Глава 4

Поскольку Эйва была опытной лгуньей, Уилл ни на миг ей не поверил. Не могли мысли о стирке вызвать искру, мелькнувшую в ее глазах цвета темного меда, – искру, очень похожую на признак чувственного интереса. Не то чтобы Эйва смотрела на него с вожделением, но на него определенно пахнуло жаром. Вспышка… Это было неожиданно – и его тело напряглось.

Не смотри на ее губы, на то, как вздымается и опускается ее пышная грудь! Но было уже слишком поздно. Черт побери!

Эйва так и не стерла помаду после представления – этот сумасшедший ярко-красный цвет, без сомнения, можно было бы разглядеть даже из Бруклина, – и от вида ее губ, так соблазнительно выставленных напоказ, кожа Уилла вдруг начала зудеть. Эта реакция встревожила его – но ради бога, он ведь был мужчиной! И его могла бы возбудить любая женщина с такими же сочными, сексапильными губами, разве не так? Жаль только, что этот рот принадлежит особе, которую он терпеть не может.

Эйва сделала шаг назад и освободила руку, которую сжимал Слоан.

– Вы что, уже передумали со мной разговаривать? У меня на самом деле нет времени, Уилл. – Она резко развернулась на каблуках и решительно пошла прочь по тротуару. Черт!

Слоану пришлось сделать над собой усилие. Догнав Эйву, он выпалил:

– На следующей неделе мы с Беннеттом отправляемся на политический митинг в Олбани, и я хочу, чтобы вы поехали с нами.

Она остановилась и уставилась на него.

– Что? С чего это вдруг я отправлюсь на какой-то митинг? К тому же я не могу на следующей неделе поехать в Олбани. У меня, знаете ли, есть свои дела, – едко произнесла Эйва, нарочно растянув последние слова, как будто сомневалась, знакомо ли Уиллу их значение.

– Я это понимаю, поэтому и приглашаю вас на митинг в Олбани, который состоится на следующей неделе, а не в эту субботу в Йонкерсе. Я хочу, чтобы вы сами увидели, чем чревато ваше вмешательство в жизнь Беннетта, какие оно может повлечь за собой последствия. У нас с ним появилась возможность сделать много добрых дел для жителей Нью-Йорка. И когда вы это увидите, вам станет понятно, почему я так настаиваю на том, чтобы вы держались подальше от Джона.

За годы работы Уилл понял одну важную вещь: слов порой бывает недостаточно. Некоторым оппонентам необходимо наглядно показать, что они заблуждаются. Взять хотя бы тех, кто пикетировал их управление в восемьдесят третьем, заявляя, что к железнодорожным рабочим относятся несправедливо. Он лично сопровождал лидеров протестующих в один из городков Пенсильвании, чтобы они сами могли убедиться: служащие Северо-восточной дороги живут в приличных условиях. А когда репортеры стали утверждать, что в Западной Виргинии не платят рабочим, получившим травму на производстве, Уилл организовал для представителей прессы поездку, чтобы они смогли навестить несколько семей, члены которых получали выплаты по инвалидности.

Да, чтобы убедиться в чем-то, людям часто необходимо увидеть это своими глазами. Речь, разумеется, не идет о клиентах Эйвы – эти как раз рады-радешеньки принимать на веру что угодно без всяких доказательств. Однако сам Уилл не полагался на слова. Он доверял только фактам. И чем раньше Эйва поймет, что они с Беннеттом намерены совершить, – а они планировали избавить штат от деструктивного влияния Таммани-холла, – тем скорее она сможет составить собственное мнение о том, чем именно способно навредить ее близкое общение с будущим губернатором.

– Боже мой, какое высокомерие! – воскликнула женщина. – Если вы хотите, чтобы я держалась от Беннетта подальше, зачем вам меня приглашать на этот митинг? Разве это не приведет к противоположному результату?

– Вы поедете на митинг как Эйва, а не как мадам Золикофф, и не станете разговаривать с Беннеттом. Вы будете просто наблюдать.

Ее глаза прищурились, а в голове, несомненно, зрели планы борьбы и сопротивления. Но, чтобы добиться своего, Уилл готов действовать нечестно – настолько, насколько это будет необходимо.

– У меня нет ни малейшего желания присутствовать на политических митингах вне зависимости от того, кто там будет выступать.

– Возможно, и так, – сказал Уилл, – но я все же думаю, что вам следовало бы рассмотреть мое предложение – особенно после того, как вы узнаете, что произойдет, если вы этого не сделаете. – С этими словами он с силой ткнул тростью в тротуар.

Эйва плотно сжала губы – может быть, для того, чтобы не накричать на него.

– Вы мне угрожаете.

– Я уже как-то говорил вам, что мужчина с моим положением способен доставить массу неприятностей женщине, занимающейся тем, чем занимаетесь вы. Вы что-нибудь слышали об Обществе исследователей медиумизма?

Даже в тусклом свете газовых фонарей Двадцать третьей улицы Уилл заметил, как побледнело ее лицо.

– Нет.

– Эти люди из Англии. Они изучают сверхъестественные явления. И с каждым медиумом, которого они проверяют, неизменно происходят странные вещи. Угадаете, какие именно?

Эйва покачала головой. Она была достаточно умна, чтобы понять, к чему он клонит. Однако Уилл решил продолжить – на всякий случай.

– Всех медиумов, способности которых они проверяют, обвиняют в мошенничестве. И те бегут из города. Они вынуждены переезжать на новое место и начинать все с нуля. – Он сделал паузу, давая женщине возможность переварить полученную информацию. – Вы этого хотите, Эйва? Я могу послать этому обществу телеграмму и оплатить приезд его представителей. Они смогут появиться здесь еще до того, как в Ньюпорте начнется летний сезон.

– Какой же вы негодяй, Уилл Слоан!

– Это верно. Вы по-прежнему хотите отказаться от моего предложения отправиться на митинг?

Эйва отвела глаза в сторону. Разумеется, если этому человеку понадобится прибегнуть к непопулярным мерам ради того, чтобы взять верх над оппонентом, он сделает это не моргнув глазом. Слоан не смог бы превратить Северо-восточную железную дорогу в одну из мощнейших компаний страны, если бы потакал другим. Он считал, что лучше обзаводиться врагами, чем друзьями.

Уилл терпеливо ждал, не нарушая молчания. Эйва упряма, но не глупа. Она, разумеется, понимает, что отказ от его простого предложения – в конце концов, он зовет ее не на край света, а всего лишь в Олбани, – пагубно отразится на ее финансовом благополучии. Разве что она не поверит, что он действительно пойдет на это… и это будет большой ошибкой.

Похоже, она устала за сегодняшний вечер – волосы немного растрепались, под глазами черные круги. Шоу прошло не очень гладко, и Уилл даже почувствовал угрызения совести из-за того, что еще больше усложняет ей и без того тяжелый день. Однако он в любом случае не позволит этой женщине разрушить его политическую карьеру.

Эйва задержала дыхание и встретилась с ним взглядом. В глубине ее карих глаз вспыхивали гневные искорки, щеки разрумянились, и в душе у Слоана шевельнулось дурное предчувствие.

– Идите вы к черту, Уилл.

Проклятье! Острое разочарование заставило его ответить:

– Вы еще пожалеете!

– Нет, не пожалею. Я бы пожалела, если бы позволила человеку, которого я едва знаю, диктовать мне, как жить дальше. Так что делайте что хотите, мистер железнодорожник.

Порывисто развернувшись, Эйва пошла по улице. Рука ее взмыла вверх, и кучер проезжавшего мимо экипажа придержал лошадей. И прежде чем Уилл успел ей помочь, женщина скрылась в карете и укатила во мглу ночи.

Эйва проехала три квартала, а потом попросила кучера остановиться. Ей не хотелось тратить деньги на дорогу домой, но при этом нужно было побыстрее скрыться от Уилла Слоана. Отдав за проезд несколько с таким трудом заработанных монет, Эйва спрыгнула на тротуар и продолжила путь на юг.

Нахальный, самонадеянный тип!

Она была вне себя от гнева на Слоана. Пусть везет сюда любые группы, какие только захочет. То, что она делает, не преступление. Им еще нужно будет доказать, что она умышленно обманывает людей, – а ведь это практически невозможно. Медиумы никогда не утверждают, что они всесильны, всегда оставляя за собой право на ошибку. Поэтому никакая группа, американская или английская, не сможет упечь ее в тюрьму или заставить уехать из города. Возможно, ей придется поискать себе другой вид заработка, но за столько лет кем она только ни работала! Так что найти себе еще одно место для нее не проблема.

Это правда. Прежде чем стать одним из самых популярных медиумов Нью-Йорка, Эйва работала клерком в офисе за два доллара в неделю. А до этого – гардеробщицей в ресторане. Она подметала полы, стирала белье, готовила еду… делала все что угодно, лишь бы братья и сестра были накормлены и устроены. И наконец Эйву посетила гениальная мысль.

Идея стать мадам Золикофф пришла к ней благодаря подруге, побывавшей на спиритическом сеансе и рассказавшей о нем в мельчайших подробностях. Эйва заинтересовалась людьми со сверхъестественными способностями и даже сходила на несколько подобных представлений. Дело показалось ей несложным, да и вложения были минимальными.

Ньюйоркцы платили за развлечения щедро, не скупясь. Став мадам Золикофф, Эйва за один вечер получила денег в три раза больше, чем за месяц на предыдущем месте работы. Не говоря уже о том, что обстановка тут была гораздо более приятной, свободной… и здесь не было молодых людей, домогающихся ее благосклонности.

При этой мысли грудь Эйвы сдавило от стыда и раскаяния. Неужели все шестнадцатилетние девчонки такие же глупенькие? Стивен Ван Данн, сынок ее босса, был богат и невероятно красив. Этот соблазнитель осыпал ее комплиментами: хвалил ее прилежность, прическу, одежду. Отец Стивена, Ричард, нечасто появлялся на службе, переложив обязанности по управлению фирмой на сына, и тот стал просить Эйву задерживаться на работе подольше. Это привело к тому, что их отношения в конце концов вышли на новый уровень – по крайней мере, так ей тогда казалось.

Хуже всего было то, что Стивен на самом деле ей нравился и она мечтала о том, что они будут вместе. Более того, он убедил ее, что у них есть будущее. Я люблю тебя, Эйва. Ты не похожа ни на одну из женщин, которых я когда-либо встречал…

Стивен часто говорил ей о том, что они поженятся – до тех пор, пока она не забеременела. Именно тогда Эйва получила самый болезненный жизненный урок: что бы тебе ни говорили, в этом мире ты можешь полагаться только на себя.

С ее губ невольно сорвался усталый вздох. Сейчас не время копаться в старых обидах. Нужно решать новые проблемы.

Когда она добралась домой, у нее невыносимо болели ноги. К тому же вечер не сулил ничего хорошего. Ужин им предстоял сегодня скудный – яйцо пашот и поджаренная репа, – и ее младших братьев и сестру это явно не обрадует. К сожалению, Эйва ничего другого не купила, так что выбор был невелик.

Пока она поднималась по лестнице, ее нос уловил изысканный запах. Кто-то в их доме приготовил замечательную еду – жареное мясо, если она, конечно, не ошибается. В желудке у Эйвы громко заурчало. Когда-нибудь у них в семье будет именно так: жареный цыпленок, свинина, баранина… в общем все, что они смогут вырастить у себя на ферме.

Запах становился все сильнее, и у Эйвы потекли слюнки. Вставляя ключ в дверной замок, она могла поклясться, что соблазнительные ароматы исходят из их квартирки. Должно быть, у нее просто разыгралось воображение…

Переступив порог, женщина остановилась как вкопанная. Ее голодный желудок стянуло узлом. Братья и сестра Эйвы собрались за кухонным столом. На поцарапанной деревянной столешнице гордо красовался наполовину обглоданный жареный фазан.

– Эйва, – сказал Сэм с набитым ртом, – посмотри-ка, что принес Том.

Ее саквояж с глухим стуком упал на пол. Взгляд скользнул на старшего из братьев. На его лице блуждало странное выражение – вызов и гордость одновременно. О нет, только не говорите мне, что Том это все-таки сделал! От разочарования и злости у Эйвы сжалось горло.

– Проходи и садись, – сказала Мэри, накладывая в свою тарелку еще мяса. – Вкус просто божественный!

Но еда была последним, о чем сейчас думала Эйва.

– Том, я хочу поговорить с тобой в спальне.

– Не сейчас. Фазан остынет. – Юноша сунул в рот большой кусок мяса.

На его лице была наглая ухмылка, увидев которую Эйва едва не заскрежетала зубами.

– Нет, именно сейчас. Фазан подождет.

Они молча уставились друг на друга. Эйва была настроена решительно. Она не отступит, не спустит это на тормозах. Том хорошо знал ее и понял, что придется уступить. Он вытер руки салфеткой, положил ее на стол и встал.

Звонко стуча каблуками по деревянному полу, Эйва торопливо прошла в спальню мальчиков. Том вошел вслед за ней и, закрыв за собой дверь, поднял руки.

– Прежде чем ты начнешь…

– Откуда у тебя деньги?

– Эйва, выслушай меня, пока ты еще…

– Где ты взял деньги?

– Заработал. – Он с вызовом скрестил руки на тощей груди.

– Но не на фабрике. Так какой же вид деятельности позволил тебе купить все это?

– Просто помог ребятам выполнить кое-какие вечерние обязанности.

– Ребятами ты называешь головорезов из банды, которая занимается кражами? Так ты выворачивал карманы?

Том дерзко выставил подбородок вперед и ничего не ответил.

– И не лги мне, – предупредила его Эйва. – Вспомни: когда мама и папа умерли, мы с тобой пообещали говорить друг другу правду.

На скулах Тома заиграли желваки.

– Да, мои друзья крадут. И когда я поднаторею в этом деле, они позволят мне оставлять у себя то, что я найду. И ты не поверишь, сколько денег я уже нашел!

– Ничего ты не нашел, – резко возразила Эйва. – Ты их украл. Не чувствуешь разницы? Именно так банды и работают – сначала оставляют тебе наворованное, чтобы это занятие казалось тебе невероятно выгодным. А когда ты втянешься и присоединишься к ним, тебя заставят отдавать долю кому-нибудь из них. И ты очень наивен, если считаешь, будто с тобой будет по-другому.

– Я не наивен, и я не против делиться добычей. Ты хотя бы знаешь, сколько денег я получил сегодня? Я заработал больше…

– Не хочу об этом слышать! – перебила его Эйва. – К тому же вместо того, чтобы сберечь эти деньги на будущее, ты пошел и купил самое дорогое мясо, какое только можно было найти.

– Ага, выходит, мне не следовало воровать, но если я все-таки украл, нужно было отложить эти деньги на то, чтобы наша семья переехала на какую-то мифическую ферму, расположенную на севере штата. Так, получается?

– Я не хочу, чтобы ты воровал. Тебя арестуют – не говоря уже о том, что красть в принципе нехорошо.

– Да? Но ведь ты фактически делаешь то же самое. И я не понимаю, почему тебе можно дурачить народ, а я не имею права время от времени залезть в чей-то карман. В этом нет никакой разницы – по крайней мере, я ее не вижу.

– Когда банда окончательно заманит тебя в свои сети, ты уже не сможешь воровать время от времени. Тебе придется делать это постоянно, Том. А я никого не дурачу.

Они в упор смотрели друг на друга, и Эйва чувствовала, что в этой схватке характеров начинает терять контроль над ситуацией. Когда ее братишка успел стать таким упрямым?

Его губы скривились в циничной недоверчивой улыбке.

– Мой фазан стынет.

Том развернулся и распахнул дверь. Эйва видела, как он вернулся за стол и накинулся на дичь. Женщине стало тошно.

Они должны уехать отсюда – и чем раньше, тем лучше.

В кабинет Уилла постучали, и, когда через секунду дверь открылась, он оторвал глаза от контракта, который просматривал. Вошли Джон Беннетт и его советник по политическим вопросам Чарльз Томпкинс, в то время как помощник Уилла Фрэнк остался стоять в коридоре. Слоан встал и сделал приглашающий жест:

– Входите, я уже готов.

Оба кандидата и Томпкинс встречались в кабинете Уилла каждую среду по утрам. Они строили планы своей избирательной кампании в Олбани. После традиционных рукопожатий все сели.

Беннетта уже избирали сенатором Соединенных Штатов, и он пробыл на этой должности с восемьдесят первого по восемьдесят шестой год. Томпкинс был знаком с бывшим сенатором давно, они дружили еще в Йельском университете, и Чарльз в какой-то момент придумал для себя роль политического советника. Вероятно, такой способ зарабатывать казался ему очень удобным. Слоан с Томпкинсом далеко не всегда соглашались друг с другом, но в их команде Уилл был лицом второстепенным, поэтому в спорах, как правило, уступал. Он понимал: Беннетт и Томпкинс внесли его в предвыборный список исключительно потому, что у него было громкое имя. Но Уилл не имел ничего против, поскольку у него самого были гораздо более грандиозные планы. А этот этап являлся лишь стартовой площадкой.

Тем не менее Томпкинс ему не нравился. Несмотря на многочисленные протесты Уилла, он и пальцем о палец не ударил, чтобы как-то устранить мадам Золикофф из жизни Джона. Томпкинс был уверен: общение Беннетта с медиумом не может иметь никаких пагубных последствий для его карьеры, с чем Уилл был категорически не согласен. Другие политические силы станут искать у оппонента слабые места, чтобы использовать их в качестве компромата в клеветнической кампании, которая будет развернута в последние недели перед выборами.

– У нас уже есть место, где мы сможем провести съезд, – начал Томпкинс, и Фрэнк тут же принялся делать пометки в своем маленьком блокноте. – Это будет на катке в Саратоге. Вот я и подумал, что было бы неплохо провести там же собственный митинг в конце июля. Потерзаем толпу. Вы не против, Слоан?

Предполагалось, что Уилл проведет лето в Ньюпорте, как бывало каждый год. Однако раньше он это делал в угоду Лиззи, чтобы ее жизнь была такой же, как у других девушек ее круга. Теперь же она жена Кавано, и Уилл не видел смысла открывать загородный коттедж только для себя одного.

– Нет. Я останусь в городе.

– Отлично, – сказал Беннетт, широко улыбаясь, как будто ждал, что он ответит именно так. – Томпкинс все организует, и мы потом сообщим вам дату.

– Хорошо. А что нам известно о съездах других партий?

– Партия Сухого закона, как и ожидалось, собирается двадцать шестого июня в Сиракузах. Съезд демократов состоится в Буффало двенадцатого сентября. Можно не сомневаться, что кандидатом будет выдвинут Роберт Мерфи, имеющий мощную поддержку Таммани-холла. Лейбористы тоже соберутся в сентябре, но насчет них я не переживаю.

– А я не уверен, что вы не ошибаетесь в отношении Мерфи, – сказал Уилл. – Он не слишком-то популярен после своих высказываний против билля о реформах.

Республиканцы попытались протащить специальный закон, чтобы остановить подтасовку результатов в штате Нью-Йорк, и все, кто был связан с Таммани-холлом, этой мощной политической машиной, неистово противились этому. Что могло красноречивее свидетельствовать о том, как работают политики в Имперском штате?

– Сомнительно, – отозвался Томпкинс. – Депутаты от Таммани наложили вето, потому что это могло ударить по их собственным интересам, ведь они платили ирландцам, чтобы те голосовали за демократа. Как бы там ни было, мы пока не можем полностью сосредоточить внимание на Мерфи. Сначала нам следует обеспечить выдвижение собственного кандидата.

По этому поводу Слоан как раз не волновался. Беннетт обладал даром общения с толпой, а сам Уилл был известным бизнесменом, который предоставлял массам дешевый и эффективный способ передвижения. В какой бы конец штата он ни отправился, люди повсюду жали ему руку и благодарили за то, что он дал им возможность съездить к тетушке Марте или горячо любимой умирающей кузине Салли. Железные дороги изменили образ жизни американцев, и Уилл сыграл в этом важную роль.

Сложность заключалась в том, чтобы опередить Роберта Мерфи и Таммани-холл. Эта организация держала политиков Нью-Йорка железной хваткой, а для того, чтобы облегчить жизнь избирателей их штата, необходимо было победить коррупцию и улучшить условия труда простых людей.

– Есть какие-то изменения относительно митинга в Олбани? – спросил Уилл.

– Все должно быть так, как мы договаривались. С нами будет «Команда Беннетта», – ответил Томпкинс. Именно так во время предвыборной кампании называли себя местные республиканцы. – Сначала будет парад, потом барбекю, после чего – речи и рукопожатия.

– Вот и хорошо. Я выеду туда рано утром.

Дальше они говорили в основном на политические темы, начиная от предположений по поводу возможных соперников и заканчивая датами дополнительных митингов, а также о том, на что именно следует сделать упор в своей речи. Джон большей частью молчал, предоставляя возможность говорить своему политическому советнику – впрочем, как всегда. Когда же разговор подошел к завершению, Томпкинс сказал:

– Беннетт, не могли бы вы на минутку оставить нас со Слоаном наедине?

Это не было такой уж необычной просьбой, поэтому Джон кивнул, пожал Уиллу руку и вышел. Тот в свою очередь кивнул Фрэнку, и помощник, быстро собрав вещи, тоже удалился. Когда Слоан и Томпкинс остались с глазу на глаз, Чарльз откинулся на спинку кресла.

– Я слышал, вы приезжали к Беннетту домой, когда у него была женщина-медиум.

– Да, приезжал, и вы прекрасно знаете почему.

Томпкинс вздохнул, и его тяжелые усы едва заметно всколыхнулись.

– Мы ведь уже это обсуждали. Она не позволяет ему… – Он запнулся, как будто старался подобрать нужное слово. – …Отрываться от земли. Беннетт – хороший оратор и прекрасный политик. Он нравится людям. Но до встречи с этой мадам Золикофф вел себя легкомысленно, словно трехдневный жеребенок. Он был убежден, что каждый хочет причинить ему вред. Не верил никому и ничему. А за тот год, что они знакомы, Беннетт стал сосредоточенным и целеустремленным. Вы слышите, что я говорю?

– Да, слышу. Но я знаю, как действуют такие люди, как эта мадам Золикофф. Она либо выведывает у Беннетта какие-то секреты, которые затем использует для шантажа, либо работает на конкурентов и тогда публично выставит его в невыгодном свете. В любом случае мы втроем от этого проиграем.

– Вы это говорили и раньше, Слоан, но я с вами не согласен. Эта женщина абсолютно безобидна.

Безобидна? Эйва? Она какая угодно, только не безобидная. Уилл вспомнил ее хрипловатый голос, способный свести человека с ума от вожделения. Вспомнил пышную грудь, которая словно притягивает к себе руки мужчины. А эти губы… эти проклятые губы, порождающие столь бурные фантазии. Эта женщина была орудием для уничтожения представителей сильного пола.

Уилл прокашлялся.

– Когда мадам Золикофф решит использовать Беннетта для собственной выгоды, моя репутация пострадает не меньше, чем его – а может, и больше. Поэтому, если вы ничего не предпримете, это сделаю я. Я намерен убедить эту женщину отступить. А потом, когда выборы закончатся, найти Беннетту другого медиума.

– Он не хочет другого медиума. У вас целая вечность уйдет на то, чтобы найти человека, который ему понравится. Убедительно советую оставить все как есть. Иначе вы сделаете только хуже.

Уилл сжал в кулак руку, лежавшую на столе. Никто не смеет ему указывать, а Томпкинс и подавно. Одно дело – следовать его инструкциям относительно предвыборной кампании, но будь Уилл проклят, если позволит Чарльзу вмешиваться в иные сферы своей жизни.

– Я прекрасно понимаю, зачем я вам нужен в этой гонке, – сказал Уилл, подавшись всем телом вперед. – Мое имя придает предвыборному списку определенный вес, и вы рассчитываете на мои связи, которые могут помочь мне занять должность вице-губернатора. Однако мое имя не будет стоить ничего, если я стану всеобщим посмешищем. Что непременно произойдет, когда эта мошенница заставит Беннетта сказать ей нечто такое, чего ему говорить не следовало бы.

– Вы правы. Я действительно хочу, чтобы ваше имя было в нашем партийном списке, однако не забывайте, что возглавляет его все-таки Беннетт. Он для меня очень ценная фигура, так что позвольте мне позаботиться о его окружении. А все, что нужно вам, – это показываться на публике и выглядеть импозантно.

Нижняя губа Уилла начала угрожающе кривиться, но он усилием воли заставил себя сдержаться. Этот выскочка, неспособный удержать в голове ни одной серьезной мысли, вел себя с ним так, как будто имел какой-то вес в этом городе. Чертов идиот! Уилл с шестнадцати лет находился у руля большой компании. Строя Северо-восточную железную дорогу и борясь за то, чтобы выбиться из тени собственного отца, он окончил Колумбийский университет. Уилл сумел заработать себе репутацию серьезного лидера, коим останется и в этом случае. Поэтому он больше не станет читать речи, составленные Томпкинсом, не станет слепо следовать его указаниям. С этого момента Уилл будет сам управлять предвыборной кампанией.

Он встал и сунул руки в карманы.

– Занимайтесь своими обязанностями, Томпкинс, и предоставьте мне самому побеспокоиться о собственном добром имени и о тех, кто намерен его опорочить.