За окном моросит нудный дождь. Но в номере тепло, комфортно. Подобие уюта. Конечно, гостиница не пяти звезд и люкс довольно чахленький. Уровня менеджера среднего звена в отпуске. Но Харламов за годы командировок и бесконечной череды заданий привык отдыхать в любых условиях и положениях. Несведущему сложно понять, как иногда приятно после марш-броска на тридцать километров спать пусть даже на досках или земле, подложив под голову дерн или камень. Или как можно отключаться, продолжая идти по ровной поверхности, пока не врежешься во что-нибудь лбом. Про сон, стоя на месте можно было не напоминать.

Медведь жутко устал. Тело налилось тяжестью. Организм просто вяло пытался выбросить в кому. Четвертый день работы на пределе без сна больше пятнадцати минут давил на психику. И желудок протестовал снова принимать транквилизаторы. Конечно, слабость спадет, тело взбодрится и сон уйдет. Но мозги после резкого повышения работоспособности после заклинит. И на пару-тройку дней полный выход из строя. Разум все-таки впадет в кому. На радость организму.

Даня подвинул со столика полный стакан гранатового сока, осушил на треть, поправляя занавеску. Верхний этаж, хороший обзор. Небольшая площадь основного действия ближайших десяти минут как на ладони. Как глава действа мог и не корректировать действия групп. Да и присутствия как такового не требовалось. Все можно увидеть на десятках мониторов на ближайшей базе. Но дело было такое, что не мог себе позволить пропустить. Хотел видеть все воочию.

Харламов, потерев усталые глаза, еще чуть отодвинул занавеску и встал боком. Стакан опустел еще на треть. Зрение впилось в площадь и суету вокруг рукотворного ублюдства.

"Ублюдство" стояло чуть в стороне от центра площади, сверкая стеклом на солнце так, словно сделанное изо льда. Метров на семь возвышался монумент, заканчиваясь навершением из большого креста. Единственный в мире памятник нацизму, возведенный в наше время. Единственная страна, позволившая это себе.

Охраняли непробиваемую тупость политики Эстонии четверо кавалергардов в черной форме. Строгие наряды черной формы, вытянуты по струнке. Лица сияют, как стекло памятника. По сведениям разведки, только один из них не доброволец. Прочие из "самоорганизовывающихся" бригад неонацистов. Любители и последователи Гитлера.

"Каждый индо-европеец по своей сути - ариец, что-то там из смешанной крови сотен народов и тысячелетий. Но ни один народ, кроме немецкого в белой расе никогда не придерживался мысли об истреблении людей по целым родам, полностью желая зачистить корни. Белый человек подсознательно знает, что все европеоиды от одного корня. Запрещен, забыт и старательно затирается нацизм и в самой Германии, учтены ошибки прошлого. Атрибуты той эпохи вне закона. Но Эстонии почему-то неймется. Памятники, медали, звания героев, пенсии бывшим эсесовцам. Уроды", - подумал Даниил.

Медведь допил сок и вернул стакан на столик. Мысли под коркой скреблись невеселые, грустные.

"Все контролируется, все спонсируется и выдается за чистую монету определенными структурами. Финансовые потоки на всякий случай поддерживают всех, вытягивая на арену в нужное время в нужном месте Гринпис, ультраправых, законы шариата, либералов, нудистов, феминисток, адвентистов последнего дня и прочих ценителей идей, течений и субкультур. Человек управляем с легкостью. Власть, деньги, вера, идеи - все на поток по необходимости".

Все понятно и логично с точки зрения Клуба: кто заказывает музыку, тот и танцует, кого хочет. Но оставшийся в Белоруссии прадед Даниила, прошедший всю войну и не переехавший в свое время с семьей на Дальний Восток, был наглядным примером того, что некоторые вещи допускать нельзя. Можно думать, рассуждать, но допускать - никогда. И эта правда, выкованная в крови и тысячи километров пешего шага простого пехотинца, гнавшего нацистов от Бреста до Берлина, светилась в глазах прадеда. И Даниил, по случаю приезжавший к прадеду, видел эти глаза. Очи прародителя вспыхивали как лучины и в них отражались ужасы нелюдей: карательные отряды, бродящие по деревням Белоруссии в поисках партизан; отряды добровольцев, состоящие из таких же уверенных в своей правоте нелюдей, что вытянулись по струнке у памятника.

Сердце старика не выдержало, когда новости показали церемонию открытия монумента нацизму. Прадед беззлобно выругался, прилег на кровать и больше не встал.

Потому Харламов не медлил, позволив себе первую своевольную операцию за все время службы Антисистеме.

- Фаза один, - спокойно обронил Даниил в тонкую нить рации, вплетенную в русые волосы.

Из-за дома на площадь повалила группа футбольных фанатов, гарланящая полупьяные гимны. Расслабленные, разгоряченные лица, блестящие глаза. Их поток растекся по площади. Охрана монумента чуть напряглась, руки потянулись к рациям. Одно дело разгонять одиночек, мелкие демонстрации протестов, но совсем другое, когда в кольцо берет толпа. За неделю с момента открытия отряды специального назначения вызывали трижды. Но фаны, не доходя до памятника, свернули, продолжая путь в другом переулке. Охрана расслабилась. Рации вернулись на место.

- Фаза два, - спокойно добавил Даниил.

Четверо винторезов сработали по камерам наружного наблюдения. Вся площадь вдруг попала в мертвую зону.

- Фаза три, - скомандовал Медведь.

"Хвост" толпы фанов вдруг изогнулся. На лицах появились шарфики, повязки. Пьяная блажь схлынула с совершенно трезвых лиц. Веселые толстячки и молодежь вдруг подобрались, преобразовались, и одним рывком достигли кордона охраны. Здоровяк из их числа лбом разбил нос первому охраннику, швырнул его назад в толпу. Этот счастливчик был именно тем, кого заставили нести службу. Остальным трем служивым повезло меньше. Их смяли, вминая в мраморное покрытие площади, как желе. Десятки ног и рук за какие-то минуты превратили лица в кровавую кашу, а в теле защитников символа смерти несущего почти не осталось целых костей.

- Фаза четыре.

Длинную связку флагов футбольного клуба трое обнесли вокруг памятника, под веревки пихая трех избитых охранников. Гибкая взрывчатка прилипла с четырех сторон. Пальцы прошлись по электронному счетчику детонаторов. Флакончики с красками над взрывчаткой с четырех сторон нарисовали четыре знака: шестиконечная синяя звезда, пятиконечная красная, белый значок пацифиста и черного скорпиона с трафарета. Четыре любительские камеры с четырех сторон заснявшие каждый из знаков, потом выдадут записи каждого значка, и правоохранительным структурам и правительству придется несладко разгребать ворох идей.

- Фаза пять.

"Фаны" отпрянули от памятника, на ходу цепляя за шиворот встречных прохожих и оттесняя к переулкам. Лишние жертвы ни к чему. Вдоволь тех, кто любую шумиху принимает за шоу. Наследие телевизоров.

Минуту спустя площадь опустела. Только трое добровольцев, привязанные к памятнику в полуобморочном состоянии, слышали противный писк детонаторов. Секунды отсчитывали приход смерти. И вопрос "почему?" ответом ощущался спиной.

Мало огня, нет дыма, треск стекла памятника. Четыре направленных взрыва смяли стеклянный Колосс как пластилин, не забывая про пленников. Навершение в виде нацистского креста подбросило в воздух и словно разгневанное небо не приняло его - с силой швырнуло о настил площади. Воздушная волна разнесла осколки по всей площади, ударила в стекла. Разбились слабые витрины, несколько стекол в близлежащих зданиях. Но большинство - давно толстые стеклопакеты - стойко приняли гулы взрывов и устояли.

Еще четыре взрыва прогремели в разных концах города: два в клубах неонацистов, один в квартире политика, наиболее активно их поддерживающих, и последний в старой церкви, в которой происходила церемония награждения доблестных солдат дивизии СС.

Даня хмуро улыбнулся и прикрыл занавеску. Сладко зевнув, один из глав Совета Антисистемы отправился спать.

Сон будет, как у мертвого.

"Покойся с миром, прадед, дело твое не забыто".

Вечная память.