Я смотрю на агат, который отец оставил на пеньке. Не хочу к нему прикасаться. Это именно тот трюк, который он проделывал, когда учил меня идти по следу. Каждый раз, когда я думала, что уже победила, и с нетерпением ждала возможности выстрелить в землю под его ногами, он вытворял что-нибудь, чтобы сбить меня с толку: заметал веткой отпечатки своих ног или с помощью длинной палки приминал траву, чтобы оставить ложный след, шел задом наперед или вывернув ступни, чтобы не оставлять отпечатки пальцев и пяток. Каждый раз, когда я думала, что знаю все о выслеживании человека в дикой природе, отец изобретал что-то новое.

А теперь этот агат. То, что мой отец наблюдал за мной черт знает сколько времени, сумел подобраться так близко, пока я была занята другим, и оставил для меня этот агат, доказывает, что даже после тринадцати лет в камере размером пять на девять футов он лучше ориентируется в лесу, чем я когда-либо сумею. Он не только смог сбежать из тюрьмы строгого режима, но и убедил погоню, что находится там, где его нет, а затем заманил меня сюда, уверенный, что наша общая история приведет меня именно к этому месту. Я знала, что найду своего отца, когда отправлялась на поиски этим утром.

Чего я не знала – так это того, что он найдет меня первым.

Рэмбо лает так, словно думает, что камень сейчас встанет на ножки и убежит. Я дам ему агат, чтобы он его понюхал, но сначала я хочу выяснить, как отец узнал о том, что человек, решивший облегчиться в кустах, – именно я. Я уже не выгляжу так, как раньше. Когда-то черные волосы, которые я заплетала в косички, теперь доходят мне до плеч и стали светлыми, как у блондинки. После рождения двух детей моя фигура немного раздалась и округлилась. Толстой я никогда не буду, потому что у меня другое строение тела и другой метаболизм, но я уже не такая худая, какой была, когда он видел меня в последний раз. И к тому же я стала на дюйм или на два выше. Рэмбо мог ему подсказать, ведь он той же породы, что и пес, появившийся на нашем холме, но пятнистый охотничий пес, бегающий по лесам Верхнего полуострова в медвежий сезон, не такая уж и редкость. Не знаю, как отец мог обнаружить связь, если только я не произнесла кличку Рэмбо вслух. И где он взял агат? Все это дело пахнет хуже, чем мясные объедки, которые мы выбрасывали в мусорную яму. Если мой отец решил втянуть меня во взрослую версию нашей старой игры, то ему стоит вспомнить, что последние три раза я выиграла.

Хотя есть вероятность, что он подбросил агат на этот пенек не для того, чтобы показать, насколько он превосходит меня в слежке и охоте. Может быть, это провокация. Или приглашение.

Я вытаскиваю из-за пояса полу рубашки, подбираю агат и протягиваю Рэмбо, чтобы тот его понюхал. Он идет по следу, обнюхивая ветки и кустарник, – к участку на дороге в двадцати футах от моего грузовичка. Оттуда цепь следов ведет на запад. Похоже, их оставили ботинки мертвого тюремного охранника. Я возвращаюсь к машине, и мне кажется, что отец сейчас выскочит из кустов и схватит меня, как, бывало, делал, когда я возвращалась в хижину, наслушавшись его страшилок в бане.

Бросаю камень на переднее сиденье, а Рэмбо привязываю на заднем и знаком велю ему лежать и вести себя тихо. Я не забыла, как мой отец относится к собакам. Отсоединяю ключ зажигания от остальных и прячу в один карман, а телефон ставлю на беззвучный режим и прячу в другой. Обычно я оставляю ключи в машине, когда иду на охоту, потому что на Верхнем полуострове не так уж много угонщиков, а ключи слишком громко звенят в кармане, но у меня нет желания пройти по отцовскому следу, а потом обнаружить, что он угнал мою машину. Для большей безопасности я запираю кабину, а затем проверяю, на месте ли нож и пистолет. В полиции сказали, что отец вооружен и опасен. Но и я тоже.

Четверть мили спустя след сворачивает на подъездную дорогу к одной из хижин, которые я хотела проверить. Я проезжаю мимо и делаю большой крюк, чтобы подъехать к дому сзади. Условия для укрытия здесь хуже, чем я думала. В этом лесу в основном растут лиственницы и сосны Бэнкса, тонкие, чахлые и сухие, как растопка, передвигаться здесь бесшумно невозможно. С другой стороны, если отец ждет меня в самой хижине, то он знает, что я здесь. Хижина ветхая и маленькая, и полянка, на которой она стоит, расположена так далеко, что почти теряется в лесу. Крышу ковром устилают мох и сосновые иголки. Боковые стены заросли крепким плющом, под ними виднеются высокие желтые цветы. Хижина выглядит, как сказочный домик из книжек моих дочерей. Но не такой, в котором живет милая бездетная пара или бедный дровосек. Скорее такой, куда заманивают неосторожных детишек. Я не свожу взгляда с сарая на краю дороги, где стоит старый пикап. Заглядываю под прицеп и осматриваю балки, но сарай пуст.

Я прочесываю границы участка и обхожу хижину сзади. Из единственного окна с этой стороны открывается вид на спальню, которая едва ли больше кровати. Внутри стоят шкаф и продавленное кресло. Кровать расположена в центре комнаты, и в ней явно давно не спали. Я подхожу к хижине сбоку и проверяю второе окно. Ванная комната, вся сантехника ржавая, а полотенца старые. В стаканчике, прикрепленном к стене над раковиной, всего одна зубная щетка. Вода в туалете коричневая. Судя по темному кольцу над самой ее поверхностью, в этом туалете уже очень давно не смывали воду.

Из следующего окна открывается вид на гостиную, точь-в-точь похожую на гостиную моих дедушки и бабушки: выцветший диван, парные кресла, деревянный кофейный столик с миской, полной шишек, фигурных коряг и камешков агата. Застекленный шкаф в углу, набитый всякими безделушкам, солонками, перечницами и стеклянной посудой времен «великой депрессии». На ручках и спинках кресел – пожелтевшие вязаные салфетки. Старое кресло нуждается в смене обивки. На столике рядом с ним – кофейная кружка и сложенная газета. Комната выглядит нетронутой. Если отец и ждет меня внутри, то явно не здесь.

Я подхожу к главной двери и бесшумно ступаю на крыльцо. Спокойно стою и вдыхаю носом воздух. Когда охотишься на человека, нужно двигаться медленно. После нескольких долгих минут, в течение которых абсолютно ничего не происходит, я подхожу к двери. Ручка легко проворачивается, и я захожу внутрь.

Мне было пятнадцать, когда я впервые вломилась в чужой дом. К тому моменту я уже успела вылететь из школы, и попечители, которых назначил штат, не представляли, что со мной делать, как и дедушка с бабушкой, так что свободного времени у меня было завались.

Хотела бы я сказать, что меня вынудила сделать это острая нужда, что я попала под дождь, или в метель, или что-то в этом духе, но на деле это была обычная забава, идея, родившаяся от скуки в один из тех дней, когда мне было нечего делать. Тот дом в лесу принадлежал родителям мальчишки, с которым я вместе ходила в школу и который постоянно мне пакостил. И я подумала: неплохо бы перевернуть там все вверх дном и напакостить ему. Я не собиралась наносить серьезный ущерб, лишь хотела оставить для него доказательства того, что я вломилась в его дом, просто чтобы он знал, что я это могу. На двери было несколько наклеек «Частная собственность, объект находится под охраной», но на двери в доме дедушки и бабушки тоже были такие, и я знала, что это предупреждение – фальшивка. Дедушка говорил, что поддельные предупреждения ничем не отличаются от настоящих, и они куда дешевле, чем установка сигнализации.

Мой план был прост:

1. Надеть пару желтых резиновых перчаток, которые я нашла у бабушки под раковиной.

2. Выкрутить с помощью ножа штифты из входной двери.

3. Открыть какие-нибудь консервы на кухне, разжечь огонь в печке и разогреть их, потому что горячие консервы я люблю больше, чем холодные.

4. Оставить банку из-под консервов в центре гостиной и положить туда дохлую мышь, которую я нашла в дровяном сарае дедушки и бабушки.

5. Вернуть дверь на петли и сбежать.

Мышь сдохла совсем недавно, и я рассчитывала, что помещение как следует пропитается ее вонью: вошедшего для начала сразит ее запах. Затем найдут банку с мышью и поймут, что кто-то к ним вломился, но не узнают, кто именно, потому что я надела перчатки. И как только мне пришла в голову идея с мышью в банке, я решила вломиться в охотничьи домики всех дразнивших меня детей и сделать ее моей визитной карточкой.

В полиции решат, что эти взломы никак не связаны, но мои мучители увидят связь и поймут, что это я. А выдать меня не смогут, потому что тогда выдадут и себя. Это было лучшей частью моего плана.

Но, как оказалось, не все такие скупердяи, как мой дед. Предупреждения о сигнализации оказались настоящими. Я сидела в кресле у печки и просматривала подшивку журналов «Нэшнл географик», пытаясь выяснить, нет ли здесь номера со статьей о викингах, и ждала, когда закипят мои бобы, как вдруг к парадной двери подъехала машина шерифа с мигалкой. Я могла бы улизнуть через заднюю дверь, и на земле не нашлось бы шерифа, который сумел бы поймать меня, когда я растворюсь в лесу, если только я сама этого не захочу, но тут из машины вылез его помощник, тот, который уже два раза возвращал меня домой после того, как я сбегала, и у нас с ним вроде как были неплохие отношения.

– Не стреляй! – крикнула я и вышла наружу с поднятыми руками.

Мы оба расхохотались. Помощник шерифа заставил меня вернуть все на место, а затем открыл передо мной дверцу машины так, словно я была кинозвездой, а он – моим шофером. По пути домой мы травили охотничьи и рыболовные байки, и это было очень весело. Я рассказала ему историю о том, как мой отец однажды свалился в медвежью яму, – так, словно это случилось со мной, и его это здорово впечатлило. Когда я спросила у него, не хочет ли он стать моим парнем, раз уж мы так хорошо ладим, он сказал, что женат и у него двое детей. Я не понимала, почему это имеет значение, но он меня заверил, что имеет.

Помощник шерифа отвез меня в полицейский участок. Видимо, взлом и проникновение были более серьезными преступлениями, чем побег из дома. Я надеялась, что он посадит меня в ту же камеру, где держали отца, чтобы я поняла, что он чувствовал, но нет, помощник велел мне сесть на деревянную лавку в холле и ждать, пока он позвонит моим дедушке и бабушке. Когда они приехали, он прочитал им длинную лекцию о том, как мне здорово повезло, что владельцы лесного домика не собираются подавать в суд, но могли бы, и тогда у меня начались бы реальные проблемы. Он сказал, что мне нужно научиться подчиняться законам и уважать чужую собственность, чтобы это больше никогда не повторилось. Я не обижалась на него. Он просто выполнял свою работу. Но когда он начал разглагольствовать о том, что я должна подумать о последствиях своего безрассудного поведения, и спросил, не хочу ли я угодить в тюрьму, как мой отец, я даже порадовалась, что он – не мой парень. Еще я решила, что при первом же удобном случае вломлюсь в чей-нибудь дом ему назло. Может, даже в его собственный.

После этого случая дед заставил меня работать в своей лавке – полный день. До этого я приходила туда три раза в неделю. Дедушка и бабушка владели магазинчиком, в котором продавали рыболовную наживку и велосипеды. Магазин располагался в старом здании на Мейн-стрит, между агентством недвижимости и аптекой, как мясо в сэндвиче. Велосипеды были выстроены перед магазином, чтобы люди замечали их, проходя мимо, а с задней стороны теснились бочки с приманками и холодильники, полные червей. Я часто думала, что дед продает водяных червей и велосипеды, потому что в обоих словах есть буква «в». Теперь я знаю, что очень многие лавки на Верхнем полуострове торгуют совершенно несовместимыми вещами, потому что очень трудно зарабатывать на жизнь, продавая что-то одно. И хоть я и зарабатываю только на вареньях и желе, но в основном потому, что бóльшую их часть я продаю через интернет.

Дед сказал, что раз я начала работать в полную смену, то должна платить за жилье и еду. После, если я захочу, смогу откладывать оставшиеся деньги и купить у него велосипед по себестоимости. Он продал все велосипеды и другие вещи, которые мне присылали задолго до этого, так что я была рада возможности заполучить новый.

Он нарисовал две колонки на листочке, озаглавленные «Оптом» и «В розницу», и вписал в них цифры, чтобы на примере показать, как работает розничный бизнес, что очень пригодилось мне, когда я начала заниматься своим. Я выбрала зеркально-синий горный велосипед марки «Швинн Фронтьер». Мне нравилось, что на этом велосипеде можно ездить и по дороге, и за ее пределами. Теперь я знаю, что дед мог закупать велосипеды подороже и получше, но на продаже велосипедов в Верхнем полуострове много не заработаешь, даже если их предлагать вместе с рыболовной наживкой.

Каждый раз, когда в магазин приходил покупатель, я уводила его подальше от той модели, которая мне приглянулась. Я не знала, что дедушка мог заказать еще один такой же, если этот вдруг купят. Понимаю, что после трех лет, проведенных в обществе, мне следовало лучше разбираться в коммерческой системе, но я бы посмотрела, как вы справились бы, если бы начали изучать все с нуля. Мне и сейчас многое бывает непонятно. Поэтому, когда какой-то школьник купил велосипед, на который я откладывала деньги, я решила, что все кончено. Я подкатила велосипед к грузовичку его родителей, бросила его на тротуаре, вместо того чтобы помочь погрузить его, хотя это входило в мои обязанности, и пошла куда глаза глядят. Я шла, не разбирая дороги, уверенная, что дедушка предал меня, отдав велосипед, на который я откладывала, и поэтому не собиралась возвращаться.

Дед нашел меня через несколько часов. К тому моменту уже совсем стемнело. Если бы на переднем сиденье не сидела еще и бабушка, я, наверное, не попалась бы. И, конечно, я почувствовала себя очень глупо после того, как мы во всем разобрались. Дедушка пообещал заказать еще один велосипед, точно такой же, как тот, который продали. Я и правда почувствовала себя идиоткой.

Я рассказываю эти истории не для того, чтобы кого-то разжалобить. Одному богу известно, как часто меня жалели. Я просто хочу, чтобы люди понимали, почему спустя столько лет я иногда чувствую необходимость начать все с начала. Порой человек думает, что хочет чего-то, но, получив желаемое, вдруг осознает, что это совсем не то, что ему нужно. Именно это и случилось со мной, когда я ушла с болота. Я думала, что у меня будет новая жизнь и я буду счастлива. Я была умной, юной, жаждала обнять весь мир и начать учиться. Вот только проблема была в том, что мир совсем не жаждал обнять меня в ответ. Если ты отпрыск похитителя ребенка, насильника и убийцы, это оставляет на тебе клеймо, которое очень трудно вывести. Не думайте, что я преувеличиваю, просто задайте себе вопрос: вы бы пригласили меня в свой дом, если бы знали, кто мой отец и что он сделал с моей матерью? Позволили бы мне дружить со своими детьми? Позволили бы мне нянчить своих детей? Даже если кто-то и скажет «да» в ответ на один из этих вопросов, я готова поспорить, перед этим он будет долго сомневаться.

К счастью, родители отца скончались через несколько месяцев после того, как мне исполнилось восемнадцать, и оставили мне дом, в котором вырос отец. Так как я уже была совершеннолетней, их адвокат решил передать мне собственность, ничего не сообщив матери или ее родителям. И, как только бумаги были готовы, я собрала чемодан, сказала всем, что переезжаю, но не сказала куда, изменила фамилию на Эрикссон, потому что всегда любила викингов и поняла, что это мой последний шанс стать одним из них. Я обрезала волосы и перекрасилась в блондинку. С дочерью Болотного Царя было покончено.

Дверь хижины открывается прямо в гостиную. Комната маленькая, футов десять на двенадцать, и потолок такой низкий, что я могла бы дотронуться до него, если бы встала на цыпочки. Входную дверь оставляю открытой. Я чувствую себя неуютно в замкнутых помещениях, провонявших сыростью и плесенью.

Телевизор включен, но звука нет. На экране комментатор беззвучно шевелит губами, сообщая последние новости о розыске отца. Над его левым плечом – маленький экранчик, на котором видно, как вертолет зависает над взбаламученной поверхностью маленького озера, где кружит патрульный катер. Внизу экрана бежит новостная лента: «Поиск продолжается», «ФБР прислало подкрепление», «Найдено тело заключенного?»

Я стою так неподвижно, как только могу, пытаясь уловить колебание занавесок, тихий вдох, любое смещение молекул, которое дало бы мне понять, что я не одна. Сквозь запах плесени и грибка пробивается аромат бекона, яиц, кофе и дыма от оружия, из которого совсем недавно стреляли, а также острый металлический запах свежей крови.

Я жду. Ни звука. Ни движения. Что бы ни случилось, это произошло задолго до моего приезда. Я жду еще немного, а затем пересекаю гостиную и останавливаюсь в дверном проеме, ведущем в кухню.

Между столом и плитой на боку лежит голый мужчина.

Кровь и мозги заливают пол.