Дом номер четыре, Авеню

Мать Тилли продержала ее в постели три дня.

Мне казалось, это чересчур, но миссис Мортон сказала, что предосторожность никогда не помешает. Лично я считала, что излишняя предосторожность может очень даже помешать, но не стала возражать вслух, потому как при упоминании о Тилли миссис Мортон всякий раз огорчалась.

– Это вовсе не ваша вина, – сказала я ей. – Хотя все могло сложиться по-другому, если бы мы прислушались к Анжеле Риппон.

Мы играли в монополию, смотрели черно-белые фильмы по Би-би-си 2, ели шоколадное печенье, хотя оно казалось менее вкусным, чем в компании с Тилли. Как-то днем сели в автобус и поехали по дороге к Маркет-плейс, где гуляли по холмам, с которых хорошо был виден город. Миссис Мортон показывала разные достопримечательности, а мне в сандалии забились мелкие камушки, и я чувствовала себя совершенно несчастной. Так что приходилось прикладывать немало усилий, притворяясь, будто я заинтересована. Без Тилли все было по-другому. Куда бы мы ни пошли, возникало такое ощущение, будто ты вернулась домой после долгих каникул. Все казалось пустым.

Когда, наконец, Тилли все же появилась, личико у нее было мучнисто-белого цвета.

– Тебе нужен свежий воздух, – сказала миссис Мортон и усадила ее в самый прохладный уголок, подкинув еще одну подушку и вручив коробку «Вэйгон вилз».

– Ну, чем вы без меня занимались? – спросила Тилли, отщипывая кусочки суфле.

– Да много чем, – ответила я.

– Бога нашла?

– Совсем замоталась, – сказала я. – Времени не было.

– Так мы продолжим искать?

– Наверное, – кивнула я.

Она улыбнулась и передала мне коробку с печеньем.

Тилли получила право выбора телевизионных программ. Ее не заставляли приносить нам напитки, мало того – миссис Мортон разрешила ей не мыть руки перед едой.

– Что-то я сегодня неважно себя чувствую, – сообщила я и наложила себе еще одну тарелку печенья, но никто словно и не заметил.

Через три дня нам разрешили играть на улице, но только не в середине дня и при условии, что Тилли будет выходить в своей непромокаемой шапочке. Тилли постоянно носила эту шапочку, а потому я сочла, что все вернулось в норму. Но сегодня прямо с утра на дворе было слишком жарко, и вот вместо прогулки мы сидели за кухонным столом и пытались сгибать ложки, как делал Ури Геллер. Мы целую вечность этим занимались.

– Посмотри, вроде бы согнулась. – Тилли приподняла свою ложку.

Лично я ничего такого не заметила.

– Никакой разницы, – сказала я.

– Ну вот же, – она указала на абсолютно прямую линию. – Вот.

В это время мимо как раз проходила мама, и она пригнулась, сощурилась и сказала: да, вроде бы ложка действительно немного согнулась. Впрочем, моя мама всегда предпочитала соглашаться с людьми, чтобы те чувствовали себя лучше.

– Ничего она не согнулась, – возразила я. – Как была прямая, так и осталась.

– Нет, не понимаю, как Ури Геллер это делает. – Тилли потерла ложку еще несколько раз и сдалась.

– А все потому, что он испанец, – сказала я. – Только испанцы могут вытворять такие фокусы. Они в этих делах смыслят.

Мы оставили ложки в покое и стали наблюдать за Джоном Кризи, который стоял на автобусной остановке в конце улицы. А потом наблюдали за тем, как он идет обратно к своему дому в полном одиночестве. Выглядел он еще более неопрятно, чем когда я видела его последний раз. Волосы торчали дикими клочьями, точно хотели сорваться с головы, одежда мешком болталась вокруг тела, словно снята с чужого плеча. Даже шнурки на ботинках развязались. Мама стояла у стола и наблюдала вместе с нами.

– Что-то не больно-то хорошо он выглядит, да? – заметила я.

– Да уж. – Она не отрывалась от окна. – Действительно скверно.

Лето прорывалось сквозь занавески, солнечные лучи рисовали острые линии на кухонном полу. Они казались столь четкими, что я могла поставить ногу между ними и наблюдать за тем, как желтое пятно наползает на носок туфли и передвигается затем на кафельную плитку. Ремингтон расположился в этой световой решетке и походил на лабрадора с расцветкой тигра.

– Думаю, на улице не жарче, чем здесь, – сказала я. – Мы могли бы и на ограде посидеть.

– Хорошая идея, – заметила мама и стала вдевать нитку в иголку.

Кухонная дверь захлопнулась за нами прежде, чем нитка нашла дорогу в ушко.

Мы просидели на каменной кладке всего несколько минут, когда вдруг мимо, окутанная бежевым, пронеслась миссис Форбс. Мы обе вытянули шеи и видели, как она свернула в сад к Шейле Дейкин, а затем, стоя на ступеньках крыльца, затеяла какой-то бурный разговор с Кейти.

– Как думаешь, что это она там придумала? – спросила я.

Тилли лягнула пяткой кирпич.

– Не знаю, – протянула она. – Но я ей не доверяю. А ты, Грейси?

Я подумала.

– Нет. Со дня исчезновения миссис Кризи все на нашей улице ведут себя как-то странно. – Я вспомнила и об отце, но не стала ничего говорить, потому что эта тема занимала у меня в голове совсем отдельное место.

Через некоторое время миссис Форбс вышла на улицу вместе с Шейлой. Они пересекли дорогу и направились к дому мистера Кризи. Показалось, что миссис Дейкин слегка покачнулась посреди дороги.

– Может, и она тоже плохо себя чувствует, – заметила Тилли.

Женщины долго стучали и орали на крыльце, и вот их, наконец, впустили. Едва дверь в дом мистера Кризи захлопнулась, дверь в дом Шейлы Дейкин отворилась, и оттуда вышла Лайза, волоча за собой Кейти. На ней был жакетик из джинсовой ткани и босоножки на высоченных каблуках – в точности такие я видела в каталоге «Кейз».

«Нет, такая обувь не для тебя», – говорил папа и начинал смеяться.

– Пошли, – сказала я. Дернула Тилли за рукав, и мы соскочили с ограды.

Тилли всегда быстро соображала, что от нее требуется. Одно из ее многочисленных достоинств. И мы успели добежать, как раз в это время Лайза закрывала калитку.

– Привет, – сказала я.

– При-ве-тик. – Она разложила это слово на три слога и выразительно закатила глаза.

Я зашаркала сандалиями по асфальту, скрестила руки на груди.

– Куда собралась?

Она зашагала по улице. Все еще волокла Кейти за локоть, а тот безуспешно пытался вырваться.

– В магазин к Сирилу. Молоко кончилось. Да прекрати ты ныть, Кейти!

– Ой, как здорово! И нам тоже к Сирилу, – сказала я.

– Неужели? – удивилась Тилли. Но произнесла она это так тихо, что никто не услышал.

Лайза обернулась. Кейти все еще выкручивал ей руку и умудрялся издавать дикие и разнообразные звуки, не открывая рта.

– Тогда, может, купите нам молока?

– Ну, даже не знаю, – протянула я и зашаркала сандалиями. – Думала, мы вместе сходим.

– Вы сделали бы мне огромное одолжение, – сказала Лайза и растянула эти два слова «огромное одолжение», наверное, для того, чтобы подчеркнуть их значимость.

Я улыбнулась.

Она протянула мне монеты.

– Ну, и его заодно возьмите, пусть прогуляется. А то у меня от него уже в ушах звенит.

Она развернулась, приблизилась к калитке и вошла в сад. Сбросила босоножки и растянулась на шезлонге.

Кейти с надеждой поднял на нас глаза.

– А мне там всегда покупают конфеты, – сказал он.

И вот мы трое зашагали по Кленовой улице. Через каждые несколько шагов Кейти стучал по футбольному мячу, и он перелетал через стенку или выкатывался на мостовую, и нам приходилось ждать, пока он его подберет.

– Мой папа любит футбол, – сказала я. Решила сделать над собой усилие.

– Твой папа болеет за «Манчестер юнайтед». – Кейти продолжал стучать по мячу.

– А это имеет значение? – спросила я.

– Конечно. – Он перестал стучать и указал на заплатку с нашивкой на джинсах. – А я всю дорогу за «Челси».

– А где находится Челси? – Тилли уставилась на нашивку.

– Не знаю. – И он снова взялся за мяч.

– Тогда почему носишь нашивку, если даже не знаешь, где находится это место? – спросила я.

– Да потому, что я их болельщик. – Он промахнулся, и мяч снова перелетел через живую изгородь. – Это означает, что я за них. В их команде.

– Только мысленно! – Мне пришлось крикнуть, потому что Кейти нырнул в кусты.

Но затем вынырнул, прижимая мяч к груди.

– Но ведь это и есть самое главное, – сказал он.

Магазин «У Сирила» располагался на углу Кленовой улицы и Соснового участка. Владельца его звали вовсе не Сирил, а Джим. Да и магазином эту лавчонку назвать можно было лишь с натяжкой, поскольку занимала она всего одну комнату на первом этаже дома. Как только звякал маленький колокольчик, Джим с заспанными глазами появлялся откуда-то из глубины помещения в рубашке с короткими рукавами. И всякий раз, когда я забегала сюда за конфетами, с сердитым видом ждал, пока я выбираю.

– Привет, Сирил, – сказала я, зная, как это его раздражает.

Он насупился еще больше.

Я попросила у него пинту молока, и он был просто в шоке, ведь я обычно выбирала шоколадки «Блэк Джек» или «Летающие тарелки». И никогда прежде не покупала молока.

Я положила руку на бедро и спросила:

– Ну, что скажешь о Маргарет Кризи?

Но Джим не повелся. Потер руки и осведомился, желаю ли я купить что-нибудь еще. Кейти дернул меня за майку, и мы с Тилли достали мелочь, скинулись и купили ему шербет.

Мы вышли на улицу, добрались до дома Шейлы и увидели, что Лайза переместилась с шезлонга в гамак под тентом и читает «Джеки».

– Вот твое молоко, – сказала я.

– Угу.

– Поставить в холодильник?

– Угу.

На кухне у Шейлы Дейкин царил полный бардак, чтобы добраться до холодильника, пришлось протиснуться мимо гладильной доски и целой горы постельных принадлежностей. Тут было еще множество грязных кастрюль и мисок, повсюду валялись журналы и пустые пачки от сигарет, а на часах над дверью красовалась фотография Элвиса.

«Теперь или никогда», – говорил он.

Кухня была битком забита разными предметами, а вот в холодильнике оказалось пусто. Странно.

Я вернулась в гостиную и увидела, что Кейти играет с пожарной машинкой. Лайза сказала:

– Просто поверить не могу, что вы купили ему конфеты.

– Он нас попросил, – пояснила я.

– Вы всегда делаете то, о чем попросит шестилетний сопляк?

– Ну, обычно да, – ответила Тилли.

Лайза сказала, что придется подождать, пока не придет мама и не вернет нам деньги за шербет. И поскольку все стулья были заняты, мы уселись на коврик из овечьей шкуры перед электрическим камином. Он лишь притворялся камином, а поскольку включен не был, горки угольков из серого пластика напоминали горный хребет. В одной из горок зияла дыра. Я наклонилась и обнаружила в ней крохотную лампочку и трех мертвых жуков.

– Чего это ты там делаешь? – спросила Лайза.

Я подняла голову и ответила:

– Просто интересуюсь разными вещами.

Лайза снова уткнулась в журнал. Я слышала, как она переворачивает страницы и как Элвис на кухне отсчитывает секунды.

– Мне жутко нравятся твои туфли, – сказала я.

Еще она страница перевернулась. Я посмотрела на Тилли. Та вроде бы пожала плечами, хотя трудно было сказать наверняка – слишком уж просторный на ней был свитер.

– А Тилли на прошлой неделе едва не умерла, – сказала я.

– Ага.

– Пришлось мне ее реанимировать.

– Правильно.

– Я знала, что делаю, потому что я гораздо старше ее, – не унималась я. – На многие мили.

Тилли пыталась что-то вставить, но я грозно посмотрела на нее, и она осеклась.

Лайза снова перевернула страницу.

– Мне нравятся твои туфельки, – снова сказала я.

Лайза взглянула на меня поверх журнала.

– Может, вам уже домой пора? Я пришлю Кейти позже. С деньгами.

Мы ответили: нет, спасибо, все нормально. И Лайза пробурчала «ну, как хотите» и снова уткнулась в журнал. Кейти занимался тушением пожаров, ложился под разными углами на коврик, усыпанный обертками от лимонного шербета и лакричных леденцов, я же запустила пальцы в густой овечий мех, пощипывала его и наблюдала за тем, как читает Лайза. Я подобрала под себя ноги, откинула волосы на плечи и пыталась найти способ сделать две главы из одной и той же истории. Ко времени, когда вернулась Шейла Дейкин, я нащипала столько шерсти, что из нее можно было свалять целое стадо крошечных овечек. И мне пришлось быстро найти место, чтобы припрятать этот ком.

Я сказала миссис Дейкин, что ее молоко в холодильнике и что я не знала, что Кейти нельзя давать конфеты. Шейла взглянула на Лайзу, вопросительно приподняв бровь.

– Она сказала, что я сделаю ей «очень большое одолжение», – заявила я и тряхнула волосами.

Миссис Дейкин извинилась за то, что нам так долго пришлось ждать денег, и я сказала, что ничего страшного, поскольку я все время любовалась туфлями Лайзы на высоких каблуках, и еще подумала, что, может, она даст мне почитать свой журнал, когда закончит. Лайза сказала, что не закончит и через сто лет. А может – и вообще никогда.

Миссис Дейкин пошла на кухню за кошельком, Лайза последовала за ней. Я слышала, о чем они там говорят.

– Она славная девочка, Лайза, просто ей надо еще немного подрасти. И ты не развалишься, если будешь с ней полюбезнее, Лайза, и ты сама видела, как она на тебя смотрит.

Я обернулась к Тилли.

– Не волнуйся, – сказала я. – Они не знают, что мы их слышим.

Когда они вернулись, миссис Дейкин вдруг вспомнила, что забыла что-то в кладовой, и исчезла на несколько минут.

– Ты в порядке, мам? – спросила Лайза, когда миссис Дейкин вошла.

Миссис Дейкин не отличалась бледностью, лицо у нее было коричневое от загара, но сейчас кожа как-то потускнела и приобрела желтоватый оттенок. И еще казалась она какой-то неуверенной.

– Это все Дороти Форбс, – проронила миссис Дейкин. – Совсем заморочила мне голову.

– Она ведь и вам тоже лгала? – спросила Тилли.

Миссис Дейкин собиралась закурить, но загасила пламя и вынула сигарету изо рта.

– Лгала? – переспросила она.

Я знала, что Лайза за нами наблюдает, а потому снова тряхнула волосами, а затем добавила:

– Она соврала, что не знала миссис Кризи. Сказала, что ни разу не говорила с ней прежде.

Миссис Дейкин снова принялась прикуривать сигарету.

– Да нет же, ничего подобного. Она с ней говорила. Черт, само собой, говорила.

– Не думаю, что она когда-нибудь попадет на небеса, – заявила Тилли. – Бог, он, знаете ли, не очень-то любит козлищ.

– Козлищ? – Сигарета повисла в уголке рта миссис Дейкин.

– Тилли вот что имела в виду, – вмешалась я. – Вранье, оно все равно рано или поздно выплывает наружу. А Бог знает, что вы сделали что-то плохое, и начинает преследовать вас с ножами.

– И саблями, – добавила Тилли.

– Иногда и с тем, и с другим, – закончила я. – Но смысл в том, что рано или поздно каждый получает по заслугам, и от этого никуда не денешься, ведь Бог, он везде.

И мы с Тилли широко взмахнули руками.

– А вы верите в Бога, миссис Дейкин? – спросила я.

Шейла Дейкин села. Пока мы ждали ответа, сигарета догорела почти до фильтра, превратившись в столбик пепла, который осыпался на ее кардиган.

– Мне нужно взять кое-что из кладовой, – пробормотала она.

– Ты какая-то бледная, мам. Может, воды принести?

– Просто беспокоюсь о Маргарет Кризи, – ответила она. – Боюсь, она никогда не вернется.

– Ну, конечно, вернется. – Лайза присела на валик дивана. – Просто решила, что ей нужен перерыв, отдохнуть от всего этого.

Миссис Дейкин кивала, как малое дитя.

– А я так не думаю, – сказала я.

Миссис Дейкин уставилась на меня:

– Почему? Почему не думаешь?

– Потому, что на следующий день у нее была назначена встреча, а она не из тех, кто подводит людей. Настоящая леди.

Миссис Дейкин не сводила с меня глаз. Она так вытаращилась, что я видела сеточку красных вен в белках ее глаз.

– Это с кем же?

Я знала, что Тилли с опаской смотрит на меня, но все же решила ответить:

– С Тощим Брайаном.

– Ах, вон оно что, – пробормотала миссис Дейкин. – Вот оно как. – Закатала рукава кардигана и попыталась встать на ноги.

Позже Тилли сказала, что нам не стоило говорить о разных там ножах и саблях и о Тощем Брайане. В ответ я возразила, что это заставит миссис Дейкин задуматься о Боге. И уж определенно – в том, чтобы думать о Боге, нет ничего плохого.