Бен Ладен в Ливии

– Мой дорогой Юсуф, Аллах нам тебя послал. – Хасан похлопывает Хамида по спине, а тот скромно улыбается. – Я думал, что герои рождаются только в Ливии, на камнях, а тут на тебе. Из далекого Катара, несмотря на богатство и великолепие, он хочет встать на нашу сторону в братоубийственной борьбе. Ты даже не знаешь, как я тебе благодарен.

– Это для меня честь – познакомиться с человеком из будущего освободительного правительства новой Ливии.

Саудовец решает отговориться добрыми словами.

– Так говоришь, что действуешь от имени благотворительных организаций? – расспрашивает ливиец, желая побольше узнать о таинственном посланнике. – Почему тогда носишь американскую форму?

– Я полукровка: мать – американка, а отец – катарец. Знаешь, как бывает… – Хамид не идет на сближение и не дает развязать себе язык. Он чересчур долго занимается конспиративной деятельностью, чтобы проболтаться на личную тему или о том, что делает.

– Хорошо понимаю твоего отца, – грустно вздыхает Хасан. – Я тоже много лет тому назад женился на красивой блондинке. У таких женщин точно другая кровь. – Он смотрит мужчине в глаза с пониманием. – Не горячая, но тоже теплая.

Мужчины прерывают разговор и погружаются в собственные размышления. У одного и другого рвется сердце. Не замечают даже, что над их головами летают снаряды, что большое судно сильно болтает, а волны каскадами переливаются через палубу. Плывут они в пасть ко льву, откуда маловероятно выбраться. У Хасана по-прежнему перед глазами стоит мертвое лицо сына и сумасшедшие от боли голубые глаза жены. Он не злится на нее и прекрасно ее понимает. После стольких лет жизненной борьбы женщина хочет остановиться и обрести немного покоя и счастья под старость. Арабский мужчина думает и чувствует очень современно и толерантно, как если бы не родился в этой стране. Ему только трудно простить телесную измену. Но после гибели сына считает это ничего не стоящим пустяком. Пусть хоть один из них будет счастлив и радуется жизни. Он полностью посвятил себя борьбе и чувствует, что выполнил свое предназначение. Создается впечатление, что он как бы по капле искупает свои грехи перед Аллахом и способствует вечному счастью Адама. «Может, удастся спасти еще не одну такую молодую жизнь. Это будет для меня наивысшей наградой», – приходит он мысленно к выводу.

Хамид предпринял рискованное дело – приплыть в Ливию – с единственной целью. Он не смог простить себе охлаждения отношений с Марысей и того, что так легко отдал ей свободу. Почему он на нее злился, почему отталкивал, почему так придирчиво смотрел на все, что она делала? Сам уже не знает. Но одно для него стало ясно: без этой светловолосой белолицей женщины он не представляет себе жизни. Жаль, что он понял это только после ее отъезда. Но пока есть воздух в легких и сердце бьется, никогда не поздно что-то исправить. Так советовал ему старший двоюродный брат из Джидды, самый умный из его родственников. «Поезжай, парень, и не медли!» – сказал он. Американские сотрудники помогли с остальным. Хамид не имеет понятия, как ее найти, жива ли она еще, но когда услышал, что самую ценную пересылку он должен доставить в Триполи Муаиду Салими, сразу понял, что это перст Божий. «Мириам, я так по тебе тоскую, мне так тебя не хватает, моя прелестная красавица, – мысленно обращается он к жене, озабоченно потирая при этом лоб. – Если ты еще ходишь по миру, то я обязательно найду тебя».

– Не знаю, как мы причалим, но, пожалуй, нужно будет сделать это внезапно, – прерывает Хасан мысли грустного влюбленного. – Если сейчас не заберем их, то уже никогда!

– Давай спустим наши эвакуационные лодки! – Саудовец, очнувшись от меланхолии, объявшей его, начинает действовать. – На них, конечно, поместится немного людей. Остальных соберем в мгновение ока, как только удастся достичь земли.

Он бежит к большим грузовикам со всяческим гуманитарным и менее гуманитарным оборудованием, разговаривает с водителями, старается поднять им дух. Молодые парни, салаги, никогда не участвовавшие в подобных акциях, практически не имеют никакого опыта. «Неужели нельзя было привлечь к этой миссии кого-нибудь другого? Лично я предпочел бы иметь при себе шестидесятилетнего, но опытного пенсионера».

– Как только приблизимся, бросайте трап и выметайтесь с судна, слышали? – кричит он по-военному зычным голосом. Его подчиненные выпрямляются, как струны. У них сразу же улучшается настроение: они видят, что руководит ими кто-то уверенный и опытный.

– Стройте всех в шеренги на берегу! – кричит Хасан в трубку спутникового телефона, одновременно затыкая себе другое ухо. – Выздоравливающих давайте в лодки, а более тяжелых как-то доставим.

– Смотри! – Хамид хлопает ливийца по плечу, подавая ему бинокль и показывая пальцем в сторону берега.

– Черт побери! – Ливийский борец даже закусывает от бешенства губы. – Ускориться! – кричит он в трубку.

Не обращая внимания на плавающие морские мины, летающие ракеты «Град» и рев снарядов их собственных линкоров, фрегат ускоряется и заходит в порт на полном ходу. Хасан отдает бинокль посланнику, который снова приставляет его к глазам. В принципе, ситуацию на берегу можно наблюдать невооруженным глазом. Однако Хамид хочет детально ознакомиться с процессом эвакуации. После того как он окинул взглядом солдат Каддафи, которые позорным способом заняли вход и направляются сейчас к ожидающим эвакуации пациентам больницы, мужчина сосредоточивает взгляд на последних, желая увидеть, много ли тяжело раненных. В какое-то мгновение он замечает молодую женщину в джинсах и цветной блузке. Больше всего бросается ему в глаза цвет ее волос. Не то спелой пшеницы, не то меда. Он настраивает на максимум линзы и стоит как вкопанный, не в состоянии даже дышать. Это же его любимая жена! «Мириам!» – радостно выкрикивает он в душе. Он не может поверить собственному счастью. Но через минуту среди эвакуирующихся людей происходит что-то странное. Вначале какой-то худой мужчина отбегает от группы в сторону контейнеров. Затем к нему присоединяется светловолосая девушка. Когда судно максимально приближается к берегу, Хамид видит только подошвы цветных кроссовок убегающей.

– Давай! – саудовец протягивает руку к всходящим на палубу запаниковавшим людям, но не отрывает взгляда от того места, куда исчезла Марыся. Это сто процентов была она, он в этом уверен.

– Большое спасибо, – отрывает его от собственных мыслей приятный женский голос.

Женщина, которая обращается к нему, говорит по-английски. Мужчина смотрит на худенькую перепуганную ливийку и видит лицо жены. Он мотает головой, думая, что уже совсем сошел с ума. Когда Хамид поворачивается и снова украдкой смотрит на сидящую на палубе женщину, он понимает, что сходство, несомненно, есть.

– Иди уже, пора готовиться. – Хасан тянет его за руку. – Нет времени!

– Все ведь готово, – удивляется он. – Сейчас стартуем.

– Ты хочешь ехать через всю Ливию в этой одежде? – Командующий показывает на американские военные брюки, и его губы изгибаются в ироничной усмешке.

– Ну да, я как-то об этом не подумал.

Мужчины направляются в будку лоцмана, где водители грузовиков уже ждут, переодевшись в обычные ливийские шмотки – широкие полотняные брюки, клетчатые рубашки, свободные растянутые свитера, изношенные пиджаки и клетчатые арафатки, обмотанные вокруг головы или шеи. Хамиду не очень нравится такой театр, но он послушно сбрасывает военные брюки и протягивает руку за грязными поношенными тряпками – шароварами и короткой галабией.

– А это что? – показывает пальцем удивленный Хасан.

– Плавки, трусы, шорты – как хочешь, так и называй, – иронизирует саудовец. – Вы не носите подштанники?

– Оно-то да, но из обычной ткани…

– Эти тоже не из стекла или металла.

– А из чего? – Ливиец трогает, и его брови ползут вверх.

– Из микрофибры, чтобы твой зад и яйца не потели. Не знаете этого?

– Это наверняка американское изобретение для таких богачей, как саудовцы и катарцы. Интересно, носят ли такие их старый король Абдуллах или какой-нибудь эмир? – хохочет, развеселившись, Хасан.

– Я не заглядывал им под саубы, – недовольно отвечает Хамид, начиная раздражаться, оттого что приходится тратить время на бесплодные дискуссии. – Дашь мне эти шмотки?

– Прежде всего выскакивай из своей микро-что-то там, – смеется Хасан. – Или ты хочешь получить пулю в лоб за панталоны? Враги режима – кальсоны, – иронизирует он. – Ну давай, не стесняйся. В конце концов, у меня есть то же самое, может, только на пару лет старше, но зато больше. Ничего, не беспокойся, парень, – шутит он, поворачиваясь спиной.

– Скажи, может, ты знаешь красивую женщину, которая сидит, обнимая того парня? – Переодевшись, Хамид решает наконец задать волнующий его вопрос.

– А, это Самира Салими, родственница Муаида, к которому ты едешь. Вышла из комы после пятнадцати лет, нашла любимого, чтобы его сегодня потерять. Убило рикошетом при входе на палубу.

– Не повезло, – подытоживает побледневший посланник. – А не было с ней еще кого-нибудь?

– Дай бог вспомнить! Зарегистрировали места для ее племянницы Мириам и племянника Рашида. К сожалению, те не захотели сесть на корабль. Сбежали к повстанцам! – говорит он с возмущением. – Что за дети! Жаль было бы портить им жизнь, но что поделаешь, молодого не переубедишь.

– Я должен лететь, время не ждет. Приятно было с тобой познакомиться, Хасан Назим.

Хамид чувствует, как его сердце выскакивает из груди и сбивается дыхание. Через секунду он превозмогает слабость, откашливается и изо всей силы сжимает челюсти, чтобы не начать кричать от отчаяния и тоски. Его любимая Мириам была так близко, а сейчас неизвестно где!

– Для меня – это удовольствие и честь, – признается Хасан. – Если бы ты изменил решение и захотел сопровождать транспорт до Налута, я был бы тебе страшно обязан. Но если нет и ты доберешься только до Гарьяна и Триполи, то это тоже для нас очень много.

– Я обдумаю это. – Мужчина опускает взгляд и не дает отрицательного ответа. – Мы со спутниковой связью! – выкрикивает он на прощание, вскакивая на опускающийся помост.

– Как тебя на самом деле звать, эмиссар мирной миссии? – сообразительный военный не дает себя провести. – Мы уже наверняка никогда не увидимся, поэтому можешь спокойно мне сказать. Я хотел бы знать имя спасателя стольких ливийских душ.

– Хамид бен Ладен! – отвечает саудовец и, отвернувшись, вскакивает в маленький белый автобус, который ему предстоит перегнать через половину охваченной войной Ливии.

* * *

Марысе кажется, что муж заметил ее. Она чувствует это кожей, и ей от этого нехорошо. «Что он здесь, черт возьми, делает?! – кричат ее сердце и душа. – Неужели приплыл меня искать? Как его касается Ливия?!» С этими мыслями она хватает небольшой удобный рюкзачок и бежит за исчезающим за поворотом, не оглядывающимся Рашидом. Ее романтичный любовник решительно настаивал на том, чтобы она эвакуировалась. Сейчас он ведет себя так, как будто сбежал. Это чрезвычайно удивляет девушку. «Трудно понять мужчин, а уж арабских вообще не стоит пробовать, – думает она, наблюдая за поведением партнера. – Я не позволю ему так легко от себя избавиться и не отцеплюсь от него. – Она закусывает губы. – После чудесных ночей на ферме я должна сейчас позволить ему уйти? О нет!» Молодая женщина едва поспевает за своим возлюбленным. Она чувствует, как ее лодыжки сводит судорогой, у нее колет в боку. Она не понимает, отчего у нее эта острая боль в паху, как будто ее кто-то ножом режет.

– Рашид! – наконец не выдерживает Марыся. – Ты сбегаешь от меня? Никого другого я вокруг не вижу.

– Ты меня задерживаешь, – говорит мужчина, поворачивая вспотевшее взбешенное лицо. – У меня нет охоты сразу попасть в лапы наемников.

– Значит, я должна быть первой, да? И поэтому ты хочешь оставить меня, чтобы они занялись мной, а тебя оставили в покое?

Мужчина недовольно хватает вспотевшую ладонь Марыси и резко тянет женщину за собой. Та едва дышит от пронизывающей боли в нижней части живота. Когда ехали на машине, казалось, что от больницы до порта не так уж далеко. Но пешком это страшно большое расстояние. Когда они добегают до стоянки, Марыся едва жива. Она наклоняется к машине доктора аль-Джарири и тяжело дышит, держась двумя руками за живот. Рашид смотрит на нее недовольно, презрительно кривя губы, и садится за руль. Мужчина ждет. Его любовница, остановившись, не в состоянии сделать и шага. Сильная судорога сводит уже весь живот. В паху режет, как будто кто-то ее выжимает. В следующую секунду Марыся чувствует поднимающуюся тошноту. Желудок переворачивается вверх дном. Она ничего сегодня не ела и не понимает, что могло ей так навредить. Через минуту она сгибается пополам, извергая содержимое желудка на растущую рядом рахитичную живую изгородь. Во рту одна горечь и противный привкус. Ей уже нечем, но позывы не прекращаются. Спустя почти пять минут она небольшими шажками приближается к машине и осторожно садится. Недовольный и вечно на что-то обиженный Рашид, не спрашивая ни о чем, трогается с места.

Марыся спускается в кресле, тяжело вжимается и, не глядя на насупленное лицо любовника, предается размышлениям. Сейчас наконец-то до нее доходит, что Рашид бесится от того, что она приняла такое решение. Он не хотел, чтобы она осталась! «Он во мне больше не нуждается! – доходит до нее трагическая правда. – Боже мой! – Марыся тяжело вздыхает. – Что я наделала? Зачем? Что я в нем нашла?» Неожиданные вопросы, появившиеся в ее голове, действуют на нее, как ушат холодной воды. Внезапно она садится прямо, как струна, и еще раз бросает взгляд на сидящего рядом мужчину. Потом стискивает зубы и ломает скрещенные пальцы. Словно по мановению волшебной палочки, розовая романтическая пелена, окружающая ее партнера, исчезла. После очарования чудесных минут, когда-то проведенных с ним, не остается ничего. Именно в этот миг молодая женщина осознает свою ужасную измену и грех, и осознание страшной ошибки гнетет ее. «Что за несчастье! Что за глупость! – выкрикивает она мысленно. – С Хамидом мы переживали кризис супружества, что случается в начале связи очень часто. С этой точки зрения, мы не были исключением. Но я, как дура, бросилась в объятия первого встречного парня, который говорил, что обожает и любит меня больше жизни. Мой собственный муж так давно мне этого не говорил… – Марыся пытается хотя бы отчасти оправдать себя. – Но я прекрасно помню, каким он был в Йемене и в первые месяцы в Саудовской Аравии».

В задумчивости она прижимает пальцы к губам, а потом трет лоб. «Забыла, какой счастливой я была с Хамидом, как нам было хорошо и какой он нежный, прекрасный и ответственный. Или просто хотела забыть», – думает она.

Сейчас вдруг ее осенило. Она понимает злость и недовольство Муаида, который старше и намного опытнее. Он знает, что во время кризиса в семье нужно переждать, перетерпеть, а не бросаться в неверные воды романа. «Боже мой, – Марыся тяжело вздыхает, – отдалась душой и телом! В прямом и переносном смысле. Что же мне теперь делать? Как я буду жить с этим?» – задается она вопросом, на который не может найти ответа.

Она закрывает глаза и собирается плакать, но вместо этого предается сладким воспоминаниям. Молодая женщина вспоминает момент, когда впервые увидела Хамида. Какой он был элегантный и красивый! Взбешенная, ничего не видя перед собой, она сбегала по лестнице в йеменской центральной фирме бен Ладена, где ее довольно неприветливо встретил кузен Хамида, Фалил. Душа-человек, как позже выяснилось. Нервничая, она не замечала ничего и никого и налетела на джентльмена в элегантном костюме. Лейла, поправляя никаб, в свою очередь, столкнулась с ними. В эту минуту Марыся утратила равновесие и упала. Слабо закрепленный платок сполз с головы, открыв длинные, до середины спины, золотые вьющиеся волосы. Мужчина оцепенел и смотрел на нее, как на новое чудо света.

– Извините, дамы, – молодой, лет двадцати пяти человек помог Марысе встать. Лейлу двумя пальцами схватил за руку через чадру. Ее завеса на лице перекосилась до такой степени, что отверстие для глаз уже находилось сбоку головы. «Это было забавно!» – Расстроенная женщина все же улыбается своим мыслям, стараясь оторваться от окружающей ее ужасной действительности.

– Еще раз извините! Вот я невежа, не представился. Хамид бен Ладен, к услугам красивых… уважаемых дам. Прошу в мое бюро.

«Такой очаровательный был и есть мой муж, – думает Марыся, – а я ему изменила с ливийским мужланом».

Она недовольно кривит губы и, как всегда, вытирает их одноразовой салфеткой, как будто хочет стереть с них всю грязь и свой поступок.

– Как ты едешь, черт возьми!

В какой-то миг она не выдерживает и бьет Рашида кулаком в плечо, когда тот обгоняет медленно движущийся грузовик и рискует столкнуться с машиной, едущей навстречу. Потом утрачивает контроль над автомобилем и съезжает на придорожный щебень, в последние секунды избегая смерти.

– Хочешь нас подорвать на каком-нибудь минном поле? Ты куда нас везешь, приятель?

Вокруг простирается безлюдная каменистая Ливийская пустыня. Дорога уже не такая хорошая, как автострада вдоль моря, соединяющая всю страну от востока до запада. Сейчас они должны двигаться по одной полосе, без обочин, вместо которых – глубокие ямы, выдолбленные дождем и колесами грузовиков.

– Я не еду в Бенгази, я ведь говорил тебе! – ворчит он в бешенстве. – Там не останемся. Постараемся попасть в поселок Фурксия, в котором живет племя Рахмана. Я собираюсь к ним. Говорят, там все больше собирается его побратимов. Им нужен кто-то, кто бы сумел научить их стрельбе из ракетных установок и обслуживанию орудий. Может, на этом пароме для них были какие-то грузы. Но в основном они добывают вооружение сами. Вначале у них было только шестьдесят разбитых старых автоматов, а сейчас у них есть даже ракетная установка.

– Прекрасно, но знаешь ли ты дорогу?

– Разумеется, знаю. Дядя все мне объяснил и описал. Мужчинам не нужна карта и компас, чтобы попасть из пункта А в пункт Б, – иронизирует Рашид.

– Компасом, может, вы в Ливии по-прежнему не пользуетесь. Но в мире существует что-то вроде GPS. – Закончив обмен мнениями, Марыся отворачивается к окну и поджимает губы. Она чувствует горячие слезы под веками, но делает пару глубоких вздохов, чтобы успокоиться. Мысленно она вновь возвращается к самым счастливым минутам жизни и сразу же чувствует себя лучше.

Она хорошо помнит ситуацию, когда Хамид попросил у нее руки. Это было, наверное, самое необычное признание под солнцем. «Ой, – вздыхает она, – мне кажется, что это было сто лет тому назад». Он принес тогда на их помолвку в старом доме-башне в Сане статью из саудовской газеты, желая ознакомить ее с условиями жизни в его родной стране. Сам над этим подшучивал. Но позже, когда они уже там оказались, идеально к ним приспособился. «Почему? – раздумывает Марыся. – Может, он только делал вид, как и большинство жителей Саудовской Аравии? Может, нужно научиться играть в те игры и жизнь будет легче», – задним числом приходит к такому выводу строптивая молодая женщина.

– Чтобы развеселиться, прочитай интересную статью в саудовской газете, которую я принес специально для тебя. – С этими словами Хамид вручил девушке ежедневную газету. – Если ты такой знаток ислама, ты должна все это знать.

– «Пятьдесят семь способов, чтобы получить любовь своего мужа». А что это? Какая-то шутка? Почему именно пятьдесят семь, а не семьдесят три?

– Все данные методы редактор взяла из блога исламских женщин MuslimMatters.org или что-то в этом роде. Это опыт саудовских завуалированных дамочек. Очень поучительно. – Хамид таинственно улыбается краем губ.

– Ну давай! – Марыся заинтересовалась еще больше. – «Веди себя как девушка… одевайся притягательно и обольстительно, а если сидишь дома, то не ходи весь день в ночной рубашке»… Сейчас, сейчас, для чего им супермодные шмотки, если на них они надевают чадру или абайю?

– Ну конечно, – в свойственной только ему манере Хамид делает губы бантиком. – Наверное, речь идет о том, чтобы они дома для мужа так одевались. Это рассуждение шопоголичек из Саудовской Аравии.

– «Издавай хороший запах»!

Марыся вспомнила, как они вместе дружно хохотали, и улыбается краешком губ.

– «Не пили мужа, не отчитывай его, не допрашивай его, о чем он думает…» «Ознакомься со всеми правами и обязанностями мусульманской жены. Успокаивай мужа всегда, когда только он того пожелает…» Хо, хо, хо! Неплохо вам с такими женами, – обращается она к Хамиду, краснея по самые уши. – «Научись штучкам и техникам, чтобы удовлетворять мужа…» Хмм… «Говори ему постоянно, что любишь его. Дари ему подарки…»

Она была смущена этой тематикой и все время опускала глаза, как маленькая невинная курочка, которой тогда еще была.

– «Расчесывай волосы. Не забывай о стирке», – под конец девушка уже избирательно читала пункты. – «Не покидай дом без согласия мужа и без опекуна. Хорошо себя веди; не смейся, не говори и не ходи громко»… Вот это да! – удивлялась она тому, что такую чушь публикуют в газете.

– Должны же они подбросить какую-нибудь тему своим обывателям, чтобы те не начали интересоваться чем-нибудь поважнее, – грустно пояснил саудовец. – В конце концов, это ведь бульварная газета.

Хамид попытался забрать газету из рук девушки.

– Подожди, подожди! – Она не позволила ему это. – Самое интересное я оставила напоследок. «Будь в форме и заботься о своем здоровье, ведь ты должна быть сильной матерью, женой, кухаркой и хозяюшкой». Ха! – громко смеялась она и стучала при этом сложенной газетой по голове, в которой прочитанные глупости не хотели помещаться.

– Если ты уже ознакомилась со всеми принципами хорошей мусульманской, а значит, и саудовской жены, не захочешь ли ты выйти за меня замуж? – спрашивает Хамид, буквально шокируя этим Марысю.

Она тогда замолчала и вытаращилась на него, как баран на новые ворота.

– Hey, you?! Я тебе задал вопрос!

– Ты застал меня врасплох… Я должна закончить вначале среднюю школу… Мы не знаем еще друг друга хорошо… Так вдруг… быстро… – У нее тогда перехватило дыхание.

– Ну, не завтра, не послезавтра, но в будущем. Я все же надеюсь, что в не очень далеком будущем. Я уже жизни без тебя не представляю.

Он наклонился к ней и осторожно поцеловал в губы, чувственно гладя ее по волосам.

– Если не через минуту, а через какое-то время, то… – Марыся неосознанно положила ему руку на шею, – да, Хамид бен Ладен! Я выйду за тебя, стану твоей арабской женой, хорошо это или плохо, – прошептала она ему признание.

«А сейчас осталось только плохое», – думает Марыся, и слезы снова собираются у нее в уголках глаз. Она опускает голову и смотрит на грязный пол машины, но мгновенно поднимает подбородок, чувствуя, как позывы возобновляются. Весь мир вокруг нее начинает кружиться. «Почему меня все время тошнит? Это, наверное, не от еды?» – раздумывает она и приходит к выводу, что почти ничего не ела пару дней, а если и ела, то белый хлеб и сухое печенье. «Я же бесплодна, мы два года пробовали с Хамидом, и у нас ничего не получилось!» – кричит она мысленно, а сердце от страха перед очевидной правдой трепещет у нее в груди. Она выпрямляется на сиденье и от ужаса не может вдохнуть. «А если это не моя вина? Может, бесплодна не я, а муж? – задается она неожиданным вопросом. – Может, все так, как говорила индусский доктор: не всегда проблема в женщине? Вот это был бы номер!» – делает она вывод на молодежном сленге и нервно глотает слюну. «Нет, я не могу быть беременной! – Она молча мотает головой. – Мне просто плохо от усталости. Так получилось».

Она трет в раздумье вспотевший лоб и мостится на сиденье: спина уже одеревенела от долгой езды. «Почему только сегодня до меня дошло, что Рашид не стоил всего этого и что вообще это не настоящая любовь? Неужели потому, что я увидела в порту мужа, или потому, что любовник хотел меня бросить? Судя по тому, как ведет себя мой возлюбленный, я ему стала неинтересна после того, как он мной овладел. Типичный арабский самец. Испугался, что придется выяснять отношения с Хамидом, нежным, добрым и, прежде всего, современным мужчиной. Впрочем, то, что он придерживается религиозных традиций, не так уж плохо, не грех, – насмехается она над собой и своим отношением к этому. – Что я натворила? Мама, помоги, спаси! Я глупая и безответственная! Боже мой!»

Марыся пытается отвлечься от путаных мыслей. Они съезжают на еще худшую дорогу. Машина подскакивает на выбоинах, что провоцирует у Марыси новый приступ боли и жжение внизу живота. Она хватается за него обеими руками и стискивает зубы.

– Думаешь, это хорошая мысль? – говорит она цинично, в бешенстве глядя на скованного Рашида. Его узкий орлиный нос, кажется, еще больше удлинился, щека нервно подергивается. – Неужели в то время, когда у всех есть оружие и никто никому не доверяет, умно ехать в дикое взбунтовавшееся племя, в котором даже хромая собака тебя не знает?

– Разве Рахман не знает меня?! – ворчит взволнованный Рашид и недовольно крутит головой.

– Ты не обращаешь внимания на тот факт, что он может куда-нибудь выехать или даже погибнуть, и что тогда?

– Мы поедем к его жене под Мисурату, – сообщает он таким тоном, как будто объясняет ребенку.

– Что?! Значит, у тебя есть еще один контактный адрес под Мисуратой, где мы были почти пять часов тому назад. И вместо того, чтобы узнать в ближайшем месте, ты тащишься более трехсот километров по пустыне?! Что за глупость!

– Замолчи, женщина! – громко кричит Рашид. – Ты едешь со мной прицепом. Но я не просил тебя об этом, как не просил и о том, чтобы ты давала мне какие-то ненужные советы. Инструктировать можешь своего рогатого мужа.

«Он меня презирает! – с горечью констатирует шокированная Марыся. – Использовал меня, а сейчас презирает! – мысленно кричит она, потухшим взглядом уставившись перед собой. – Вся моя жизнь – это одна сплошная грязь, выгребная яма, в которой я сейчас тону. Сама себе ее устроила», – подытоживает Марыся, вконец расстроенная. Она не произносит больше ни слова и только в бешенстве закусывает губы и ломает пальцы.

Они въезжают в селение, расположенное по обеим сторонам дороги. Все местные таращатся на них, как на какой-то феномен. Наконец двое вооруженных автоматами Калашникова мужчин выскакивают на дорогу и останавливают машину.

– Что вы здесь делаете? Что ищете? Имя, фамилия, документы? – кричат они и целятся в них из оружия.

Марыся не столько боится, сколько получает удовольствие, так как ее слова подтвердились.

– Я Рашид Хаши, а это моя жена, – говорит побледневший парень, отрывая руки от руля и протягивая их перед собой.

– Высаживайтесь! Только медленно!

– Мой дядя Рахман Тантуш дал мне этот адрес и сказал, что если я захочу примкнуть к повстанцам и поддержать их борьбу, то меня хорошо встретят.

Бойцы грубо хватают его за полы, поворачивают лицом к машине и бросают на капот. Марыся по-прежнему сидит внутри и не в состоянии сделать ни шагу. «Разве я тебе не говорила? – крутится у нее в голове. – Сейчас эти жестокие дикие люди убьют нас».

– А откуда едешь? – спрашивают они, немного успокоенные тем фактом, что у задержанных нет оружия.

– Из Триполи через Мисурату, – тихо и спокойно объясняет Рашид.

– Ну так мы поймали тебя, птичка! Потому что Рахман как раз поехал в Мисурату за доставкой оружия. Говорят, на транспорте оборудование из Катара. Если бы ты его знал, то встретился бы с ним. Ха!

– Не было связи, а когда какое-то время тому назад мы с ним разговаривали, он еще не знал о будущей миссии. Говорил, что практически все время сидит здесь. – Ответ Рашида немного сбивает с толку спесивых партизан. Вокруг машины толпится все больше людей, появляются также женщины и дети.

– Встречали по дороге наш патруль? – спрашивает кто-то из толпы.

– Да, конечно, – неизвестно почему врет, не подумав, парень. – Я рассказал им то, что и вам. Мы пожали друг другу руки, и они разрешили мне ехать. Неужели я смог бы что-нибудь натворить, когда я с женщиной? Тем более беременной.

Он выразительно смотрит на Марысю, а та приходит к выводу, что мужчина не так уж глуп, как ей кажется.

– Я думал, что у вас можно будет переждать бурю и помочь с обучением партизан: я был в армии и немного знаю это.

Сейчас уже все кивают, а улыбающиеся женщины открывают дверь со стороны Марыси и подают ей руки, помогая выбраться.

– Долгую дорогу должна была выдержать, бедняжка, – искренне сочувствуют они ей. – Хуже всего было по нашему бездорожью, да? А какой месяц? У вас есть уже малыш или это первый? Какой у тебя странный цвет волос. В столице можно так покраситься?

Жаждущие новостей, они хотят узнать обо всем и побольше.

– Военные едут!

В эту минуту на полном ходу в деревню въезжает старый побитый пикап. Мужчины в кузове кричат и размахивают руками.

– Кто-то убрал наших патрульных, вроде как гранату бросил! Ни от них, ни от машины ничего не осталось!

Жители деревни начинают рыдать, делая в то же время пару шагов назад. Повстанцы перезаряжают оружие, направляя его в сторону приезжих. В мгновение ока улыбки исчезают с их лиц, люди становятся хмурыми.

– Это не мы! – поясняет Рашид. – У нас нет оружия! – Видя, что его слова ничего для них не значат, он медленно поднимает руку вверх. – Может, они наехали на мину, – применяет он последний аргумент, который никого из собравшихся не убеждает.

«Все, пуля в лоб», – думает Марыся, которая настолько шокирована постоянно меняющейся ситуацией, что даже не успевает испугаться. Вдруг слышен рев моторов. Все поднимают головы вверх. Подлетают два небольших военных самолета и, видя легкую цель, направляются в их сторону. Люди рассыпаются во все стороны. Несправедливо обвиненные приезжие, воспользовавшись случаем, делают ноги. Они вскакивают в машину и как можно быстрее выезжают в ближайшую пальмовую рощу, которая традиционно растет у арабского колодца с небольшим прудом. Они скукоживаются от звука взрывов и выстрелов из автоматов. Едва обстрел немного ослабевает, они трогаются с места и едут через опустевшее в эту минуту селение. На дороге остались только тела убитых и раненых бойцов и горящие машины, от которых поднимается густой черный дым. Беглецы слышат за собой крики и звук пары пуль, отлетевших от капота их машины, но лишь опускают головы и стараются не оглядываться.

Солнце давно прошло зенит и быстро клонится к западу. По-прежнему жарко, но в воздухе уже слышен приближающийся вечер.

– Придется ехать в темноте, – бесстрастно произносит Марыся.

– Ну и что?

– Интересно, как ты найдешь дорогу во тьме египетской, если, проезжая днем, все время путался и блуждал?

Мужчина не отвечает.

– Даже какой-то дурачок из пустыни говорил тебе, что было бы логичнее, находясь в Мисурате, узнать, нет ли там Рахмана. – Молодая женщина иронично улыбается. – Ты прекрасный организатор и еще лучший конспиратор, – не перестает она критиковать.

– Ты хочешь вернуться пешком?

Мужчина внезапно тормозит и хватает пассажирку за запястье, сдавливая его сильной рукой.

– Ты дальше со мной не поедешь. Мы выедем на главную дорогу. Там ты легко доберешься автостопом, – шутит он, злобно глядя на нее. – Наверняка поймаешь что-нибудь интересненькое: примитивного повстанца, как ты их называешь, или интеллигентного солдата. А если повезет, то, может, попадется тебе темный, как черное дерево, наемник, – цедит слова Рашид. Затем он все же отпускает ее, хватается за руль и моментально срывается с места. Из-под колес сыплются мелкие камешки, пыль и грязь. Машину заносит в сторону.

В эту минуту они не говорят друг другу ни слова. Мужчина старается как можно быстрее достичь хорошей асфальтированной дороги. Женщина тупо смотрит на монотонный пейзаж, мимо которого они проезжают. Она ни о чем не думает, образы сами собой проносятся у нее в голове. Будто в немом кино, все кажется поблекшим и далеким. Ее жизнь не всегда была так страшна. Сейчас до нее это доходит. Несмотря на то, что происходит сейчас, и на трагедии, которые она пережила, были также прекрасные и счастливые моменты. К таким относится ее традиционная арабская свадьба в Сане. «А благодаря кому я пережила те минуты счастья? – спрашивает она себя. – Благодаря Хамиду, которому я так подло изменила».

Солнце клонится к западу. Марыся закрывает глаза, и ей кажется, что она снова находится в старом городе у Баб аль-Йемене среди окружающих ее любящих, добрых и доброжелательных людей.

Сразу после обеда, когда женщины семьи приготовили ее к церемонии помолвки, под их высоким домом-башней раздались звуки бубенцов и трубок. Толпа кричащих прохожих и туристов расступилась в стороны. Детвора проложила дорогу группе нарядных мужчин. Посередине гордо шагал Хамид в праздничном йеменском наряде: белой как снег галабии, на которую он надел черный кашемировый пиджак. За красивым, вручную вышитым поясом у него самая дорогая джамбия, какую когда-либо в жизни делал двоюродный брат Марыси – Ашраф. Голову жених обвил белым платком. На плече – меч в блестящих золотых ножнах. Вокруг него шли мужчины – представители рода бен Ладенов – с хаджем во главе. Старший мужчина тоже был одет в традиционную саудовскую одежду и выглядел как чистокровный князь. На нем ослепительно-белый сауб с бриллиантовыми запонками на манжетах. С головы спадала белая гхутра, скрепленная с помощью черного игала. На плечи он набросил прозрачную развевающуюся черную пелерину с широкой золотой каймой.

Двоюродный брат Хамида, Фалил, в отличие от старика, надел бело-красный платок и коричневый плащ. Сзади торопились уже преимущественно представители от йеменцев. В большинстве своем они были одеты консервативно. Хотя встречались среди них и молодые, одетые по-европейски, в джинсы и спортивную рубашку в клеточку.

Двоюродный брат Ашраф проводил Марысю из дома, и улицу залило громкое пение захарид.

На девушке был традиционный свадебный наряд с золотисто-пурпурным поясом и необыкновенной красоты украшение – фантастически сделанное колье из золота, достающее ей до пояса. На голове шпильками крепились золотая диадема и венок из маленьких разноцветных цветочков. Лицо девушки напоминало маску – такое большое количество макияжа было на нем, но двоюродная сестра Лейла этим очень гордилась. Мужчины из семьи молодой помогли ей сесть на украшенного ослика, с кистями около ушей и богато отделанным тканым седлом в красно-черных тонах.

Ашраф, как опекун молодой, вручил Хамиду вожжи, что символизировало факт передачи ему Марыси как жены. В этот момент поднялся невиданный шум от труб, бубенцов, захарид, воплей и криков. Молодые, отдавая дань традиции, дошли так до Баб аль-Йемен. Позднее, путаясь в длинной одежде, они сели в белый «мерседес», украшенный воздушными шариками, цветами и большой куклой на переднем стекле. Водитель, сигналя клаксоном, сорвался с места, чтобы уже через минуту оказаться в пробке. Направлялись они в сторону Вади Дахр, где был приготовлен свадебный пир. Когда они доехали до места по новехонькой асфальтированной дороге, то разошлись по большим, рассчитанным на несколько десятков человек палаткам: одна – для женщин, другая – для мужчин. Детям всюду вход свободный, и было их бесчисленное множество. Во время пиршества мужчины по сто раз исполняли свой танец с ножами, при этом непрестанно жуя кат. Девушки посматривали на них и визжали от радости. Старые женщины, сидя в палатке на матрасах, брошенных на землю, сплетничали обо всем и обо всех. Еды было немыслимое количество, так что праздник мог длиться до исчерпания запасов и сил. Под утро из палатки молодых выставили окровавленную простыню, что встречалось уже одиночными захаридами…

От прекрасных воспоминаний Марысю отрывают шум мотора, пыль и песок, попадающие через приоткрытое окно, подпрыгивание машины, а затем внезапный удар о что-то спереди. От ужаса она вытаращивает глаза и видит перед собой только полосу освещенной скалы.

– Пожалуй, действительно более умно было бы идти пешком, – язвит она, а Рашид с посеревшим от усталости лицом игнорирует ее слова.

Марыся открывает дверь и решает использовать перерыв в езде, чтобы размять ноги. Она отходит на некоторое расстояние от машины и видит, что они попали передним колесом в глубокую выбоину и остановились просто перед большой скалой. «Может, Рашид уснул», – думает она, и ей становится жаль его. Но когда она смотрит на насупленное и взбешенное лицо мужчины, это чувство проходит. Марыся садится за машиной, чтобы пописать. После такой длительной езды ее мочевой пузырь едва не лопается. Когда она сидит на корточках, то мельком осматривает почву под ногами и в какой-то момент замечает странный цилиндр, торчащий из земли. Она задерживает дыхание и смотрит по сторонам, обращая особенное внимание на то, на чем стоит. Медленно выпрямившись, Марыся подтягивает брюки, но по-прежнему не может выдавить из себя ни слова.

– Рашид! – верещит она спустя минуту, видя мужчину, топчущегося вокруг машины. – Мины-ы-ы! Здесь мины!

Она опускает голову и начинает тихонько плакать. Ее товарищ замирает на месте без движения. Кажется, он перестал дышать.

– Сейчас же садись. Смотри, куда ставишь ноги, – говорит он шепотом. – Снова мины. Я, наверное, от этого погибну… – Он расстроенно качает головой. – Это, должно быть, какой-то знак, чертово предзнаменование.

Молодые люди одновременно вскакивают в машину, закрывают двери и сидят как парализованные.

– В таком случае нужно будет здесь переспать, а утром как-то вытащить машину и вернуться по своим следам. Sza Allah переживем, а если нет, то нет. Это уже не в наших руках.

– Какой ты примитивный! – Молодая женщина смотрит на него с презрением. – Как Аллах даст – это самая лучшая отговорка. Лучше завяжи себе глаза и положись на Бога. Неужели ты думаешь, что ему больше нечего делать, как беречь твою задницу?

– Ты мне казалась совсем другой… – грустно говорит мужчина.

– Ты мне тоже, – отвечает Марыся со злостью и тяжело вздыхает. – Я завтра буду смотреть под ноги. А если нужно будет шаркать или скакать с камешка на камешек, то так и сделаю. Свою судьбу люблю держать в собственных руках, – заявляет она. – Если бы еще можно было кому-то позвонить… В этот раз, может, и есть связь, но, конечно же, нет покрытия. Как я ненавижу пустыни!

Марысе хочется топать от злости, но вместо этого она укладывается на заднем сиденье и старается успокоиться. Она засыпает чутким сном, в котором ее мучат привидения прошлого и посещают все умершие. Они не пугают ее, но ведут себя так, как будто пришли в гости. Она просыпается с хорошей мыслью о том, что любящие души присматривают за ней и не дадут пропасть.

Наступившее утро холодное, а воздух кристально прозрачен. «Будет хорошо видно смертоносные устройства. – Марыся, протирая глаза, в первую очередь думает о том, чтобы уцелеть. – Я с ним не поеду, это ливийский камикадзе или какой-то смертник, играющий в русскую рулетку. Я пойду в некотором отдалении по следам от колес». После того как Марыся приняла твердое решение, она осторожно высаживается из автомобиля и делает два шага к своему вчерашнему псевдотуалету. «Тут только одна мина, – замечает она, тщательно осматривая почву. – Хорошо, что я на нее не попала, – улыбается она. – Интересно, взрывается ли она от этого?» – появляется у нее в голове глупая мысль.

– Смотри под ноги! – Рашид уже сидит на капоте и осматривает землю под машиной. – Я дам задний ход: на удивление чистая территория. Может, только один неразорвавшийся снаряд, который ты вчера нашла. Твое несчастье!

– Ты едь, я буду идти за машиной.

– Как хочешь, но в таком случае ты должна будешь чуток отойти, потому что будет пыльно.

Им повезло, и машина действительно с легкостью выезжает из впадины. Мужчина съехал с утрамбованной гравийной дороги только метра на три, поэтому они довольно быстро возвращаются на трассу. Рашиду хочется позабавиться над женщиной и сделать вид, будто он уезжает. Но он отбрасывает эту глупую идею и терпеливо стоит на дороге, наблюдая за ее неловкими шагами. Она идет на цыпочках, расставив руки в стороны, надеясь, что это хоть как-то поможет. Рашид знает, что даже самое легкое прикосновение к предохранителю спровоцирует взрыв. Не хотел бы он увидеть ее после такого взрыва. Еще не так давно он не представлял своей жизни без этой чудесной блондинки. Теперь все переменилось. В течение двух дней любовь улетела с ветром. Он и сам не знает почему. Нет к ней ни на грош доверия и почтения. «Может, муж бросил ее, потому что она была легкого поведения и отдавалась каждому встречному? Может, она пытается связать меня ребенком, а сама приехала сюда уже беременной от какого-то саудовского любовника? Почему она оставила семью? Почему не хотела к ней возвращаться?» Тысячи вопросов вертятся у него на языке, но он не произносит ни слова. Не хочет слышать от Марыси никаких объяснений. «Женщины врут и не краснеют. Им это удается лучше всего», – подытоживает он, опираясь на свой опыт.

После происшествия с минами и подкрепляющего сна поездка до Мисураты проходит уже без злоключений. Создается впечатление, что в стране царит спокойствие, так лениво течет жизнь в этой части ливийской провинции. По дороге они встречают не так уж много машин. На полях пасутся, как и раньше, бараны, не видно никакого военного транспорта или поста. Чем ближе к городу, тем оживленнее движение. Тут уже внимательный наблюдатель заметит тревожные признаки: то воронка от бомбы на обочине, то следы от пуль на школьном заборе, то опустевшие базары, то до половины опущенные жалюзи ларьков и магазинов. Тем временем молодые, подъехав к Мисурате, резко сворачивают перед самым городом. Они едут прибрежной дорогой и въезжают на сельскую территорию, полную убогих домиков и многочисленных ферм. Нет так много, как обычно, деревенских детей, для которых проезжающая машина целое явление, и изможденных женщин, носящих на головах большие корзины, наполненные до краев. Территория выглядит вымершей.

Рашид едет уверенно и после пары поворотов находит нужное подворье. Они стучат в деревянную дверь. Им открывает не кто иной, как улыбающийся Рахман. Марыся с плачем падает ему в объятия, а Рашид облегченно вздыхает.

* * *

Хамид рвет с места, визжа колесами, и, прежде чем его местный провожатый успевает выдавить из себя хотя бы слово, ввинчивается между контейнерами и мчит как можно дальше от порта, обстрелов и приближающейся правительственной армии. Время от времени, когда они минуют перекресток или попадают на открытое пространство, он оглядывается вокруг в поисках женщины со светлыми вьющимися волосами. Ему, однако, не везет, и ни одной женщины, похожей на его жену, он по дороге не встречает.

– Давай я сяду за руль, – хватает его за руку бледный от ужаса ливиец. – Останови машину, говорю тебе! – повышает он голос. – Во-первых, мне еще охота немного пожить, я не какой-то самоубийца, чтобы дать себя везти такому психу, как ты. Во-вторых, я провожатый и знаю дорогу на базу. Ну же!

Пришедший в отчаяние от самоуправства приезжего, он приоткрывает дверь.

– Правда?! – Хамид резко тормозит, и человек, не надевший ремень безопасности, летит в стекло, как беспомощная кукла. Они слышат тяжелое дыхание следующих за ними больших грузовиков, которые везут тонны оборудования. – Хватит того, что ты будешь вовремя говорить мне «вправо» или «влево». Этого будет достаточно с твоей стороны. Если сидишь здесь, как на троне, и только таращишься по сторонам, то помощи от тебя никакой. Тебе не нужно держать руль, чтобы доставить меня на место.

– Не знаю, в чем дело, приятель, но я должен вести машину. – Мужчина, потирая ушибленную голову, со злостью смотрит на иностранца. – Так было решено, и я на это согласился.

– Меня об этом не предупреждали, так что вопрос закрыт.

– Тогда не доедешь, – смеется ливиец, показывая пожелтевшие от никотина зубы.

– Ты умеешь водить такую машину? – Хамид использует последний аргумент.

– С десяти лет езжу на разном транспорте, поэтому…

– На таком? – Посланник показывает пальцем на автоматическую коробку скоростей с электромуфтой, а деревенщина ничего нового или отличительного в ней не замечает.

– Друг, я трактор, пикап, легковую машину и автобус вожу, так в чем дело? – возмущается ливиец. – На такой развалюхе каждый парень у нас ездит, – говорит он с гордостью.

– Ты знаешь автоматику? Да?

– О чем ты говоришь? Переключаешь скорости – и все. Тормоза, муфта и газ. Еще клаксон важен.

– В этой машине не надо переключать скорости и трогать муфту, дебил! Или ты показываешь мне дорогу с пассажирского сиденья, или уматывай!

Хамид теряет терпение и открывает настежь дверь со стороны собеседника. Он не говорит ему, что машину можно переключить на ручное управление, поскольку не испытывает к ливийцу доверия: единственное, что тот мог бы водить, – это верблюда.

– Интересно, как ты доедешь, если я уйду? – Задетый за живое мужчина иронично смеется. Ему кажется, что у него на руках все козыри.

Саудовец, видя, что провожатый ни о чем не догадывается, включает небольшую черную коробочку, прицепленную на присоске к переднему стеклу. Через минуту экран уже светится и приятный женский голос по-арабски просит о введении данных. Селянин смотрит злобным взглядом на разговаривающую коробочку, а затем переводит взгляд на приезжего. Тот вписывает данные со спутниковой карты, которая разложена у него на коленях. Вскоре на экране высвечивается трасса и женский голос сообщает, что они должны проехать пятьсот метров, а потом повернуть направо.

– Высаживаешься или едешь? – невинно улыбается Хамид, с большим удовлетворением глядя на пассажира.

Мужчина хмурится и кривит губы, но закрывает приоткрытую дверь и надевает ремень безопасности.

Саудовец доволен, что GPS удалось привести в действие. Он боялся, что в Ливии с этим могут быть хлопоты. Он действительно получил самую лучшую и самую новую аппаратуру, применяемую в американской армии в Ираке и Афганистане. Но беда не ходит одна. Провожатому, как и всем непосвященным, кажется, что обшарпанный «ниссан» – обычный старый микроавтобус с огромным пробегом на счетчике. Но это только камуфляж. От старенького автобуса оставили только коробку, которую в тайной саудовской мастерской набили электронными потрохами, взятыми из самых новых моделей. К тому же вмонтирован двойной титаново-алюминиевый пол, под которым скрыта секретная доставка, предназначенная для получателя из Триполи, и образцы оружия самого последнего поколения. А еще тысячи долларов, необходимые для подкупа представителей правительства, чтобы те быстрее сложили полномочия и перешли на нужную сторону, и покупки оружия. Деньги также предназначены на эвакуацию людей, наиболее подвергающихся опасности в Триполи, и быстрые «закупки» на Мальте, которая уже не может давать даром, так как полностью оголит свой бюджет.

Хамид открывает окно, опирается на него локтем и наслаждается запахом земли и цветов. В воздухе витает аромат жасмина, который в Ливии растет на каждом свободном месте и, пожалуй, должен быть народным символом этой страны. Мужчина сравнивает виды, мимо которых проезжает, с тем, что видел в своей стране. «Что ж, здесь действительно есть чем дышать», – соглашается он с тем, что говорила его жена. Везде растут какие-то деревья, а не только пальмы. Поминутно появляются придорожные сосновые и олеандровые рощицы, а вокруг более богатых ферм высятся эвкалипты с их серповидными листьями. Бугенвиллеи и опунции растут здесь куртинами. Земля не голая и бесплодная, а цвета обожженной оранжево-красной глины. Частично ее покрывают ковры мелких полевых цветов или обычная зеленая трава. В эту пору года в Саудовской Аравии только пыль и песок. Искусственно выращенную траву покупают в рулонах, которые потом раскатываются в садах у богачей: она заоблачно дорогая. Но долго она не выдерживает, засыхает в течение трех месяцев, а то и раньше, и все нужно начинать заново. «Наша страна большая, но, пожалуй, проклятая, – с грустью думает саудовец, – у нас нет ни плодородных земель, ни воздуха, которым можно дышать, ни нормальных условий жизни. Есть только нефть, но за нее не все можно купить».

Хамид с интересом оглядывает двор убогого хозяйства, мимо которого проезжает, где цветасто одетые женщины и девушки, беззаботно смеющиеся, играют с маленькими детьми. Фермеры, сидящие на пороге и курящие кальян, что-то им рассказывают и, видимо, проводят время в свое удовольствие. Никому не мешает, что у невест открыты лица и волосы, что они носят майки с короткими рукавами и леггинсы и заигрывают с мужчинами. Никого они этим не обижают, не оскорбляют Аллаха, в которого верят. Хамид видит разительное отличие между своей страной и той, в которой сейчас находится. Религиозные менторы постоянно вбивают в головы саудовцев, что только прогнившая Европа и Америка допускают в одежде женщин такое. Египет и Тунис также считаются развратными регионами, в которых царит шайтан. Но существует ведь еще множество арабских мусульманских стран, таких, как эта, где закон идет в ногу с прогрессом, который необязательно должен приводить к греху, а потом и к падению и катастрофе. «Даже у меня все смешалось в голове, когда я вернулся из Йемена в Саудовскую Аравию и начал склоняться к строгому соблюдению шариата и постоянному самоистязанию, – признается в душе Хамид. – Во всем, что приятно и забавно, я искал грех и искусителя-шайтана. Может, поэтому испортились отношения между мной и Мириам? – наконец озарила его мысль. – Я стал больше саудовцем, чем сами саудовцы! Боже мой, только когда меня бросила жена и я выехал из страны с рискованной миссией, я смог понять, где кроется ошибка и на ком из нас лежит вина за случившееся! Какой же я глупый!»

Задумавшись, мужчина массирует лоб и проезжает поворот влево, о чем GPS информирует его настойчивым голосом, а находящийся рядом ливиец взрывается искренним горловым смехом.

– Головастая баба, – говорит он уже довольно, – но я знаю дорогу лучше и короче. К тому же уверен, что там мы не наткнемся ни на один пост.

– О’кей, старик. – Хамид согласно кивает своему провожатому и выключает волшебную коробочку с картами. Атмосфера сразу становится более теплой, и они едут уже как хорошие приятели.

– Ты уверен? – Саудовец, съехав на твердую гравийную дорогу в безлюдье, внезапно останавливается. Большой транспортный грузовик за ним тормозит буквально в десяти сантиметрах от его бампера.

– Что-то мне здесь не нравится, – говорит Хамид и внимательно смотрит на провожатого.

Перед ними простирается большая полоса земли, настоящий пустырь. Только на горизонте вырисовываются силуэты небольших одноэтажных бараков из волнистой жести, два здания побольше из пустотелого кирпича и пять больших ангаров, которые выглядят как военные. «Это, должно быть, одна из тайных баз Каддафи. Кто в этой бедной стране сможет построить что-нибудь подобное и кому бы это разрешили сделать? Это, по всей вероятности, склады оружия, амуниции и военного оборудования. В эти здания спокойно вошли бы вертолеты или небольшие боевые самолеты», – приходит саудовец к резонному выводу, обильно при этом потея. «Я нарвался на засаду. А ведь со мной должен был поехать Хасан, впрочем, сейчас уже слишком поздно для таких выводов». Посланник не знает, что делать, и только крепко сжимает руль.

– Эй, приятель, что ты встал как вкопанный! – На лице ливийца искреннее удивление. – Наш вождь настроил таких объектов тысячи, – говорит он. – Этот точно ставила польская фирма в девяностых годах. Им сказали, что они возводят магазины для продажи продовольствия и домашней утвари, поэтому они и подписали контракт. Я знаю об этом, потому что в молодости у них работал. Мы прекрасно понимали, что это ложь, но каждый приехал только за тем, чтобы заработать. Тогда никого не интересовало, для чего, зачем и для кого это строится. Я на этой работе тоже неплохо нажился и натешился от души. Поляки – замечательный народ, а какую водку делают, парень! Ты должен когда-нибудь попробовать.

Он похлопывает приятеля по спине.

– Мы что, должны остановиться в казармах или складах Каддафи?

– Да они перешли в наши ручки. – Ливиец забавно крутит кистями, словно регулирует кран. – Да еще с каким оборудованием, хо-хо! Если ты в конце концов поедешь, богатырь трусоватый, я на месте покажу тебе наше богатство. Мы добыли два танка Т-72, три Т-55, пять бронированных автомобилей и два грузовика. Молодцы мы?! Умеем бороться, а не только коз пасти? А если еще получим деньги от нефти и газа, которые принадлежат народу, дадим образование нашим детям и построим современную инфраструктуру, то тогда переплюнем и саудовцев, и катарцев, и каких-нибудь эмиров кувейтских, – говорит он гордо. – Дайте нам пять, максимум десять лет.

– Хорошо, хорошо, – соглашается Хамид от имени богатых народов Ближнего Востока. – Для этого мы вам, в конце концов, помогаем, или нет?

Они подъезжают к одному из одноэтажных жилых домов, перед которым их ждет уже целая делегация. Все мужчины с оружием, а некоторые даже с заткнутыми за пояс ножами. «Дружеское приветствие, – думает приезжий, улыбаясь себе под нос. – Но, в конце концов, что тут такого: страна в состоянии войны. Эти люди уже никому не доверяют».

– Salamu alejkum, ja sadiki. – Мужчина, стоящий в середине группы, делает пару шагов вперед и протягивает Хамиду руку.

– Alejkum as-Salam, – отвечает приезжий вежливо и вместе с тем достаточно строго.

Хозяин обнимает его и целует в обе щеки. После него подходят остальные, чтобы дружески похлопать его по спине или пожать руку.

– Помогаешь нашей бедной Мисурате выйти из затруднительного положения, – говорит руководитель. – Спасибо тебе за это. Человек, живущий в далекой богатой стране, вступает в нашу борьбу и рискует из-за нас собственной жизнью. Это достойно уважения и подражания.

– Спасибо. – Саудовец не знает, что ответить на такие похвалы. Не скажет же он им, что прежде всего рассчитывает найти жену, которая от него ушла, а потому и находится среди них.

– Я – Рахман Тантуш, а это мои самые верные парни. – Мужчина начинает представлять своих соплеменников.

– Я катарец, меня зовут Юсуф ибн-Мохамед, – говорит Хамид.

– Приветствуем тебя, сын Мохамеда, на нашей ливийской земле. Окажи нам честь – раздели с нами скромный обед. А когда подкрепимся и немного отдохнем, обговорим твой дальнейший путь. Отправляешься только со своим автобусом и единственным грузовиком, да?

– Да, другой – это «скорая помощь», предназначенная, по всей видимости, вам и больнице в Мисурате. В обеих машинах находится то же самое, поэтому выбирайте какую хотите, – поясняет Хамид. – Можете приступать к разгрузке. Ме́ста, куда поставить, у вас даже слишком много. – И он смеется, кивая в сторону ангаров.

– Нам удалось добыть эти склады при совсем небольших потерях, – довольно усмехаясь, признается Рахман. – Мои побратимы из племени с каждым днем воюют все лучше, хотя перед войной трудились в основном на земле. Даже в пахаре может таиться борец и богатырь.

После скромного мясного перекуса, который состоял из цыпленка гриль и хлеба, оливок и салата из помидоров, партизаны расходятся по своим помещениям или отправляются на службу. Их руководитель приглашает гостя на чай и кальян. Они удобно усаживаются на матрасах, вынесенных на небольшую терраску перед одноэтажным домом, и начинают разговаривать обо всем и ни о чем. В основном ливиец рассказывает о войне и ее ужасах, а измученный переживаниями и бессонной ночью Хамид только слушает.

– Такие страшные вещи тут творятся, ты даже не представляешь, приятель. Надеюсь, что те, кто убивал, насиловал и грабил, будут сурово наказаны. Защитникам прав человека даже в худших кошмарах не снилось то, что один человек может сделать другому. Но я думаю, что основная вина в том, что происходит, лежит на совести бешеного Каддафи и его сынка Саифа, который подбивает на преступления сброд со всего мира.

Приезжий слушает вполуха, потому что после езды и происшествий последнего дня его охватывает сонливость.

– Представь себе, что один мерзавец выстрелил из подствольного гранатомета АК в сад, в котором играли дети моего брата. От четырех невинных карапузов остались одни ошметки. Что и кому они были должны? Расскажи мне! Брат не пережил утраты детей и выстрелил себе в лоб, а его жена утопилась.

Сонливость Хамида как рукой сняло. Он усаживается на подушках и, взволнованный услышанным, думает: «Какая трагедия!»

– От всей семьи осталось только два сына его жены. Но мой брат любил их, как собственных. Один из них бежал из нашего ливийского пекла и наверняка находится в каком-нибудь лагере для беженцев в Европе. А другой, младший, хочет примкнуть к нам. Недавно звонил, и я подробно описал ему дорогу. Может, в борьбе за нашу свободу он найдет успокоение и сумеет избавиться от боли. Я, честно говоря, не знаю, как он все это выдержал. Справедливая война в тысячу раз лучше, чем вендетта, во время которой можно кого-то неосторожно обидеть. Ты так не считаешь?

– Я тоже противник самосуда. Для этого есть суды. В конце концов, мы живем не в средневековье!

– Расскажу тебе, что вся семья моей невестки, той, которая утопилась, такая несчастливая, как будто кто ее проклял. Ее сестра находилась в коме, пожалуй, лет пятнадцать, очнулась наконец, но только ей удалось сесть на твое судно, как убили ее жениха…

– Да, я видел ее, – прерывает слушатель, уже совсем очнувшись от дремоты. – Красивая женщина.

– Ну и что от ее красоты? Состарится в одиночестве, потому что такие женщины хранят верность, как лебедушки: один избранник на всю жизнь – и баста.

– Грустно.

– Видишь, какая это невезучая семейка. Хадиджа утопилась, Самира вышла из комы, а сейчас наверняка хотела бы уснуть до самой смерти. Малику, их сестру, уже давно убили, а брат – сучий сын. Сюда перед самой революцией прилетела в гости его бывшая жена, красивая полька с такой же красивой дочкой. А этот негодяй похитил мать, – наверное, хотел убить.

– Как это? – У Хамида волосы встают дыбом, и он чувствует дрожь в спине.

– А вот так! Он вообще тот еще бандит, да и всегда им был, когда-то даже терроризмом занимался…

– Но что с матерью и дочкой, говори же!

– Я расследовал это, потому что тогда еще работал в Эз-Завии. Оказалось, что ей удалось сбежать как от мужа, так и от наемников, которые сцапали ее тут же перед границей с Тунисом. Как только появилась связь, ее дочь, Мириам, сообщила мне, что ее мама сейчас в Налуте и помогает в центральной больнице. Сейчас это не самое безопасное место под солнцем. Но если она пережила похищение и нападение, то, может, управится и в городе, который бомбят. Там еще в медицинские учреждения не стреляют. Видно, немного умнее, чем эти, из Мисураты. Никто не рубит сук, на котором сидит. А эти наши местные идиоты думают, что пули будут пролетать мимо них и что никогда не попадут в больницу. Кроме того, это какие-то бессердечные животные: атакуют больных и раненых! Паршивые приспешники самого ужасного сумасшедшего двадцатого и двадцать первого веков, нашего любимого господина Каддафи!

– Так выглядит дело… – Хамид задумывается.

Сколько же должна была вытерпеть его бедная жена! А он в это время подозревал ее в неизвестно каких подлых поступках. Не звонила, потому что здесь то и дело нет связи, а если есть, то могут полностью заблокировать подключение с заграницей. «Да, наверняка в этом и была причина ее молчания, – приходит он к выводу, радуясь, что есть оправдание. – Наш супружеский кризис – это моя, только моя вина. Боже, если я ее найду, то, клянусь, что уже никогда не буду ее обижать и так строго к ней придираться. Моя маленькая бедная белая голубушка, – вздыхает он грустно, и сердце его рвется от боли и тоски.

– Слушай, мы тут болтаем, а время идет. Через минуту нужно идти спать, а то завтра чуть свет двигаться. Правду тебе скажу, брат, твоя доставка лекарств, продовольствия и оружия, – он, как настоящий конспиратор, придает своему лицу таинственное выражение и прикладывает палец к губам, – больше бы пригодилась, собственно, в Налуте, а не в Гарьяне. Там, у границы с Тунисом, у них страшно много раненых. В больнице не хватает ни лекарств, ни еды, а иногда и воды. Часто выключают электричество. Не представляю, как эти мужественные люди справляются. Вначале получали все из Туниса. Но когда граница начала переходить из рук в руки, то доставки через нее в обе стороны стали очень трудными, а перевозки транспортом вообще невозможны. Подумай над этим, приезжий герой. Сам видишь на примере одной семьи, сколько мы тут должны переносить, какие жестокости терпим. И не все такие цивилизованные, как ты и я. Позже еще долгие годы будут мстить, искать ответственных за их трагедии. А сколько невинных при этом погибнет, только один Аллах знает!

– Это та самая трасса? – спрашивает Хамид. Сейчас ему приходит в голову, что, вероятнее всего, Марыся отказалась от эвакуации, чтобы добраться до матери и уже с ней возвратиться домой. Дочь наверняка не хотела оставлять ее.

– Вам все время придется избегать главных дорог. Даже при наименьшем военном контроле вы будете ползти. Сейчас, вместо того чтобы ехать красивой прогулочной автострадой вдоль моря, ты должен преодолеть часть дороги, которая ведет на юг, к Бени-Валид. Сегодня территория наша, но не обещаю, что так будет завтра. Потом по старому горному серпантину взбираешься к Гарьяну. Дам тебе один совет, как его обогнуть. Надеюсь, что моторы у вас мощные и водители хорошие. Эта дорожка действительно опасная. В мирные времена иностранные рабочие, трудившиеся по контракту, ездили там на горных велосипедах, занимаясь спортом, – в принципе, для этого средства передвижения дорога и предназначена.

– Моторы в машинах о’кей, но водители молодые и неопытные. Может, дашь мне какого-нибудь своего горца?

– Собственно, поэтому и спрашиваю. Есть у меня один такой гений, который так же хорошо ездит на осле, как и за рулем, – грубовато смеется он. – У вас там какие-то космические дива или все устроено по-старому?

– В транспорте все традиционно. А мой автобус я не хочу и не могу доверить никому.

– Понимаю. – Рахман поднимает вверх брови, но, конечно, ни о чем не спрашивает. – Это касается только дороги на Гарьян. Полдня пути. У тебя, говорят, встреча в Триполи, поэтому заберешь своих людей и вернешься той же самой дорогой вниз. Но, знаешь ли, под горку будет тяжелее. Если только не попадете в лапы военных, то мигом выберетесь на хорошую дорогу, потому что старая, конечно, соединяется с современной автострадой. На твоем маленьком автобусе тебе не нужно будет скрываться. Таких у нас полно. Документы ливийские у тебя, разумеется, есть? – задает он глупый вопрос, а сосредоточенный собеседник согласно кивает ему. – Потом из больших городов проезжаешь только Ажижию и въезжаешь в Триполи.

– Хорошо, а если бы я решился довезти товар в Налут, тогда что?

– Тогда вообще не прешься в Гарьян, в котором идут тяжелые бои, а едешь еще дальше, вглубь страны. В принципе, это даже безопаснее. Заворачиваешь по крутому полукругу и валишь из Бени-Валид на Нисму и Мизду. И не о чем беспокоиться. Джефрен, Джада – и ты уже дома, в Налуте. Красивая страноведческая трасса.

– Ага, – задумчиво говорит саудовец, потирая лоб. – Переспим с этим.

– Тогда порядок. Спутниковые карты я спер, еще работая на посту, поэтому у тебя будут все координаты для твоей говорящей машинки.

– Это называется GPS, – серьезно поясняет Хамид.

– Ты что, думаешь, я не знаю? У нас такие тоже имеются. Мы давно вышли из эпохи средневековья. – Рахман похлопывает смущенного приятеля. – Такие приборы могут вызвать удивление и даже панику среди бедуинов или туарегов, которые веками находят свои пути без компаса и никогда не блуждают.

– Извини.

– Успокойся. Иди спать, потому что завтра у тебя тяжелый день.

Наступает рассвет. Места, удаленные от города, поражают своей девственностью. Слышно пение птиц, треск цикад и дерущихся псов. Из далекой, не видимой отсюда мечети доносится голос муэдзина, который призывает верующих на salat.

«Может, помолиться?» – думает Хамид, но отказывается от этой идеи, потому что не хочет казаться местным чересчур ортодоксальным. Он выходит во двор и видит ливийцев и своих водителей, вместе молящихся Аллаху. Они вздымают руки, становятся на колени, чтобы коснуться лбом земли, и снова встают. «Наша религия велика, только нужно знать меру», – думает он, испытывая удовлетворение, и присоединяется к группе. После молитвы все сразу чувствуют себя лучше. Мужчины садятся, быстро завтракают и движутся уже без излишних церемоний. Саудовец на прощание крепко, по-мужски пожимает руку своему вчерашнему провожатому и Рахману.

– Надеюсь, Аллах будет хранить оставшихся в живых членов твоей семьи, – желает Хамид приятному человеку.

– Дай-то Бог, на все его воля, с которой мы должны смириться. Прощай. Если еще когда-нибудь ты случайно окажешься в этих местах, я буду рад встрече с тобой. Я написал на карте мой адрес в селении, которое ты вчера проезжал. Никогда не знаешь, что кому предназначено. Может, ветер войны снова занесет тебя в эту сторону. Мой дом всегда открыт для тебя.

Транспорт выезжает на узкую одностороннюю дорогу. Как и говорил Рахман, она спокойна, не видно никаких признаков войны. Хамиду она кажется слишком тихой и чересчур безлюдной. Это значит одно: люди или боятся, или где-то скрываются. Саудовец хочет как можно быстрее выполнить рискованное задание и решается на доставку в Налут. «Во-первых, – убеждает он себя, – этот город больше всего нуждается в помощи, а во-вторых, может, наконец-то я найду жену». Через пару часов пути они останавливаются на отдых в некотором отдалении от Гарьяна. Даже на расстоянии ста километров видны залпы ракет и слышна канонада над городом. «Хорошо, что я туда не поехал, спасибо Аллаху, – думает Хамид. Джефрен, территория над уровнем моря, протянувшаяся почти на тысячу километров, так красив, что Хамид не в состоянии сравнить его с чем-нибудь, что есть в его стране. «Может, Таиф и Абха немного могут сравниться, но только немного», – признает он. Водитель грузовика утверждает, что знает какой-то невообразимо короткий путь. Что ж, это его горы, значит, ему можно верить.

– Господи, я здесь с детства босиком бегал! – с гордостью выкрикивает мужчина. – Есть там такое высохшее вади, шире автострады, и в эту пору года основание его твердое, как бетон. Я туда часто экспедиции водил! – хвастается он. – Если поедем этим путем, то обойдем все придорожные городишки, засады и патрули и выедем просто к Налуту, – искушает он.

– Ну, не знаю… – упирается осторожный саудовец. – У меня вся дорога подробно расписана Рахманом. – Он машет помятыми картами.

– Рахман не из этих мест, а из Мисураты. Откуда же ему знать? – использует смельчак последний аргумент. – Он назначил меня водителем, значит, знал, что делает.

– Езжай в таком случае первым, но, если что-нибудь натворишь, я тебе уши оборву!

– Главное – держите дистанцию. По крайней мере одна машина должна быть исправна, так ведь?!

Довольный, что ему удалось убедить посланника, он вскакивает в кабину. За ним – двое молодых улыбающихся водителей-саудовцев. Они хотят чему-нибудь научиться у гениального мастера езды, прежде всего каскадерству.

Едут они очень медленно и осторожно, и Хамид уже жалеет, что дал себя уговорить. «Я безрассудный и безответственный!» – упрекает он себя. Он останавливает автобус, идет в тень деревца и садится на камень с сигаретой в руке. «И так их догоню, – думает он иронично. – Никуда от меня не убегут». Грузовик, опасно раскачиваясь в стороны, минует поворот. Он настолько узкий, что ветки деревьев царапают лак, а кусты трещат под колесами.

Вдруг воздух сотрясает громкий взрыв, а через секунду следующий, и следующий. Доносятся они из-за поворота. Саудовцу не нужно проверять, что случилось. Либо в них выстрелили, либо они наехали на мину или невзорвавшийся снаряд. Сейчас это уже не имеет значения. Хамид хватается за голову и стискивает от бешенства зубы. Перевозимая амуниция и взрывчатые материалы взлетели на воздух. Создается впечатление, что тут эпицентр поля боя. В воздухе, на высоте более десяти метров, носятся картонные коробки, и медицинские препараты рассыпаются по всей местности. Большие куски жести от кузова летят пониже и сметают все на своем пути, вонзаются в карликовые деревца и врезаются в мягкую глинистую землю, как ножи.

Хамид из-за взрывной волны едва может дойти до автобуса. Он хватается за руль и, уже не обращая внимания на опасные ловушки, спрятанные на дне высохшей реки, возвращается и трогается с места. В молниеносном темпе доезжает он до дороги, с которой по-прежнему видны постоянные взрывы на безлюдной территории. Эта демонстрация искусственных огней через минуту привлечет к себе патруль или даже самолет. «Я должен как можно быстрее смотаться отсюда! Вот я идиот! А ведь говорили мне, что правительственные силы заминировали большую территорию. Не пришло мне в пустую голову, что они могут сделать это на безлюдном вади! А может, это тайная трасса всех партизан? Лоялисты узнали об этом и сделали бунтовщикам сюрприз. В нынешней ситуации я уже не попрусь в Налут, – решает он. – У меня нет ни провожатого, ни оборудования. Я не могу ездить по местности с таким грузом под днищем и спрашивать прохожих, где находится больница. Во мне тут же заметят чужака, примутся расспрашивать, и тогда я засыплюсь. Мне нужен ливиец-проводник, который помог бы безопасно добраться до места.

Мужчина решительно берет курс на Мисурату. «Хорошо, что Рахман оставил мне свой адрес. Жаль только, что я такой глупец и не взял у него номер телефона». От бешенства Хамид бьет пятерней по рулю. Не солоно хлебавши, он ни с чем вернется к гордым товарищам, которые так хорошо его приняли. «Но как сейчас они меня примут?» – задает он себе вопрос. И как он будет смотреть им в глаза?

* * *

После того как Марыся выплакала жалость и боль, которые она подавляла уже пару дней, ей удается успокоиться в объятиях пухленькой Лейлы, жены Рахмана. Женщина очаровательна и отзывчива, так хорошо все понимает, как мать. У нее две маленькие дочурки, Айша и Муна, которые смотрят на Марысю большими глазами, полными удивления.

– Миленькая моя, это же люди простые и очень недоверчивые, – объясняет Лейла поведение подозрительных побратимов мужа. – Они, чтобы быть уверенными в тебе, должны прежде съесть с тобой пуд соли… или мешок кускуса, – смеется она. – Много бед их постигло. Они такие, какими их сделала жизнь. А она никогда не была для бедуинов легкой. Ты ведь знаешь, в каких условиях им приходится жить из поколения в поколение. А в ситуации, которая возникла сейчас, когда неизвестно, кто враг, а кто друг, они просто не могут сориентироваться. Для них все или белое, или черное, без каких бы то ни было оттенков.

– Ты, наверное, образованная женщина или мудрая от природы, – говорит Марыся, глядя на деревенскую женщину, одетую в традиционную местную одежду, с цветным платком, обвитым вокруг головы.

– Моя голубушка! – Рахман останавливается у двери в кухню и смотрит на жену с гордостью. – Такая была умная в своей деревне, что потом даже училась за границей.

– Я по образованию психолог, – скромно улыбается бедуинка. – Но по пристрастию, по происхождению – умничающая деревенская баба. – Лейла смеется, закрывая рукой рот.

– Чем богаты, тем и рады, пойдемте, запечем цыплят на гриле. Это единственная эксклюзивная еда, какую можно подать гостям.

Дядя приглашающе машет рукой, хватает поднос и выходит на задний двор небольшого деревенского домика.

– Что нам сейчас делать? – Марыся постоянно беспокоится. – Куда мы пойдем? Страшно возвращаться в Триполи, так как мы не имеем понятия, где идут бои. Не попадем ли в какую-нибудь засаду по дороге? Ваше племя нас не приняло, а после кретинского вранья Рашида они считают, что это мы ликвидировали их патруль. К несчастью, половину из них расстреляли, как уток, из военных самолетов, что тоже нам припишут. Око за око, зуб за зуб. Сейчас они не столько будут стараться от нас избавиться, сколько убьют, придерживаясь кодекса мести.

– Не драматизируй! – Рашид критически кривит рот. – Если дядя скажет, что мы свои, тут же все их претензии исчезнут. Разве они могут подумать, что мы правительственный самолет на них наслали?! Это же просто глупость! Мысли логически!

– Знаешь, с ними никогда ничего не известно, но надеюсь, что они поверят старому побратиму на слово.

От Марыси не укрылось, что Рахман не так уверен, как Рашид.

– Вот видишь, Мириам. Только позитивный настрой может нас спасти, – наивный парень расслабляется и удобно опирается о стену деревянного дома, подставляя лицо последним теплым лучам солнца.

– Если б знал, что вы здесь, я бы тебя, девушка, посадил в машину одного приятного катарца. Он приплыл на том судне, на которое вы, глупые, не сели. – Рахман в досаде потирает подбородок. – Он ехал с транспортом до Налута и мог бы завезти тебя к матери. Наконец-то были бы вместе, и, возможно, вам удалось бы как-то выбраться отсюда.

– Действительно жаль.

Сейчас Марыся готова поехать уже со всяким, лишь бы только подальше от этого дикого места и этих странных людей.

– Мне так хочется быть рядом с мамой, – говорит она грустно. Лейла гладит ее по щеке. – Почему представители одного и того же народа так не доверяют друг другу и убивают своих? – размышляет она вслух, потому что не желает держать это в голове.

– Здесь, под Мисуратой, в самом центре нашего ливийского ада, вам точно не нужно находиться, – говорит Рахман. – Тут не только партизаны с лоялистами сталкиваются. Тут борются между собой племена, которые веками таили гнев друг на друга. Хватает ненависти и к горожанам. Люди из города раздражают тех, кто живет в пустыне. Бедуины полагают, что их всегда считали худшими, что у них меньше достаток, более тяжелая жизнь. После стольких лет, проведенных в Триполи и Эз-Завии, я вижу, что тоже отдалился от них. Поэтому сомневаюсь в их полном ко мне доверии. Мне удалось вначале отбить ангары с оборудованием. Этим я их покорил. Но чувствую кожей, что они терпят меня, потому что должны. В душе же считают другим, чужаком. А может, даже предателем, который бросил своих, променяв на благополучную жизнь в городе.

– Ну и хорошо, – говорит девушка, – я, пожалуй, не буду рисковать и ехать через пустыню, чтобы жить среди них.

– Оставайся со мной. Поможешь мне на нашей маленькой ферме и в доме. Что мне стоит одну худышку накормить, – искренне приглашает Лейла. – Сейчас нужно переждать. Я думаю, что вы, парни, тоже не должны ввязываться, – обращается она к мужчинам, которые только пренебрежительно машут руками. – Из того, что ты за минуту до этого сказал, мой муж, я делаю вывод, что опасность угрожает вам и со стороны враждебной правительственной армии, и со стороны своих, – говорит она очень серьезно. Грусть и слезы видны в ее глазах.

– Женщина не понимает патриотизма. Для нее самое главное – это дом, дети и любовь, но, чтобы это иметь и не бояться, что через минуту все утратишь, должен царить мир, за который борются парни. Такое разделение ролей.

Рахман встает, обнимает свою женушку и нежно целует ее в лоб.

Воцаряется тяжелая мучительная тишина. Марыся окидывает взглядом ферму Рахмана и Лейлы. Маленький садик на заднем дворе дома, окруженный классической для Ливии живой изгородью из опунций, очень уютный. По стенам дома и небольшого сарая для скота, из которого поминутно доносится блеяние и специфический запашок, плетутся разноцветные бугенвиллеи. Марысе нравится предложение Лейлы. Она думает, что смогла бы остаться здесь на какое-то время, чтобы отдохнуть, обдумать прежнюю жизнь и сделать какие-нибудь разумные шаги в будущее. Ведь ее мать провела на ферме в Сахаре целых два года, и не как гость или друг, а практически как рабыня.

Девушка вздыхает с облегчением. Она наконец нашла спокойное место на ливийской земле.

– Если бы я могла и не помешала…

Звук машины, подъезжающей к дому, прерывает ее ответ.

– На всякий случай спрячьтесь в сарае. У нас никто не любит чужих и сразу начнет вас подозревать. Сами уже в этом убедились, – шепчет Рахман, идя на цыпочках к выходу. Осторожно выглядывает из-за ограждения, чтобы узнать, кто к ним приехал. Лейла тем временем тихо открывает каморку и буквально впихивает в нее молодых людей. Две маленькие доченьки прячут лишние тарелки и столовые приборы.

– А, рад, что вы прибыли на мой скромный порог, – радостно говорит хозяин, явно расслабившись. – Входите, может, чего-то выпьете, чего-то съедите? – приглашает он гостей, а спрятавшиеся среди баранов Марыся и Рашид облегченно вздыхают и уже собираются выйти.

– Есть не будем, потому что мы по другому делу.

Высокий ливиец входит на маленький дворик, оглядывая все оценивающим взглядом.

– Нас атаковали, и это дело твоих родственников, – говорит он гневно. – Убиты мои люди! – выкрикивает он, а его товарищи, двое рослых мужчин, снимают с предохранителей оружие.

– Как это возможно? – Рахман отступает назад, разводя руками. – Сколько их было? Они в вас стреляли?

– Заметили наше убежище и показали правительственным свиньям!

– К вам должен был приехать мой братишка с женой. Но они, во-первых, мои ближайшие родственники, и я могу за них ручаться. Во-вторых, они безоружны. Женщина в вас стреляла?

– Не строй из себя наивного! – Главарь хватает хозяина за горло, а Лейла бросается на защиту любимого. – Может, это ты их прислал?

Как бы нехотя повстанец замахивается и бьет женщину в лицо.

– В конце концов, ты многие годы был псом, прислуживающим правительству Каддафи. Наверняка это ты наслал на нас несчастье!

Он наклоняется к испуганному Рахману и, почти вплотную прижав свой лоб к его, испытующе смотрит ему в глаза.

– Мохамед, что ты выдумываешь?! – Лейла, видимо, знает агрессивного парня и, забыв об ударе, старается оттянуть мужчину от мужа, которому угрожает опасность.

– Лейла, я не закончил! Не вмешивайся в мужские дела! Иди в дом и забери отсюда детей!

– Братья!

Женщина получает еще один удар, на этот раз сильнее, и с окровавленным лицом падает на утрамбованную землю двора.

– Мама! – Девочки бросаются к ней и прижимаются в ужасе.

– Мы не желаем иметь в своих рядах изменников. – Прибывший вытягивает из-за пояса нож. – Мы с такими расправляемся быстро.

– Но…

Рахман не успевает закончить фразу: живодер острым кинжалом наносит ему удар в горло. Потом, уже хрипящего, отбрасывает от себя. Тело безвольно падает между скамейкой и столиком, разбивая тарелки и стаканы, которые на нем стояли. Маленькие доченьки убитого подхватываются и безмолвно смотрят на отца. Они не могут сделать и шага и изо всех сил прижимаются своими худенькими спинами к теплой деревянной стене дома. От ужаса девчушки замерли и, кажется, даже перестали дышать. Глаза бывшего полицейского меркнут. Кровь тонкой струей стекает у него из уголка искривленного от удивления рта.

– Ты, женщина, тоже как можно быстрее отсюда убирайся. Ты уже не принадлежишь к нашему племени, – обращается живодер к своей родственнице, которая без страха, а только с ненавистью смотрит на убийцу.

– Аллах отплатит тебе! – шипит она сквозь стиснутые зубы. – Он еще с тобой сведет счеты! Невинного и порядочного убить легко! Ты пес, пес бродячий и Каин! – кричит она в истерике.

Главарь со всей силы бьет женщину ногой в живот и, усмехаясь и не обращая внимания на ее гневные слова, поворачивается и идет к выходу. Проходя мимо гриля, берет кусок жареного цыпленка и с аппетитом вонзает в него зубы.

Вскоре сбылись проклятия Лейлы. В эту минуту на подворье въезжает правительственный патруль и, видя припаркованный у дороги пикап, хочет проверить, кто прибыл в деревню.

Слишком много всего творится в округе. Подразделение получило приказ внимательнее проверять местность и каждый дом. Повстанцы слишком активизировались, и местные племена остаются безнаказанными. Армия Каддафи утрачивает в этом районе влияние, поэтому приказано прислать подкрепление – новых горячих наемников из Судана и Чада. Молодые мужчины просто рвутся безнаказанно убивать, насиловать и грабить. Их этим привлекали при вербовке. Они жаждут крови. Они заглядывают под брезент полугрузового автомобиля и не могут поверить своим глазам. Там горой сложены автоматы Калашникова, связки с амуницией, гранаты и медикаменты. Они подкрадываются к ближайшему дому, тихо вбегают во двор и тут же за углом нарываются на вооруженных партизан. Не успел родственник Лейлы проглотить кусок цыпленка, как уже лежит в смертельных судорогах, прошитый очередью из автомата. Его товарищи присоединились к нему в следующую минуту. Сейчас в живых остались только Лейла с доченьками и спрятавшиеся в сарае Рашид с Марысей. В деревне раздаются одиночные выстрелы.

– Не двигайся, я еще к тебе вернусь. – Большой чернокожий мужчина с носом на пол-лица показывает пальцем на испуганную женщину, по-прежнему сидящую на земле. – Мы неплохо с тобой позабавимся, птичка, – обещает он, а бедуинка даже перестала дышать от мысли, что ожидает ее саму и ее девочек. В Ливии все знают, что творят наемники с женщинами оппозиционеров, даже такими маленькими, как ее дочери. Мать дрожит от ужаса и лихорадочно думает о том, как бы защитить не столько себя, сколько, по крайней мере, своих крошек от позора и неминуемой смерти.

Парализованная страхом Марыся быстро моргает глазами и прикусывает губы, чтобы не закричать. Охваченная паникой, она старается побыстрее отодвинуться от временного, сделанного из отдельных досок входа в сарай. Она на цыпочках отходит на шаг назад, вглубь, и случайно наступает на лежащего барана. Животное подхватывается, блеет, а девушка падает как подкошенная на спину и ударяется головой о железную миску, а та – о корыто. Этот громкий звук привлекает наемника, уже собравшегося покинуть подворье. Он задерживается, прислушивается и возвращается к сараю.

– Господин, мы там только животных держим, – говорит Лейла, стараясь защитить гостей собственной грудью.

– Они и нам пригодятся. – Мужчина грубо отпихивает ее, и бедуинка снова падает на землю. – Мы ведь тоже должны что-то есть.

С этими словами наемник распахивает дверь и останавливается как вкопанный. Не знает, должен ли он сразу начать стрелять или нет, но понимает, что за вранье и укрывание беглецов хозяйка должна быть наказана.

– Это овцы? – спрашивает он иронично. – Может, она и похожа, потому что у нее такой же светлый мех, – говоря это, он хватает Марысю всей пятерней за волосы и вытягивает наружу, – но этого уж точно нужно считать черным бараном-производителем.

Он отпускает первую жертву, которая подскакивает к хозяйке, а потом дергает Рашида за рубашку и тащит парня к выходу.

– Идем! – Он направляет на группку испуганных людей блестящий автомат и, толкая их в спины, гонит на другую сторону улицы.

Там, перед одним из самых больших зданий в деревне, в котором находятся магазины и механическая мастерская, собралась уже большая толпа жителей. Наемников немного, может, пять или шесть, но они рослые, сильные и вооруженные. Их преимущество – агрессия, которой они переполнены. Двое из них возвращаются к телу Рахмана с перерезанным горлом и трем застреленным партизанам.

– Вы прятали бунтовщиков! – говорит испуганным селянам на ломаном арабском главный среди солдат. – Такое поведение должно быть наказано! – Он подзывает пальцем механика, который подходит к нему неуверенно, слушает какой-то приказ, отданный шепотом, а через минуту согласно кивает и бежит к мастерской. Когда он возвращается, все видят в его руке толстую холщовую веревку.

– Бабам стать под теми кактусами! – командует военный.

Марыся, Лейла с дочерьми, пять стройных молодых девушек, пара кругленьких хозяек постарше и две традиционно одетые бабки как можно быстрее перемещаются в заданном направлении.

Они стоят у самой дороги, послушно сбившись в кучку и потупив взгляды в асфальт. Только Марыся украдкой осматривается по сторонам, чтобы понять, есть ли у нее шанс убежать. Краем глаза она видит приближающийся белый автобус, который внезапно тормозит и въезжает на деревенскую дорожку между домами. Наемники ничего не замечают, потому что очень заняты. Они ходят по кругу и связывают руки согнанным мужчинам, которые уже прекрасно знают, что их ждет смертельный приговор.

Фермеры смирились со своей участью и поддаются, как овцы, идущие на убой. Только Рашид сопротивляется, падает на землю, брыкается и не дает себя связать. Солдаты теряют терпение, и один из них стреляет прямо в лицо молодому красивому мужчине. Единственная пуля из пистолета, выпущенная с расстояния десяти сантиметров, превращает это красивое лицо в кровавое месиво.

Марыся и Лейла замирают, прижимая руки ко рту, и не издают ни малейшего звука. Испуганные селянки визжат и в панике разбегаются во все стороны. Две короткие очереди из автомата останавливают их. Одни падают на серую асфальтированную дорогу, другие – на оранжевую землю обочины, извиваясь в последних смертельных судорогах. В живых остаются только две женщины с двумя маленькими девочками. Они стоят как вкопанные у живой изгороди из опунций. Через минуту ливийки приседают на корточки, пряча в объятиях тихо плачущих девочек с косичками, перевязанными разноцветными ленточками, и опускают взгляд, не желая больше смотреть на разыгравшуюся борьбу. Наемники приказывают мужчинам повернуться к себе спинами и встать на колени.

Хамид въезжает в описанное Рахманом селение, думая обо всем, только не об опасностях войны. Как-то не очень тронула его потеря груза в несколько тонн. Его больше интересует личная жизнь и поиски жены.

Когда его глазам неожиданно предстает ужасное зрелище, мужчина машинально поворачивает на утрамбованную деревенскую дорожку между домами. «Значит, то, что пишут в прессе и сообщают по телевидению правозащитники, правда! В Ливии расстреливают гражданских людей, ни в чем не повинных и безоружных! Боже мой!» Не отпуская педаль газа, он мчит между многочисленными оливковыми деревьями. Вдруг в отдалении показалось белое строение небольшой мечети. Стоящий возле нее минарет достаточно высок. Под полумесяцем купола – красивый порожек, с которого муэдзин оглашает, что настало время молитвы.

В голове Хамида родился план. То, что он увидел, испугало молодого человека, но вместе с тем порадовало его сердце. У деревенской дороги стояла та самая женщина, которую он вчера видел в порту. На ней все та же цветная блузка. Сейчас уже нет сомнения, что это его Марыся. Ее распущенные светлые кудри развеваются на ветру, контрастируя с волосами всех жителей деревни.

Он останавливает машину и открывает тайник, устроенный в днище, под обивкой. А затем быстро вытягивает из него разборную снайперскую винтовку, за минуту собирает ее и бежит сломя голову по витой лесенке на башню. Оказавшись на балконе, Хамид удовлетворенно кивает: все как на ладони. Для такого хорошего оружия расстояние небольшое. Только нужно поспешить, а то наемники закончат с мужчинами и наверняка примутся за женщин, за его красивую жену. Он приставляет прицел к глазу и целится в первого живодера, который через секунду падает. Потом другой, третий.

Селяне оглядываются вокруг, не понимая, что происходит, и не видя своего спасителя. Наверняка объясняют себе, что это Аллах убирает преступников, и поочередно поднимают лица в сторону неба, бормоча слова молитвы. Одна Марыся видела автобус и знает, что у водителя или пассажира неплохое оружие. Он тоже должен быть партизаном, если занялся отстрелом солдат Каддафи.

Молодая женщина, воспользовавшись моментом, решает попрощаться с Рашидом, который сегодня стал очередной жертвой режима. Она садится на грязную утоптанную землю двора рядом с мертвым парнем и, находясь так близко, боится смотреть на то место, где раньше было его красивое улыбающееся лицо. Она осторожно берет его за холодную уже руку и невольно отмечает, что в голове у нее пустота. «Боже мой, еще не так давно этот человек был страстным любовником, веселым и беззаботным шутником, у него были планы на будущее и пылкие чувства, а сейчас что от него осталось? Ничего, бренное тело, безжизненная оболочка». Марыся переводит взгляд и смотрит на изувеченное лицо, и слезы сами льются у нее из глаз. Всхлипывая, она сгибается пополам и притрагивается лбом к плечу бывшего друга. «Хорошо, что он, по крайней мере, знал, что я ношу его ребенка и после него что-то останется, – думает она, но ее это не утешает. – Что я теперь буду делать? Как я из этого выберусь? Что будет с маленьким существом, которое я ношу под сердцем? Сколько людей еще обижу моим необдуманным и позорным поступком? Какая же я незрелая, непорядочная, сопливая, распущенная дамочка…»

– Ты жива?

Мужчина, одетый в грязно-белую короткую галабию и панталоны, в тюрбане, обвитом вокруг головы, осторожно дотрагивается до спины расстроенной девушки.

– Хамид?! – Марыся поднимает заплаканные глаза. – Ты здесь?

Женщина вскакивает на ноги и стоит, застигнутая врасплох, напротив мужа, не зная, как вести себя после всего, что она сделала.

– Иди ко мне, любимая, – зовет мужчина, распахивая объятия, и Марыся падает в них, не переводя дыхания и прижимаясь, как бедная испуганная козочка.

* * *

Они едут уже некоторое время и постоянно молчат. Оба погружены в собственные размышления и задают в душе тысячи вопросов, которые боятся произнести вслух.

– Кто был тот убитый мужчина? – не выдерживает Хамид.

– Мой двоюродный брат, сын умершей тетки Хадиджи, – сообщает Марыся бесстрастным голосом.

Снова воцаряется тишина. Саудовец напряженно думает, решая, что сейчас делать. Или ехать в Триполи, где как можно быстрее закончить взятую на себя миссию и вернуться домой, или все же ехать в Налут и передать боевикам хоть немного привезенных денег и оружие, которое находится у него в тайнике? Одно и другое рискованно, потому что во время войны, охватившей всю страну, нет в Ливии спокойных и надежных дорог. Ситуация меняется, как в калейдоскопе. Там, где сегодня играют дети и смеется молодежь, завтра может пролегать линия фронта.

Сейчас, когда рядом с ним любимая женщина, Хамид не хочет подвергать ее опасности, а наиболее опасна была бы сейчас езда ночью. Сумерки приближаются большими шагами, покрывая красивую безлюдную территорию розовой дымкой. Где они могут остановиться, кто подаст им руку помощи? Должен ли он звонить Хасану или лучше воздержаться от неприятного разговора? Хамид знает одно: они должны как можно быстрее скрыться. Попасться как к одной, так и к другой стороне конфликта нельзя: это могло бы закончиться для них трагически. Он сворачивает с асфальтированной дороги и по утрамбованной грунтовке медленно направляется через свободную территорию к еще более обширному безлюдью. Когда на горизонте замаячили большие военные ангары, Марыся начинает паниковать.

– Что ты делаешь? Куда едешь? – спрашивает она озабоченно. – Ты на чьей стороне?

– На этой, разумеется, – успокаивает ее муж, останавливает автобус, становится на ступеньку и прикладывает к глазам профессиональный бинокль. Он не видит никакого движения. – Именно тут я провел первую ночь, когда приплыл в Ливию, – поясняет он и показывает пальцем на отдаленную постройку. – В реалии этой страны меня посвящал твой очень милый родственник Рахман.

– Он тоже мертв.

– Видел. Что за бандиты эти наемники!

– Его убили свои, – сообщает Марыся с горечью. – Соплеменники.

– Почему? Ведь я видел собственными глазами, что он пользовался среди них огромным авторитетом.

– Так уж складывается здесь. По крайней мере так стало во время этой паршивой братоубийственной войны. Достаточно какого-то разговора, незначительного недоразумения, неверного толкования – и ты в мгновение ока из друга или брата становишься врагом, которого нужно убить. Ни в чем и ни в ком нельзя быть уверенным.

– Мне кажется, что тут достаточно спокойно, значит, проведем здесь ночь, – принимает решение мужчина. – Ничего лучшего мне не приходит в голову. Во всяком случае, в эту минуту.

Хамид медленно движется, и вскоре они подъезжают к известному домику. Паркуются за ним, со стороны просторной пустоши. Белая машина сливается с цветом барака и светло-бежевым песком, который окружает безлюдные склады.

– У нас будут очень неплохие условия, есть даже ванная с душем, но спать я предложил бы тебе в автобусе. Я видел в доме множество пауков, больших тараканов, а под полом – крыс.

– Ну, так это прекрасные условия!

Впервые с момента встречи Марыся улыбается. Она берет маленький рюкзачок и направляется к умывальнику. Она чувствует, как одежда прилипает к телу и от нее исходит отвратительный запах. В конце концов, все последние сутки она, словно мышь, страшно потела от страха. Из душа льется по-летнему приятная вода, и женщина стоит под струями, стараясь смыть с себя грязь и ужасы войны. Она намыливает тело и неохотно проводит рукой по чуть заметно округлившемуся животику.

«Хамида не удастся обмануть, он чересчур хорошо знает мое тело, – приходит она к выводу. – Да и, в конце концов, разве можно лгать ему, когда дело касается такой важной, ключевой проблемы, последствия которой будут с нами до конца жизни? – размышляет Марыся. – Но, с другой стороны, как я расскажу ему правду? – Она иронично улыбается самой себе. «Любимый муж, я сорвалась с супружеской цепи и пустилась с первым встречным парнем во все тяжкие». Ну конечно! «И что ты скажешь на это, любимый? – ведет она внутренний циничный диалог. – Посочувствуй мне, я потеряла любовника, такой хороший треугольник могли бы создать…» Слезы отчаяния появляются в ее янтарных глазах. «Будешь ли ты добрым папочкой моему ублюдку?» – продолжает она мысленный разговор с мужем. Она приникает грудью к стене, и струи воды стекают по ее худой спине. Молодая женщина плачет уже не по поводу страшной смерти Рашида и своей проклятой судьбы, а потому, что позорно изменила такому доброму и порядочному человеку, как ее супруг. Именно сейчас она особенно сильно ощущает бремя своей вины. У нее постоянно перед глазами его лицо, излучающее грусть, неуверенность и горечь.

Она смотрит на большого, цвета зрелого финика таракана длиной в четыре сантиметра и с торчащими вверх усами. Он взбирается на большой палец ее стопы, и Марыся замирает с мыслью, что она меньше испытывает отвращения к тараканам, чем к себе. Снаружи наступают сумерки. Внутрь ванной комнаты через маленькое оконце под потолком попадает очень мало света. С перекрытия грустно свисает изолированный провод с разбитой лампочкой на конце.

– Ничего не случилось? – Хамид осторожно стучит в незакрытую дверь, а задумавшаяся Марыся испуганно подскакивает от звука его голоса. Большой тараканище тут же смывается в канализационную трубу. – Ты жива?

Мужчина входит внутрь. Он уже без своей вонючей, давно не стиранной галабии и панталон. На нем короткие шорты «Найк» и эластичная майка. «Где были мои глаза? – задает себе Марыся риторический вопрос. Ее муж убийственно красив даже в спортивной одежде. – Что меня привлекло в этом Рашиде?!» Она поворачивается к супругу, скромно кладет одну руку поперек груди, другую вдоль живота, желая закрыть хотя бы часть своего нагого тела.

Хамид, не обращая внимания на льющуюся воду, подходит к любимой, осторожно обнимает ее и прижимает к себе. Марыся касается лбом его груди и обвивает худенькими руками талию. Хамид поднимает ее заплаканное лицо и нежно целует чувственно приоткрытые губы. Потом его пальцы ныряют в ее мокрые вьющиеся волосы и он наслаждается их гладкостью и густотой. Хамид внимательно смотрит в ее глаза, опушенные завесой длинных черных ресниц, но кроме бездонной грусти и отчаяния ничего в них не видит. «Не буду задавать ей никаких вопросов, – решает он. – Не хочу ничего знать и ничего ждать. Хочу только быть с ней и никогда уже не расставаться». Он страстно притягивает женщину к себе и убирает поцелуями всю горечь расставания и тоску с ее щек, глаз, шеи и груди. Марыся в экстазе стягивает с него мокрую одежду и гладит тело мужчины. «Мы сейчас так близко друг к другу, оба нагие и укрытые темнотой, которую рассеивает только свет месяца, падающий через окно». Женщина закрывает глаза и отдается любовному ритму, желая, чтобы эта минута упоения страстью никогда не заканчивалась. Она хочет спрятаться в тело партнера, как в безопасную скорлупу, и уже ничего не бояться и перестать убегать, перестать скрываться от правды и ответственности, от его любви, которая в этот момент проявляется во всей своей красоте и силе. Хамид в упоении кричит, обнимает ее еще крепче. Душ заливает их тела. Вода дает успокоение и смывает с них зло этого мира.

– Поедем в Триполи к Муаиду или в Налут к твоей матери? – едва открыв глаза, спрашивает Хамид на рассвете следующего дня лежащую рядом жену, которая вперила в него ожидающий и нетерпеливый взгляд.

– Хочу к маме, – не колеблясь ни секунды, отвечает Марыся. Женщина не спрашивает, откуда муж знает, где находится ее семья, и знает ли он все подробности ее пребывания в Ливии. Она оставила выяснения на потом или, скорее, навсегда.

Назад: Миссия

Дальше: Больница в Налуте