Волны тошноты захлестывали ее.

Сначала Грейс пыталась не обращать на это внимания. У нее стресс. Она плохо ест и почти не спит.

Услышав то, что рассказала Жасмин Делевинь о ее сестре и муже, Грейс укрылась в своей жалкой комнатушке, заползла в постель и пролежала так два дня. Удар был сильнее, чем предательство детектива Бакколы, чем суд и отправка в Бедфорд. Сильнее даже, чем изнасилование.

Она вставала с постели, только чтобы добрести до туалета, где ее выворачивало наизнанку. Ей становилось все хуже. Приступы рвоты делались все чаще, мучительнее.

«Скорее всего вирус. Я в депрессии, иммунитет поэтому – ниже некуда».

Через двое суток нестерпимой тошноты Грейс наконец дотащилась до аптеки на углу. Надвинула пониже на лоб бейсболку, прикрыла шарфом нижнюю часть лица и кое-как перечислила свои симптомы фармацевту.

– Так-так… когда в последний раз были месячные?

Вопрос застал Грейс врасплох.

– Месячные?

– Есть шансы на то, что вы могли забеременеть, солнышко?

Грейс пыталась отсечь слова и образы, но напрасно – она видела лицо водителя фургона, жестокие мутные темные глаза, слышала издевательский тон: «Не волнуйся, Лиззи. У нас вся ночь впереди…»

– Нет.

– Уверены?

– Абсолютно. Никаких шансов.

Она все же купила тест на беременность.

Десять минут спустя, сидя на треснувшем унитазе, который делила с тремя остальными жильцами, отсчитала пять секунд, мысленно ругая себя за то, что выбросила пятнадцать баксов.

«Абсолютная чушь. У меня задержка из-за депрессии».

Еще минута – и она тупо уставилась на две розовые полоски. Должно быть, тест бракованный.

Снова сбегала в аптеку и истратила еще пятнадцать долларов. Потом еще. И каждый раз белая пластиковая палочка словно издевалась над ней. Розовые полоски плясали перед глазами.

Положительный. Положительный. Положительный.

«Поздравляю! Вы беременны!»

У Грейс закружилась голова. Почти рухнув на постель, она закрыла глаза. Каким-то образом за прошедшие три недели она умудрилась почти забыть об изнасиловании. Словно интуитивно сознавала: если позволить себе вспоминать, это ее уничтожит. Но теперь скрывать происшедшее от себя стало невозможно. Оно было здесь, росло в ней, живое, как коварный пришелец, паразит, пожирающий ее изнутри.

Нужно от этого избавиться. Немедленно.

К доктору обращаться нельзя. Грейс пользовалась уже третьим поддельным водительским удостоверением, которое Карен сделала для нее в Бедфорде. На этой неделе Грейс была Линдой Рейнолдс, официанткой из Иллинойса. Карточки были достаточно хороши, чтобы дурачить продавщиц и портье, которые почти не смотрели на них. Но Грейс не могла рисковать и показывать документ ассистенту какого-нибудь доктора, который мог хорошенько их изучить.

Придется все делать самой.

Девушки в тюрьме говорили между собой о подпольных абортах: омерзительные, мрачные истории, в которых фигурировали проволочные вешалки для одежды, кровотечения и прободения.

При мысли об этом Грейс затрясло.

«Не могу. Должен быть другой способ».

Забившись в укромный уголок публичной библиотеки Куинса, Грейс села за компьютер. Быстрый поиск в «Гугл» помог найти все необходимое.

«…бесконтрольный прием может вызвать желудочно-кишечные расстройства, самопроизвольный аборт, судороги, кому, образование тромбов, поражение печени и почек, смерть…»

«Самопроизвольный аборт…»

В нескольких кварталах от гостиницы был магазинчик здорового питания, где продавались травы.

Грейс направилась туда.

– Знаете, римляне широко это применяли.

Продавщица магазинчика оказалась на редкость словоохотливой.

– Вполне обычная травка для кулинарии. Конечно, это не трава, а масляная эссенция, но…

Она протянула Грейс маленький пузырек.

– В еду ее класть нельзя, разве что готовите рагу для свекрови и пытаетесь отправить ее на тот свет.

Грейс вымучила улыбку.

– Но несколько капель в ванну? Божественно! Все заботы сразу уходят!

Если бы только!

– Сколько я вам должна?

– Пятнадцать долларов двадцать два цента.

Продавщица опустила пузырек в бумажный пакетик и отдала Грейс. На лице ее неожиданно возникло озадаченное выражение.

– Откуда я могу вас знать? Лицо кажется знакомым.

Грейс сунула ей в руку двадцатку.

– Вряд ли.

– О нет, у меня прекрасная память на лица.

– Сдачу оставьте себе.

Грейс схватила пакетик и бросилась к двери. Продавщица проводила ее взглядом. Просто ужас, до чего эти городские вечно спешат! А эта, кажется, славная девушка. Хорошо бы масло ей помогло.

«И все же, где я могла ее видеть?»

Митч Коннорс встретился с Джоном Мерривейлом за ленчем в ресторане на Манхэттене.

– Спасибо, что согласились со мной поговорить.

Мерривейл встал и приветливо улыбнулся. Митч был поражен его худобой. Все в этом человеке казалось слабым: от бесцветной кожи и водянистых глаз до тонкого, пронзительного голоса и вялого рукопожатия. Просто призрак какой-то, а не человек!

– Н-не за что, детектив. Я счастлив помочь. Полагаю, речь пойдет о Грейс?

– Собственно говоря, речь пойдет о Ленни.

Приветливая улыбка померкла.

– Вот как?

– Хотелось бы лучше понять природу ваших с ним отношений.

– Отношений? Н-не понимаю, какое значение имеют наши отношения?

Кажется, полицейский попал в больное место.

– Мы пытаемся воссоздать наиболее полную картину жизни Брукштайнов до того, как Грейс попала в тюрьму, – пояснил Митч. – Надеемся, это поможет нам предсказать ее действия.

– Ясно, – настороженно протянул Джон.

– Сделаем заказ?

Митч предпочел стейк и салат. Джон целую вечность изучал меню, прежде чем остановиться на квише.

«Такое же невыразительное, безвкусное блюдо, как он сам», – подумал Митч. Но видимо, в Мерривейле были и другие черты. Нельзя подняться на вершину «Кворума», если в тебе нет твердого ядрышка. Или по крайней мере острого ума.

– Вы знаете Брукштайна так же хорошо, как и все в их окружении, – начал Митч. – Во время процесса Грейс даже жила у вас в доме.

– Совершенно верно.

– И вы оплатили гонорар ее защитника.

Мерривейлу явно было не по себе.

– Д-да, – промямлил он. – Ленни был м-моим лучшим другом. Уверен, он хотел бы этого.

– Но вы ни разу не посетили ее в тюрьме. И вообще больше с ней не общались. Почему?

– Попытайтесь понять, детектив. Я верил Грейс. В точности как верил Ленни. Но настал момент, когда я больше не смог закрывать глаза на правду. Они оба п-предали меня. С крахом «Кворума» я потерял все. Доброе им-мя, сбережения, д-дело всей жизни. Конечно, есть и другие, кто пострадал больше меня. И я пос-святил свою жизнь помощи эт-т-тим людям.

– Имеете в виду расследование ФБР?

– Да, – энергично закивал Джон. – И д-до сих пор пытаюсь что-то понять.

«Он говорит вполне разумные вещи. И очень убедителен. Почему же я ему не верю?»

Официант принес еду. Митч с жадностью набросился на стейк, наблюдая, как Мерривейл ковыряется в квише, выклевывая, как птичка, крохотные кусочки.

После еды Митч сменил тему:

– Что, если бы вы задались вопросом, куда направится Грейс? Каков был бы ответ?

– Понятия не имею.

– Может, Ленни рассказывал вам о местах, куда они ездили вдвоем?

– Никогда.

– Что-то романтическое, памятное для них обоих…

– Я уже сказал, – сухо выдавил Джон. – Ленни не говорил со мной о подобных вещах.

– В самом деле?

Митч изобразил удивление.

– Мне показалось, вы сказали, что он был вашим лучшим другом.

– Был.

– И ваш лучший друг никогда не говорил о своем браке? Самой важной вещи в его жизни?

– Не Грейс была самым важным в его жизни, – отрезал Джон, – а я.

Увидев изумление Митча, он покраснел и принялся оправдываться:

– То есть не я лично. «Кворум». Наша работа. Ленни жил ради этого.

Но было слишком поздно. Мерривейл разоблачил себя. У него были интонации Конни. Ревнивого любовника.

Митч насторожился. Даже волоски на затылке встали дыбом.

– Напомните, мистер Мерривейл, в день шторма вы были в Нантакете? Когда пропал Леонард Брукштайн?

Джон недоуменно моргнул.

– Я был в Бостоне. По делу. Договорился о встрече заранее. Вылетел рано и пробыл там весь день. Все мои показания есть в деле, если хотите проверить.

– Спасибо, – кивнул Митч, – проверю.

Только позже, когда он заплатил по счету и Мерривейл ушел, Митча осенило: «Он не заикался. Когда речь шла об алиби, его речь была идеальна».

Грейс легла на постель, сжимая в руке пузырек с маслом. Оно пахло пряно и пьяняще, – едва уловимый аромат розмарина на теплом весеннем ветерке.

На этикетке чернела надпись: «Ядовито. Внутрь не употреблять».

Грейс подумала о том ублюдке, который ее изнасиловал.

Подумала о невинной жизни, которая росла в ней.

Подумала о Ленни. Тогда, в первую ночь, муж спросил, хочет ли она стать матерью.

Она не задумываясь ответила, что вполне счастлива и без этого.

Только теперь она осознала, что ради Ленни пожертвовала материнством. Пожертвовала всем ради их любви, и жертвует до сих пор. Как он мог изменить ей с Конни? Как?!

Она сгорала от унижения и гнева. Пыталась ненавидеть его, забыть, но не могла.

«Бесполезно. Я все еще люблю его. И буду любить всегда».

Откупорив пузырек, она одним глотком выпила горькое масло.

«Хотелось бы знать, сколько времени это займет?»

– Вы в порядке, леди?

В дверь Грейс колотил управляющий.

– Вам нужен доктор?

Грейс ничего не слышала. Боль раздирала тело, как гигантский кинжал. Она закричала. Кровь хлынула из нее, конечности в судорогах задергались, как под рывками садиста-кукольника.

Управляющий открыл дверь.

– Иисусе Христе! Я вызываю «Скорую».

Грейс продолжала биться на кровати, оглушенная звуками собственных воплей.