Эпилог

– Мы с Ванком будем к тебе прилетать, Тэсси. Теперь-то никто не будет по нам стрелять?

– Определенно! Хотя я не люблю посторонних, мешающих дисциплине.

– Ну знаете, ло Паолино…

– Я шучу, Джин. Конечно, прилетай. Только не привози никаких сигарет… сам знаешь, кому.

– Вообще-то я прекрасно знаю меру.

– Сам знаешь, кто тоже так говорил, Ласкез. Помнишь?

– Ничего такого я не утверждал! Даже в детстве, Отшельник. И точно перед тобой не оправдывался.

Странник уходил. Оставалось совсем немного времени, чтобы обменяться последними серьезными обещаниями и шутливыми угрозами. Попрощаться. До следующей ветряной смены.

– Ты… точно не хочешь с нами, Джер?

Это выпалила девочка – светловолосая шпринг. Она внимательно смотрела на стоявшего чуть в стороне юношу. Встретившись с ним взглядом, она несмело улыбнулась. И все-таки получила слабую, пусть и сердитую улыбку в ответ.

– Нет, кошатина. Я вернусь чуть позже. И не бойся, Странник вас не обидит. Правда, дружище?

С корабля протянулась снасть. Лавиби крепко ее пожал.

– Не задерживайся слишком надолго. – На него строго взглянула черноволосая женщина. – В конце концов, к Пробуждению Миаль должен поставить галочку, что выполнил все обязанности по твоему воспитанию.

Лавиби только пренебрежительно фыркнул:

– Я сам себя воспитывал.

– И все-таки.

Встретившись взглядом с голубыми глазами управителя, он молча кивнул. Не стал улыбаться и благодарить. Их – даже после всего случившегося – пока разделяла стена.

– До встречи.

Они говорили снова и снова. Говорили, пока наконец не решились и не попрощались совсем. И тогда часть из них ступила на борт Странника, а другая осталась на берегу.

Дул сильный ветер. Он подгонял корабль. Может быть, лучшее в ветрах странствий – то, что однажды они показывают дорогу домой.

Те, кто остался, разделились. Роним должен был ждать своего поезда, Джин – готовить к возвращению домой живой гоночный самолет. Они негромко заговорили между собой и прибавили шагу. Они не оборачивались на своего спутника.

– Джер? – все-таки спросил серопогонный, уже собираясь подниматься по склону.

– Он не пойдет. Правда, братец?

Джер кивнул. Когда двое скрылись, он быстро направился влево. К скалам, о которые гулко бились волны.

Там, на одном из камней, испещренных снизу приросшими раковинами, сидела белокурая женщина и писала в блокноте. Она не повернулась, когда уходил корабль, она была слишком увлечена или, может быть, чересчур взволнована. На самом деле… она ждала. Потому что когда юноша медленно приблизился к ней и присел рядом, она сразу подняла голову.

– Стихи, – сказала она. – Ты, наверное, не любишь поэзию. Но, может быть, хочешь почитать?

Он взял протянутый блокнот, немного размокший от соленых океанских брызг. Скользнул взглядом по первой строчке. И неожиданно улыбнулся.

– Я обязательно попытаюсь полюбить, мама. Хотя бы твои.

– Должен сказать… – небрежный ровный голос заставил его вскинуться, – твои книги, наверное, отлично продаются. Курсанты опустошили все лавки в Такатане. Я даже сам прочел парочку. Сносно.

Хо' Аллисс устало прикрыл глаза и опять опустил голову на скрещенные руки. Он слишком долго ждал этого допроса – допроса самого Рина Краусса. Ждал и готовился защищаться, как только мог. Но защищаться было не от чего.

– Хоть какой-то смысл есть в том, чтобы все потерять.

Голубые глаза задумчиво скользнули по его лицу.

– По сути, ты мало что потерял, кроме свободы. И даже добился цели. Свобода теперь есть у Веспы. Ты можешь в той или иной мере быть собой горд.

Лицо то-син, как бы его ни лечили, все еще не восстановилось до конца. Ссадины остались на губах, на скулах, нос явно плохо заживал. Писатель усмехнулся мелькнувшей в голове мысли. Тень. В другом теле, но суть была той же. Наверняка тот, кто собрал первую Сотню, стал примерно таким, когда изуродовал себя. Высокопарные рассуждения… и ломающие ребра удары.

– Или ты хотел освободить ее только так, как придумал сам?

Хо' Аллисс усмехнулся:

– Я писатель. А мы не очень любим, когда наши сюжеты начинают жить своей жизнью.

Рин Краусс усмехнулся уголками губ.

– Знаю одну ле, которая думает по-другому. И когда-нибудь она будет писать не хуже тебя. А теперь… – Он подался ближе. Его голос потерял какой-либо оттенок и стал металлическим. – Синедрион хочет знать, что представляет из себя дар заклинателей. И прежде всего, – как от него защититься.

Она сидела перед пустой тетрадью и грызла ручку. Мысли не шли. Наверное, она просто слишком устала: сегодняшняя боевая тренировка была очень длинной. Большая полоса препятствий, да еще со стычками. Ева победила двух противников из трех. Вроде бы неплохо.

– Спать собираешься?

Пятнистая шпринг, недовольно ворча, бросила в нее подушкой. Ева торопливо прикрыла ночник учебником.

– Извини. Я скоро!

Да, лучше было бы лечь. Ничего все равно не получалось. То ли она просто устала, то ли совсем разучилась. Нет… надо начать. Хотя бы начать. Она обещала сестре и очень соскучилась сама. Она вряд ли бы смогла забыть это ощущение начинающейся истории: когда откуда-то тянет невидимым ветерком. И в этом ветерке как будто кто-то ведет рассказ, сменяя перед глазами картинки. Картинки не видны полностью. Но что-то угадывается по силуэту.

– Ева!

Всего абзац. Абзац – это как маленький ключик, из множества которых однажды сложится ключ большой. И он, наверное, откроет ту самую дверцу, из-под которой веет ветром. Девочка глубоко вздохнула.

– Ева! – взвыла с кровати Нэсса. Она уже села и сонно, сердито моргала. – Ну сколько можно?! Ты хоть помнишь, что сделал этот ужасный тип в желтых очках? Не вздумай тоже писать книжки! А что, если тебя арестуют? Или исключат? Я всё выброшу!

Ева посмотрела на ее сонную мордашку, потом на тетрадь и слабо усмехнулась. Некоторые вещи, кажется, не менялись. Где бы она ни жила, какое бы имя ни носила. Хорошо это или плохо… но это заслуживало в истории отдельного места. И, мысленно пожелав сестре самой доброй вахты, девочка закрыла страницу.

– Ладно, я ложусь.

Последний ночник в Алых Башнях наконец погас.