В соответствии с планом захвата американского разведчика, работавшего с Трианоном, из числа работников Седьмого управления был подобран для использования в качестве двойника при визуальных контактах с сотрудниками ЦРУ США разведчик, который по внешним данным имел некоторое сходство с Огородником (к сожалению, только в статике, а не в динамике). Он был одет в его костюм и носил его темные очки. Роль Ольги Фоминой выполняла сотрудница наружного наблюдения. Она тоже была соответствующим образом одета — в вещи, принадлежавшие Ольге Фоминой.

Для постановки автомашины Трианона в условленных местах был подготовлен ее дубликат с аналогичными номерными знаками, дефектами корпуса и безделушками у заднего стекла.

Все развивалось по плану, как вдруг в отделе раздался телефонный звонок. Звонил муж сестры Огородника, который обрушил на дежурного гневные слова о том, что КГБ всех жестоко обманул: он только что видел на Кутузовском проспекте проезжавшую мимо машину Огородника, который был за рулем, а рядом с ним сидела его невеста Ольга Фомина!

Пришлось с ним немедленно встретиться и разъяснить существо дела. Однако было заметно, что он остался при своих убеждениях о коварстве чекистов нашего времени, и в одном из телефонных разговоров с Володей Гречаевым, состоявшемся несколько позже, даже пригрозил ему расправой.

Между тем наш двойник вместо того, чтобы набирать вес и становиться более похожим на Огородника, худел по независящим от него обстоятельствам: тяжело болел, а затем и умер его отец. Он очень переживал по этому поводу, и его можно было понять. Помочь же ему при всем желании мы ничем уже не могли.

Изучение ряда расшифрованных телеграмм для Трианона позволило сопоставить наши действия с реакцией на них американской стороны.

Так, в конце 1975 года с ним была восстановлена связь как с агентом, а затем сказано, что «КГБ к вам претензий не имеет».

Американцы по этому поводу сообщили ему следующее:

«Мы очень рады, увидев ваш сигнал для „Сетунь“, это тоже принесло облегчение, — рады тому, что мы теперь можем возобновить регулярную связь, и спокойны потому, что ваш сигнал означает, что у вас все в порядке и что проверка в вашей конторе закончилась. Как мы вам много раз говорили, мы считаем, что ваша личная безопасность и благосостояние — для нас самое важное».

В апреле 1977 года, о чем уже говорилось, было проведено легендированное мероприятие «Сауна» с мнимой группой и «объектом нашего интереса».

В ответ на информацию Трианона американцы сообщили:

«Дорогой С.! Мы с интересом читали ваши замечания о том, что КГБ недавно установил контакт с вами. Мы не уверены, как к этому правильно отнестись. С одной стороны, это указывает, что КГБ уверен в том, что на вас можно положиться и вам можно доверять. С другой стороны, это требует осторожности от вас. Просим вас сообщить нам как можно больше о планах КГБ использовать вас, чтобы раскрыть ту группу, которую вы упомянули. Кого подозревают членами группы? Как КГБ собирается „выставить“ их? Можете ли дать нам дополнительные сведения о том человеке, которому вы дали свой телефонный номер?»

Из этих сообщений вытекало, что наши действия точно попадали в цель. А их тщательная подготовка исключала возможность каких-либо просчетов с нашей стороны.

Помещение резидентуры ЦРУ в американском посольстве в Москве. Разговор двух сотрудников.

— Марта уже доложила резиденту о своей готовности к проведению операции. По указанию Центра в контейнер заложен еще один спецрезервуар с соответствующей памяткой.

— А как быть с предназначенными для него лекарствами и рекомендациями врача по их применению? У меня скопился целый ворох упаковок.

— Передадим в следующий раз, когда контейнер будет больших размеров.

Итак, основной целью наших дальнейших мероприятий был захват американского разведчика на канале связи с агентом Трианоном.

Для достижения этой цели и координации усилий многих подразделений Комитета госбезопасности был создан оперативный штаб во главе с заместителем начальника главка генерал-майором В. К. Бояровым. Общее руководство операцией осуществлял начальник Главного управления генерал-лейтенант Г.Ф. Григоренко, который постоянно информировал Председателя КГБ СССР Ю. В. Андропова о развитии событий. С этого момента в мероприятия по этому делу более активно вступил мозговой центр главка, и начался поединок между КГБ СССР и ЦРУ США.

Согласно имевшимся в распоряжении Второго главного управления сведениям, полученным в результате обыска у Трианона, было известно, что очередная тайниковая операция намечена на 28 июня 1977 года в 23:00 в парке Победы на Поклонной горе. Было известно также и то, что 26 июня на Ленинских горах с 18:00 до 19:00 должен был быть выставлен сигнал под условным названием «Прогулка» — автомашина (в данном случае с двойником) Трианона. Отсутствовал только один из компонентов— точное место встречи в парке.

Согласно плану операции «Лес» ЦРУ США, в 23:00 Трианон должен был прибыть в парк, подобрать в условленном месте обломанную ветку и в 23:15 положить в другом известном ему месте смятую жестяную банку с вложенной в нее информацией, а разведчик, в свою очередь, — оставить еще в одном месте смятый пакет из-под молока как сигнал о том, что информация получена.

В этот район заблаговременно были стянуты значительные силы из числа оперсостава и сотрудников наружного наблюдения. Ожидалось— и на то были основания, — что американский разведчик приедет на машине по основной дороге — Староможайскому шоссе. Так как точное место встречи неизвестно, было решено на дистанции в 1,2 километра замаскировать сто двадцать сотрудников наружного наблюдения. Использование радиосвязи категорически запрещалось.

На тот случай, если бы разведчик, приехав в парк, успел заблокировать двери машины и отказался выйти из нее, в одном из вариантов плана предусматривалась его доставка в ближайшее отделение милиции при помощи трейлера с тягачом и подъемного крана. Предполагалось также пригласить туда иностранных корреспондентов. По указанию руководства главка я побывал в этом отделении и осуществил соответствующую договоренность с его начальником, предварительно осмотрев помещения, которые могли быть использованы в случае необходимости. Все они были в приличном состоянии, так как совсем недавно в отделении был проведен основательный ремонт, о чем и было доложено руководству для принятия окончательного решения.

Итак, кульминационный момент приближался. Долгота дня 28 июня была около 17:30, солнце должно было зайти в 22:15, то есть менее чем за час до планировавшегося прибытия туда Трианона. Постепенно, с приближением сумерек, территорию парка покинули его последние посетители, и их место стали заполнять участники оперативного мероприятия. Несмотря на то что в парке в тот вечер находилось около 200 человек, он выглядел безлюдным.

Наступило томительное ожидание, прерываемое иногда отдаленным шумом проезжавших по Кутузовскому проспекту автотранспортных средств (двадцать лет тому назад машин было значительно меньше, чем сейчас).

Вначале была ясная и теплая погода, но около 23:00 над парком стали сгущаться тучи, с северо-запада надвигалась гроза, подул сильный ветер, и начался слабый дождь, перешедший затем в ливень. Несмотря на это, все оставались на своих местах до сигнала отбоя. В кромешной тьме были задержаны двое неизвестных, которых тщательно обыскали и после проверки отпустили за отсутствием каких-либо улик. Они оказались жителями близлежащих домов по Кутузовскому проспекту.

Уже около 24:00 из штаба, находившегося в специальном вагончике на опушке лесопарковой зоны, был передан сигнал отбоя. В разные стороны из парка стали выходить поодиночке и небольшими группами промокшие, однако оживленно переговаривающиеся между собой участники несостоявшейся операции. Все понимали: что-то не сработало в этом тонком деле, но дух оптимизма от этого не пострадал.

Через пару дней была перехвачена шифрованная радиограмма Трианону следующего содержания:

«У „Лес“ 28 июня были зрители. Ясно, почему вы не подобрали. Мы подобрали наш пакет в 23:40. Используем „Сетунь“ в то же время 1, 7 или 9 июля. Пакетом будет кусок бетона с желтой чертой на стороне, которая открывается. Подтвердить готовность для „Сетунь“ — поставьте машину у „Паркплац“ 18:30–19:00 1, 5 или 7 июля».

Что помешало успеху проведения нашего мероприятия в парке Победы, стало ясно из письма Трианону резидентуры ЦРУ, обнаруженного при задержании американской разведчицы Марты Петерсон 15 июля 1977 года. Вот текст этого письма:

«Дорогой С.! Мы положили наш пакет для вас у „Лес“ 22:50 28 июня без затруднений, когда никого не было. Однако, возвращаясь к „Лес“ в 23:30, наш офицер увидел автомобиль около „Лес“, а также человека, проходящего через лес. Наш офицер подождал, пока автомобиль уехал, а потом подобрал наш пакет. Мы не увидели вашу банку у „Лес“ и предположили, что из-за этих зрителей вы не могли подойти к „Лес“, чтобы подобрать наш пакет и оставить ваш пакет. Увидев ваш сигнал „Колоннада“ (а не „Прогулка“), мы предположили, что вы не хотели возвращаться в „Лес“ и что вы ждали дальнейшей инструкции от нас по радио. Хотя мы уверены, что „Лес“ еще безопасное место, мы решили, что будет лучше, если наш двусторонний контакт произойдет у „Сетунь“ во избежание таких проблем, как у „Лес“».

В действительности оказалось, что американский разведчик вопреки нашим предположениям вовсе не использовал машины, а подошел пешком к южной окраине парка со стороны железнодорожной станции Москва-Сортировочная, где, по всей видимости, и увидел человека и злополучную машину, которая не имела к нам никакого отношения.

Из содержания перехваченной шифровки было ясно, что американцы предпочли осуществить передачу материалов по плану «Сетунь», в связи с чем и сообщили необходимые параметры: число, время и подтверждение готовности — постановку машины у «Паркплац». Нам же было известно все, кроме последнего. Дело в том, что они всегда очень подробно расписывали все необходимое для проведения бесконтактных встреч, как правило, снабжая инструкции соответствующими чертежами.

В качестве примера можно привести полученные нами уже после ареста Огородника составленные американцами описания мест постановки сигналов «Театр» и «Девушка»:

«„Театр“:

Оставить машину с южной стороны Кутузовского проспекта между улицей Дунаевского и Дорогомиловской, и восточнее проезда, идущего от Кутузовского к воротам театра „Призыв“ (Кутузовский, 25). Нельзя путать театр „Призыв“ с театром „Пионер“, который находится на Кутузовском, с той же стороны улицы, но на 100 метров к востоку от театра „Призыв“.

„Девушка“:

От метро „Спортивная“ идти по Фрунзенскому валу мимо Новодевичьего монастыря, пока Фрунзенский вал не упрется в Новодевичью набережную. В этом месте у вас автозаправочная станция справа, а река Москва перед вами. Пересеките Новодевичью набережную. Вдоль забора и слегка направо (по направлению к зданию СЭВ) столб забора, на котором написано большими красными цифрами П 3/8122. Красной губной помадой начертите жирную черту длиной 15 см под этими цифрами».

В данном случае не требовалось составлять какие-либо чертежи, так как было достаточно одного описания.

Но «Паркплац» ранее настолько активно использовался, что не было необходимости каждый раз повторять его описание. В это упирался весь вопрос. Задачу должен был решить оперативный штаб.

Накануне проведения очередного мероприятия у начальника главка состоялось оперативное совещание, на котором присутствовали руководители всех подразделений КГБ СССР, принимавших в нем участие. Все были в генеральском звании, и лишь представители отдела Костыря и я являлись исключением из их числа.

Г. Ф. Григоренко был опытным, волевым и знающим свое дело организатором. Многие побаивались его, так как он нетерпимо относился к некомпетентности и поверхностности в оценке тех или иных ситуаций, халтуре и очковтирательству.

Задаваемые им участникам совещания вопросы носили четкий и целеустремленный характер. Мне было несколько жаль тех уважаемых начальников, которые не смогли дать таких же таких ответов на поставленные им вопросы. Вопросов же было немало. А все ли учтено в подготовке к захвату американского разведчика? А какие меры предусмотрены на случай возникновения непредвиденных обстоятельств? А что произойдет, если?.. Каковы ваши действия? Должны быть предусмотрены все возможные ситуации, которые могут так или иначе осложнить проведение мероприятия. А именно…

Утешало одно: претензий к отделу у Григория Федоровича не было, а на вопросы, заданные Костыре и мне, мы дали вполне обстоятельные ответы.

1 июля в предполагаемых местах постановки сигнала «Паркплац» были припаркованы две черные «Волги» с соответствующими номерными знаками.

В этот день установленный американский разведчик Артур совершил поездку на автомашине по городу и на улице Плющиха, на небольшом пустыре около трансформаторной будки, остановил ее, открыл капот и долго копался в моторе. Все это продолжалось с 18:30 до 19:00. Затем он выехал по направлению к центру города.

Я по указанию руководства выезжал на это место, но ничего подозрительного там не обнаружил. Поведение Артура было непонятным, хотя можно было предположить, что это каким-то образом связано с акцией, намечаемой, скорее всего, на 7 июля. Надо было рисковать.

В район Краснолужского моста были стянуты значительные силы сотрудников с целью обеспечения возможной операции по захвату американского разведчика.

Томительно тянулось время, и вдруг около 23:00 на мост, обычно пустующий в это время, по пешеходной дорожке хлынула масса людей. Оказывается, в Лужниках закончилось представление знаменитого американского балета на льду «Холидей он айс».

Разрозненные группы довольно шумно шли через мост почти до 24 часов. Полагая, что это могло послужить срыву операции со стороны американцев, был дан сигнал отбоя.

Однако главной причиной нашей неудачи было, по всей видимости, то, что не удалось определить место постановки сигнала «Паркплац».

Но тут неожиданно помогли сами американцы. В своей радиограмме Трианону они подсказали то, что нам и было нужно:

«Мы подобрали наш пакет у „Лес“ без затруднений 28 июня. Даем вам выбор обменяться у „Сетунь“ в то же время 15, 19 или 21 июля. Пакетом будет кусок бетона с желтой чертой на стороне, которая открывается. Наш сигнал подбора — молочная картонка у автобусной остановки на набережной, как раньше. Готовность для „Сетунь“ — ваша машина у „Паркплац“ 18:30–19:00 13, 17 или 19 июля или пометьте „Дети“ 14, 18, или 20 июля. Или же будем ожидать вашу доставку нам у „Кольцо“, как назначено».

В самый разгар работы по подготовке нового мероприятия вдруг выяснилось, что срок возможного пребывания тела Огородника в морге военного госпиталя истек, труп должен быть немедленно предан земле. К тому же, как нас предупреждали ранее, холодильная камера находилась в неисправности и не могла длительное время поддерживать необходимую температуру. О каких-либо переговорах с администрацией госпиталя не могло быть и речи.

По указанию руководства пришлось срочно оставить все дела и заняться подготовкой к похоронам. А для этого требовалось немало времени.

Когда вся подготовительная работа была закончена, в ритуальный зал военного госпиталя имени Н. Н. Бурденко были приглашены близкие родственники А. Огородника: мать, отец, брат, сестра с мужем, а также Ольга Фомина. Бывшую жену Александру Арутинян было решено по этому поводу не информировать, так как она, нарушив данное нам слово не разглашать факта смерти ее бывшего мужа, почти сразу же рассказала об этом одному из своих близких знакомых. К счастью, каких-либо вредных последствий это не возымело. Но на похороны мы ее не пригласили.

Раннее утро 12 июля 1977 года. Ритуальный зал военного госпиталя имени Н. Н. Бурденко. Здесь уже собрались родственники Огородника. Через несколько минут туда доставляют из морга гроб с телом покойного, и родственники подходят к нему для прощания. Мать первая внимательно осматривает со всех сторон голову сына и убеждается в отсутствии на ней каких бы то ни было явных признаков насилия. Еще раньше она высказывала предположение, что это мы убили его при задержании, возможно, даже и не желая этого. Теперь этот вопрос, видимо, отпал. Внимательно смотрел на голову сына и отец, подошедший к гробу после матери. Прощались молча.

Гроб с телом погрузили в ритуальный автобус. Туда же сели и родственники, кроме матери и сестры, которые на кладбище не поехали.

На подмосковном Хованском кладбище стелилась низкая серая облачность и почти непрерывно моросил мелкий, похожий на осенний, дождь, что еще больше подчеркивало и без того унылую кладбищенскую обстановку.

В последний путь Огородника проводили отец, брат, муж сестры подполковник Соколов, Ольга Фомина, а также, по долгу службы, мы с Володей Гречаевым и Юрой Шитиковым. В то время эта часть большого загородного кладбища только осваивалась, была лишена какой-либо растительности и, сплошь покрытая мокрой глиной, производила удручающее впечатление. Исключение составляла разве что асфальтированная дорожка для проезда катафалков.

По-человечески нам было всех жаль, и особенно одетую во все черное Ольгу, чье горе можно было понять: она не только потеряла любимого человека, но и лишилась всяких надежд, рухнувших в одночасье. Могильщики, по обыкновению при такой погоде, были уже слегка навеселе и категорически возражали против того, что процесс похорон фотографируется. Среди них, между прочим, находился один из бывших работников Московского уголовного розыска, по каким-то неизвестным нам причинам сменивший профессию. Он-то по этому поводу и беспокоился больше всех.

Хотя дождь постепенно перестал, небо по-прежнему оставалось неприветливо хмурым.

Когда погребение было закончено, провожавших родственников отправили в город на служебном автобусе, а мы на отдельной машине возвратились на работу, чтобы доложить руководству о завершении земного пути Огородника и вновь включиться в подготовку очередного оперативного мероприятия. Все расходы, связанные с похоронами, были произведены за счет Комитета государственной безопасности.

Сейчас, по прошествии многих и многих лет, на территории Хованского кладбища в летнюю пору шумят листвой большие деревья, а по весне поют обитающие в этом тихом месте лесные птицы. Ежегодно посещая своего боевого командира военных лет капитана 2-го ранга Виктора Ивановича Шленского, волею судеб покоящегося на том же участке кладбища, что и Огородник, но несколько поодаль от него, я заглядываю и на могилу Трианона. С некоторых пор рядом с ним лежит и его мать, для которой он так и остался сыном вне зависимости от того, как сложилась его судьба, и обвинять ее не в чем.

А ведь все могло бы быть у Огородника иначе: были бы и радость жизни, интересная работа и многое, многое другое. Но он все решил по-иному, и в результате жизнь его завершилась трагедией. Оказавшись в стане неприятеля, он сознательно нанес нашей стране ощутимый ущерб. И хотя ему удалось избежать и суда, и заслуженного приговора, он по-прежнему остается предателем, которому нет и не может быть прощения. И если бы знали об этом все, кто покоится рядом, они отодвинулись бы от него подальше. Ведь предатели, в какой бы стране они ни находились, никогда не были в почете.

На совещании у Григоренко, на котором присутствовали Бояров, Кеворков, Курышев и Костыря, было решено принять адресованное Огороднику предложение американцев для проведения мероприятия «Сетунь» 15 июля с использованием запасного знака «Дети», вычисленного нами еще раньше.

В ночь с 14-го на 15 июля на улице Крупской на фонарном столбе под знаком «Дети», указывавшим на то, что по соседству находится средняя школа, была поставлена видная издалека метка. В инструкции американской разведки своему агенту было сказано:

«…„Дети“. От Октябрьской площади сядьте на троллейбус номер 33, который идет по Ленинскому проспекту по направлению из города. Сойдите на остановке „ул. Крупской“, которая перед магазином „Власта“ на Ленинском проспекте, 82. Идите по правой стороне ул. Крупской. Как только вы пройдете вторую автобусную остановку и перед тем как вы дойдете до дома номер 8, вы увидите фонарный столб слева от вас рядом с улицей. На нем треугольный дорожный знак предостережения, указывая „Дети играют“. Там же на столбе красными буквами на уровне глаз написано „ГК“. Сделайте жирную горизонтальную 10-сантиметровую красную черту на уровне пояса, так чтобы она была нам ясно видна из машины, когда мы будем ехать по ул. Крупской, от Ленинского проспекта к Вернадскому».

Отвлекаясь, скажу только, что через двадцать лет после описываемых нами событий мы вместе с редактором телевизионного консорциума «Совершенно секретно» Леной Петровой, оператором и полковником В. И. Гречаевым оказались у того самого столба на улице Крупской. Конечно, все осталось на своих местах: и школа, и столб со знаком «Внимание — дети» (а не «Дети играют», как было сказано в инструкции сотрудниками ЦРУ США). Но время не сохранило следов злополучной губной помады — сигнала, который был зафиксирован американской разведчицей…

Однако вернемся снова к тем далеким временам и к М. Петерсон.

15 июля с утра начался разъезд на автомашинах сотрудников посольства США. Это не было для нас чем-то новым. Смысл массового разъезда обычно состоял в том, чтобы «растащить» наши бригады наружного наблюдения, поскольку их количество не беспредельно, и, таким образом, дать возможность выехать на выполнение заданий сотрудникам ЦРУ. Но в данном случае они просчитались, так как наблюдение велось за всеми выезжающими. В первой половине дня вице-консул американского посольства Марта Петерсон на машине проследовала мимо сигнала на улице Крупской.

Марта появилась в посольстве сравнительно недавно. В результате ее изучения было установлено, что приехала она на рядовую должность технического сотрудника, муж-офицер погиб на войне во Вьетнаме. Она не слишком строгих правил и, очевидно, имеет пристрастие к алкоголю. Однажды ее даже видели спящей на лестничной площадке жилого сектора в пьяном виде.

Во время поездок по городу она не вызывала своим поведением каких-либо подозрений. Несколько позже была назначена на должность вице-консула, что гарантировало ей дипломатическую неприкосновенность. Было высказано предположение, что, обогрев в постели какого-то начальника, она получила возможность продвинуться по службе. Постепенно на фоне активной работы по установленным нами американским разведчикам интерес к ней с нашей стороны в значительной мере утратился.

Итак, предстояло использовать последнюю возможность захвата американского разведчика в процессе операции «Сетунь-2».

В связи со сложностью решения предстоящей задачи необходимо было создать дополнительные предпосылки, которые бы гарантировали безусловный успех операции. Дело в том, что мы располагали составленными американцами точными схемами движения разведчика у самого моста и места закладки контейнера с информацией. Это место находилось в прямоугольном проеме правой башни моста со стороны Новодевичьего монастыря. Мост был построен еще в 1912 году. Его добротные береговые сооружения выполнены из гранитных блоков, что делало практически невозможным использование нами каких-либо технических средств и приспособлений. Рядом с проемом, между башней и железнодорожными путями, в середине пешеходного прохода, находился люк с массивной железной крышкой, через который можно было попасть к ее основанию под мостом. Этим и пришлось воспользоваться. В сооруженной для этой цели беседке должны были разместиться на большой высоте два сотрудника НН, снабженные связанным с штабом телефонным аппаратом с ларингофонами. Захват разведчика должен был осуществиться по сигналу «Есть!».

Поскольку в темное время суток наблюдать за окрестностями было сложно, решили на большом высоком кране строящегося на противоположной стороне Москвы-реки здания установить танковый прибор ночного видения. Не обошлось и без курьеза. Сотрудник, который в процессе подготовки к операции должен был по лестнице подняться с прибором на кран, примерно на полпути внезапно остановился. Он не ожидал, что амплитуда качания крана будет столь значительна — около одного метра. На запросы по радио он не отвечал. Тогда последовала команда спускаться вниз, но и на нее он не реагировал. Возникла пауза. Затем «верхолаз», приспособившись к непривычному для него явлению и набравшись сил и мужества, быстро полез вверх и доложил о своих трудностях уже из кабины крана. Все присутствовавшие облегченно вздохнули.

Планировалось, что эфир, как и прежде, будет «мертвым».

Все приготовления были закончены вовремя. Опергруппу захвата вновь возглавил полковник Владимир Иванович Костыря, а силами наружного наблюдения и техническим обеспечением руководил заместитель начальника Седьмого управления генерал-майор Михаил Григорьевич Калабашкин.

Вечером того же дня, 15 июля 1977 года, внимание службы наружного наблюдения было обращено на то, что Марта Петерсон на «жигулях» с номерным знаком Д 04-589 припарковалась в одном из безлюдных переулков в непосредственной близости от кинотеатра «Россия», где в это время проходил фестиваль советских и зарубежных фильмов. Она вышла из машины и направилась в кинотеатр. На ней было легкое белое платье, волосы на голове собраны в пучок. Примерно через час она вновь показалась. Пройдя к машине, посидела там некоторое время, затем переоделась в темные брюки и такую же кофту, распустила волосы и, совершенно преобразившись, стала теперь похожа на нашу скромную соотечественницу. Выйдя из машины, пошла в сторону улицы Горького. Согласно распоряжению штаба операции, дальнейшее наблюдение за ней было прекращено.

Не велось наблюдение в вечернее время и за установленными сотрудниками ЦРУ, так как было ясно, что кто-то из них сам придет в район Краснолужского моста. Снятие наблюдения было необходимо, поскольку американцы неоднократно повторяли своему агенту:

«Мы вас уверяем, что придем к месту пакета ТОЛЬКО В ТОМ СЛУЧАЕ, ЕСЛИ ЗА НАМИ НЕТ СЛЕЖКИ».

Сгущались сумерки. Над мостом и близлежащими деревьями с криком кружились стаи ворон. Приближалось время начала операции. Неожиданно у бензозаправочной колонки напротив правой башни моста возник шум. Кто-то начал скандалить с «королевой бензоколонки». К заправке подъехала милицейская машина. Сотрудники милиции вмешались в конфликт, и шум еще более усилился. Тогда к месту свары направился находившийся поблизости М. Г. Калабашкин. Он, видимо, знал какое-то волшебное слово, так как скандал моментально прекратился, и машины быстро исчезли из виду.

Утихли и вороны. Вновь воцарилась тишина. Небо на юго-западе озаряли зарницы полыхавшей где-то там грозы, но это было так далеко, что раскатов грома не было слышно.

Около 23:30 с наблюдательного пункта, оборудованного на строительном кране, последовало сообщение по телефону, что по набережной Москвы-реки со стороны Новодевичьего монастыря медленно движется какая-то фигура в темной одежде.

На подходах к бензоколонке было уже видно, что это женщина в темных брюках и кофте. Она быстро поднялась по лестнице и прошла к башне. Почти сразу же последовал сигнал «Есть!». Буквально через две-три минуты группа захвата во главе с Костырей была на месте. Марта Петерсон — а это была именно она, — уже спустившаяся по лестнице, была схвачена сотрудниками наружного наблюдения. Она испугалась от неожиданности, но быстро взяла себя в руки, начала громко кричать, чтобы предупредить о случившемся Трианона, который должен был находиться где-то поблизости, и оказала активное сопротивление. Владея приемами каратэ, она нанесла несколько ударов ногой в пах и бедро подбежавшей для производства личного обыска Людмиле Дмитриевне Назаровой, служащей нашего ведомства. У Петерсон изъяли миниатюрный радиоприемник, настроенный на волну работы нашей службы наружного наблюдения, который использовался с применением специального наушника, обмотанную вокруг тела антенну, а также отлитые из золота массивные брелоки, изображающие страусенка, и фигу на цепочке того же металла, поскольку не исключалось, что в них могла быть спрятана ампула с быстродействующим ядом. Не обошлось и без оскорблений в адрес наших сотрудниц. Но после того как В. И. Костыря на хорошем английском языке дал ей подобающий ответ, она сникла и перестала кричать. Одновременно из ниши моста был извлечен целлофановый пакет с закамуфлированным под кусок цемента контейнером с желтой чертой на одной из сторон. Все это, несмотря на темное время суток, было зафиксировано на фотопленке. По окончании обыска Петерсон было предложено сесть в подошедший микроавтобус. Место рядом с ней заняла Л. Д. Назарова. Чувствовалось, что американка находилась в тяжелом состоянии. Видя это, Назарова предложила ей таблетку валидола, но та от нее категорически отказалась, видимо, полагая, что это может быть очередным коварным ходом советской контрразведки.

В качестве отступления нелишне отметить, что после схватки у Краснолужского моста во время задержания американки Л. Д. Назарова вынуждена была обратиться за медицинской помощью в поликлинику КГБ, где прошла необходимый курс лечения.

Через несколько минут Петерсон была доставлена в приемную КГБ СССР на Кузнецком мосту. Там ее поджидала другая опергруппа во главе с генерал-майором Евгением Михайловичем Расщеповым, опытным специалистом в своем деле, многие годы возглавлявшим работу американского отдела главка.

При выходе из машины Марта увидела группу людей и вспышки фотоаппаратов наших сотрудников. Приняв их за иностранных корреспондентов, она подняла руку вверх и громко сказала по-английски: «У меня претензий к советским властям нет!».

Из приемной тотчас же был сделан телефонный звонок в американское посольство с просьбой немедленно прибыть в приемную КГБ СССР на Кузнецкий мост их официальному представителю, в связи с задержанием гражданки США при проведении шпионской акции.

Несмотря на то что время было уже ночное, в приемную очень быстро приехал на машине консул США в Москве господин Гросс с женой. Жена осталась в автомобиле, а он, представившись, прошел в приемную. Вид у него был явно встревоженный, хотя он и пытался скрыть это. На запястьях обеих рук были видны часы. Мы с Гречаевым, входившим, как и я, в опергруппу, предположили, что в одних часах было записывающее устройство или микрофон с выходом на машину, где оставалась жена консула. Консул так и был сфотографирован с двумя часами. О том, что это сразу бросалось в глаза, он, видимо, не догадывался.

Тем временем в соседнем помещении работники оперативно-технического отдела главка с соблюдением предосторожности вскрыли контейнер и обнаружили в нем листок с текстом:

«ВНИМАНИЕ!

Товарищ! Ты случайно проник в чужую тайну, подобрав чужой пакет и вещи, которые были предназначены не для тебя. Оставь деньги и золото у себя, но не трогай других вещей в пакете, чтобы не узнал слишком много и не подверг свою жизнь и жизнь твоих близких опасности. Возьми вещи, которые представляют для тебя ценность, а остальное содержимое и пакет выброси в реку, в любое глубокое место, и забудь обо всем. Никому не говори о твоей находке, иначе ты только подвергнешь себя и твоих близких неприятностям.

Ты предупрежден!!!»

Кроме того, там были аккуратно уложены: два миниатюрных фотоаппарата с кассетами; яд с инструкцией по его хранению и применению:

«…Мы очень неохотно даем вам еще один спецрезервуар для вашей авторучки. Знаем, что вы будете с ним обращаться бережно и не используете опрометчиво… и всегда помните точно, куда их положили…»;

— золотые вещи: кольца, кулоны, браслеты; контактные линзы для глаз и лекарства, анамнез;

— две тысячи рублей (за июнь и июль месяцы).

В прилагавшейся к содержимому контейнера инструкции было сказано:

«…В этом пакете также находятся зеленого оттенка контактные линзы „Weiting Solution“, купленные на юге, два фотоаппарата с соответствующими кассетами (полное объяснение следует ниже), 2000 рублей за июнь и июль, если хватит места, еще драгоценности для вашего „представительского фонда“. По вашей просьбе мы также купили маленький, но хороший бинокль, но он не помещается в этот пакет, т. ч. мы передадим его вам в сентябре у „Сетунь“…»

Фотоаппараты, которыми снабжали сотрудники ЦРУ США своего агента Трианона, были закамуфлированы под зажигалки или фломастеры (и те и другие функционировали в соответствии со своим предназначением). Практически непосредственно в камуфляже находились только линзы. Все остальное было вмонтировано в кассеты, которые в зависимости от камуфляжа были величиной немногим более половины пальчиковой батарейки.

Первоначально Трианон пользовался фотоаппаратом в виде зажигалки, но затем, поскольку он лишь изредка позволял себе в компании выкурить одну-две сигареты, «зажигалка» была заменена «фломастером».

Фотографирование не представляло большой сложности и не требовало дополнительного освещения, так как пленка была высокочувствительной. Необходимо было только держать фотоаппарат на высоте 28–30 сантиметров над документом и нажимать указательным пальцем правой руки небольшой, толщиной с булавку, стержень. При помощи одной кассеты можно было сделать 60–80 снимков. Кассеты переправлялись Трианону, как правило, в упаковке обычных батареек «3336 Л» для плоского карманного фонарика. В ней помещалось восемь кассет.

Во время работы в ознакомительной комнате Трианон практически имел возможность фотографировать все секретные документы, адресованные сотрудникам Управления по планированию внешнеполитических мероприятий МИД СССР, для чего он и имел обыкновение закрывать изнутри комнату, а вовсе не для того, чтобы, как полагал Щукин, читать в служебное время художественную литературу или спать: у него были дела поважнее.

После того как женщин, находившихся в близких отношениях с Трианоном, допросили, стало известно, что он имел по крайней мере одну встречу в Москве с неизвестным иностранцем. По их показаниям, он начал как-то усиленно заниматься английским языком, говоря им, что волнуется, так как в ближайшее время у него «по служебной надобности» предстоит важная встреча с иностранцем. Как показала проверка, ничего подобного по линии Управления по планированию внешнеполитических мероприятий МИД ему не поручалось. И есть все основания полагать, что это была его личная встреча с сотрудником резидентуры ЦРУ США в Москве. По всей видимости, американцы хотели воочию убедиться, что ничего не изменилось и они имеют дело именно с Трианоном, а не с подставой КГБ. Чем-либо другим объяснить такую рискованную встречу с ценным агентом в условиях города весьма затруднительно.

Текст инструкции, обнаруженной в контейнере, вносил некоторую ясность в версию об отравлении Ольги Серовой. Из протоколов последующих допросов знакомых Трианона стало также известно, что в присутствии некоторых из них он иногда с помощью радиоприемника принимал какие-то передачи и записывал группы цифр по пять знаков.

Он объяснял это тем, что является советским разведчиком и в порядке подготовки к очередной командировке за границу сотрудники КГБ тренируют его на канале радиосвязи, к которому он должен будет прибегнуть в экстренном случае.

Каких-либо сомнений это, как правило, не вызывало. Но совсем по-другому обстояло дело с Ольгой Серовой. Будучи женщиной умной, с широким кругозором, она, по всей вероятности, усомнилась в такого рода объяснении и заподозрила неладное. Почувствовав это, Трианон испугался, что Ольга может поделиться своими сомнениями с другими, в частности, с кем-то из уже возвратившихся в Москву бывших сотрудников резидентуры КГБ в Боготе, которых она хорошо знала. И он начал искать выход из создавшегося положения. Всю жизнь Трианон любил только себя. Поэтому его решение было однозначным: все, что мешало, должно быть устранено! Способ действий был ему подсказан американцами, которые снабдили его «спецрезервуарами» с сильнодействующим ядом. Один из них был вмонтирован в авторучку, а другой хранился в тайнике, возможно, для кого-то из тех, кто поддерживал с ним легендированные агентурные отношения и мог одним из первых что-то заподозрить. Для реализации замысла, чтобы исключить возможность подозрения, был приобретен учебник по судебной медицине для юридических вузов, по которому Трианон изучил интересующие его разделы, о чем свидетельствуют сделанные там закладки. Вскоре подвернулся и удобный случай. Заразившись от него гриппом легочной формы, свирепствовавшим тогда в Москве, заболела Ольга, проживавшая вместе с Огородником в квартире на Краснопресненской набережной и ухаживавшая за ним. По рекомендации Трианона она стала принимать те же антибиотики, которые были выписаны ему врачом, что, естественно, не могло вызвать каких-либо сомнений. Можно с большой вероятностью предположить, что он с помощью безопасной бритвы делал соскобы с ядовитой капсулы и в небольших количествах добавлял их в воду, которой Ольга запивала таблетки. Для создания алиби он фиксировал в своем дневнике количество принимаемых таблеток: «…Ольга — 3, я — 3… Ольга — 6, я — 6… Ольга — пачка, я — пачка…» Какие могут быть подозрения — все поровну!

Под медленным из-за мизерных доз воздействием яда Ольга чувствовала себя все хуже и хуже. Наступало критическое состояние. Почувствовав это, она попросила Трианона срочно позвонить отцу в больницу и сообщить ему о болезни. Вскоре приехала «скорая помощь» и увезла ее туда, откуда она уже не возвратилась. Опасность разоблачения была устранена, но Трианону надо было еще более подкрепить свою непричастность к смерти Ольги. Этим объясняются и его крокодиловы слезы на кладбище, и другие уловки, которые должны были еще более усилить его алиби.

Трианон был настолько уверен в себе, что даже не счел необходимым уничтожить учебник с сохранившимися там закладками.

Вероятнее всего, он не успел согласовать свои действия с сотрудниками ЦРУ США в Москве, так как его подгонял страх за свою жизнь, и сообщил им об отравлении Ольги Серовой позже. Косвенно об этом свидетельствует фраза в адресованном ему письме: «Мы очень неохотно даем вам еще один спецрезервуар» — и упоминание о «недопустимости опрометчивого его использования».

Они совершенно справедливо опасались, что любое неосторожное применение яда может привести к тому, что его заподозрят в убийстве, и, соответственно, правоохранительными органами будут проведены оперативно-следственные мероприятия с использованием технических средств, что уже грозит разоблачением его как агента иностранных спецслужб. И в этом они были правы.

Что касается упомянутого в инструкции бинокля, то, по всей видимости, именно его и не хватало Трианону во время прогулки на катере по акватории залива в городе Находка, где дислоцировались корабли нашего Тихоокеанского флота.

В 23:25 содержимое контейнера было разложено на большом столе в приемной КГБ, за которым уже сидели Марта Петерсон и американский консул господин Гросс. Оба имели понурый вид, так как совершенно справедливо полагали, что предстоящей разговор будет не из приятных. Небольшой зал был ярко освещен для производства необходимых в таких случаях съемок.

Генерал-майор Евгений Михайлович Расщепов изложил консулу обстоятельства, при которых на Краснолужском мосту была задержана сотрудница американского посольства Марта Петерсон, и предложил ознакомиться с содержимым изъятого у нее контейнера со шпионскими атрибутами.

По просьбе Расщепова консул несколько раз обращался к Петерсон с вопросами по поводу предназначения тех или иных предметов, обнаруженных в контейнере, но она всякий раз односложно отвечала по-английски: «Заткнись!». И только после того, как ей по указанию Председателя КГБ СССР Ю. В. Андропова, находившегося в то время на лечении в Кисловодском санатории «Красные камни», были возвращены принадлежавшие ей лично и изъятые при задержании золотые брелоки с цепочкой, она сказала по-русски: «Спасибо!».

В связи с тем, что Марта Петерсон, как вице-консул, пользовалась дипломатической неприкосновенностью, после указанной выше процедуры и ее протоколирования, в три часа ночи, она была освобождена и вместе с консулом на его автомобиле уехала в американское посольство.

Надо полагать, что в ту же ночь она подробно информировала о провале операции по связи с Трианоном известного нам резидента ЦРУ США в Москве.

Трудно со всей очевидностью ответить на вопрос, о чем же говорили в ту ночь в резидентуре ЦРУ на седьмом этаже американского посольства на улице Чайковского.

Может быть, даже и о том, что Марта Петерсон в процессе проведения тайниковой операции с Трианоном допустила серьезную ошибку оперативного характера. Вместо того чтобы, заложив контейнер в обусловленное место, пройти дальше через мост на противоположную сторону Москвы-реки, она сразу же возвратилась назад и тем самым обозначила конечный пункт своего движения. И если бы мы не знали, к какому именно месту она идет, и осуществляли за ней наружное наблюдение, то в данной ситуации, когда действовать надо было с особой в таких случаях осторожностью, наши разведчики— не побоюсь сказать об этом при всем к ним уважении — могли бы и не заметить закладку контейнера, которая продолжалась всего две-три секунды, и к тому же в условиях ограниченной видимости. Тщательно обследовав конечный пункт движения Марты Петерсон, можно было без труда обнаружить заложенный в тайник контейнер.

Нелишним будет упомянуть в данном контексте, что нашим руководством было предусмотрено именно два вышеуказанных варианта поведения американского разведчика. Хотя основная часть группы захвата, повинуясь логике оперативного мышления, находилась у противоположной стороны моста, это никак не отразилось на результате проведенной операции.

Затруднительно сказать, что именно заставило Марту Петерсон поступить таким образом. Может быть, это был страх? Очутиться вдруг в чужом городе в ночное время на безлюдном железнодорожном мосту, да еще с такой психологической нагрузкой! Хотя в трусости, откровенно говоря, Марту Петерсон заподозрить трудно. Или, возможно, это была ошибка оперативного характера, допущенная сотрудниками резидентуры ЦРУ США?

Вероятнее всего, мы так и не узнаем, каким образом все это объяснил в своей шифрованной телеграмме на имя руководства ЦРУ резидент американской разведки Роберт Фултон или уже сменивший его в том году Гарднер Хаттавэй. Со всей определенностью можно сказать только одно: ее составление было совсем не простым делом!

В тот же день, не теряя времени, американцы обратились в Отдел США МИД СССР с настоятельной просьбой срочно принять их представителя. Эта встреча состоялась и была соответствующим образом официально оформлена:

«Запись беседы с советником посольства США в Москве Дж. Мэтлоком 16 июля 1977 года:

По согласованию с руководством отдела в 13:30 принял Дж. Мэтлока в связи с его настоятельной просьбой.

Сославшись на указание Госдепартамента срочно довести нижеследующее до руководства МИД СССР, Мэтлок сказал:

„Вам, по всей видимости, известно о задержании вечером 15 июля вице-консула посольства Марты Петерсон.

Я хочу сообщить вам, что мы намерены отозвать г-жу Петерсон в ближайшее время — скорее всего 17 июля. Мы также намерены организовать ее отъезд таким образом, чтобы не привлекать к нему внимания. Мы надеемся, что этот инцидент не получит огласки“.

Мэтлок добавил, что он делает вышеприведенное сообщение исходя из установившейся практики.

Сказал Мэтлоку, что его заявление будет незамедлительно доведено до сведения руководства.

Примечание: в 14:00 о содержании беседы с Мэтлоком было сообщено по телефону заместителю министра иностранных дел СССР тов. Корниенко Т. М.

Первый секретарь посольства США О. Крохалев».

17 июля 1977 года Марта Петерсон, объявленная персоной нон грата, самолетом из аэропорта Шереметьево-2 вылетела в Вену.

Вскоре после прибытия в США она «за проявленное мужество при исполнении служебного долга» была награждена медалью ЦРУ. Мы не знаем, была ли это медаль «За выдающуюся службу» или «За особые заслуги», но это для нас не имеет большого значения.

В тот же день посол США в Москве господин Тун был приглашен в МИД СССР, где заместителем министра иностранных дел Г. М. Корниенко ему была вручена нота протеста и предъявлены шпионские атрибуты, изъятые при задержании сотрудницы посольства Марты Петерсон и аресте советского гражданина Огородника, разоблаченного как агента ЦРУ США по кличке Трианон.

По указанию руководства мне как официальному сотруднику службы безопасности Министерства иностранных дел надлежало присутствовать при этой процедуре и давать возможные пояснения. Но крайне неотложные дела, к моему немалому огорчению, помешали этому. Поэтому туда поехал кто-то другой. Откровенно говоря, у меня не было большого желания видеть и слушать этого политикана Корниенко, который, как и его шеф, не жаловал нас своими симпатиями. Мне просто хотелось посмотреть на выражение лица посла США господина Туна, когда ему будут предъявлены изъятые у вице-консула М. Петерсон вещественные доказательства ее шпионской деятельности на территории СССР и так называемый спецрезервуар, предназначавшийся агенту ЦРУ Трианону и содержавший ампулу с быстродействующим ядом, которую он мог бы использовать в дальнейшем по своему усмотрению.

А теперь вновь возвратимся на седьмой этаж высотного здания МИД СССР на Смоленской площади.

Тун подтвердил, что Марта Петерсон уже покинула пределы СССР, принес свои извинения и выразил настоятельную просьбу не предавать случившееся широкой гласности в печати, что будет высоко оценено правительством Соединенных Штатов Америки.

Г. М. Корниенко заверил посла в том, что о его просьбе будет незамедлительно информирован министр иностранных дел А. А. Громыко.

Забегая несколько вперед, следует отметить, что в мае 1978 года в США были арестованы с использованием провокации и осуждены на пятьдесят лет тюремного заключения два наших разведчика— В. Энгер и Р. Черняев, не имевшие дипломатического иммунитета, которые позже благодаря усилиям советского правительства были возвращены в СССР. С Энгером мне довелось работать в нашем представительстве в Берлине. Наши подразделения находились на одном этаже, и поэтому мы с ним встречались по нескольку раз в день. Я иногда подшучивал над ним, спрашивая, сколько лет ему еще осталось провести в американской тюрьме. На что он не без юмора отвечал, что осталось сидеть столько-то лет и столько-то месяцев. Он, конечно, знал, за что отомстили нам американцы и что связывало нас с ним в какой-то мере в этом деле.

Но вернемся к заместителю министра. Два-три года тому назад в интервью, транслировавшемся по Центральному телевидению, он безапелляционно заявил в беседе с ведущим программы, что органы КГБ СССР, под которыми им подразумевалась Служба безопасности МИД СССР, систематически проводят массовое подслушивание телефонных разговоров сотрудников министерства, действуя, как это следует понимать, в духе тотальной слежки. Какими сведениями он при этом руководствовался, мне не известно. Но как бывший сотрудник Службы безопасности, проработавший там около четырех лет, должен заметить, что в этом заявлении нет и доли правды хотя бы даже потому, что для этого надо было бы иметь соответствующие и очень мощные технические возможности. Да, подслушивание телефонных разговоров, как и в других странах, действительно является одним из элементов оперативной деятельности, но, как принято у нас, для этого должны быть веские основания. Так, в 1975 году наше внимание привлек повышенный интерес американских дипломатов, в числе которых были установленные сотрудники спецслужб, к Отделу США МИД СССР, заведующим которым в то время был Г. М. Корниенко, и к его руководящим работникам. Тогда же стало известно, что американцы обладают некоторыми, хотя и не очень важными сведениями, которые они могли получить не иначе, как из бесед с кем-то из сотрудников данного отдела. С санкции руководства КГБ СССР мы провели комплексную проверку данного сигнала, но вскоре убедились, что оснований для серьезного беспокойства нет. Разговоры по двум телефонам мы действительно прослушивали, но это только два, а не весь МИД! Вместе с тем нелишним было бы отметить, что наша работа никак не отразилась на проверяемых ни в то время, ни в последующем, а кое-кто из них даже получил значительное повышение по службе. Наивно было бы также полагать, что мы не использовали такую техническую возможность и в изучении Трианона. Примеры тому уже приводились ранее.