Глава 6

Стас Крячко сразу же после отъезда Гурова отправился к информационщикам. Там ему наконец-то удалось получить электронные списки заключенных, отбывавших сроки на Чернореченской зоне. Впрочем, в процессе поисков не обошлось без осложнений. Как оказалось, на территории России как бы не больше десятка мест, от Кавказа до Сибири, именуемых Черноречьем. Поэтому и были предоставлены информационные материалы сразу из двух пенитенциарных структур, расположенных вблизи разных Черноречий – с европейского и сибирского.

Открыв в ноутбуке материалы по сибирской ИТК, он увидел бесконечно длинный столбец имен, фамилий, кличек, статей УК, сроков отсидки… При виде этого изобилия у Крячко сразу же отчего-то заболела голова, засвербело меж лопаток, заныло в пояснице. Но делать нечего, нужно было искать. Станислав не спеша вращал на компьютерной мыши колесо прокрутки экрана и флегматично взирал на медленно плывущую снизу вверх страницу, просматривая прежде всего колонку кличек уголовников.

Сколько же их прошло через эту ИТК! Сотни и тысячи. Наверное, если бы зло, совершенное людьми, материализовалось, скажем, в динамит – каждое злое дело в кило взрывчатки, – земной шар уже давно разлетелся бы в клочья.

«…Ну-ка, что тут за сидельцы-«страдальцы»? – пробормотал он, с трудом сдерживая зевоту. – Абдюхин, Акульцин, Белюнин, Варалин… Клички – Кот, Табак, Штырь, Бухарь…» Увидев в общем ряду некоего Забугалина Тимофея Антоновича по кличке Мопс, Крячко мгновенно вспомнил – это же его «крестник»! Точно-точно! В две тысячи втором они с Гуровым раскрывали убийство жены владельца сети магазинов. Мопс оказался не более чем исполнителем. А вот в роли заказчика выступал сам «безутешный» супруг убитой. Сколько же отмотали Мопсу? Пятнашку? Значит, еще сидит…

Более двух часов проведя перед монитором ноутбука, Стас почувствовал, что у него от обилия букв и цифр уже рябит в глазах. Ему удалось найти уголовника по кличке Чпыль, по фамилии Чепулев. Однако лишь взглянув на фото худющего кривоносого мужика, который, согласно антропометрическим данным, имел рост метр восемьдесят пять, Крячко понял – это не тот. Нашелся и Шныль. Но этот и вовсе оказался уроженцем гор Шаналиевым.

В конце концов, махнув рукой, Стас вышел на улицу и, немного погуляв перед зданием, решил сходить в ближайшее кафе, чтобы в «дежурном порядке» подкрепиться.

Найдя свободный столик, он приступил к поглощению бифштекса, как неожиданно зазвонил телефон. Предположив, что это или Петр, или Гуров, он взглянул на монитор и с удивлением увидел высветившееся «Виллина». «Хм, интересно… Расстались-то только под утро. Уже успела соскучиться?» Нажав на кнопку включения связи, он вначале даже не узнал ее голос, из которого начисто исчезли нотки грубой мужиковатости, а женственной певучести, напротив, прибавилось.

– Станислав, от дел не отрываю? – деликатно поинтересовалась Виллина. – Слушай, как ты смотришь на то, чтобы в эти выходные съездить в Серебряный Бор? Ну, на ню-пляж? Тебя я вчера видела. Смотришься отменно. С таким кавалером появиться просто писк. Ну, что думаешь по этому поводу?

– Да вот, думаю… – выделив слово «думаю», только и смог ответить Стас.

– Знаешь, наши девчонки, ну, из нудис-сообщества, персонально для тебя придумали ритуал вступления в нашу среду, – с некоторой хитроватой вкрадчивостью сообщила Виллина. – Представляешь, тебе предстоит с завязанными глазами опознать меня из десяти женщин, прикасаясь рукой только к…

– Стоп! Стоп! Стоп! – решительно возразил Крячко, заглушив ее последние слова. – Никаких ритуалов! И в выходные, скорее всего, я буду занят. Виль, ну, ты же сама помнишь мою реакцию на… Гм-гм… Да мне там сразу хоть проваливайся в недра пляжа! Ты хочешь, чтобы я обязательно испытал чувство крайней неловкости? Да?

– Да будет кипятиться-то, застенчивый ты наш! – рассмеялась Виллина. – Это была шутка! Никто ничего не придумывал да никто ничего о тебе и не знает. Мы сегодня встретимся?

– Безусловно! – непререкаемым тоном произнес Стас и, приглушив голос, почти шепотом добавил: – Виль, если честно, я вообще не хочу в нудисты. Понимаешь, пока я, как это ты называешь, «текстильщик», я – нормальный здоровый мужик. А вот у вас – уверен! – за неделю мои «полномочия» упадут с «полдвенадцатого на полшестого». Ну, ты же умничка, ты же уловила, в чем юмор-то?

– Уловила, уловила! – Виллина снова рассмеялась. – Кстати! Можешь поздравить! Кажется, мне удастся оформить театр! Да! Придется, правда, выбить несколько судебных решений, но адвокат сказал, что виды неплохие. Ну, а если многоуважаемый Главк поможет нам избавиться от всех рэкетирских пиявок, то – честное пионерское! – у нас будет пусть и не сплошное викторианство, но исподнее танцоры наденут обязательно. Правда, уже сейчас представляю, как некоторые из них будут разочарованы! Привычка, знаешь ли…

Вернувшись в кабинет, Крячко продолжил свои изыскания. Перелопачивая данные по Чернореченскому ИТК, находящемуся где-то в дебрях между Верхней Волгой и Уральскими горами, он внезапно обнаружил кое-что, показавшееся ему очень интересным. Некто Борис Шпульник, по кличке Шпыль, был отмечен как бежавший из мест заключения. Открыв его фото и антропометрические данные, Стас не мог поверить своим глазам – скорее всего, это был тот, кто ему нужен. Рост – сто семьдесят пять, совпадал один в один, примерно одинаковый возраст, схожий абрис лица. Да, разрез глаз, форма скул, губ, носа и ушей заметно отличались. Но ведь на этот счет есть пластическая хирургия!

В предчувствии долгожданной удачи Крячко спешно отправился к Дроздову в отдел судмедэкспертизы. Тот только что вернулся из морга, где работал с неким крупным бизнесменом, который сегодня утром преставился от разрыва аневризмы аорты. Хотя кое-кто подозревал, что это убийство.

И вот теперь, сидя за рабочим столом, Дроздов строчил подробный отчет о проделанной работе. Увидев на пороге Стаса, он не мог не отреагировать на его появление в своей традиционной манере – изобразил кисловато-досадливую гримасу. Весь его вид, казалось, говорил: «Ну, и чего ты приперся отрывать крайне занятых людей от их чрезвычайно важной работы? Неужели не понимаешь, что каждая секунда рабочего времени судмедэксперта (судмедэксперта!!!) – на вес золота!..» Однако, встретившись взглядом с Крячко, который и на йоту не испытывал чего-то похожего на пиетет, Дроздов сразу же как-то сдулся, словно проколотый воздушный шарик. А жизнерадостно ухмыляющийся Стас, приветственно помахав рукой, бодро гаркнул на весь кабинет:

– Привет! Как дела? Слушай, ты осматривал и Вингрова, которого нашли в «Онтарио», и Капылина в «Айседоре». Ничего странного с их физиономиями не заметил?

– А что в них могло быть странного? – насторожился судмедэксперт.

– Ну, например, какие-то признаки того, что их «фасады» кто-то капитально перекроил. Не заметил, пластику им не делали?

– Делали, – от напряженности мыслительного процесса Дроздов даже шевельнул ушами. – А что тут такого? Сейчас многие мужики, которые при деньгах, делают себе операции по омоложению. Вон, итальянец Берлускони. Ему около восьмидесяти, а он – как огурчик. Девки за ним – гурьбой…

– Ха! – во взгляде Крячко сквозила нескрываемая ирония. – Да девки, был бы мешок денег, и на орангутанга кинутся! Вон, главный плейбойщик… Как его там?..

– Хью Хефнер? – подсказал Дроздов.

– Вот-вот! Он самый! Песок сыплется из всех прорех, на морду без слез не глянешь, а недавно по телику показывали – какая-то дурочка из России с ним жить надумала. А что касается этих покойничков, то операции они делали не для омоложения, а чтобы изменить внешность. Это два беглых уголовника. Дошло? И вот тут возникает закономерный вопрос: а почему по поводу этого весьма занимательного факта не поставили в известность нас с Львом Ивановичем?

Судмедэксперт некоторое время, не находя слов, лишь возмущенно разводил руками и беззвучно шевелил губами. Наконец, обретя дар речи, он обиженно возопил:

– А кто это сказал, что я не поставил в известность? Отчет я передал в приемную, его приняла Верочка… Какие ко мне претензии?!

– Не, ну если та-а-к, то тогда – миль пардон! – Изобразив некий великосветский жест, Стас шутовски раскланялся и зашагал в сторону приемной Орлова.

Войдя, он увидел Верочку, которая усердно прихорашивалась перед зеркальцем пудреницы. Ответив на приветствие и не отрываясь при этом от зеркальца, та авторитетно уведомила:

– Петра Николаевича нет! Он в министерстве на совещании.

– Это – понятно… – сказал Крячко, с суровым укором глядя на секретаршу. – Но мне непонятно другое. Где отчет Дроздова по убийству Вингрова и Капылина? А?!

– Ой!.. Как же я про него забыла-то?! Хотела же еще вчера вечером отдать Петру Николаевичу, и… У-у-у… Старею, старею!..

Услышав «старею» из уст молодой, цветущей женщины, Стас громко фыркнул. Но тут же, придав себе суровую деловитость, попросил дать ему этот отчет на полчаса, пообещав вернуть в самые короткие сроки. Забирая пластиковый конверт с лежащими в нем исписанными бланками, он не мог удержаться, чтобы не сказать:

– Эх, и надрал бы я тебе задницу за вот такую забывчивость!

Реакция Верочки на этот его демарш оказалась неожиданной. Подперев голову рукой и волнисто поколыхавшись на своем рабочем кресле вправо-влево, она с каким-то хитрым подтекстом негромко отметила:

– Станислав Васильевич, о вашем жгучем намерении надрать мне задницу я слышу уже не первый раз. Она вас так волнует, эта моя часть тела?

– А еще наколол бы язык иголкой и посыпал бы перцем! – сконфуженно крякнув, отпарировал Стас.

Выходя в коридор, он слышал за спиной жизнерадостный Верочкин хохот. «Да, оперилась за время замужества, оперилась… Раньше-то на каждом шагу смущалась и краснела. А сейчас – сама кого хочешь в краску вгонит!..» – мысленно отметил Стас. Ему вдруг вспомнилась его бабушка, которая в минуты раздражения могла высказаться весьма суровым слогом. Но вот своего внука Стасика от сквернословия оберегала всячески, грозя за любое непристойное слово эту самую кару – с накалыванием языка иголкой и посыпанием его перцем. Впрочем, ни разу своего обещания она так и не сдержала. А дворовый заводила Стас Крячко, выйдя к сверстникам, с особым удовольствием, по делу и без, щеголял запретными словами, за которые рисковал поплатиться языком.

Сидя за своим столом, он пробежал глазами отчет Дроздова по Вингрову и Капылину, из которого явствовало, что данные субъекты преставились в мир иной, будучи, в принципе, физически достаточно здоровыми. Сердце того и другого, при всех имевшихся мелких патологиях, смело могло бы работать без «капитального ремонта» еще не менее двух десятков лет. Причиной остановки данного органа, по мнению судмедэксперта, стало, скорее всего, сильнейшее негативное эмоциональное потрясение. Например, приступ сильнейшего страха. Обычно такова клиническая картина остановки сердца у людей, подвергшихся воздействию инфразвука, который порождает ощущение запредельного ужаса.

В разделе отчета, где было описано состояние кожных покровов, Стас нашел абзац, в котором описывались едва заметные шрамы на лице обоих трупов, свидетельствовавшие о перенесенной не более шести-семи лет назад пластической операции.

Сообразив, что Вингров и Капылин-Шпульник из заключения бежали, видимо, Крячко попытался найти подлинную фамилию напарника Капылина-Шпульника по побегу, но чего-то определенного найти ему не удалось. На всякий случай он решил созвониться с Гуровым и набрал его номер на своем сотовом.

– Лева, как у тебя там дела? Ты сейчас где?

– Уже еду назад, скоро буду на месте, – раздался в трубке бодрый голос Льва. – Итоги неплохие. В автобазе удалось узнать, что у человека, похожего на Вингрова, на зоне была кличка Питбуль.

– От-лично! Ща узнаем и его «девичью» фамилию. Капылина я уже расколол. Знаешь, кто он на самом деле? Некий Шпульник, которого осудили на пять лет заключения. Правда, пока не знаю, за что. Сейчас еще раз схожу к информационщикам и тогда уже добью этот вопрос окончательно.

Положив телефон, Стас снова начал утомительно долгое изучение списков заключенных. Он дотошно всматривался в нескончаемый «поминальник» тех, кто населял ИТК в первое пятилетие двухтысячных, и, дойдя чуть ли не до середины списка, замер, не веря еще одной удаче: Питбулем оказался осужденный на восемнадцать лет Юрий Сныпкин. Открыв фото и антропометрические данные лагерного «сидельца», Станислав убедился окончательно – он! И, самое главное, Питбуль-Сныпкин тоже числился в беглецах.

Крячко занес в приемную отчет Дроздова, очень удивив Верочку своим сияющим видом, и сразу же поспешил к информационщикам. После почти получасового ожидания – Жаворонкову пришлось довольно долго перебирать дела заключенных в пофамильном списке – он получил распечатанные на принтере досье обоих уголовников. Ощущая себя ученым, который при посредстве БАКа (Большого адронного коллайдера) нашел-таки этот неуловимый, полумифический бозон Хиггса, поименованный кем-то «частицей Бога», Стас зашагал по коридору. Свернув за угол, он увидев Гурова, который входил в кабинет.

Влетев следом за ним, Крячко издал ликующее «О-го-го!», потрясая распечатками, зажатыми в руке. Лев лишь снисходительно усмехнулся, он и сам сегодня пережил нечто подобное. Сначала – когда получил информацию о подлинной кличке Вингрова, а затем – взяв с поличным его подельников. Стас тем временем, усевшись за стол, чуть ли не нараспев начал читать досье вслух.

Первым оказалось дело уроженца Тернопольской области Юрия Николаевича Сныпкина, шестидесятого года рождения, имеющего начальное образование и три разной длительности отсидки. Всего в местах лишения свободы он провел не менее двадцати лет. Причины отсидок – грабежи и разбойные нападения, кражи и мошенничество. Имелось два эпизода, связанных с убийством потерпевших, но их следствию доказать не удалось.

Начав свою криминальную «карьеру» как грабитель-одиночка на родной Тернопольщине, после отсидки, во время которой он и получил кличку Питбуль – за беспричинную озлобленность и жестокость при выяснении отношений с другими заключенными, Сныпкин осел в России, поскольку возвращаться домой не хотел, опасаясь мести потерпевших. Вскоре он сколотил банду из себе подобных, которая промышляла сразу в нескольких российских городах. Ее «расцвет» пришелся на девяностые. Жестокая рэкетирская банда Питбуля наводила ужас на тогдашних коммерсантов и кооператоров…

После зверского убийства в Твери одного из тех, кто отказывался платить дань отморозкам, Питбуль и половина его банды были задержаны. Но ему удалось не без посредства хорошо оплаченных адвокатов вновь выкрутиться и вместо расстрела или пожизненного срока получить всего каких-то четыре года. Выйдя на свободу, Питбуль собрал остатки своей шайки и несколько изменил профиль деятельности. Теперь «питбулевские» занялись крупным мошенничеством в строительной сфере. Создав липовую строительную компанию и собрав деньги застройщиков за квартиры в доме, для которого еще даже не был вырыт котлован, мошенники бесследно исчезали. Таких афер провернуть им удалось не менее десятка. Глядя в новостях на митинги обманутых дольщиков, Сныпкин лишь ухмылялся чужой беде.

Ухмылки кончились после того, как незадолго до миллениума он вновь оказался в СИЗО. И вот тут-то былая удача от него почему-то отвернулась. Несмотря на усилия адвокатов, по совокупности (всплыли кое-какие былые кровавые эпизоды) он получил восемнадцать лет колонии строгого режима. Адвокатам, обжаловавшим приговор, удалось добиться лишь того, чтобы после пяти лет «строгача» их подзащитному изменили режим на общий…

Операм, которые в конце девяностых и начале двухтысячных расследовали грязные дела бандита Питбуля, не дано было выяснить слишком многого. Материал, полученный Станиславом от информационной службы, заканчивался сообщением о побеге заключенного Сныпкина, которого в дальнейшем найти так и не удалось. Хотя история его криминальных похождений этим не закончилась. История, никем не написанная, никому не известная, ни в каких милицейских протоколах не отраженная, так же, как и значительная часть жизнеописания греховного бытия Капылина-Шпульника.

…В начале двухтысячных, попав в чернореченскую колонию, Питбуль почти сразу вошел в местную уголовную «элиту». Познакомившись с отбывавшим пятилетний срок за крупное ДТП с многочисленными жертвами Борисом Шпульником, он узнал, что тот в свое время был крупным предпринимателем.

Шпульник имел обширные знакомства среди высокопоставленного чиновничества, а также знакомства иного рода. Например, у него был знакомый высококлассный пластический хирург, который занимался подпольными операциями по изменению внешности. Впрочем, на тот момент Шпульник был слишком многими забыт и покинут. Даже его жена, являвшаяся соучредителем торгово-посреднической фирмы, почти сразу после заключения подала на развод и, продав фирму, вышла замуж за другого и уехала за границу. Теперь он не получал даже передач.

Будучи по своей натуре сколь склочным и заносчивым, столь же и самоуверенным, Шпульник особым уважением среди заключенных не пользовался. Поэтому, когда он однажды проигрался вчистую и оказался должен своим кредиторам огромные деньги, выплатить которые шансов у него не было, тут же встал вопрос о переводе его из «мужиков» в категорию «опущенников», да еще и с лишением одного глаза – его Шпыль проиграл, пытаясь отыграться.

Сколько уже раз в его жизни было такое! Некогда, еще во времена Союза, закончив финансово-экономический вуз, он удачно устроился работать в банке. Неплохая зарплата, шансы на карьерный рост, приличные жизненные перспективы… Но новоиспеченному банковскому клерку этого показалось мало. Он изобрел схему процентных краж с личных вкладов населения. Года два спустя эта афера вскрылась, и лишь благодаря удачному стечению обстоятельств он был всего лишь с треском уволен.

Следующим местом приложения сил уже набившего руку на жульничестве Остапа Бендера стал собес, куда Шпульник устроился благодаря протекции одного из райкомовских функционеров, которому презентовал увесистый конверт с красненькими десятирублевками. Там он продержался до середины восьмидесятых, хапая и прибирая к рукам пенсионные средства, после чего вовремя уволился, умело подставив одного из подчиненных. Тоже воришку, но куда более мелкого пошиба. Года три проваляв дурака (не без выгоды для собственного кармана) на теплой должности заведующего базой материального снабжения объектов социальной сферы, в конце восьмидесятых, пустив в дело наворованные средства, Шпыль организовал торгово-посреднический кооператив, в дальнейшем преобразовавшийся в целую фирму.

В соучредители пришлось записать жену и тестя – председателя облисполкома, который в кратчайшие сроки пробил все необходимые разрешения и согласования. Старик знал, что делает. Всего через полгода после этого его с работы ушли, но он не остался без своей порции масла на не очень жирном пенсионном куске хлеба.

Дела торгового предприятия шли в гору, несмотря на необходимость платить дань и бандитам, и ментам, и всевозможным контрольным ведомствам. Пытался Шпыль заняться и политикой, сначала в составе гайдаровского «Демвыбора России», потом – черномырдинского «НДР». Но тут у него не заладилось – на фоне куда более сильных и харизматичных конкурентов нудновато-амбициозный торгаш смотрелся неубедительно и тускло. Пару раз потратив немалые суммы на предвыборную агитацию, он счел подобные расходы полной бессмыслицей.

Большие деньги окончательно испортили и без того весьма необразцовую натуру Шпульника. Начались загулы в саунах с участием особ, имеющих «заниженную планку социальной ответственности». Начались пьяные дебоши в ресторанах. Начались пьяные гонки по ночному городу. Дважды совершив ДТП со смертельным исходом (первый раз он сбил бомжа, второй раз – подрезал машину, которая вылетела на тротуар и сбила прохожего), он благодаря деньгам и связям оба раза открутился от ответственности. А вот в третий раз влип всерьез.

В начале двухтысячных, летя по городу на запредельной скорости после очередной попойки, он буквально смел своим «Порше» автобусную остановку вместе со всеми, кто там находился. Пятеро погибли на месте – в их числе двое детей, а трое остались калеками. Собравшаяся толпа едва не линчевала вдрызг пьяного водителя, и лишь подоспевшие милиционеры вырвали его из рук возмущенных людей. К крайней досаде Шпыля, на сей раз ни деньги, ни связи, ни слезливые речи адвокатов не помогли. Впрочем, возможно, это для него было и к лучшему. Отец девочки, убитой Шпылем, на суде прилюдно объявил, что «эта гнида жить все равно не будет». Судя по всему, Шпульник относился к категории людей, которых жизнь ничему не учит. Вот и в колонии он ухитрился влипнуть в чрезвычайно скверную ситуацию.

Лишь вмешательство Питбуля спасло его от крайнего унижения и инвалидности. Но – зона есть зона. Ее неписаные законы в любом случае рано или поздно привели бы тому, что, не окажись в нужный момент рядом крупного уголовного авторитета, со Шпылем неминуемо произошло бы то, что и должно было произойти – извращенное насилие где-нибудь на «дальняке» и заточка в глаз… Это Шпульника крайне тяготило и нервировало. Впрочем, тяготился жизнью на зоне и сам Питбуль. Ему хотелось былой красивой, вольной жизни, ресторанных посиделок, женщин, денег, роскошных машин…

Это для них обоих и стало поводом начать подготовку к побегу. Бежать сообщники решили из производственного сектора колонии – с лесобазы, где заключенные работали на лесопильном производстве. Там же находился и канализационный коллектор, имевший выход за ограждение. Но все люки были закрыты специальными замками. Однако их это не остановило. Питбуль, как зэк со стажем, сумел изготовить нужную отмычку, и в один из летних дней, уже почти в конце рабочей смены, пробравшись к ближайшему люку, беглецы ухитрились его вскрыть и спуститься в смрадные недра канализации. Через полчаса, добравшись до следующего колодца, уже за пределами территории, они выбрались наружу и оказались в центре жилого квартала тамошнего райцентра.

Понимая, что здесь их поймать для милиции труда не составит, сообщники пробрались к гаражному массиву и, напав на одного из автомобилистов, отняли у него пусть и старенькую, но вполне надежную «копейку». При этом Питбуль, хоть в том и не было никакой необходимости, проломил старику голову поднятым с земли угловатым обломком известняка. Выбравшись за пределы городка окольными путями, беглецы поспешили уйти с трассы в лес и направились в сторону областного центра, где проживал пластический хирург-подпольщик.

Но на операцию требовались деньги – много денег. Да и на новые документы тоже. Однако на сей счет у Питбуля были свои «наколки». Он знал об одном из жителей окраин облцентра – неприметном, небогатом старичке, проживавшем в частном домишке. Никто из его соседей даже не догадывался, что этот ничем не примечательный с виду дедушка – бывший вор-домушник, за свою жизнь обобравший не одну сотню людей. Но его самая главная тайна заключалась в том, что в подполе его дома хранился местный общак – воровская губернская казна. И Питбуль, рискуя в случае неудачи подвергнуться самой жестокой казни, решил завладеть этими деньгами.

К тому моменту уже везде и всюду была объявлена тревога, за ними по пятам шла погоня, над лесом то и дело кружил вертолет. Поэтому беглецы решили избавиться от машины и, запутав следы, идти пешком. Доехав до реки, они столкнули в нее «копейку» и, перебравшись на другой берег, оказались в болотистых плавнях. Рискуя уйти в трясину, беглые зэки до темноты шли через заросли камыша и ивняка. Уже почти ночью, перебравшись через еще одну речку, они увидели перед собой небольшую деревушку. В центр селения сунуться они не решились. Выбрали домик, стоящий на отшибе, у которого, несмотря на поздний час, светилось одно из окон…

Ознакомившись с тем, что для них подготовили информационщики, сыщики пришли к выводу, что им нужно срочно побывать в чернореченской зоне, чтобы там, на месте, узнать все детали побега и попытаться восстановить его маршрут.

– Дураку понятно, – вслух размышлял Лев, вновь и вновь пробегая глазами по абзацам «досье», – что пока мы не отследим все маршруты их перемещений по России, нам никогда не найти того, кто разделался с беглыми зэками.

– Слушай, Лев, а это очень важно найти того, кто воздал двум, мягко говоря, тварям по их поганым заслугам? – Станислав смотрел на Гурова с ироничным недоумением. – У нас что, нет других забот? Ну, найдем мы этого человека. Так сказать, передадим в руки правосудия. Ну, посадят его. И что в этом хорошего? Лично мне тот, кто этого злыдня Питбуля и этого поганца Шпыля отправил в мир иной, куда симпатичнее, нежели эти двое «потерпевших».

– Ты будешь смеяться, но мне тоже. Да! Я считаю, что и Питбуль, и Шпыль получили по заслугам… – Гуров замолчал и, выдержав некоторую паузу, продолжил: – Ну, а теперь посмотрим на это дело с другой стороны. Есть постулат римского права: пусть рухнет мир, но восторжествует закон. Мы служим закону, и исполнять обязаны его таким, какой он есть. А если каждый из нас начнет, как сегодня это делают слишком многие, интерпретировать законы на свой лад, выборочно их исполнять, то тогда наступит полный абзац всему и вся.

Заложив руки в карманы, Стас прошелся по кабинету и, остановившись напротив Льва, с безмерным сарказмом произнес:

– Помню, помню, помню… Это у нас с тобой уже не первый спор на данную тему. Ты, как всегда, убежден в абсолютной непогрешимости закона и нашей обязанности рабски его исполнять.

– Ой, только не надо передергивать! – сердито отмахнулся Лев. – Уж такие эпитеты отпускаешь – «рабски исполнять»… Ерунду-то не городи!

– Ну, допустим, я немного утрирую… – хмыкнув, выразительно пожал плечами Крячко. – Но законы пишут люди и слишком часто их меняют. Помнишь начало девяностых, когда по амнистии выпустили мужика, который с восемьдесят пятого года сидел за спекуляцию? Ведь самое смешное было то, что даже когда спекуляцию уже, по сути, узаконили, объявив частной коммерцией, его все равно из тюрьмы не выпустили! И только после того, как поднялся всеобщий хай, освободили по амнистии, но никак не по отсутствию состава преступления. О, как! Человек потерял семь лет своей жизни из-за несовершенства законов, а я должен стоять перед ними на коленях и бить поклоны. Ты вспомни «славные» девяностые, когда кое-кто из тогдашних дебилов-либералов, которых я зову либерастами, предлагали даже за насилие над несовершеннолетними наказывать штрафами. И вот, представь себе, это вдруг прошло бы. И что же? Я такому закону тоже должен был бы кланяться как иконе святого угодника?

– Растет, растет наш Стасушка!.. – неожиданно рассмеялся Гуров. – Ишь, как боевито дискутирует, отстаивая идеи «кулачной юстиции». Слушай, что это ты на меня обрушился со своими софизмами? Скоро нам идти к Петру, вот ему и двинь свои идеи. Как он на них отреагирует? Наверное, сразу же примет на «ура».

Услышав про Петра, Крячко несколько скис и уже без всякого энтузиазма пробурчал:

– Ага, примет… Как же! Держи карман шире. Еще похлеще тебя начнет жевать мочалку насчет «духа и буквы закона»…

Неожиданно раздался стук в дверь, и в кабинет заглянул капитан Жаворонков. Улыбнувшись, он вопросительно мотнул головой.

– Разрешите? Только что удалось связаться с АДИСом, отправил им на идентификацию отпечатки пальцев Вингрова и Капылина. Ответ уже получен. Как установили эксперты, отпечатки пальцев Константина Вингрова принадлежат бежавшему из заключения в две тысячи пятом особо опасному рецидивисту Юрию Сныпкину, а Эдуард Капылин на самом деле – Борис Шпульник, тоже, кстати, беглый и до сих пор не найденный. Вот, пожалуйста, присланная ими справка, – он положил перед Гуровым принтерную распечатку.

Слушая его, Станислав громко рассмеялся:

– Валера, их уже нашел самый лучший сыщик всех времен и народов, от которого не сумел уйти еще ни один беглец даже самый хитрый и ушлый.

– Э-э-э… Вы имеете в виду себя или Льва Ивановича? – Жаворонков недоуменно посмотрел на Стаса.

Теперь уже рассмеялись оба опера.

– Валера, он имел в виду смерть, – пояснил Гуров. – От нас скрыться можно, а от этой костлявой старушки в белом балахоне и с косой не уходил еще никто. Да я бы и не помыслил называть себя самым лучшим сыщиком всех времен и народов. Кстати, все забываю спросить, как там у тебя дела с Таней Снегиревой? Что-то давно о ней ничего не слышно.

– Да все нормально! – оптимистично улыбнулся Жаворонков. – Уже проходит восстановительную терапию. Этой зимой решили пожениться. Она все прикалывается: «И что это у нас с тобой за семья получится? Два пернатых не только разных видов, но и из разных сезонов. Что за гнездо с тобой совьем?»

Когда Валерий скрылся за дверью, указав ему взглядом вслед, Лев с ироничной назидательностью вскинул указательный палец:

– Учись у молодежи! Але-оп! И новая семья – как по заказу. А ты, бедный наш, все бобылюешь и бобылюешь… – сокрушенно покачал он головой.

– Лева, блин! – в глазах Крячко сверкнули сердитые искры. – Сам же любишь повторять: бедностью попрекать грешно! Я, может, и рад бы иметь что-то стабильное и постоянное, но почему-то все время получается наперекосяк. Наверное, как говорят, такова моя планида…

Заглушая его последние слова, неожиданно тренькнул телефон внутренней связи, стоявший перед Гуровым.

– Ну, вот и самый лучший начальник всех времен и народов вспомнил о нашей малости, – смеясь, сказал Лев, поднимая трубку.

Это и в самом деле был Орлов.

– Оба у себя? – чуть отрывисто спросил тот.

– Ну и? – Голос Льва звучал невозмутимо и даже как-то умиротворенно.

– Жду! – как бы состязаясь с ним в лаконичности, отрубил Петр.