Глава 20
Ряженые всегда пугали меня, когда я был маленьким. Их спектакли были похожи на ночные кошмары. Каждый ряженый совмещал в себе сразу множество персонажей из сказок, гротескных, как марионетки Панч и Джуди. Как правило, это были туземцы из дикого племени, нарисованные детьми миссионеров.
В прежние времена, когда мы часто приезжали сюда, нам иногда приходилось видеть представления ряженых на лужайке.
Вонь от дешевого алкоголя разнеслась сразу же, как только ряженые затянули низкими голосами старые песни. Эти песни не были знакомыми, непритязательными мелодиями гимнов, которые мы распевали всю неделю, нет, они звучали так уныло и устрашающе, что наводили на мысль о колдовстве с целью призвать дьявола в этот мир.
Первым в компании ряженых стоял святой Георгий, одетый в короткий плащ крестоносца. Он отбивал такт дубиной. Когда пение закончилось, он стащил с головы картонную корону и поклонился, и, несмотря на густой грим, я узнал Паркинсона. Коллиер стоял сзади, наряженный Браунбэгсом. Собака его была привязана снаружи к столбу ворот, она рвалась с поводка и громко тявкала.
— Мы пришли, как договорились, — объявил Паркинсон отцу Бернарду, улыбаясь.
Отец Бернард взглянул на Мать, нахмурившуюся при виде местных жителей.
— Да это вы Клемента развлекаете?! — Паркинсон смотрел в глубь коридора; все обернулись и увидели, что краска сошла с лица Клемента. — Так, так. Ты, стало быть, опять тут, а, Клемент?
Мать по-прежнему держалась за косяк двери.
— Боюсь, вы ошиблись домом, — сказала она. — Мы вас не ждали.
Паркинсон взглянул на отца Бернарда и ухмыльнулся:
— Мы любим обходить в Пасху все большие дома. И мы подумали, что небольшое представление тут придется по вкусу, раз уж погодка такая паршивая.
— Ну, может быть, мы лучше придем в деревню и посмотрим на вас в другой раз? — предложила Мать.
— А мы долго не задержимся, — усмехнулся Паркинсон.
Он каким-то образом переступил порог, так что Мать не заметила, и ей ничего не оставалось, как отступить назад и позволить этим людям войти. Они кивнули, выражая благодарность, и вытерли ноги о коврик — святой Георгий, Браунбэгс, янычар и другие; один из них быстро проскользнул в дом. Он был полностью запеленут в черный плащ. Лошадь Олд Болл вошла последней. На лошади была коричневая рубаха, на палку был надет настоящий лошадиный череп, внутри которого клацали стеклянные глаза. Череп вращался, ухмыляясь, как та мерзкая тварь, которую мы нашли ночью в лесу.
Тот, кто был скрыт под плащом, наклонил лошадиную голову, чтобы пройти в дверь гостиной.
Когда голова качнулась вниз, мисс Банс отшатнулась и схватила отца Бернарда за рукав.
— По-вашему, это хорошая идея? — прошептала она, когда все гуськом прошли в гостиную. — То есть это же может быть кто угодно. Это что, какой-то языческий обряд?
— Ох, Джоан, это традиция, — объяснила Мать. — Мы всегда смотрим представления ряженых.
— Что, здесь? — удивилась мисс Банс.
— Ну, не здесь. Послушайте, это просто ради развлечения, — попыталась Мать успокоить девушку.
— Развлечения?!
— Ну да, — сказала Мать, сама не полностью убежденная в этом.
Она последовала за мужчинами и начала освобождать место для представления.
* * *
Мать, возможно, сомневалась в том, впускать ли ряженых в дом, но теперь, когда ряженые уже были здесь, она быстро взяла дела в свои руки. Мать быстро их впустила в дом и еще быстрее наверняка выпроводит.
Миссис Белдербосс вместе с мисс Банс были отправлены заниматься сэндвичами и чаем, в то время как Родитель и Дэвид постарались собрать как можно больше хрупких предметов и вынести их в прихожую.
Я помог отцу Бернарду перенести стол к окну, чтобы освободить пространство. Он поглядывал одним глазом на ряженых, которые дожидались, пока мы все приготовим. Паркинсон подозвал Клемента и сунул ему старую штору, которую тот повесил на шнуре между двумя подсвечниками, так что получилась самодельная кулиса, откуда участники представления могли выходить.
— Не думал я, что они явятся сюда, — сказал отец Бернард.
— Вы о чем, преподобный отец?
— Я тогда ничего не сказал Клементу, но мистер Паркинсон уже обещал привести ряженых в «Якорь». Я подумал, что это просто болтовня за кружкой эля. А у него их целая орава.
— Думаете, их стоило впускать, преподобный отец? — удивился я.
Отец Бернард бросил взгляд на артистов:
— Почему нет? Из-за того, что сказал о них Клемент?
— И из-за того, что мы видели в лесу.
— Слушай, Тонто, мы не знаем, имеют ли эти люди к тому происшествию хоть какое-то отношение. На самом-то деле. — Отец Бернард снова посмотрел на ряженых и тихонько засмеялся: — По-моему, они вполне безобидные. Да и вообще, как это будет выглядеть, если мы сейчас попросим их уйти? Думаю, будет лучше всего, если мы дадим им выступить. Что они собираются делать?
— Не знаю.
— Вот именно. Не беспокойся о том, что сказал сейчас Клемент. Это дела местных. Нас это не касается. Хорошо? — улыбнулся отец Бернард.
— Да, преподобный отец, — ответил я, далеко не так убежденный в этом, как он.
Отец Бернард улыбнулся Матери, которая подошла с дорогостоящей на вид лампой и поставила ее на стол, от греха подальше. Она бросила взгляд на священника и пошла помочь Дэвиду снять хрупкую хрустальную вазу с каминной полки.
— А что бы отец Уилфрид сделал с этими нашими друзьями, Тонто? — поинтересовался отец Бернард.
— Я не знаю.
— Не сказать чтобы ты много говорил о нем. Ты ладил с ним?
— Наверно.
— Только наверно?
— Он много делал для бедных.
Отец Бернард посмотрел на меня и улыбнулся:
— Это точно. Я знаю, Тонто. — По просьбе Матери он начал задергивать шторы. — Я спрашиваю только потому, что сам не так много знаю об этом человеке. То есть я знаю, что его очень уважали, но был ли он сам доволен тем, что делал, как по-твоему?
— Думаю, да.
— Я имею в виду, каким он казался незадолго до смерти?
— Каким казался?
— Да.
— Я не знаю.
— Как по-твоему, у него было что-нибудь на уме?
Из-за занавеса раздался звук колокольчика, и Мать выключила верхний свет.
— Я не знаю, преподобный отец.
Отец Бернард понял, что я прикидываюсь тупым, но лишь улыбнулся и переключился на ряженых.
— Кто это у вас в лиловом? — шепотом спросил он, указывая на актера, приклеивающего свой ус на место.
— Янычар, — ответил я.
— Злодей? Он похож на злодея.
— Да.
Первым из-за кулис показался Коллиер, одетый в поношенный килт, балахон арлекина и цилиндр, похожий на сломанный колпак дымовой трубы. На руке у него висела плетеная корзинка.
— А это кто? — спросил отец Бернард, прикрывая рот.
— Это Браунбэгс, — ответил я. — Он собирает деньги.
— Деньги?
— От вас ждут, что вы дадите немного денег, перед тем как ряженые начнут представление.
Браунбэгс обошел всех присутствующих; все, покопавшись в карманах в поисках мелочи, бросали монетки в корзину. Каждый раз, когда раздавался звон металла, Браунбэгс касался пальцем полей цилиндра. Закончив собирать деньги, он прочитал:
— Дай каждый столько, сколько найдет,
Ведь мы к вам вернемся лишь через год.
Зажгите огонь, и пусть пламя пылает.
Веселых ребят здесь каждый узнает.
Мать захлопала, все остальные последовали ее примеру. Браунбэгс удалился, а вместо него на сцену вышли святой Георгий и его дочь Мария.
— Это не тот ваш парень из Литтл-Хэгби? — шепотом спросил отец Бернард.
Я вгляделся в актера. Отец Бернард правильно понял: Марию изображал тот долговязый алтарник, помогавший священнику на заутрене. Теперь он был в белокуром парике и белом платье, запачканном по подолу грязью.
Святой Георгий вытащил шпагу из ножен, прижал Марию к себе и сказал:
— Святой Георгий — это я,
Я Инджиленда победитель.
Мне шпагу выковал Спаситель,
И мечет огнь рука моя.
В темноте послышался громкий шум, и на сцену выступил янычар. Он тоже обнажил шпагу. Все уже втянулись в действие и шикали и свистели, как по команде, даже Дэвид, который выпустил руку мисс Банс и смотрел на актеров, зачарованный, как ребенок на утреннике.
Янычар подкрутил концы длинных усов и приблизился к нам на несколько шагов.
— Я — Саллиман, турецкий воин.
Ты где, святой Георгий?
Марии быть моей женою,
Тебе пещера будет моргом.
Святой Георгий задвинул Марию себе за спину, заслоняя ее от янычара. У Марии тряслись коленки от страха, тыльной стороной руки она проводила по лбу.
Святой Георгий сказал:
— Георгий я из Инджиленда,
Со шпагой быстрою, как ветер,
Уже не встать тебе с колен,
Пред Богом будешь ты в ответе.
— Что ж, Георгий, жизнь твою я беру.
— О нет, смерть увидишь ты вдруг.
— Марию твою в жены я заберу.
— Без башки ну, какой ты супруг?
Они кружили друг вокруг друга, затем оба прыгнули вперед и скрестили шпаги. Мария вскрикнула, зрители принялись подбадривать святого Георгия, который в конце концов пронзил насквозь янычара и бросил его на пол, где тот и лежал с торчащей из-под мышки шпагой.
Мария бросилась к мертвому янычару и положила голову ему на грудь, рыдая:
— О, отец мой, убил ты мою любовь.
Святой Георгий опустился на колени и положил руку дочери на плечо:
— Голубка моя, он живой будет вновь.
Потом повернулся к нам и взмолился:
— В этом городе доктора можно найти,
Чтобы быстро удалось его привести?
Раздался стук в дверь. Зрители повернулись туда, где появилась маленькая фигура в котелке и пальто, которое волочилось за ним по полу. Все были слегка ошарашены незаметным появлением нового актера во время спектакля.
— Входит маленький доктор Дог, — сказал он, останавливаясь по пути, чтобы шлепнуть Хэнни по макушке.
— Лучший доктор в стране, сэр.
— Можешь ли ты вылечить этого воина? — спросил Святой Георгий, снимая шляпу с головы доктора.
— От какого состояния? — поинтересовался доктор, стаскивая нимб с головы святого Георгия. — Признайся, господин милейший.
— От смерти, доктор, самой чернейшей.
— Только не за пять фунтов, сэр.
— За десять фунтов, сэр?
— За пятнадцать, сэр.
— Двенадцать, сэр.
— Годится, за двенадцать полных фунтов и испанское вино сделаю хорошо.
Доктор принялся шарить по карманам своего необъятного пальто, и с каждой очередной порцией всякого мусора отец Бернард смеялся все громче. Доктор бросал на пол игрушечные машинки, пластмассовых зверушек, мячи для гольфа, ракушки. Наконец он вытащил маленькую бутылочку и опустился на колени возле мертвого янычара:
— Ну, мой спящий воин, пей настой Святого Духа.
Доктор Дог изгонит смерть из твоего больного брюха.
Мертвый янычар закашлялся, потом сел и прижал Марию к груди. Святой Георгий обнял доктора и взмахнул руками в нашу сторону:
— Вставайте, вставайте и пойте все вместе веселую песню.
Рыцарь встал, ощупывая рану на боку:
— Я был мертв, а теперь живу.
Благослови, Господь, доктора, Георгия и жену.
Дай мне мяса, апельсинов, пива.
Веселой Пасхи вам, друзья, счастливо!
Ряженые собрались уходить, и вдруг из дальнего угла комнаты послышался звук удара. Улыбки исчезали с лиц актеров, и они исчезли один за другим, оставив святого Георгия, который произнес:
— Есть тот, кто не поет и не танцует.
Хэнни схватил меня за руку. Он помнил, кто должен был выйти следующим.
Еще один актер, тот, что прибыл, закутанный полностью в черный плащ, вышел на сцену, держа единственную свечу на уровне груди, так что она освещала снизу его лицо. Оказавшись посередине круга, он поднял руку и сдернул капюшон. В отличие от остальных его лицо было ярко-красного цвета, как почтовый ящик, а из лысой головы торчала пара рогов. Это были настоящие оленьи рога, прикрепленные каким-то совершенно незаметным устройством.
— Я знаю этого типа, — шепотом сказал отец Бернард и слегка пихнул меня в плечо.
— Здесь я, чтобы попрощаться.
Дьявол Даут, прими поклон.
Душам в Ад пора спускаться.
Бог-отец, да где же он?
И когда актер улыбнулся и затушил свечу, я почувствовал, что рука Хэнни выскользнула из моей руки.
* * *
Я нигде не мог найти брата. В спальне его не было. Не было его и во дворе, — уже стемнело, а он один никогда не выходил. Я обошел весь дом, проверяя все закоулки, где Хэнни любил прятаться: за старинным пианино, в широкой нише окна за шторами, под ковриком из тигровой шкуры.
Я заглянул на кухню, надеясь, что, может быть, Хэнни отправился туда за едой. И там я нашел Паркинсона, который разговаривал с одним из ряженых. Тот, раздетый до пояса, неистово тер лицо фланелевой тряпкой. Вода в раковине стала чернильно-черного цвета. Его облачение лежало на столе вместе с фальшивыми усами и шпагой. Я поставил поднос на стол, а он, растерев лицо досуха полотенцем, как раз направился к столу взять рубашку. И я увидел, что это пожилой компаньон Паркинсона и Коллиера, которого мы впервые увидели в день нашего приезда в «Якорь». Сейчас его лицо приобрело здоровый розовый цвет и излучало жизненную силу человека намного более молодого.
— Ну не чудо ли это! — воскликнул он, встряхнув меня за плечи. — Чудо, — повторил он Паркинсону, который улыбнулся и кивнул.
— Вот так помирал от пьянства мистер Хейл, — сказал Паркинсон.
Хейл. Это было имя из того списка в конверте, который Хэнни принес из «Фессалии».
Я повернулся, чтобы уйти, но Паркинсон снова заговорил:
— Вот уж не думал, что такой хороший мальчик-католик, как ты, откажется от чуда так запросто.
Он прошел мимо меня и закрыл дверь кухни, когда из гостиной раздался смех.
— Я слышал, ты захаживал в «Фессалию», — сказал он. — Ты и твой придурок.
Я во все глаза смотрел на него.
— A-а… да знаю я все про твоего придурка, — продолжал Паркинсон. — Твой падре вполне себе трепло, когда выпьет.
— Он не придурок. Преподобный отец никогда бы его так не назвал.
Паркинсон улыбался:
— Сколько он тебе дал?
— Кто?
— Мой приятель из «Фессалии».
— Я не знаю, о чем вы говорите.
— Так сколько? Пятерку? Десятку?
— Я говорю вам, я ничего не знаю ни о каких деньгах.
Паркинсон смотрел на меня.
— Двадцать, — буркнул я.
— Этого хватит?
— Для чего?
— Ладно, слушай, ты знаешь, для чего он дал тебе денег.
Я ничего не сказал, и Паркинсон покачал головой и вздохнул:
— Говорил я ему, что этого не хватит. Понимаешь, у моего дружка из «Фессалии» мозгов не хватает для моего бизнеса. Я знаю людей гораздо лучше, чем он. Не верю, что люди всегда хотят денег. Когда есть что-то более важное для них… Деньги ты проссышь, как эль. А людям нужно что-то эдакое, что не кончается, что будет продолжаться. — Он сунул руки в карманы и продолжал: — Я говорил ему, что есть получше способ убедиться в том, что до тебя дошло, что за дела тут творятся. Я сказал ему, что нам нужно пригласить тебя и твоего придурка в «Фессалию», чтобы посмотреть, не можем ли мы чем помочь.
— Помочь?
— Ага. Ну, чтобы он выздоровел, вот о чем речь. Как мистер Хейл.
— Мне нужно идти, — сказал я.
Паркинсон бросил на меня быстрый взгляд и открыл дверь. Ряженые снова пели. Я прошел в гостиную, и Паркинсон последовал за мной.
— Он хорошо присматривает за домом, Клемент, а? — спросил он, похлопывая по стене. — Эти старые стены ни к черту не годятся. Сырые, заразы. Того и гляди, короткое замыкание случится. Тут много не нужно, чтобы начался пожар. Только и слышишь истории про то, как люди сгорели прямо в постели.
Когда мы вернулись в гостиную, Паркинсон остановился, глядя на поющих и танцующих. Шум усиливался.
— Так мы будем тебя ждать, — сказал он. — Ты знаешь где. А то смотри, мы можем прийти за тобой. Если тебе так больше нравится.
Паркинсон усмехнулся и отошел к своим. Они взялись за руки, образовав круг, и, топая ногами, пели, а Хейл кружил Мать, которая изо всех сил притворялась, что ей страшно нравится танцевать. Отец Бернард стоял рядом и хлопал в ладоши. Мистер и миссис Белдербосс переживали за антиквариат, оставшийся на месте из-за своих размеров. Мисс Банс вцепилась в руку Дэвида и только натянуто улыбалась, когда Коллиер попытался затащить ее в круг. Только Клемент сидел в стороне, заботливо обняв Монро за шею. Два изгоя.
