17
Жёлтый мотоцикл, появившись на берегу, мгновенно спугнул Сорокина. Вячеслав тоже на всякий случай отступил за ближайший тополь, однако разглядел Бурнашова в коляске! За рулём же был небритый мужик в зелёной фуфайке, однако в милицейской фуражке и с автоматом за спиной. Они остановились возле самоходки, разом исчезли в её ржавом чреве, и было понятно, кого ищут. Колюжный тем временем зашёл с другой стороны баржи и явился неожиданно, когда приехавшие выскочили из самоходки.
— Этот, что ли? — как-то равнодушно спросил мужик. — Ну, что я говорил?
Его небритое лицо перечёркивали глубокие и характерные царапины от женских когтей.
— Наконец-то! — обрадовался Бурнашов. — Осталось Александру найти. Не видел?
— Ночью видел возле милиции. А ты под конвоем?
— Каким конвоем? Меня выпустили! Даже Галицыных. И ещё извинились... А вот тебя — не знаю. Суматоха была... Но в милиции вещи твои вернули.
И сунул в руки пакет. Вячеслав перетряс его — всё на месте, даже шнурки от кроссовок, но фотографии Евдокии не было.
Он попытался вставить хотя бы брючный ремень в джинсы, Бурнашов заторопил:
— Давай всё на ходу, некогда. Улетаем!
— Куда?
— На Гнилую Прорву! Геликоптер под парами. Только Сашеньку найдём!
— И взлёт разрешат?
— Сейчас всё разрешат!
— С чего вдруг такое счастье привалило?
— Несчастье привалило, — сник Кирилл Петрович. — Там у Рассохина ЧП. Галицын спрятал женщин из лагеря, отвёз на остров, а его затопило! Всё остальное — по дороге!
Мужик в милицейской фуражке придирчиво и сокрушённо рассматривал своё лицо в треснутое зеркальце заднего вида. Царапины источали сукровицу.
— Это кто такой? — шёпотом спросил Колюжный.
— Знакомься: Гохман, Фридрих, — Бурнашов сел в коляску. — По-нашему — Фёдор, участковый. Он Стаса знает, вместе на Карагаче были. Вечером прилетел и попал под раздачу. С нами летит.
Участковый даже не кивнул, словно и не слышал.— Распутин где? — спросил Колюжный.
— Какой... Распутин?
— Он теперь — генерал из ЦК, Григорий Ефимович.
Бурнашов посмотрел на него как-то с опаской, но ничего спрашивать больше не стал.
— Вся цэкашная братия свалила, — объяснил он сдержанно. — Сегодня утром в спешном порядке! Поэтому неизвестно, освободили тебя или нет. Спросить не у кого! Бардак!
— Не обольщайся, Кирилл Петрович: всего лишь тактический ход. Генерал вызывал на беседу? Только честно.
— Не вызывал, — осторожно признался Бурнашов. — Даже не видел такого!
— На Распутина похож! В исполнении Петренко, волосатый.
— Галицын про него что-то говорил...
— А я попал... — Участковый оторвался от зеркала, зло блеснул глазами: — И куда я с такой рожей?
— Ничего, прорвёмся. — Бурнашов встряхнулся и панибратски похлопал его по спине. — В моей практике и не такое бывало. Сейчас главное — женщин с кустов снять.
— Утопить бы их к чёртовой матери всех, — участковый стал крутить ногой педаль стартёра — мотоцикл не заводился.
— Александра решила отбить меня у ментов, — вдруг с удовольствием объяснил Кирилл Петрович. — Ворвалась в милицию — и первым Фридрих подвернулся. Мужик вообще не при делах! Он сидел, отписывался за командировку. Бумаги понёс... Тут и попал в когти. Потом жену Фёдора черти принесли... А прилетел-то от амазонок с Карагача! Амазонки — это девки с Гнилой Прорвы. В общем, и у него развод. Жена чуть только милицию не снесла.
Гохман мрачно выматерился.
— Вылазьте, господа учёные. С толкача попробуем.
Мотоцикл кое-как завели с толкача и садились уже на ходу.
— Погоди! — Колюжный завалился в коляску. — Что делать с Сорокиным? Он же здесь остаётся, в одних тапочках!
— Это ещё кто такой? — спросил Бурнашов.
— Правнук жандармского ротмистра. Он предсказал всё, что случится. На вид — юродивый, а в самом деле — ясновидящий.
— Да хрен с ним! Там женщины погибают! Спасём — будем герои! Поехали!
Участковый вырулил на единственную улицу Мотофлота и погнал мотоцикл в посёлок.
— Славка, а ты чего какой-то напряжённый? — присмотрелся к нему Кирилл Петрович. — Свобода!
— Да так, — уклонился Колюжный. — Ночь не спал...
— Сейчас развеселю. Знаешь, кто к нам летит? Не угадаешь. И я подозреваю: эта женщина косвенно причастна к нашему освобождению.
— Британская принцесса Диана?
— Нет — наша, земная женщина. Но перед ней трепещут все, даже кремлёвские генералы. И губернаторы.
— Тогда это Евдокия Сысоева.
— Говорят Евдокия — чумовая особа! — согласился Кирилл Петрович. — Спалила гостиницу! Но не угадал. На крыльях МЧС к нам летит сама Лариса Неволина! Знаешь такую актрису?
— Ещё бы, имел честь и даже отношения...
— Какие отношения? — Гохман ухо держал востро.
— Делового характера.
Тот лишь стриганул злобным взором и промолчал.
— Она тут всех построила, — охотно заговорил Бурнашов. — Женщины гибнут! Местная власть от неё будто бы и узнала, что на Гнилой Прорве творится. Жили рядом и не ведали!.. Генерал московский драпанул: испугался, что на него повесят! Кто затеял операцию?
— Он ещё вернётся, — пообещал Колюжный. — Не радуйся.
Кирилл Петрович опять глянул настороженно и скомкал рассказ:
— В общем, губернатор в панике. Лично распорядился организовать спасательную операцию и сам летит с МЧС. Неволина — это хуже ЦК, Славка! Она же феминистка, а там бабы терпят бедствие. Может, потонули уже... Представляешь, что устроит эта особа? Прогремим на весь мир! Журналистов с собой везёт! Во будет реклама экспедиции! Не опередим — и нам всем труба вместе с Рассохиным. Нас размажут тонким слоем по всем газетам и каналам.
— Что про Станислава Ивановича известно?
— Ничего! Но если такое приключилось, он где-то там. Что-то делает...
— А где Галицыны?
— Бросили прицеп с оборудованием и рванули налегке. Спонтанно! Сейчас нам до зарезу надо Сашеньку найти!
— Помирились?
— Ну вот, сейчас! Что ей в голову взбрело ментов царапать, когда нас уже освободили? Психопатка! Фёдора выручать надо. Без него нам в Гнилой никак. А у него — развод!
— Это я виноват, — признался Колюжный. — Научил...
— Царапаться научил?
— Ну да!
Участковый стал тормозить мотоцикл ногой.
— Вылазь к чёртовой матери! Чтоб духу твоего не было, учитель!
— Фридрих, прости его! — взмолился Бурнашов. — Кто бы знал, что именно ты попадёшь ей в когти? Ну, сумасшедшая баба! Мужики, не будем ссориться. Там женщин надо спасать! И самим от Неволиной спасаться. Сейчас найдём Сашеньку, привезём к твоей жене и всё уладим!
— Она была... очень взволнована, — попытался оправдаться Вячеслав. — В общем, хотела тебя выручить.
— Как это — взволнована? Может, пьяная? А ну, говори! Курила?
— Курила... И ещё налысо постриглась.
— Сорвалась, — заключил Кирилл Петрович и замолк.
Гохман попыхкал, как рассерженный медведь, скоро отошёл и вдруг заговорил мечтательно.
— Единственное утешает — Неволину увижу живьём. Я в телевизоре на неё смотрел — насмотреться не мог. До чего же хороша! Вот уж не чаял!.. И такая меня зависть разбирала! Смотрю и думаю: есть же на свете счастливые мужики, кто её каждый день живую видит, разговаривает. Может, даже руками щупает... И кто-то ведь ещё спит с ней!
— С ней никто не спит, — уверенно заявил Колюжный, — и даже не щупает.
— Откуда знаешь? — ревниво спросил участковый. — Сам пытался?
— Знаю.
— С такой женщиной — и никто?! Ерунда!..
— Думаешь, с чего она в феминистки подалась? — вдруг мрачно стал рассуждать Бурнашов. — Проблема отношений с мужчинами. Несчастная она баба, вот и бесится. Вокруг же кто вьётся? Режиссёры, актёры, прохиндеи всякие. От них и мужиком не пахнет — дезодорантами. Знаешь, какого ей надо? Вот что-то вроде тебя, чтоб в сапогах, в фуфайке, небритый и с автоматом. И в боевых шрамах. Чтоб не канючил, а сгрёб и у... Ну, в общем, самец.
— Что, в самом деле? — вдохновился тот.
— Зуб даю...
— Эх, я бы её приголубил! — проговорил Гохман и осёкся.
Он остановил мотоцикл возле своего дома и снова взглянул на Колюжного с ненавистью.
— Это надо же, второй раз возвращаюсь с Гнилой — и рожа расцарапана. И если бы только рожа — отбрехаться можно.
— А что ещё? — Сатир как-то незаметно превратился в трагика.— Вся спина изодрана!
— Это хреново.
— Повисла и драла, как тигрица, — забухтел тот. — Сквозь китель! Жена ещё не видела. Тут уж никак не оправдаешься. Спину царапают от переизбытка чувств. В порыве, так сказать, наивысшего сладострастия... Сам жене объяснял, когда экспертом работал.
— Прости меня, — покаялся Колюжный. — Хотел помочь женщине. Иначе бы твою милицию подожгла.
— Что? — подскочил Бурнашов. — Даже так? По-крупному сорвалась!
— Да лучше бы подожгла! — горевал Гохман. — Давно пора спалить. Как покажусь? Развод железный!
— Найдём Сашеньку, бабы скорей разберутся.
— Где найдёшь? Час мотаемся по посёлку!
— Ты пока спину жене не предъявляй, — посоветовал Кирилл Петрович. — После возвращения с Гнилой покажешь. Отмазка будет: женщин с деревьев снимал — поцарапали.
Участковый тяжело вздохнул.
— Сейчас переодеться бы. Как я предстану перед кинозвездой? Хотя бы рубаху сменить... Да сразу увидит!
— Дам рубаху, — пообещал Бурнашов. — У меня запасных куча. Поехали Александру искать?
— Милицейскую дашь? Форменную?
— Форменных нету...
— Тогда молчи! — Гохман спрыгнул с мотоцикла. — Сдаваться иду. Если долго не будет, выручайте. Придумайте что-нибудь: мол, срочно вызывают, губернатор летит. Только про Неволину — ни слова! Может, хоть побриться успею!
— Не брейся — вслед посоветовал Бурнашов. — Со щетиной ты брутальный самчина. Надо сохранять имидж.
— Чего?
— Ну, образ! Сейчас женщинам нравятся неопрятные, небритые.
Гохман убежал, а Колюжный на месте усидеть не мог — метался вдоль улицы.
— Да где он, мать его!
— Отношения выясняет, — отозвался Бурнашов. — Хлопотное это дело... Александра напилась? Говори честно!
— Чуть-чуть, — признался Вячеслав.
— Если подстриглась, царапаться бросилась и поджигать — не чуть-чуть...
— Ну, подстриглась она из-за репьёв.
— Не оправдывай... Удержать не мог? Впрочем, трудно удержать, если вразнос пошла.
— Бутылку отобрал.
— Ей вообще нельзя к спиртному притрагиваться. Дурная становится. Знаешь, что она вытворяла?
Однако рассказывать не стал, может, потому, что тишина в доме Гохмана действовала успокоительно, только свиньи во дворе хрюкали. И вообще, после сумасшедшей, тревожной ночи посёлок угомонился и отсыпался. Колюжный тоже слегка усмирился, по крайней мере перестал метаться.
— Сейчас историю услышал, — поделился он переполняющими чувствами, — про женщину-террористку.
— Ты про кого? — чуть оживился Бурнашов.
— Про Евдокию Сысоеву.
— Опять про Евдокию.
— Представляешь, Сорокины её дважды продавали, и она оба раза возвращалась!
— То есть как — продавали?
— Как продают пленниц, рабынь. В заложницах у них была! Ещё в Канаде!
Стрёкот геликоптера показался громким и враз испортил момент откровения.
— Это он куда? — сам себя спросил Кирилл Петрович.
Игрушечный вертолёт взмыл над Усть-Карагачом, развернулся, приподнял хвост и понёсся куда-то на восток.
— Вы с пилотом договаривались? — Колюжный таращился в небо.
— Как же! Бензовоз пригнал! Маршрут проложили, то есть курс согласовали... Где этот немец?!
Он бросился к калитке, но Гохман уже летел навстречу: с вилами, в прежней фуфайке и с автоматом — переодеться и побриться не успел.
— Куда вертолёт полетел?
— У тебя хотел спросить!
— Давай быстро на аэродром!
Мотоцикл опять завели с толкача, на ходу оседлали и выползли на центральную улицу.
— Хозяйство запущено, — посожалел участковый. — Огород пахать надо... Единственная отрада — имидж сохранил и Ларису Неволину увижу.
— Её лучше на экране смотреть, — отозвался Бурнашов. — Газу-то прибавь. Чего мы тащимся — пешком быстрее...
— Ты — человек опытный, учёный, — не унимался тот. — Скажи: можно влюбиться в женщину, которую только в телевизоре видел?
— Легко. В наш век техники — так особенно.
— Нет, я серьёзно спрашиваю! Раньше мы на танцах знакомились, в клубе... Даже на улице. Пройдёт мимо — душа так и затрепещет. Смотришь вслед, запах чуешь. А тут — стекло перед тобой и картинка...
— Любовь — давно уже штука виртуальная, — бесстрастно заключил Кирилл Петрович. — И любим мы не женщину — своё воображение, фантазию. Потому и не узнаём, когда встречаем во плоти. Увидишь эту Неволину, а она не такая — вот тебе и разочарование. Это и тебя касается, Славка.
— А правда, что ей сельские мужики нравятся? В одном сериале она врачиху играет. Будто приехала из города и влюбилась в участкового.
— Это в сериале, наивная ты душа!
— Я по глазам увидел — бабью любовь и на экране не спрячешь... Вот соблазню артистку и увезу в фатерланд!
Бурнашов только саркастически ухмыльнулся и промолчал.
Новый приятель Бурнашова, весёлый ясашный дежурный на аэродроме, таскал какие-то брезентовые мешки на бетонную площадку, опасливо поглядывая в пустое небо. Гохман подрулил к нему, но тормоза не работали — пролетел мимо.
— Угнали! — крикнул тот, отпыхиваясь. — Вашу вертушку!.. Три бабы!
— Какие бабы? — Кирилл Петрович спрыгнул на ходу с мотоцикла.
— Одна — твоя, только теперь стриженая! Вторая — сорокинская, Дуська! Которая вся в коже! Ну в общем, стерва!
— Давай всё по порядку, — велел участковый, наконец-то остановившись. — Они что — захватили вертолёт?
Дежурный подтянул неподъёмный мешок на площадку, отдышался и вытаращил узкие, вечно прищуренные глаза — они оказались большими.
— Выходит — захватили! Сначала возле меня кружились, стрекотали. Мы, ясашные, народ гостеприимный — я их чаем стал поить! Даже медовухи выставил! Ну чтоб задержать до вашего приезда. Сам просил: появится жена — задержать! Эта сорокинская — она же без мыла в задницу! Медовухи не пьёт, брезгует. Козьего молочка попросила. Третья у них больная, мол, полезно женщине. Я доить пошёл!.. Ну и подоил!.. Старый дурак, уши развесил!
Он выругался.
— Дальше что? — допрашивал Гохман.
— Приношу молока, а их нету! Карабина-то я сразу не хватился. Он за головкой кровати стоял... Пошёл смотреть, куда ушли, а вертушка уже винты раскручивает! Я к ней! Гляжу: все трое в кабине! Его стриженая баба мой карабин — в затылок пилоту! Фонарь-то стеклянный — всё видать.
— Чья баба?
— Вон его! — дежурный указал на Бурнашова. — Эта кожаная Дуська мне только ручкой эдак! А эта, третья с ними, мне палец вот так показала. Что значит? — И выставил средний палец.
— А кто третья?
— Жена одного вашего! Фамилию забыл... Ну, которого с Гнилой в наручниках привезли, вроде полковник ментовский.
— Галицына?
— Ну! Жёлтая, больная вроде. Молочка козьего просила. Говорит: жена полковника, а по разговору — только что с зоны откинулась.
— Угонять вертолёты я не учил, — упредил вопрос Колюжный. — Что делать будем?
— Ты — пахан, ты и принимай решение!
— Заявить надо! Угон воздушного судна, — предложил дежурный и воровато огляделся. — Строгие инструкции, терроризм...
— Не торопись заявлять, — остановил его Гохман. — Подумать надо...
— Что тут думать? Сейчас борт МЧС прилетит. Моё начальство прёт вместе с губернатором!
— Представляешь, что будет, если заявить ещё угон вертолёта женщинами? Когда здесь будет Неволина с журналистами?
— Да уж представляю... Выселят с аэродрома... И куда мне? Летать на парашюте умею, а на обласе плавать разучился.
— И ещё посчитай, сколько народу пострадает, — участковый стал загибать пальцы: — Жена Бурнашова — раз, Евдокия Сысоева — два, баба Галицына — три. Им всем срок корячится. А ещё пилот, хозяин вертолёта, арендатор. Ну и ты сам! За ненадлежащее хранение оружия. Если всех сажать, Усть-Карагач бы уже парился на нарах.
Дежурный скис.
— Ну и что теперь, Фёдор?
— Думай. Ты говорил: ясашные — народ самый мудрый.
— Так-то так, но от баб никак не ожидал. Наши обласка без спросу не возьмут...
Гохман стал подсказывать:
— Вертолёт частный: откуда прилетел, куда улетел — какое дело? Ты же за него не отвечаешь?
— Нет, но я видел!
— Тебе померещилось. Что ты видел в свои щёлки? Вчера, поди, не только козье молоко потреблял? Говори: с похмелья глаза вообще заплывают, ничего не заметил.
— Ага, понял...
— Нет, а что делать-то будем? — опомнился Бурнашов. — Вперёд Неволиной теперь никак не успеть. Женщин с острова не снять... Придётся к артистке на борт попроситься! Славка! Вся надежда на тебя!
— Мы с ней поссорились ещё в Москве, — хмуро признался тот. — Нахамил и деньги не перевёл на фонд...
— Ну, я-то полечу с ней в любом случае, — победно заключил участковый. — По долгу службы!
— Я тоже, — примкнул к нему Бурнашов. — У меня жена там! Надо спасать. Милицию не сожгла — привлекут за угон воздушного судна. Это аргумент. Остаёшься ты, Слав.
— У меня аргументов нет, — тоскливо отозвался тот. — И ещё не факт, что Неволина соизволит здесь приземлиться. Может, напрямую пойдёт, без посадки.
— Куда денется? — уверенно заявил дежурный и пнул мешок. — Губернатором приказано лодки подготовить к загрузке. Журналисты не только с воздуха — с воды снимать будут, как проститутки эти на деревьях висят.
— Откуда здесь жена Галицына взялась? — сам себя спросил участковый. — И за каким... на Гнилую полетела?
— Мужа искать, например, — предположил Бурнашов. — Она с него не слезет. Эту бабу знать надо. Она его живым в землю зароет. Думаешь, почему Галицын драпанул?
И осёкся, поскольку на дороге к аэродрому показался бегущий человек с портфелем.
— Ну вот, ещё и Кошкина несёт, — сразу узнал и скис Гохман. — Сейчас строить будет. Про угон молчите: это прокурорский следователь.
От одного общения с блаженным Сорокиным Колюжный словно заразился его предощущением опасности. В тот момент он себе ничего объяснить не мог, но на всякий случай ушёл в бурьян за бетонной площадкой и там сел на землю.
Кошкин прибежал на аэродром, на ходу сунул руку Гохману и сразу пристал к Кириллу Петровичу — потребовал документы.
— Да меня только из милиции выпустили! — возмутился тот. — Фёдор — свидетель! Что за произвол? Хватаете людей!
— Где твой товарищ, Колюжный?
Бурнашов хоть и глянул в сторону зарослей, но свою оплошку тут же исправил, выхватил свой паспорт у прокурорского, завертелся перед ним, отвлекая внимание.
— Откуда я знаю? Сам ищу! Его из камеры куда-то увезли!
— Что случилось? — будто между прочим поинтересовался Гохман.
Кошкин поставил портфель, расстегнул пиджак и стал охлопывать себя, нагоняя прохладу: запарился.
— Сейчас придёт борт МЧС — полетишь со мной.
— Я и без тебя полечу, — ухмыльнулся участковый. — Там же ЧП на Гнилой. Я заметил: как к нам чужие приедут, так обязательно неприятности. Без гостей и начальства живём тихо и мирно.
Многословие и тон балагура не помогли, Кошкин не поддержал.
— Спасением баб пусть занимаются спасатели! У нас с тобой другая задача. Надо задержать двух лиц и препроводить в Москву. С твоим начальником договорился. Ты Колюжного в лицо знаешь?
— Конечно не знаю!
— А Евдокию Сысоеву?
— Я-то при чём? — огрызнулся Гохман и закапризничал. — Сысоеву ты сам отлично знаешь. У меня приказ — сопроводить спасателей и губернатора, оказать правовую поддержку. Надо, так сам и задерживай... Вообще никуда не полечу! У меня отгулы, между прочим.
— Фёдор, придётся, — убавил прыти Кошкин. — Ситуация гнилая! Московские на рассвете сбежали, ОМОН слинял! А на меня задержание Сысоевой и Колюжного повесили. По линии Интерпола, между прочим. И ещё этого Сорокина! Здесь где-то ошивается... Нашли крайнего!
— А на кого ещё вешать? Ты у нас — истинный ариец. Холост, в порочащих связях не замечен... Только новый пиджачок уже в перхоти.
— Кто тебе вот рожу разукрасил? — Кошкин стал отряхивать плечи. — Придётся проверить на предмет насильственных действий в отношении слабого пола.
— С чего ты взял, что они на Гнилой? — возмущённо уклонился от ответа Гохман.
— Где ещё, если вертолёт угнали?
Участковый глянул на дежурного — тот немо таращил глаза.
— Какой ещё вертолёт? — спросил он безвинно.
— Частный, вчера ещё здесь стоял! Пилот подал сигнал: воздушное судно захвачено. Сразу ясно, кто угнал и где искать.
— А я при чём? — почему-то стал оправдываться дежурный. — Частная авиация меня не касается! Я не диспетчер — сторож и радист МЧС! К тому же ясашный. Что с меня взять?
— Колюжный угнал! — заявил Кошкин. — Вместе с этой тварью...
Ясашный весело погрозил пальцем.
— Колюжный этот вертолёт пригнал! Глупый ты человек, Кошкин...
— А говоришь: не касается! Всё ты знаешь... Сысоеву здесь видел? Или Сорокина?
— Никого не видел! — мгновенно соврал дежурный. — Я как раз козу доил, когда этот частник взлетел! Потом мабуты готовил!
— Какие мабуты?
— Вот эти! — пнул он брезентовый мешок. — Приказано две резинове лодки на борт загрузить. И два мотора. Губернатор велел. У меня своих дел тут хватает! А я буду за частниками наблюдать...
Прокурорский даже недослушал.
— У нас есть шанс, — стал он убеждать Гохмана. — Вертолёт летит снимать женщин с острова. Не должны спугнуть. Мы их возьмём, Фёдор, спасателей проинструктирую... Интерпол разыскивает: особо опасные. Беглый Сорокин бродит в тапочках — никуда не денется. А вот эта парочка!..
— Уже раз брали — и что? — огрызался тот. — Сами же и выпустили! Ты как хочешь, у меня приказ работать с МЧС, сопровождать губернатора.
— Я их выпустил, что ли?
— Не знаю, — многозначительно произнёс участковый. — Странные дела творятся. Профессор Дворецкий тоже сбежал из-под твоего носа и с твоим ружьём. А если он Рассохина укокошил?
Кошкин заметно обвял, стал обильно потеть, но не сдавался.
— Террористку выпустил московский генерал! Она ему в пах ногой — и в окно... Потом гостиницу подожгла — и Колюжный сбежал! Явный сговор.
— Столько лет знаем — просто Дуська была, — проворчал Гохман, — хозяйка Карагача. Все мужики слюни пускали... Как генералу по яйцам дала — так террористка, Интерпол...
Кошкин всё ещё пытался напустить значимости на операцию.
— Кто бы предполагал? Только сейчас открылись факты... В Канаде знаешь что творила? Но мы её возьмём, Фёдор. И подельника её возьмём. Говорят: у него папаша депутат, но нам даден карт-бланш с самого верха. Так что ничего не бойся. На халяву в Москву слетаем!
— Нас самих-то возьмут на борт? — всё ещё хотел увильнуть Гохман. — Кто к нам летит, знаешь, в окружении столичных журналистов?
— Как же! — восхитился Кошкин. — Ещё под личным сопровождением губернатора! Вот это женщина! Все фильмы с её участием смотрел.
— Поэтому и вырядился?
— Зато ты, как вахлак.
— С актрисой будешь объясняться сам!
— Ну, не тебя же посылать! Хоть бы переоделся, побрился! Бомж, а не работник милиции.
Сам он был в новеньком костюме, галстуке и туалетной водой разило за версту — эдакий сельский франт.
Явственный и уже близкий гул тяжёлого вертолёта вызвал суету. Бурнашов незаметно, козьими тропками удалился в прошлогодний чертополох, где сидел Колюжный.
— На тебя ещё угон повесили. Поздравляю! — И сел рядом. — Не пойму, в самом деле Интерпол ищет?
— Пока — Распутин... А это ещё хуже.
Бурнашов спешил и в детали вникать не захотел.
— Попробуем рекой прорваться. У Гохмана лодка с нашим мотором.
— Матёрую арестуют. Только лететь...
— Всё, мы уже отлетались. Этот из прокуратуры — крутой. И даже Неволина не поможет.
— Я должен увидеть Евдокию Сысоеву.
Бурнашов всмотрелся в него, как доктор в пациента.
— Да ты что, Славка? Запал, что ли? Точно, запал!
— Арестуют, выдадут канадским властям. Распутин ей не простит... Мне надо лететь.
— Так и тебя арестуют. Приказано — обоих! А в придачу — Сорокина.
— Будет причина познакомиться...
— Ты не заболел, Слава?
— Этот борт — последний шанс.
Кирилл Петрович встал, глянул из-под руки на вертолёт у горизонта и спохватился, достал телефон.
— Век цифровых технологий, ёлки зелёные!
— На Гнилую по космическому не дозвонишься, — мрачно проговорил Колюжный.
Он не поверил, всё же набрал телефон супруги, послушал бесстрастный голос компьютера.
— Ладно, рискну... Сховайся и сиди тихо.
— А ты?
— Паду перед артисткой на колени. Покаюсь, поклянусь: жена у меня там любимая... Феминистки снисходят к униженным мужикам. На журналистов сыграю — пусть снимут. Таких пламенных речей наговорю — покуражится и возьмёт. Всё, я побежал!
Пожарный, петушисто раскрашенный МИ-8 зашёл на посадку со стороны леса, поэтому двери его оказались на противоположной стороне, и можно было видеть лишь ноги тех, кто стоял на бетонной площадке перед заветным трапом. Двигателей не глушили, услышать голоса было невозможно, однако поджидающие топтались минут пять, из вертолёта так никто и не вышел. Мужики проворно загрузили мешки с лодками, перестали суетиться и некоторое время стояли выжидательно, с достоинством, но ни губернаторские, ни женские ножки на земле так и не появились. Колюжный видел, как Бурнашов встал на колени перед трапом, потом рядом с ним начали приплясывать лаковые туфли прокурорского, отбивали чечётку заляпанные свиным навозом резиновые бродни Гохмана и даже кирзачи дежурного выколачивали дробь. Всё это действо продолжалось, пока в кабину не втащили лестницу, затем хлопнула дверь и взвыли двигатели.
Бурнашов так и не встал с колен, окружённый замершей на бетоне обувью обиженных мужиков. Тем временем Колюжный зашёл в хвост вертолёту, в мёртвую зону, и одним броском оказался возле задней опоры шасси. Как только вертолёт начал приподниматься и провисло колесо, он заскочил под навесной бак с топливом, лёг животом на сдвоенную трапецию опоры и сразу же пристегнулся брючным ремнём.
— Поехали!
Дежурный заметил его уже поздно, когда вертолёт шёл на бреющем, набирая высоту: выдали болтающиеся ноги. Заметил и указал Бурнашову. Тот вскочил с колен и вроде бы даже погрозил кулаком.
Правоохранители ничего этого видеть не могли, поскольку петушились друг против друга, готовые сойтись в рукопашной.
