно встревоженный сим неприятель в ту же минуту поднялся в поход; Платов приказал преследовать его сильно с флангов двум бригадам казаков с орудиями, а сам теснил его с пушками в тыл. Тщетно неприятель неоднократно останавливался и противопоставлял орудиями своими и пехотою бой, угрожаемый с флангов и теснимый с тыла, он должен был удаляться. Тщетно неприятель у Колоцкого монастыря на возвышении хотел держаться, поражаемый действием нашей армии, принужден он был его оставить. В сем деле отбито у неприятеля 20 пушек, два знамени и истреблено два батальона.

Неприятель столь поспешно ретировался, что предавал огню все свои тяжести и зарядные ящики; и даже ночью продолжал свое отступление. А особливо французская артиллерия, которая следовала с фонарями.

После отступления неприятеля от Малоярославца до города Медыни авангард наш под командою генерала Милорадовича успел соединиться с корпусом генерала Платова, чем устроено было сообщение и с корпусом, командуемым генералом графом Орловым-Денисовым.

19 октября граф Витгенштейн, сбив неприятеля с трех позиций, занял местечко Чашники. В сем сражении сверх многих убитых взял он в плен: 12 офицеров и более 800 рядовых; с нашей стороны потеря состояла из 400 человек убитыми и ранеными. Сего числа генерал Властов выгнал неприятеля из города Видзы.

С сего времени началась совершенная погибель французской армии. Голодные и полуодетые солдаты не могли перенести суровости северного климата в осеннюю пору и погибали каждый день в великом множестве. Лошади, измученные и не подкрепленные фуражом, не в состоянии были везти ни обоза, ни артиллерии, и потому как пушки, так и сами лошади по дороге в великом количестве были бросаемы.

Генерал Платов, соединясь с авангардом генерала Милорадовича, начал действовать с ним совокупно. Когда Милорадович обошел у селения Федоровского правый фланг неприятельского корпуса маршала Даву, тогда Платов теснил и поражал его в тыл. Хотя же к сему неприятельскому корпусу присоединился и разбитый корпус короля неаполитанского, однако же нашему авангарду и казакам не могли они сопротивляться.

Главнокомандующий армиями генерал-фельдмаршал князь Кутузов, желая прикрыть город Брянск, отправил заблаговременно генерал-лейтенана Шепелева с отрядом, составленным из Калужского ополчения, шести орудий, части кавалерии и трех казачьих полков, дабы он на сей конец, заняв авангардом своим Рославль и обеспечив Брянск, следовал к Ельне, куда также послан был от Кутузова отряд легких войск под командою генерал-адъютанта Ожаровского.

Шепелев в следовании своем встречен был неприятелем. Отряд его, устроясь в две колонны, опрокинул неприятеля мгновенно и гнал бегущего в беспорядке к городу. В то самое время другой неприятельский отряд намеревался зайти Шепелеву в тыл; но сей храбрый генерал, сделав по нем несколько выстрелов ядрами и картечью, тем самым остановил его и достиг цели своего назначения, очистив город Ельню от французов.

Октября 21 числа на рассвете генерал Орлов-Денисов атаковал в разных пунктах при городе Вязьме находившиеся там из разбитых неприятельских полков партии и, несмотря на упорное их сопротивление, разбил их совершенно, взяв в плен секретаря генерала Коленкура Камюзе со всею его канцелярией, 136 человек нижних чинов и 40 повозок. На другой же день, 22 октября поутру генерал Милорадович атаковал неприятеля вторично у сего города. Несмотря на многочисленность неприятеля, который имел здесь три корпуса, а именно: вице-короля итальянского и маршалов Даву и Нея, французы вытеснены были из города на штыках, и Перновский пехотный полк, находясь в голове колонны, с распущенными знаменами и барабанным боем, первый вступил в город и очистил по трупам неприятельским другим войскам путь.

В сем сражении убито французов 6000 и в плен взято 2500 человек, между коими один артиллерийский генерал Пельтье с его адъютантами и начальник главного штаба маршала Даву, полковник Морат.

Россияне потеряли убитыми и ранеными 500 человек.

По занятии Вязьмы авангард российской армии под командою генерала Милорадовича, пройдя сей город, пошел по Смоленской дороге, а легкие войска под начальством генерала Платова гнали французов от Вязьмы до Еренина и к Дорогобужу. В продолжение сего преследования россияне брали знамена, пушки, обозы и множество пленных; убитыми же и ранеными вся дорога была усеяна.

По представлению князя Кутузова Его Императорское Величество в знак признательности своей к войску Донскому и во изъявление особенного благоволения к усердной службе и ревностным трудам атамана оного генерала от кавалерии Платова соизволил возвести его с потомством в графское Российской Империи достоинство.

Князь Кутузов 24 числа октября, прибыв с главною квартирой в деревню Быкову, получил донесение от адмирала Чичагова, что он для открытия корпуса графа Витгенштейна отрядил экспедицию под командою полковника Чернышева. 25-го князь Кутузов перешел с главною квартирою в деревню Красную и, получив рапорты от генералов Платова и Милорадовича о соединении их, предписал им идти на Дорогобуж, с тем чтобы первый следовал несколько правее от большой дороги. Вследствие сего генерал Милорадович теснил неприятеля по большой дороге, а генерал Платов, взяв вправо от сей дороги и выиграв марш над неприятелем, поражал его ретирующегося в самой его голове, между тем как особенные команды, на фланге неприятеля находившиеся, препятствовали ему фуражировать и зажигать деревни. 26-го числа отрядом генерал-майора Гарпе, корпуса графа Витгенштейна, занят город Витебск, и французы из оного изгнаны.

Октября 26 числа, когда главная квартира князя Кутузова находилась в деревне Гаврюковой, генерал Милорадович, не доходя 8 верст до города Дорогобужа, ударил сильно на неприятеля и, по истреблении моста, не дал ему выстроить другого, отчего при переправе неприятель имел большую потерю утопшими, и множество обоза им тут брошено. Несмотря на сие, неприятель занял выгодное местоположение и защищался весьма упорно, но генерал Милорадович атаковал его двумя егерскими полками и в то же время 4-й дивизией зашел ему в тыл и сим движением принудил неприятеля оставить город. В сем деле в плен взято четыре пушки, 1 офицер и 600 человек рядовых. По изгнании из Дорогобужа французские войска потянулись частью по Духовской, а частью по Смоленской дорогам. Пользуясь сим раздельным движением, граф Платов пошел за ними по Духовской дороге, а генерал Милорадович легкими войсками своего авангарда гнал другую часть по Смоленской к Днепру до Соловьевой переправы. На обеих сих дорогах неприятель был сильно поражаем.

Между тем как в 27-й день князь Кутузов перенес главную квартиру в село Белый Холм, генерал граф Орлов-Денисов, следуя с левого неприятельского фланга к переправе чрез Днепр, что при Соловьеве, старался затруднять переправу.

Солдаты Старой гвардии

В сей день 27 октября граф Платов, следуя по предписанию фельдмаршала Кутузова, с правой стороны большой Смоленской дороги, лежащей из Дорогобужа на Смоленск, и нашед неприятельский корпус вице-короля итальянского Евгения, ретирующийся по дороге от Дорогобужа к Духовщине, ударил на него решительно и разрезал его на две части. Часть потянулась к Духовщине, а другая, обратившись к Дорогобужу, в крайнем беспорядке рассыпалась по разным местам, но после снова соединилась с тою частию, которая пошла на Духовщину.

Граф Платов, несмотря на продолжавшуюся ненастную погоду, ударил опять на неприятеля стремительно и разбил его совершенно.

В сем деле в плен взято 3000 человек французов, в том числе полковые начальники, штаб– и обер-офицеры, убито множество рядовых, офицеров и генералов; отбито в бою 64 пушки и несколько знамен, множество обоза и имуществ.

В то время как граф Платов поражал вице-короля итальянского, генерал-майор Иловайский 12-й справа от города Духовщины с бригадою своею также поразил сильно неприятеля, взяв в плен 500 человек, в том числе генерала Сансона, начальника Главного штаба всех армий.

Неприятели разных наций, приводимые в плен, даже штаб– и обер-офицеры приступали к князю Кутузову и убедительно просили о принятии их в российскую службу, говоря, что нет выше чести, как носить мундир российский.