На следующий день я получил указание от руководства главка срочно заняться выяснением вопроса, какие именно сведения из МИД были переданы Огородником в ЦРУ США. Для этого мне было рекомендовано подготовить предложения по созданию из числа авторитетных представителей министерства специальной комиссии, которая должна в итоге своей работы составить соответствующее заключение с перечислением конкретных документов.

По согласованию с М. И. Курышевым я составил проект списка такой комиссии, которая должна была быть укомплектована сотрудниками Управления по планированию внешнеполитических мероприятий в количестве тринадцати человек. В комиссию предполагали включить не только опытных дипломатов, но и сотрудников, которые могли бы выполнять технические функции.

Я связался по телефону с заместителем министра иностранных дел И. Н. Земсковым и попросил принять меня по неотложному делу.

В назначенное время я прибыл в приемную и вскоре был принят Игорем Николаевичем. Он был в хорошем расположении духа и, как всегда, любезно принял своего тезку. Сразу же сказал, что недавно был на ленче у французского посла и имел с ним довольно интересную беседу. Разбирая принесенную ему секретарем почту, он не без гордости показал мне лично ему адресованную телеграмму члена Политбюро К. У. Черненко, которого я впопыхах перепутал с советским послом во Франции Червоненко, что его несколько огорчило, хотя он и превратил это в шутку.

Я рассказал о цели своего прихода и передал ему на рассмотрение список потенциальных членов комиссии. Игорь Николаевич долго и внимательно читал его, а затем высказал сомнение в необходимости ее укомплектования таким большим числом сотрудников. Я ответил, что если его смущает количество, то можно, в конце концов, ограничиться одиннадцатью и даже девятью работниками, но это затянет время. Земсков долго молчал, а затем, решив ничего от меня не скрывать, выразил опасение, что министр вообще не согласится на создание такой комиссии. Это меня в немалой степени удивило, хотя я и знал о том, что А. А. Громыко не жаловал нас своими симпатиями. Антипатия, естественно, была взаимной. Вопреки существовавшей в те времена традиции «беззаветно любить» членов Политбюро ЦК КПСС, у нас, по крайней мере в Службе безопасности МИД, А. А. Громыко более чем не любили, и у него даже была довольно обидная кличка, в которой отразился некоторый перекос его лица, а именно — Косорылый. Наше резко отрицательное отношение к нему не было случайностью: работая непосредственно в аппарате министерства, мы располагали более достоверными данными о его личности и «деятельности» его почтенной супруги, чем наши коллеги на площади Дзержинского.

Но, что бы там ни было, Земсков все-таки пообещал доложить министру об этом предложении Службы безопасности и заверил меня, что постарается действовать в интересующем КГБ направлении и что сам он против создания такой комиссии никаких возражений не имеет и считает предложение совершенно правильным. Чтобы дать читателям представление об его отношении к нам, приведу такой пример. Будучи неизлечимо больным (у него был рак легких) и хорошо понимая, как врач, что катастрофа может наступить в любой момент, он оставил матери конверт, который должен был быть вскрыт в случае его внезапной смерти. В находившейся там также записке было сказано, что ключи от его личного сейфа должны быть незамедлительно переданы только М. И. Курышеву, то есть начальнику Службы безопасности министерства, что и было сделано. Более красноречивого свидетельства трудно себе представить. Но это случилось значительно позже.

Через два дня И. Н. Земсков пригласил меня к себе и сообщил, что, как и было оговорено, он доложил министру предложение Службы безопасности об организации комиссии по выяснению вопроса об объеме утечки секретной информации через разоблаченного в УпВМ агента американской разведки Огородника. Однако А. А. Громыко не согласился с предложением, мотивируя это тем, что работа комиссии получит слишком большую и нежелательную огласку, и напомнил о том, что с секретным приказом по министерству об Огороднике был ознакомлен лишь ограниченный круг лиц из числа руководящего состава, а остальным по данному делу ничего не известно.

Я сразу же доложил об этом начальнику отдела, который в свою очередь информировал руководство главка. Все мы были уверены, что руководство главка и КГБ найдет какие-то доводы, чтобы убедить А. А. Громыко изменить свое решение. Однако этого не случилось, и узковедомственные и личные интересы одного человека взяли верх над здравым смыслом и законом.

Между собой сотрудники посмеивались над тем, что наш уважаемый Председатель Ю. В. Андропов, бывший в пятидесятых годах послом в Венгрии, видимо, так и не смог преодолеть барьера послушания своему бывшему начальнику — министру иностранных дел А. А. Громыко. А жаль: ведь мы могли узнать кое-что интересное, а главное — сумели бы путем проведения последующих мероприятий дезинформационного характера обезопасить наши источники информации за рубежом и несколько сгладить размеры нанесенного нашей дипломатии и стране ущерба.

Для того чтобы читателю было ясно, что автор имеет в виду, достаточно сказать: ЦРУ США внимательно изучало полученную от Трианона информацию из Москвы и передаваемые им копии секретных документов, в частности и в плане обнаружения источников информации.

В результате проведенной ими работы американцами был сделан вывод, что ряд информационных материалов исходит из министерства иностранных дел одного из небольших европейских государств, а именно Норвегии.

По рекомендации ЦРУ США местные спецслужбы проверили сотрудников министерства, в числе которых был и наш источник информации. Делалось это довольно грубовато, и наша резидентура в конце концов узнала об этом. Связь с ним пришлось временно прекратить, и лишь после нормализации обстановки она была возобновлена, естественно, с соблюдением строжайшей конспирации.

Вскоре американцы снова обратили внимание местных спецслужб на то, что утечка информации из МИД продолжается. В результате проведения ими более активных и совместных с норвежцами мероприятий с использованием оперативно-технических средств источник информации был обнаружен и арестован на канале связи с советским разведчиком.

Как пишет в своей книге английский писатель и ведущий западный теоретик разведывательных проблем Кристофер Эндрю, этим источником оказалась Грета — секретарша норвежского министерства иностранных дел фрёкен Гунвар Галтунг Хаавик. Она была арестована вечером 27 января 1977 года на окраине города Осло во время передачи документов сотруднику резидентуры Александру Кирилловичу Принципалову, оказавшему при задержании отчаянное сопротивление. Через полгода она умерла в тюрьме от сердечного приступа, так и не представ перед судом. Однако она призналась, что «была русской шпионкой почти тридцать лет». Не исключено, что к ее провалу приложил руку и бывший сотрудник ПГУ предатель Олег Гордиевский.

От себя добавлю, что, не дожив до своего пятидесятилетия, несколько лет тому назад в Москве умер Саша Принципалов, с которым уже после случившейся в Осло трагедии мы в конце восьмидесятых долго и дружно работали в столице ГДР городе Берлине. Искренне жаль их обоих.

Продолжая затронутую мною тему, замечу, что, как и следовало ожидать в связи с разоблачением информатора и нашего разведчика, разразился скандал. Норвежскими властями были объявлены персонами нон грата несколько его коллег по работе, которые вынуждены были покинуть страну пребывания. Для восстановления же наших позиций в этой стране потребовались большие усилия и очень много времени.

Несколько лет спустя я побывал в служебной командировке в Норвегии и сразу же почувствовал на себе пристальное внимание местных спецслужб. За мной почти постоянно тянулся хвост наружного наблюдения, и это неудивительно: ведь я приехал туда под своей настоящей фамилией, хорошо известной американцам, которых проинформировал обо мне Трианон, а следовательно, и местным спецслужбам.

Однажды произошел курьезный случай. В свободное время, гуляя по городу, я в поисках нужной мне вещицы для автомашины спустился по лестнице в расположенный в подвале подземного гаража магазинчик при находившейся там же бензоколонке. Обнаружив, что ее в продаже нет, я быстро стал подниматься по лестнице наверх. Неожиданно дверь распахнулась, и сотрудница наружного наблюдения, которую я уже хорошо знал в лицо, буквально упала мне на грудь. Я с трудом подхватил ее и до сих пор удивляюсь, как устоял на ногах, ведь лестница была достаточно крутой. Мне захотелось язвительно сказать ей, что в цивилизованных странах не принято, чтобы женщины так активно бегали за мужчинами, но ограничился тем, что произнес: «Пардон, мадам». У нас никогда не было принято обижать или дразнить сотрудников наружного наблюдения, следивших за нами, поскольку эти люди лишь выполняли свою работу.

Они даже сопровождали меня в поезде во время моей поездки в столицу соседнего государства, и я до сих пор удивляюсь, почему ни американцы, ни их коллеги в этой стране не совершили против меня какой-либо провокации. Ведь им нетрудно было бы расправиться со мной и моим спутником в ночном экспрессе, где в соседнем вагоне ехали два сотрудника наружного наблюдения, а во всем поезде находилось лишь несколько пассажиров при единственном на весь состав проводнике.

В заключение этой главы мне хотелось бы вновь вернуться к прерванной ранее теме, касающейся министра иностранных дел СССР А. А. Громыко. Должен сказать, что чем больше узнавал я об этом человеке, тем меньше он нравился мне. Характеризуя его, достаточно упомянуть хотя бы дело его выдвиженца Шевченко, являвшегося заместителем Представителя СССР в Организации Объединенных Наций в ранге Чрезвычайного и Полномочного Посла. Громыко всецело доверял ему, и тот входил в состав его ближайшего окружения. Дружили и их жены. В кругу своих наиболее близких друзей, высказывавших опасения, как бы не повредили ему похождения с женщинами и постоянные пьянки, он говаривал, что, пока жив Андрей Андреевич, этого можно не опасаться!

И все, возможно, и в самом деле было бы хорошо, если бы в один прекрасный день, во время турне по Флориде, Шевченко не завербовала давно следившая за ним американская разведка, которая подставила ему до этого своего агента-женщину.

В отношении Шевченко Управление внешней контрразведки Первого главного управления давно уже имело подозрения, с которыми резидент КГБ неоднократно делился со своим руководством в неофициальных, разумеется, секретных письмах. Поскольку улики были лишь косвенными, назревало решение предпринять все возможное с тем, чтобы отозвать его в Москву и здесь силами Второго главка организовать его тщательное изучение. Но этому намерению не суждено было осуществиться. Один из друзей Шевченко, занимавший в МИД должность начальника отдела, случайно увидел на столе курировавшего его заместителя министра иностранных дел телеграмму КГБ, из которой он заключил, что к Шевченко проявляется повышенный интерес. Сразу после этого, находясь в служебной командировке в США, он рассказал о телеграмме Шевченко. Тот сообщил о ней американцам, которые, имея горький опыт с Трианоном, решили, что будет лучше, если он немедленно исчезнет, а затем попросит в США политического убежища. Так и случилось.

Верховным судом СССР на закрытом заседании было рассмотрено дело по обвинению Шевченко в измене Родине, и в процессе судебного разбирательства, в ходе которого допрашивался в качестве свидетеля и упомянутый выше начальник отдела, Шевченко был заочно вынесен смертный приговор.

Выступавший на процессе прокурор признался мне по окончании процесса, что «был бы весьма удивлен, если бы узнал, что начальник отдела МИД (имелся в виду пресловутый С. — И. П.), допрашивавшийся на судебном заседании, остался на работе в системе Министерства иностранных дел». Вопреки мнению прокурора, его не стали трогать.

Дополню сказанное выше еще одним штрихом. Как поведал мне не без юмора оперативный работник, осуществлявший контроль за входом в зал, когда секретарь судебного заседания, согласно предписанию уголовно-процессуального кодекса, объявляла: «Прошу встать! Суд идет», он вставал, но чувствовал себя несколько неловко, так как в зале находился в единственном числе, не считая прокурора и адвоката, причем самого подсудимого не было там!

Вернемся, однако, к тому, как многие из нас, добросовестно заблуждаясь, ошибочно истолковывали истинный характер взаимоотношений между Ю. В. Андроповым и А. А. Громыко. Как в действительности обстояло дело, мы узнаем лишь много позже из уже упомянутой книги В. Е. Кеворкова «Тайный канал». В ней среди прочих вещей повествуется и о роли Председателя КГБ Ю. В. Андропова в негласном переговорном процессе между руководителями СССР и ФРГ. Хорошо зная Ю. В. Андропова по многолетней совместной работе на канале связи, отдавая должное его дальновидности и мудрости как набирающего силы государственного деятеля и будучи знакомым и со стилем его работы, и с присущими ему недостатками, автор подчеркивает его стремление по возможности не обострять отношений с членами Политбюро ЦК КПСС, в число которых входил и А. А. Громыко. Учитывая приверженность министра иностранных дел к незыблемым постулатам марксизма-ленинизма, его непримиримость в классовой борьбе не только внутри страны, но и на международной арене и его неодобрительное отношение к существованию тайного канала, принижавшего, по его мнению, значение и возможности возглавляемого им дипломатического ведомства, Ю. В. Андропов предпочитал не портить своих взаимоотношений с А. А. Громыко. В особых случаях, когда в том возникала острая необходимость, он действовал через Л. И. Брежнева, который для последнего всегда оставался непререкаемым авторитетом. Вопрос же о создании специальной комиссии для выяснения вопроса о том, что именно из наших секретов ушло к американцам через Трианона, был явно мелковат для того, чтобы по этому поводу обращаться к Генеральному секретарю, да и Громыко сразу бы понял, от кого исходит инициатива. Вот так-то и было все.