Деревья уже были расцвечены разными цветами, но листва еще не опадала. Мари возвращалась из школы – на плече ранец, в руке телефон, – и увидела, что у ворот сада стоит мужчина и кого-то ждет.

– Мари?

Девочка кивнула в ответ.

– У тебя есть минутка?

Артур оказался высоким и бледным; стоял, чуть наклонившись вбок, как будто у него болела спина; волосы его были растрепаны. Он придержал дверь машины, чтобы она могла забраться внутрь; сиденья пахли свежей кожей, на полу не было видно ни грязи, ни даже самого крохотного фантика.

Прошло два месяца с тех пор, как она получила от него письмо. Это было первое настоящее письмо в ее жизни; Лигурна просто положила конверт рядом с ее тарелкой, словно в этом не было ничего необычного. Впрочем, ее и так не особенно интересовали дела их семьи: после того, как мать объявила, что им придется с ней расстаться, еда стала еще хуже, чем прежде, на полках стала собираться пыль. Мама сказала, что и дом этот они долго содержать не смогут – даже если бабушка с дедушкой будут помогать, он им все равно не по карману. Мать по этому поводу грустила, а Мари считала, что это к лучшему. Ей этот дом никогда не нравился.

В конверте был один-единственный листок, исписанный на удивление разборчивым почерком. К сожалению, писал Артур, они еще не знакомы, но она в любой момент может послать ему сообщение. Далее шел электронный адрес, затем подпись.

«Дорогой Артур, – ответила она. – Спасибо за письмо. Пишет тебе Мари. Мои дела хорошо, а как твои? Вот мой мейл. С уважением, Мари».

Неделю спустя пришел ответ. Артур интересовался, какого числа у нее день рождения, в каком она классе, нравится ей ходить в школу или не очень, с кем она сидит за партой, как зовут самого тупого учителя в школе, какую телепередачу она смотрит охотнее всего, а какую – терпеть не может, любит ли она математику, что думает о папе, что – о маме, а что – о дяде Ивейне и дяде Мартине, какой у нее любимый цвет, грустит ли она в дождь, как часто думает, куда пропал Ивейн, считает ли она, что животных есть можно, или она против этого, считает ли, что среда лучше понедельника, и если да, то всегда ли лучше или только иногда, и как ей кажется, нужно ли всем подчиняться королю, президенту или никому не подчиняться. Спрашивал о книгах и о воздушных шариках, о куклах и плюшевых медведях, о друзьях. О том, почему она решила ответить на все эти вопросы, а если так и не надумала отвечать, то тоже – почему. Просил не чувствовать себя обязанной отвечать ему и благодарил, если ответит. Затем следовала короткая прощальная фраза, а о нем самом – ничего.

У нее недавно появился первый телефон. Он лежал у нее на ладони, красный, круглый и прохладный, гладкий сзади, спереди – с экраном во всю поверхность, но научиться печатать, не чувствуя пальцами кнопок, ей было трудно. Она постоянно нажимала не туда, словарь переиначивал слова во что-то свое, не имевшее никакого смысла, но она все стучала и стучала. В конце концов, ей было уже тринадцать лет, и в тупик такими вопросами ее было не поставить. Когда спустя пару дней ответа так и не последовало, она послала еще одно письмо: «Дорогой Артур, получил ли ты мой ответ? Как твои дела? Мы можем встретиться? С уважением, Мари».

Машина ехала практически бесшумно. Она огляделась. Эта часть города была ей совершенно незнакома, и она понятия не имела, куда это дед собрался ее отвезти. Со стен домов облезала краска, на дороге валялись пустые банки.

– Выяснилось ли что-нибудь за это время? – спросил он.

Мари тут же смекнула, что он спрашивает про Ивейна.

– Нет. Но недавно вышла статья.

Она достала телефон и принялась в нем рыться. Закладки, ссылки… Вот: «Критика онлайн» – колонка Себастьяна Цельнера – Ойленбёк. Она прочистила горло. Мари нравилось читать вслух, и она радовалась, когда ее вызывали в школе и просили что-нибудь прочесть, пусть она и делала всегда вид, что для нее это крайне обременительно – кому охота казаться зубрилой? Интонации у нее были верные, она практически не оговаривалась, даже не запиналась на трудных словах. Конечно, ей никогда не стать такой красивой, как мать, никакой актрисы из нее не выйдет, но голос у нее был безупречный.

Если нынче Генрих Ойленбёк считается самым современным национальным художником, то что это говорит о фрагментарности нашего общества? Нам что, до такой степени нужен денди родом из среднего класса, мы что же, действительно настолько боимся своей неуверенности, что считаем необходимым прятаться под броней иронии? По всей видимости, ответ утвердительный. Лишь немногим художникам удалось не потерять в цене за время кризиса, а уж тех, кому удалось в цене подняться, – и того меньше. Перепуганные коллекционеры предпочли затаиться и вложить деньги в бетонное золото или забить подвал австралийскими «кенгуру». Голубые фишки среди художников стали редки, как летающие слоны. Но почему именно этот внушительно сработанный, ироничный классицизм проявил себя как надежное капиталовложение? Полотна Ойленбёка расходятся как горячие пирожки, а дилеры и аукционные дома получают на них рекордный навар.

«Давайте не будем делать поспешных выводов, – призывает куратор бохумской “Свободной галереи” Ганс-Эгон Эггерт. – Все дело в политике, проводимой тем, кто сейчас заправляет наследием художника. Курс развернут на 180 градусов с единственной целью – делать деньги». К сведению: в августе прошлого года пропал без вести неугомонный наследник художника, Ивейн Фридлянд. «В центре внимания Фридлянда было поддержание доброго имени мастера, – поясняет Эггерт. – Если выражаться тактично, то акцент в управлении собранием несколько сместился». С еще более резкой критикой выступил директор гамбургского Музея Коптмана Карл Банкель: «Заниматься наследием столь значимой личности – дело чрезвычайно сложное. Немногие его достойны. Ивейн Фридлянд был не из их числа, новый управляющий фондом от них еще дальше».

Для художественной среды всегда было тайной, по какой причине Фридлянд получил свою должность, поскольку отличали его вовсе не глубокие познания в творчестве Ойленбёка, а личная близость к седовласому мэтру. Его неоднозначная деятельность беспокоила коллекционеров, но благодаря этому цены держались в разумных рамках. Под руководством Эрика Фридлянда, поначалу временно заменявшего брата, а теперь, по всей видимости, сделавшегося его полноправным преемником, политика Фонда Ойленбёка изменилась: работы художника стали то и дело обнаруживаться на выставках среди всякой «сборной солянки» из частных коллекций – назовем хотя бы «Форум искусства» в Ротвейле, центр «Эспасио» фонда компании «Телефоника», выставочный зал Бингенского художественного объединения, арт-пространство Городского банка Брюсселя, площадку Сберегательного фонда Эберсфельда, и так далее, и тому подобное. Если ранее создавалось впечатление, что вещей этого автора существует не так уж много, то теперь рынок буквально наводнен ими, а в музейных магазинах уже была замечена сувенирная продукция с Ойленбёком – чашки, постельное белье, полотенца с принтами, воспроизводящими его излюбленные сельские пейзажи раннего периода. Именитые музеи как по эту, так и по ту сторону Атлантики уже давно зареклись иметь дело с этим художником. И тот, кто связывает возросшую популярность художника с якобы плачевным финансовым положением Эрика Фридлянда, просто кривит душой.

И вот уже намечается стагнация цен. Не надо быть пророком, чтобы предположить, что здесь тоже взлет лишь предвозвещает катастрофическое падение – впрочем, не было бы ничего страшного, если бы на этом в творчестве мастера, в котором специалисты видят больше «воды», чем идейной субстанции, и была поставлена точка. Но когда преходящие пристрастия перестанут застилать наш взор, мы, возможно, созреем для другого искусства – искусства негромкого, несколько более субтильного, но в то же время смелого, обращенного не в прошлое, а в будущее. Настанет час художников молчаливых, далеких от ажиотажа и пускания пыли в глаза. Назовем лишь одно имя – Крыстиан Малиновский. Его успех не обусловлен кризисом – напротив, его работы кризис преодолевают. Если мы спросим его, как он представляет себе период, в котором…

– Но ведь одно с другим не сходится, правда? – Мари подняла взгляд. – То он говорит, какой тот значимый, а то…

– Не стоит тебе забивать этим голову.

– Читать дальше?

– Нет, довольно.

– Папа говорит, что столько, сколько нужно, чтобы покрыть его долги, на этих картинках не заработать. Говорит, что искусство вообще столько не стоит. Но, по крайней мере, банк готов пока с этим мириться. Говорит, что банк забирает у него каждый цент, но не трогает его, пока деньги идут. Поэтому он и живет в доме причта, но мне нельзя никому об этом рассказывать. А ты где живешь?

– Я постоянно в разъездах.

– Ты все еще пишешь?

– Уже нет.

– Почему ты приехал только сейчас?

– У меня дела.

– И что же ты делаешь?

– Ничего.

– Ничего не делаешь?!

– Это вовсе не так просто, как кажется.

Он свернул и подъехал к парковке, на которой стояли всего две машины. Над воротами улыбались пластмассовые клоунские лица, за ними виднелись очертания американских горок.

– Ярмарочный балаган, – разочарованно произнесла Мари. – Вот здорово.

Они вышли из машины. Шел мужчина, ведя за руки двух мальчуганов. Женщина толкала перед собой коляску. Пара молодых людей пила пиво прямо из бутылок. У павильона с тиром стояли под ручку мужчина и женщина.

– Почему ты тогда ушел? – спросила она.

– Тебе будут внушать, что жизнь состоит из обязательств. Может быть, уже внушают. Но это не всегда так.

Мари кивнула. Она, правда, не понимала, что он имеет в виду, но надеялась, что по ней этого не заметно.

– Можно и не идти на компромиссы. Можно жить, не ведя никакой жизни. Избегать конфликтов. Может, это не сделает твою жизнь счастливой, но легкой – сделает.

– Пойдем вон туда? – девочка указала на вход в лабиринт. Выбраться из лабиринта всегда просто. Надо только держаться правой стены, опустив глаза в пол и не отвлекаясь на зеркала – и вот ты уже снаружи.

Она достала мобильник.

«Только представьте! – написала она. – Я тут на аттракционах катаюсь». Пока Артур покупал билет, она пошла к дверям. Те, жужжа, распахнулись.

«На аттракционах? What the hell?» – ответил Георг.

«А надувной замок с батутами там есть?» – поинтересовалась Натали.

«Скажи где и я буду», – добавил Джо.

Она на ощупь шла вдоль стены. Сквозь стеклянную перегородку были видны стоявшие рядом киоски, полукруглая вершина колеса обозрения, горки. Маленький мальчик с рожком мороженого в руках смотрел сквозь нее, словно она была невидимкой.

«Очень смешно», – написала она в чат.

«Ничего смешного! – ответил Джо. – Люблю карусели я б и правда сходил».

Где же застрял Артур? Впрочем, к таким ситуациям она привыкла. Это как когда они с отцом ходили в зоопарк: он делал это для нее, она – для него, при этом оба с большей охотой остались бы дома. Продолжая держаться стены, она на ощупь продвигалась дальше, свернула, еще раз свернула, и еще раз свернула – и должна была бы уже оказаться у выхода. Но выхода не намечалось. Она стояла перед зеркалом, и дальше дороги не было.

«Но мы же собирались на день рожденья к Маттиасу», – сообщила Лена.

«Попозже пойдем», – отправила Мари и убрала телефон в карман. Нужно было сосредоточиться.

На полу блестело синее пятно краски. Пройдя мимо зеркала, она свернула еще раз, и еще раз, и еще, и вот уже показалась вертушка турникета на выходе, но видела она ее через стекло. Дорожка уходила в противоположном направлении, налево и еще раз налево, и вела обратно ко входу. Вот оно, синее пятно. Рядом с ним лежал изогнутый металлический прут, заостренный с одного конца и с круглым наконечником, как у трости, на другом. Она наклонилась: несомненно, то же самое пятно. Но никакого зеркала не было – пятно что, могло перемещаться по лабиринту? И откуда взялась эта палка? Итак, продолжим: направо, еще раз направо, опять пятно. Что-то во всем этом было не так. Так, снова направо, и снова направо, снова оно, но теперь уже без прута. Она пошла в противоположном направлении, налево, еще раз налево, и шла, пока не оказалась перед стеной из стекла, не пускавшей ее дальше. Вернулась назад и вновь очутилась у входа; дверь была заперта.

Нащупав дверь, она принялась дергать и колотить. Тщетно. Постучала сильнее. Ничего не изменилось. Забарабанила по двери кулаком. Снова ничего.

Мари подошла к стеклянному проему, сквозь который можно было выглянуть наружу, и попыталась помахать человеку у кассы, но угол был неудачный – он не видел ее, она – его. Вызвать спасателей? Но она же сама заплатила за то, чтобы потеряться в этом лабиринте, это будет выглядеть смешно. Она свернула налево, затем направо, затем снова налево и снова направо, дважды прошла мимо стеклянного проема, трижды миновала зеркальные стены, потом опять оказалась перед синим пятном. По другую сторону стекла кто-то присел на корточки и посмотрел на нее; она вздрогнула, не сразу узнав Артура.

Постучала в стекло. Улыбнувшись, он тоже постучал, по всей видимости, приняв ее жест за шутку. Показав налево и направо, она пожала плечами, чтобы показать, что потерялась. Артур выпрямился и исчез из ее поля зрения. В горле у нее встал ком, она почувствовала, как подступают слезы, и разозлилась. Только она хотела вызвать спасателей, как кто-то тронул ее за плечо.

– Он совсем рядом, – сказал Артур.

– Кто?

– Да выход! Вот он, рядом с тобой. Что случилось? Ты что, плачешь?

Действительно – выход был лишь в паре метров от нее. Налево, потом направо – и вот она уже у турникета. Как же она могла его не заметить? Пробормотав, что она, разумеется, и не думала плакать, она вытерла слезы и помчалась наружу.

Артур указал на небольшой голубой шатер с красным занавесом у входа. Над проемом мерцали электрические звезды. «Читаю будущее по картам Таро», – гласила надпись над входом.

– Лучше не надо, – произнесла Мари.

– Да ну, пошли, – предложил Артур. – Вдруг тебе что-нибудь хорошее предскажут?

– А если наоборот, только плохое?

– Тогда просто не верь.

Они вошли внутрь. Настольная лампа отбрасывала желтоватый свет на деревянную столешницу, застеленную покрытым пятнами войлоком. За столом сидел пожилой мужчина в свитере, лысый, с двумя кустиками редких волос за ушами, в очках. Перед ним лежали лупа и колода карт.

– Подходите, не стесняйтесь, – позвал он, не вставая. – Подходите, берите карты, давайте узнаем ваше будущее. Подходите, не стесняйтесь.

Мари взглянула на Артура, но тот стоял молча, скрестив руки на груди.

– Подходите, не стесняйтесь, – повторил предсказатель скрипучим, как шарманка, голосом. – Подходите, берите три карты. Давайте узнаем будущее.

Мари подошла к столу. Стекла очков у мужчины были невероятно толстыми, глаз за ними было почти не разглядеть. Мигая, он протянул ей колоду.

– Выберите двенадцать. Прочтем по ним вашу судьбу.

Колеблясь, Мари взяла у него из рук карты. Они были засаленными и потертыми. Рисунки на них были не такими, к которым она привыкла; на картах изображены были странные фигуры – падающая звезда, повешенный мужчина, рыцари с копьями, закутанный человек в лодке.

– Выберите двенадцать, – проскрипел предсказатель. – Берите. Стоит двенадцать евро. Двенадцать карт. Одна карта – один евро.

Артур положил на стол пятнадцать.

– Давно вы этим занимаетесь?

– Простите?

– Давно ли вы занимаетесь предсказаниями?

– Раньше занимался кое-чем другим, потом опять другим, но ни в чем особенно не везло.

– Трудно поверить.

– Я собирал залы.

– Большие?

– Крупнейшие.

– И что же случилось?

Предсказатель поднял взгляд.

– Что же случилось? – повторил Артур.

Моргнув, мужчина приставил ко лбу руку козырьком.

– Ничего, – произнес он. – Трудные времена случились. Везти перестало, вот что случилось. Лучшие годы прошли. Я уже не тот, что раньше.

– Или, наоборот, тот самый, – парировал Артур.

– Простите? Какой еще тот?

– «Как встарь», в самом что ни на есть буквальном смысле.

– Что вы имеете в виду?

– Ничего, просто пошутил.

– С какой стати?

Артур промолчал. Мари глядела на карты в своих руках и ждала. Предсказатель сидел, не шевелясь.

– У нас не так много времени, – намекнул Артур.

Предсказатель кивнул, нашарил деньги, положил в карман, порылся в нем и не без труда извлек три монеты сдачи.

– Выберите карты, – обратился он к Мари. – Сверху, снизу, из середины колоды – как пожелаете. Закройте глаза. Вслушайтесь в себя.

– Двенадцать? – уточнила Мари.

– Выкладывайте на стол. Одну к другой. Вот сюда.

– Так мне выбрать двенадцать?

– Сюда, сюда. Выкладывайте одну за другой.

Она вновь бросила на Артура вопросительный взгляд, но тот как-то странно рассматривал предсказателя. И как же ей выбрать эти карты? Вытянуть по одной или выбрать из середины сразу дюжину? Она нерешительно вертела колоду в руках.

– Без разницы, – произнес Артур.

– Прошу прощения? – переспросил мужчина.

– Если это работает, то работает вне зависимости от того, как ты выберешь карты, – сказал Артур. – А если не работает, то никакой разницы тем паче нет.

– Ваше будущее, – бормотал предсказатель. – Ваша судьба. Вот сюда, на стол, пожалуйста.

Мари вытащила из середины одну карту и, не открывая, положила на столешницу. Потом еще одну, и еще. И еще девять, из разных мест колоды. Подождала, но мужчина не шелохнулся.

– Готово, – сказала она.

Тот глянул в ее сторону и моргнул. Его рот был разинут. Достав из нагрудного кармана зеленый шелковый платок, он промокнул лоб.

– Готово! – повторила Мари.

Он кивнул, пересчитал карты, слегка касаясь каждой кончиком пальца, и тихо произнес: «Двенадцать», обращаясь то ли к ней, то ли к самому себе, поправил очки и выложил карты полукругом.

– Чего бы это ни стоило, – произнес Артур. – Надо лишь прилагать усилия. Чего бы это ни стоило.

– Прошу прощения? – переспросил предсказатель.

Но тот не ответил.

Мужчина стал открывать карты. От карт исходило что-то зловещее, Мари они казались уродливыми, жестокими и древними. Казалось, они возвещают о каком-то насилии, о мире, в котором ни один человек не был добр к другому, в котором с каждым могло приключиться все, что угодно и никому не следовало верить. Одну из фигур художник запечатлел в танце, на другой карте виднелся затянутый облаками желтый диск. Предсказатель наклонился, чуть ли не бороздя лбом столешницу, взял лупу и принялся рассматривать карты одну за другой.

– Тройка мечей, – сказал он. – Перевернутые.

– Их тут не три, – сказал Артур.

Предсказатель поднял голову; за толстыми стеклами очков его блестящие глазки казались крохотными.

– Пересчитайте! – приказал ее дед.

Мечей было пять, Мари это было ясно с первого взгляда. Предсказатель провел указательным пальцем по карте, двигаясь от меча к мечу, но изображение было столь филигранным, а его рука так дрожала, что он все время промахивался.

– Семерка, – произнес он. – Перевернутые.

– И не семь, – сообщила Мари.

Предсказатель поднял взгляд.

– Пять! – воскликнула она.

– Пятерка мечей, – повторил предсказатель и коснулся пальцем следующей карты. – Пять мечей, перевернутые, рядом с Солнцем и Влюбленными.

– Это Луна! – вскричал Артур.

Предсказатель снял очки, промокнул зеленым платком лицо.

– Луна и Солнце противопоставляются друг другу, – добавил Артур.

– Кто кого оставляет? – переспросил предсказатель.

– Противопоставляются в Таро. Так я слышал. Но я не специалист. У вас что, слухового аппарата нет?

– От него все время в ухе свистит. И тогда совсем ничего нельзя разобрать.

– Со свистящим аппаратом, наверное, гипноз невозможен.

– Да, – подтвердил предсказатель. – Невозможен.

– Но на картах гадать можно недурно, так?

– Слишком высокая аренда за стенд. Бандиты они все. Клиентов слишком мало. А когда-то я собирал залы.

– Крупнейшие, – повторил Артур.

– Что, простите?

– Продолжайте!

Предсказатель опустил голову, его нос завис в сантиметре от карт. Он вытащил одну и положил в середину. На ней были изображены крепость и молния, человечки застыли в неописуемых позах.

– Башня, – сообщил Артур.

– Прошу прощения?

– Это Башня?

Предсказатель кивнул.

– Башня. В сочетании с пятеркой мечей, перевернутой… И Луной… Это может означать, что…

– Но это вовсе не Башня! – крикнул Артур. – Не Башня!

– А что же это тогда? – поинтересовался предсказатель.

– Вы почти слепой, – сказал Артур. – Так ведь? Не только глухой, но и слепой.

Предсказатель уставился на стол и медленно отложил лупу.

Вопросительно взглянув на внучку, Артур указал на выход.

Мари кивнула.

– Прощайте! – крикнул Артур.

Предсказатель не ответил. Они вышли наружу.

– Но ты все равно заплатил, – сказала Мари.

– Он старался изо всех сил.

– Что все это значило? Башня, пятерка мечей, Луна – или это все-таки было Солнце? Что это означает?

– Лишь то, что он не мог их разглядеть.

– Но как же мое будущее?!

– Придумай его сама. Какое нравится.

Почему же на лице Артура читается такое облегчение, спрашивала себя Мари. Она была бы не прочь прокатиться по «Дороге призраков», но дедушка вдруг куда-то заторопился. Они пошли к парковке; Артур что-то тихо напевал. Все так же улыбаясь, он распахнул дверцу машины.

– У меня есть дом, – сообщил он, выезжая со стоянки. – Он стоит на берегу небольшого озера, и куда ни глянь, других домов не увидишь. В нем я могу работать целыми днями. Часто идет дождь. Я думал, на природе мне будет хорошо, но тогда я не знал, что на природе так часто льют дожди. Иногда я отправляюсь в путешествие, потом возвращаюсь. То, что я пишу, долгое время оценивалось выше среднего, потом перестало, а теперь я только и делаю, что читаю книги, написанные другими. И они так хороши, что я бы их написать не мог. Ты спрашивала, чем я занимаюсь, – да вот этим.

– И так ты провел все эти годы?

– Они пролетели незаметно.

– Куда мы сейчас направляемся?

Артур не ответил. Какое-то время они ехали молча, потом он притормозил и остановился.

Мари огляделась. Она здесь уже бывала, причем не так давно, с классом. Любые экскурсии навевали на нее скуку, но эта с большим отрывом лидировала в списке самых ужасных.

– Мы идем в музей?

– Да.

Она вздохнула.

Выйдя из машины, они поднялись по мраморным ступеням и пошли по длинному коридору.

– Мне скоро пора нужно будет идти, – сообщила она. – Дома уроки ждут.

– Много задают на дом?

Мари кивнула.

Была суббота, а на выходные им, к счастью, никогда ничего не задавали.

– Очень много, – сказала она.

«Так что, идем мы к Маттиасу или нет???» – написала Лена.

«Идем-идем, но попозже», – ответила она.

Картины тянулись одна за другой; на одних были только линии, на других – перемазанные краской плоскости, на каких-то еще можно было что-то распознать: пейзажи, здания, лица. Вихри, водовороты, потоки, взрывы цвета. Наверное, для того, кто подобным интересуется, все это представляло бы интерес, подумала она. Но явно не для нее.

– Мне правда пора домой.

Артур остановился у одного полотна.

– Взгляни.

Мари кивнула. Картина была в золотой раме, на ней было изображено море. С кораблем.

– Да нет, – повторил Артур. – Взгляни!

Море было синим, каким и должно быть море, оно раскинулось под безоблачным небом, на котором сияло огромное солнце. Вслед за кораблем летела стая чаек.

– Нет, – настаивал он. – По-настоящему взгляни!

Действительно, море было не таким уж и синим. На волнах пенились барашки, вода то темнела, то снова светлела. Да и у неба было множество оттенков. У линии горизонта оно, утопая в дымке, плавно переходило в море, а ближе к солнцу все расплывалось под толстым слоем белил. Если глядеть туда, то глаза начинали болеть. При этом это была всего лишь краска.

– Да, – подтвердил дедушка. – Именно так.

У корабля был длинный киль и пять труб, иллюминаторы блестели. На ветру трепетали гирлянды флажков, на палубах толпились люди, на корме возвышался на постаменте якорь. Впереди, в носовой части, стояло изваяние: громадные, искривленные часы, которые ей показывали на слайдах в школе, их нарисовал какой-то очень известный художник, только она не могла вспомнить, кто. Мари взглянула на крохотную этикетку на стене: «Переправа с дорогой скульптурой. Г. Ойленбёк, 1989».

Она подошла еще ближе, и все мгновенно растворилось. Не было больше ни человечков, ни флажков, ни якоря, ни косого циферблата – лишь несколько цветных точек на палубе корабля. В нескольких местах проглядывал холст, да и сам корабль был лишь средоточием штрихов и пятен. Куда же все подевалось?

Мари отступила на шаг назад, и все вновь сложилось в картину – корабль, иллюминаторы, люди, – хотя она только что своими глазами видела: их там не было. Она отошла еще на шаг, и теперь ей стало казаться, что картина пытается что-то ей сообщить – что-то, никак не связанное с изображенным на ней. Послание, скрытое в светлоте неба, в необъятности водной глади или в том, как корабль медленно уплывает вдаль.

– Фатум, – произнес Артур. – С большой буквы «Ф». Однако воля случая еще могущественней. Вдруг тебе достается судьба, которая вовсе не была тебе уготована. Чья-то случайная судьба. Все происходит стремительно. Но писать он умел. Помни об этом и никогда не забывай. Как он умел писать!

– Кто – он?

– Ивейн.

– Но ведь это не его картина.

Артур внимательно посмотрел на нее. Мари ждала, что дед скажет еще что-то, но он молчал.

– Можно, мы теперь пойдем домой? – спросила она.

– Да, – ответил он. – Вот теперь я отвезу тебя обратно.