Беженцы
Зейнаб с Мохамедом и маленьким сыном основную часть вещей пакуют в большой «линкольн» ночью, а остальное добавляют под утро.
– Не уверена в твоем решении, – слабо возражает женщина.
– Я могу только надеяться, что оно верное. Там, по крайней мере, нас никто не обидит и не убьет нашего ребенка, – говорит Мохамед, используя последний аргумент.
– Милый, ты знаешь, что я всюду за тобой пойду, а значит, и этот трудный путь мы пройдем вместе. – Зейнаб неуверенно улыбается, в последний раз обводит грустным взглядом свою долгожданную квартиру и закрывает дверь.
Почти всю дорогу к границе с Тунисом они преодолевают безболезненно. Маленький Хмеда сладко спит в креслице, а молодые родители, расслабленные комфортной ездой, начинают даже подпевать Нэнси Аджрам, песенки которой звучат внутри машины из находящихся в ней шести колонок. Военные и полицейские посты, видя богатую семью, едущую на машине класса люкс, да еще с маленьким ребенком на заднем сиденье, пропускают их взмахом руки.
– Спокойно, может, самые тяжелые бои уже позади, может, договорились? – с надеждой в голосе говорит Зейнаб. – Может, не нужно бежать? Как думаешь?
– Любимая, это всего лишь видимость, дорога занята Каддафи. Знаешь, что творится в Бенгази, Мисурате, горах Нафуса или твоем любимом Гарьяне? На каждом шагу нарушение прав человека, даже доходит до убийств…
– Откуда у тебя такая подробная информация? Из общественного телевидения, что ли? – Зейнаб иронично улыбается. Они всегда считали эти источники правительственной лапшой и блюдом для глупых и убогих.
– У коллег с работы там семьи и по появляющейся спорадически связи они узнают такие страшные вещи, что в голове не умещаются. О подробностях не буду упоминать, ведь ты слишком ранимая.
Он нежно гладит руку жены, а та с любовью смотрит ему в глаза.
– Ну хорошо, хватит уже терзаться, – вздыхает она, – но пообещай мне, что если по ту сторону будет неинтересно и эта земля не станет для нас обетованной, то мы вернемся. Обещай, прошу тебя, – настаивает женщина.
– Разумеется.
Мохамед сбавляет скорость, видя перед собой колонну стоящих машин, у которых включен аварийный свет. Все полосы автострады заблокированы. Из-за этого образовались две дополнительные. Часть автомашин пропихивается по обочине. Другие почти трутся кузовами о заграждения, разделяющие противоположные стороны движения. Водители, как это обычно бывает в таких обстоятельствах, приходят в бешенство. Мужчины выходят из машин и грызутся из-за содранной краски и из-за того, что им мешают проехать. Зейнаб и Мохамед вздыхают и неодобрительно качают головами.
– Может, несчастный случай на дороге? – говорит Зейнаб.
– Тут, перед границей, когда осталось еще каких-нибудь пять-десять километров? Вряд ли кто-нибудь мчался на этом отрезке как сумасшедший.
– Шутишь? Наши руководители от правительства всегда спешат.
Понимая, что предстоит достаточно длительная пауза в путешествии, Зейнаб опускает кресло и закрывает глаза, чтобы вздремнуть. Мохамед же, пребывая в нетерпении, потихоньку продвигается по полметра вперед. Но через какое-то время движение полностью останавливается, и он видит, как собравшиеся в группу мужчины начинают о чем-то жарко спорить. Мохамед решает присоединиться к ним, и Зейнаб с Хмеду будит захлопывающаяся дверь. Женщина пересаживается на заднее сиденье и начинает возиться с малышом: меняет пеленки, протирает личико и ручки ланолиновыми салфетками, берет его на руки и дает ему грудь, накрывшись перед этим тоненьким пледом. Скромная арабка, воспитанная в традиционной мусульманской семье, она чувствует стеснение и дискомфорт. Но никто не смотрит в ее сторону. Все уставились и показывают руками то на границу с Тунисом, то вверх, на полуденное солнце. «О чем они говорят? – думает она с любопытством. – Почему мы стоим столько времени?» После кормления малыша Зейнаб поворачивается и видит через заднее стекло, что за их машиной выстроилась колонна других. Они сейчас сидят, как в мышеловке, из которой нельзя уже выбраться. Она решает размять ноги и узнать в конце концов что-нибудь. С ребенком на руках женщина подходит к бурно спорящей группе.
– Это очередь к пограничному пункту в Рас-Джадир, – сообщает Мохамед, беспомощно разводя руками.
– Так сколько мы будем здесь стоять? День, два, а может, неделю?! – Зейнаб повышает голос, поскольку ситуация ей не нравится и вообще кажется опасной. – Мы же как в тюрьме и вряд ли выберемся из этого столпотворения!
– Через какие-нибудь два километра бетонная полоса, отделяющая противоположные стороны автострады, заканчивается, и тогда уже пойдет живее, – говорит ей незнакомый мужчина. – А впереди будут вон те. – Он смеется, показывая пальцем на мужчин и женщин, которые отправились к границе пешком, неся весь свой скарб в больших узлах на голове или спине.
Большинство из них – жители черной Африки, которых вождь много лет тому назад стянул в Ливию, обещая трудоустроить, справедливо платить и дать квартиры. Он дал им даже ливийское гражданство, поэтому у них были все права жить на территории страны и… выполнять самую тяжелую работу, к которой ни один ливиец даже не прикоснулся бы.
– Бедные люди, – подытоживает Зейнаб, чуткая к людям и всегда осуждающая несправедливость. – Доработались до такой степени, что сейчас все несут в дырявых узлах и старых чемоданах.
– Но они будут перед нами и не должны стоять на этой чертовой жаре в течение многих часов, – говорит кругленькая женщина постарше, которая тоже уже не могла выдержать в машине. – Надеюсь, мои дети, – обращается она к молодым супругам, – что вы не забыли выключить мотор, а то автомобили с кондиционером жрут бензин, как драконы. Тяжело вам потом будет пихать такую громадину пару километров. А на помощь не советовала бы рассчитывать. Каждый хочет только побыстрее сбежать отсюда и плевать хотел на соотечественников.
Мохамед бегом бросается к машине и выключает мотор, но через минуту снова включает его, потому что колонна двигается вперед рывками. Они уже видят в отдалении будку пограничников.
– Уф, еще минуту, – вздыхает Зейнаб, которая чувствует, что в силках все теснее окружающих их автомобилей ее охватывает клаустрофобия. От волнения у нее вспотело даже лицо.
– Господа! – Незнакомый мужчина стучит в стекло со стороны Мохамеда. – Не советую переправляться в Рас-Джадир, – неизвестно почему сообщает он им. – По другую сторону границы и на Джербе не всунешь даже иголку. У вас что-то забронировано? – спрашивает он, хитро улыбаясь.
– Нет. – Супруги смотрят друг на друга с ужасом.
– Хреново! О пансионатах и квартирах нечего и мечтать! Все отели полностью забиты. Те, что побогаче, такие, как вы, бегут первыми. Зачем им рисковать? Едут в Тунис, как на выходные, и выжидают.
– Так что же делать? – Зейнаб наклоняет голову к собеседнику.
– Я организую группу машин, и мы валим на Вазин. Чем нас больше, тем надежнее. В количестве сила. У вас хорошая машина, а такие в нашей колонне пригодятся, – говорит он в конце.
– Но это страшно далеко! – отвечают супруги в один голос и выходят из машины, чтобы обсудить дело, потому что колонна автомобилей опять остановилась.
– Даже не вздумайте! – Рядом возникает та самая женщина, которая советовала им выключить кондиционер. – Вокруг Налута и Джербы, а также в районе пограничного пункта по-прежнему идут бои между силами режима и повстанцами. Хотите попасть в их лапы и получить при случае какой-то снаряд из пусковой установки?!
– Неправда, – возражает мужчина из группы, направляющейся на юг. – Почти двести солдат Каддафи перешли сегодня на территорию Туниса, в том числе офицеры и один генерал. Мне звонил двоюродный брат: Вазин захвачен повстанцами. Всего двести километров отсюда. Что это для хорошего автомобиля? – Он ободряюще улыбается, а сам усаживается в старый разваленный «Ниссан Санни».
– Миленькая, – незнакомка с искренним пухлым лицом подхватывает Зейнаб под руку. – Не дай себя обмануть, – шепчет она ей в ухо. – Множество подонков выплывает во время войны и кормится за счет таких легковерных и порядочных людей, как вы. В безлюдных местах убивают, насилуют и грабят наивных, которые летят к ним, как пчелы на мед. Меня предупреждали о таких. Они особенно разбойничают тут, у границы, среди запаниковавших людей. Для них это идеальная возможность легкой наживы.
Мохамед с ужасом слушает слова женщины.
– Не дайте себя обмануть, мои дети. Посмотрите только на его машину. – Женщина улыбается себе под нос и быстро садится в элегантный «мерседес».
Колонна тронулась с места. Супруги, не оглядываясь на мошенников, уже без проблем пересекают границу. Они проезжают мимо будки ливийских таможенников, видят вербовщиков, которые делятся прибылью с чиновниками, пересчитывающими на глазах у всех большие пачки свернутых динаров. «На чем делают такие деньги?!» – размышляет Мохамед и, вздыхая, с облегчением въезжает на чужую, но безопасную землю.
* * *
Приграничная территория со стороны Туниса выглядит совершенно иначе, чем со стороны Ливии. Тут чистенько и хорошо пахнет. Дома охраны опрятные и ухоженные. Все блестит. Вдоль дорожек тянется подстриженная живая изгородь, а клумбы пестрят яркими цветами. Группы беженцев из Ливии усаживаются под стенами зданий или идут вперед, направляясь вглубь приветливой страны. «Другой мир», – думает успокоенная и довольная Зейнаб. Она сильно измучена поездкой. Ожидание, связанное с пересечением границы, заняло у них семь часов. Даже их чрезвычайно спокойный ребенок начал заявлять о себе. Если взрослые едва выдерживают, что уж говорить о такой малютке. Мать уже пару часов сидит с Хмедой на заднем сиденье, напевает ему песенки, крутит музыкальную шкатулку, держит перед носом карусельку с персонажами Диснея, поит, кормит и убирает. И так по кругу. Руки у нее немеют, а позвоночник болит немилосердно.
– Остановимся на минутку и узнаем, где мы должны зарегистрироваться. – Уставший Мохамед поворачивается к жене и слабо ей улыбается. – Можно будет распрямить спину и воспользоваться туалетом. Как ты?
– Прекрасно. – Женщина молниеносно вынимает ребенка из креслица и уже стоит на тротуаре с малышом на руках. – Возьми его на минутку, прошу тебя.
Она подает малыша отцу, а сама изгибается, как кошка, и разминает натянутые, как струны, мышцы.
– Вы не могли бы нам сказать, где есть какое-нибудь бюро, в котором мы должны зарегистрироваться? – ливиец затронул первого же проходящего мимо человека в форме.
– Беженцы? – спрашивает он, оценивая их взглядом с головы до ног. – Бюро главного комиссара по делам беженцев находится в лагере недалеко отсюда, может, в каких-нибудь десяти минутах езды на машине.
Он показывает пальцем на дорогу и уточняет:
– И вы собираетесь там остановиться?
– А что? Разве это не место для таких, как мы?
– Скорее нет. – Таможенник с неодобрением мотает в стороны головой. – Вы решительно не принадлежите к той группе людей.
Он пренебрежительно цокает языком.
– Надеюсь, что вы забронировали места в каком-нибудь отеле?
– Нет, мы не подумали об этом, – признается Мохамед.
– Мы, в принципе, это решение приняли два дня тому назад и не успели что-либо застолбить, – включается Зейнаб. Она разнервничалась, видя пренебрежительно относящегося к ним мужчину. – В Ливии уже в начале волнений не стало Интернета и практически не было телефонной связи.
– Сочувствую. – Мужчина меняет тон и гладит маленького Хмеду по щечке. – В таком случае рекомендую вам Джербу. Может, там меньше беженцев, а отелей без счета. Здесь уже все забито. Не думаю, чтобы вам удалось что-то найти.
– Попробуем, – говорят они и садятся в машину.
– Удачи! – слышат они сквозь стекло.
– Что за грубиян! – злится женщина. – Это место не для нас, – подражает она голосу таможенника. – Тоже мне знаток! Если есть лагерь для беженцев, а мы беженцы, то остановимся там и баста. Они хотят, конечно, как всегда, набить себе карманы нашими ливийскими деньгами и затянуть в дорогой отель. Но мы не поддадимся!
Супруги, несмотря на наступающие сумерки, без проблем находят ярко освещенный лагерь и подъезжают к главным воротам. Стоянка находится в безлюдном месте и занимает большое пространство. Она ограждена сеткой, заканчивающейся колючей проволокой. В середину можно попасть через въезд, контролируемый здоровяками в форме с большой надписью UNHCR на спине. Мохамед и Зейнаб умолкают, а их лица бледнеют и удлиняются. Маленький Хмеда радостно агукает.
– Что вам здесь нужно? – грубо спрашивает один из мужчин, охраняющих вход.
– Мы хотели зарегистрироваться и получить какие-нибудь документы, – тихо объясняет Мохамед.
– Отправляйтесь вон к тому большому зданию с флагом, припаркуйтесь и быстро зарегистрируйтесь. Говорят, через минуту сюда явится следующая партия беженцев, которые для разнообразия приплыли на пароме. Они думают, что наш лагерь резиновый! Он рассчитан на десять тысяч, а тут уже тридцать. Двигайтесь, fisa, fisa! – подгоняет он прибывших. – Вы же не хотите ждать в очереди с этим малышом до рассвета?
Молодые ливийцы только сейчас понимают, что имел в виду таможенник, на которого они разозлились. Это место предназначено не для таких, как они. Большинство беженцев чернокожие. Чистокровных ливийцев они видят эпизодически. На больших военных палатках, рассчитанных на сто – сто пятьдесят кроватей, прикреплены специальные ознакомительные таблички из картона: «Гана», «Судан», «Сомали», «Эфиопия».
В эту минуту перед одной из палаток появляется группа кричащих мужчин, которые начинают бить друг друга бейсбольными битами. Крепко сложенный негр, имеющий, очевидно, опыт в драках, кулаками наносит удары куда попало и разбрасывает противников в стороны. Женщины в цветастой народной африканской одежде и в тюрбанах на головах страшно верещат. Дети смеются, для них это хорошее развлечение. В следующее мгновение на месте беспорядков появляются мужчины в форме и прикладами карабинов разгоняют всю толпу. Зейнаб от ужаса сглатывает слюну. Она выразительно смотрит в глаза мужа, желая передать ему одну-единственную срочную информацию: сматываемся отсюда.
– Вместе войдем внутрь, не оставляй меня здесь одну.
Мохамед пожимает жене руку, чтобы поддержать женщину, и, расстроенный, высаживается из машины.
– Запишемся, получим бумаги и сматываемся, – говорит он быстро, идя по длинному коридору. – Наверняка найдем какое-нибудь место в отеле. Если нужно будет, то дадим бакшиш. У нас достаточно денег.
– Чтобы получить карту и статус беженцев, нужно будет подождать. Мы не пишем это от руки. – Крупная веснушчатая мужиковатая баба грубит, но супруги уже ничему не удивляются.
– Сегодня получите билет, если уж явились. Это все, – грустно улыбается она в конце. – Не в состоянии где-нибудь у себя спрятаться? Сейчас не лучшее время эмигрировать, – тихо шепчет она, а супруги, желая ее услышать, наклоняются над окошечком. – Людям вашего круга всегда удается выехать, и у них даже не возникает проблем с визой.
– У нас убили всю семью, – признается Мохамед. – Чего мы должны были ждать? Пока и нас вырежут?!
– Вы связаны с режимом? – Женщина отодвигается и внимательно смотрит на молодую пару.
– Нет! – Они машут руками. – Просто вы не знаете, что там творится! Каждый может попасть под обстрел и оказаться не в том месте. Все меняется, как в калейдоскопе. Кажется безопасно, а через минуту вместо дома остается дыра в земле.
У мужчины предстает перед глазами сад матери.
– Сочувствую, – проникшись рассказом беженца, чиновница встает, похлопывает мужчину по спине и обнимает Зейнаб, которую целует, как мать, в лоб. – Постараюсь продвинуть ваше дело, иначе будете ждать здесь до будущего года. Все эти беженцы… – Она приглушает голос и с пренебрежением машет рукой. – На двести пятьдесят тысяч только пятьдесят чистокровных ливийцев, таких, как вы, – сообщает она им, одновременно провожая к выходу. – Весь мир решает сейчас, что с ними делать.
– Может, вы посоветуете, как отсюда выбраться и куда лучше направиться?
– Одно скажу! – Она предостерегающе поднимает палец. – Не садитесь ни на какие понтоны или маленькие частные паромы. Сейчас очень многие пользуются моментом. Продают неизвестно сколько билетов и переполняют суда. А потом на берегу мы собираем трупы. Не люди, а ненасытные гиены! В последнее время нашли больше ста мертвецов! – Она повышает голос, поражаясь такому количеству. – Не садитесь на пляже, только с набережной в порту. Банды контрабандистов только и ждут наивных. Садитесь на правительственный эвакуационный паром, официально и согласно закону. Может, это немного дольше, но зато безопасно доберетесь до выбранного вами места. Лучше поезжайте на запад Туниса, в Сусс, Монастир или Тунис. Там меньше жульничества и больше возможностей.
– Спасибо вам. – Молодые растроганы неожиданной доброжелательностью чужого человека.
– Здесь лично мой номер телефона, – вручает она им свою визитку. – Приезжать не нужно, только звоните.
* * *
– Едем на Джербу, – принимает решение Мохамед. – Там в туристической части есть отели, мотели и пансионаты на выбор. – Он ободряюще улыбается измученной жене и добавляет: – Там мы наверняка найдем что-нибудь для себя и еще сможем отдохнуть у моря в комфортных условиях.
В сети «Мензел», «Мехари» и «Абу Нувас» нет ни одного места. Потеряв надежду, они подъезжают к самым дорогим отелям – «Рэдиссон» и «Винчи», где цены на комнату доходят до трехсот долларов за сутки, но и здесь все забито. Около полуночи они решают переспать в машине. Они уже не чувствуют ни голода, ни жажды. Дитя, тоже измученное, спит в своем креслице как убитое. Они останавливают машину на стоянке перед небольшим отелем и пробуют как-то приготовиться ко сну.
– Вам не нужен ночлег? – Маленький, словно засушенный мужчина в серой грязной галабии стучит в стекло. – У меня частный сектор.
– А сколько за ночлег? – уставший Мохамед все же начинает разговор.
– Недорого. – Мужчина услужливо сгибается пополам. – Только сто долларов.
– Ванная есть? – включается Зейнаб.
– Конечно, обязательно. – Незнакомец хитро улыбается, видя, что наконец-то нашел потенциального клиента. – А завтра жена сделает вам прекрасный завтрак, – начинает он расхваливать, понимая, что надо ковать железо, пока горячо. – Домашние условия, не пожалеете.
– Едем? – Мохамед с надеждой в голосе спрашивает жену.
– Глупый вопрос. – Зейнаб вздыхает с облегчением, думая о том, что наконец-то сможет ополоснуться. – У тебя есть варианты получше?
– А как далеко до вас?
– Не так уж далеко… – Мужчина неуверенно переступает с ноги на ногу. – Нужно только выехать с острова, и мы уже дома.
– Сколько?
– Ну, может, с полчаса… чуть больше…
– Хорошо, едем уже! – окончательно решает женщина. – Не будем тратить время на бессмысленные дискуссии. Я мечтаю о том, чтобы вытянуть ноги в кровати.
Крестьянин из Туниса садится в старенький обшарпанный пикап «ниссан» и заводит мотор. Автомобиль дымит немилосердно, но молодые, ни о чем уже не беспокоясь, движутся вслед за ним. После того как они выехали с Джербы, машина провожатого пересекает двухполосную дорогу, ведущую в Тунис, и съезжает на узкую проселочную, ведущую на юг страны. Супруги поглядывают друг на друга неуверенно, но только пожимают плечами и поджимают губы. Почти через час езды по пустынной территории они видят на горизонте одинокий свет.
– Сейчас я уже не смог бы выехать на главную дорогу, – шепчет Мохамед, а испуганная Зейнаб сидит выпрямленная, как струна. – Нам только остается надеяться, что имеем дело с бедными, но порядочными людьми, которые хотят заработать пару монет.
– А не убийцы, да? – говорит его жена, дрожа всем телом. – Я предпочла бы быть убитой, но в своей стране собственными, известными мне палачами, – взрывается она истеричным смехом.
Машины останавливаются перед маленьким низеньким домиком, напоминающим барак. Внутрь ведут двери с обеих сторон. Во двор выходит женщина, одетая в традиционную женскую одежду, майку и длинный кусок ткани, обвитый вокруг ее сухого тела.
– Здравствуйте, здравствуйте, – кланяется она в пол. – Нам вас Бог прислал, – радуется она при виде молодых и улыбается им беззубым ртом.
– Старая! Проводи гостей в их комнату! Не видишь, что они едва стоят на ногах? – услужливый для чужих, но грубый для жены мужчина замахивается и бьет кулаком свою вторую половину по спине.
Мохамед и Зейнаб со спящим младенцем на руке входят в маленькую комнатку, в которой находятся только две железные кровати с тоненькими, видавшими виды матрасами без простыней, шатающийся стол и один стул. Шкаф сбит из фанеры, наверное, собственноручно хозяином: из него по-прежнему торчат длинные щепки. Единственное маленькое окошечко, закрытое оборванными с одной стороны жалюзи, выходит на заднюю часть двора, который поглотила густая темнота. Зейнаб глубоко вздыхает.
– Где ванная? – спрашивает она мертвым голосом.
– Да есть, есть, – говорит мужчина и дурашливо усмехается. – Выйдете из комнаты, пойдете вправо и там найдете ванную и туалет.
– Под чем нам спать?
– Жена сейчас принесет вам свежевыстиранные пледы, подушки и полотенца.
– А кондиционер? – Зейнаб сама смеется над вопросом, который задает.
– А на что он? Чтобы только жужжало? Во дворе свежий воздух, оконце приоткрыть – и сразу же есть чем дышать.
– О’кей, сегодня, конечно, останемся здесь, у нас нет другого выхода, но завтра…
– Завтра господин будет просить меня о том, чтобы остаться тут еще пожить, ведь во всем Тунисе места сейчас не найти. У границы с Ливией каждое место в отеле на вес золота. – Арендодатели своего не упустят. – Какой-то задаток хорошо было бы получить…
* * *
Утром Зейнаб просыпается совершенно разбитая. У нее болит каждая косточка, а о позвоночнике лучше не вспоминать. Но все же через маленькое оконце проникают лучи солнца, а свежий воздух приятно ласкает лицо. Тихонько, на цыпочках, чтобы не разбудить своих спящих парней, она подходит к окну и через полосы жалюзи наблюдает, что там снаружи. Видит ухоженный огородик, в котором заботливой рукой посажены помидоры, картофель, зелень и целая грядка хариссы. Между цветочными грядками прохаживаются куры, очищая территорию от червяков и всяких насекомых. У дощатого забора лежит толстый ленивый кот и греется на солнце. За делянкой должен быть, пожалуй, сарай для скота. Об этом свидетельствует запах, доносящийся оттуда. «Как у моей бабушки под Гарьяном», – с сентиментальным чувством вспоминает Зейнаб. Обычное пустынное селение.
Она решает пойти в туалет и ванную, потому что вчера так боялась темноты, что пописала за углом дома. Руки и лицо протерла дезинфицирующими салфетками. В длинной рубашке с косметичкой под мышкой и полотенцем, переброшенным через руку, Зейнаб трусит к умывальнику снаружи дома. «Только бы не было червяков», – молится в душе она. Впрочем, туалет – это вполне чистая уборная в турецком стиле с верхним небольшим душем, прицепленным по правой стороне. Но туалетной бумаги нет, что объяснимо в традиционном арабском доме.
«Я уже от этого отвыкла, нужно будет купить», – решает женщина. На одной из стен вмонтирован умывальник, на котором стоит бутылка с дезинфицирующим мылом. На стене – зеркало, а рядом – вешалка с маленьким чистым полотенцем. В ванную есть отдельный вход. Конечно, Зейнаб не рассчитывает, что в ней есть ванна, но находит то, что может послужить душем, – железную трубу, выходящую из стены и заканчивающуюся разбрызгивателем; посередине – дыра, в которую выливается вода. К стене даже прикреплена металлическая решеточка для косметики. Червяков нет, а старый кафель на полу так выдраен, что даже утратил оригинальный цвет.
Освеженная Зейнаб входит в комнату и видит мужа, с трудом заворачивающего дрыгающего ножками сынка. В комнате витает запах свежей еды.
– Что это за вкусности? – Женщина подскакивает к столику, на котором стоит большой поднос.
– Хозяйка принесла, – хмуро отвечает муж.
– Это что? Плохо?
– За десять долларов. – Именно в этом причина его злости.
– Трудно кормить чужих людей даром!
Зейнаб одной рукой берет малыша и прикладывает его к набухшей груди, а другой берет домашние вкусности.
– Даже не думала, что я такая голодная, – смеется она довольно, чувствуя, как к ней возвращаются силы и хорошее настроение.
– Это радует. – Мохамед целует жену в голову, наслаждаясь свежим запахом шампуня и духов. – Все будет хорошо, – утешает он ее, но скорее старается добавить отваги себе.
– Наверняка! Я девушка из деревни, мне тут нравится!
Супруги акклиматизируются в чужих условиях, и, как всегда у молодых, их силы начинают быстро восстанавливаться. Хозяйка кормит прекрасно, подавая еду три раза в день по десять долларов каждый раз. Еда натуральная, свежая и типично арабская. На завтрак они получают лебен, такой густой, что его можно резать ножом, теплые хлебные лепешки, овощи и оливки, масло и мисочку с тимьяном или яичницу из домашних желтеньких яиц. Бывают и козий сыр, и молоко. Обед состоит из достаточно водянистой пикантной шорбы и кускуса с большим количеством овощей и маленькими кусочками мяса. На ужин им подают свежеиспеченные бурики или дрожжевые булки с медом или домашним джемом из опунции. Все сделано из продуктов, которые у жителей деревни есть на маленькой ферме. Каждые пару дней хозяин привозит для них большой арбуз или дыню с собственного поля в глубине материка. Эти фрукты он дает им даром. В беззаботном безделье проходят почти две недели.
– Безопасно ли в Тунисе после переворота? – спрашивает Мохамед крестьянина, с которым он сидит на верблюжьей попоне под оливковым деревом.
Хозяин дома курит гашиш и с удовольствием беседует с постояльцем.
– Ну а как же! Ничего не происходит, спокойствие, тишина и постепенные реформы. У нас не так, как у вас.
Старый мужчина гордится культурой и превосходством своего народа.
– А у вас хотят всех убить! – презрительно кривит он губы и сплевывает.
– Да, вы правы. В Ливии ситуация вышла из-под контроля. Каддафи – это психопат. Он добровольно власть не отдаст.
Мохамед становится грустным.
– Да, да, мы знаем этого типа. Мы же, в конце концов, ближайшие соседи, а он многократно ссорил наши народы. Только жаль мне обычных ливийцев, таких, как ты и твоя семья.
Он наклоняется и похлопывает молодого человека по щеке.
– Вас только каких-то пять миллионов, а сейчас будет еще меньше. Большая богатая страна, а не хватает людей – это плохая ситуация. Обсядут вас иностранцы, как сипы, и будут клевать, а если сейчас еще погибнет или сбежит вся интеллигенция, то все пойдет прахом и в чужие руки.
Мохамед задумывается над мудростью слов старика и чувствует себя дезертиром.
– Все деньги и богатство у вас вывезут, и может быть еще хуже, чем с полковником.
– О нет, так плохо не будет!
– Дай-то Бог, – кивает тот.
– Ливийцы и так ничем не пользовались из собственного добра. Все шло в карман Муаммара, его семейки и пособников.
– Вот политика! Говорят, что это самая большая проститутка всех времен, – приходит к выводу народный мыслитель. – А как там ваши дела? Не то чтобы я выгоняю, мы чувствуем себя бодрее с молодыми, но ожидание, наверное, для вас мучительно.
– Планирую позвонить сегодня после полудня. – Мохамед сжимает губы от волнения.
– Так не медли, сделай это сейчас! Выбросишь из головы.
Молодой мужчина, подталкиваемый к действию, делает это с облегчением. Зейнаб с Хмедой присаживается около него на пледе и прислушивается.
– Госпожа Эшли Скотт? – спрашивает Мохамед по-английски. – Не хотел вас раньше беспокоить, но известно ли уже что-нибудь о нашем деле? – спрашивает он дрожащим голосом, а затем внимательно слушает ответ.
Его лицо постепенно проясняется, и наконец он улыбается от уха до уха.
– Yes, yes, yes! – После окончания разговора Мохамед подхватывается на ноги и, словно ребенок, выбрасывает руки вверх. – Завтра в десять! – выкрикивает он.
– Wallahi! – радуется Зейнаб, а старик со старухой хохочут, кривя беззубые рты.
– Mabruk, mabruk! – поздравляет их старая женщина.
* * *
Машина забита по самую крышу, словно они должны ехать на край света, а не в отдаленный на четыреста километров Монастир, в котором находится большой порт. Сама госпожа комиссар рекомендовала им это место, говорила, что туда приплывает самый большой паром с гуманитарной помощью и отплывают суда с официально зарегистрированными беженцами. Никакой американской бухгалтерии и контрабанды людей!
После нескольких часов пребывания на стоянке и хлопот подошла неизбежная минута прощания. Старики расстаются с ними, как с семьей. Это они в основном заполнили машину провизией и подарками. Купили Хмеде кучу игрушек, два комплекта одежды для мальчика, в которые всадили почти все доллары, полученные в качестве оплаты за пребывание. Наконец, гордые собой, они принесли качающуюся кроватку для ребенка, чтобы Зейнаб не держала его на руках все время.
– Нам будет грустно без вас. – Старая женщина вытирает слезы, выступившие на глазах. – Сначала наша дочь выехала, а сейчас вы, – говорит она, обращаясь к ним, как к ближайшим родственникам.
– Прощай, бабушка. – Зейнаб нежно обнимает ее, прижимаясь к сухому мелкому телу. Это hadaja на прощанье. – С трудом втискивает ей в руку старинный футляр со своей золотой подвеской и двумястами долларами внутри.
Старики вдвоем отвозят молодых к автостраде, ведущей на запад, в Монастир и Тунис. Молодые, полные надежд на будущее и быстрое окончание своих скитаний, в хорошем настроении. Поздно, во второй половине дня, въезжают они в некрасивый промышленный город Монастир. Снова начинается тур по заполненным толпой приезжих отелям. Сейчас у них уже есть опыт. Супруги пользуются предложением вербовщиков, которые подцепили их на стоянке у одного из дорогих отелей – заведений, которые не стоят тех денег.
– В ванную и туалет можно войти из комнаты? Есть холодильник? Работает ли кондиционер? Какая кровать, что с постелью? – забрасывают они вопросами удивленного хозяина помещения. – Находится в городе или окрестностях?
– Все есть, как положено, – успокаивает их мужчина, и оказывается, что он говорит правду.
На другой день утром Мохамед настроен действовать решительно. Самое важное для него сейчас – дозвониться до брата. В домике старичков он пробовал сделать это многократно, но все тщетно. «Всегда есть шанс, что на одну-единственную минутку появится связь», – думает он, с надеждой набирая номер.
– Да? – слышит он молодой голос.
– Привет, братишка! – кричит Мохамед в трубку, потому что связь плохая.
– Как вам там? Уже в Европе? Все в порядке? Как твоя семья? Здоровы? – Рашид забрасывает брата вопросами.
– О’кей, я только быстро хочу рассказать, что у нас есть уже все документы и статус политических беженцев. Сейчас иду в порт, и со дня на день мы эвакуируемся отсюда.
– Однако это заняло время, да? – беспокоится Рашид. – Не проходит так быстро, как мы надеялись. Хватает вам денег?
– Да, не волнуйся, – успокаивает брата Мохамед. – Еды у нас на неделю, а Хмеда питается дармовым молоком Зейнаб.
Застеснявшаяся женщина краснеет по уши и грозит мужу пальцем.
– Будь на связи, – грустно просит Рашид.
– Конечно! Как только у меня будет доступ к Интернету, начну слать имейлы. Может, вас тоже вскоре подключат.
– Хорошо.
– Береги себя, парень! Не вляпайся в какую-нибудь опасную ситуацию! Слышишь меня? – кричит он в трубку, перекрывая потрескивание.
– Да, конечно, – неохотно соглашается Рашид.
– Пообещай мне, что не примкнешь к повстанцам и не дашь себя убить! Прошу!
Разговор прервался. Мохамед не знает, по какой причине – из-за плохой связи или же его брат, скорее всего, не захотел дать ему слово в том, что не вмешается в братоубийственную борьбу.
Через пару часов, которые Зейнаб проводит с малышом на балконе, из города возвращается измученный муж. В руке он держит два цветных помятых билета на паром. Выражение его лица не говорит о триумфе или хотя бы удовлетворении.
– Не знаю, любимая, верный ли это путь для эвакуации, – задумчиво произносит он, намереваясь перед окончательным решением обговорить дело с женой.
– Ты сейчас это говоришь? – Женщина злится и хмурится. – Я повторяла это еще в нашей красивой квартире в Эз-Завии, потом в многокилометровой пробке у границы, потом на Джербе и в лагере для беженцев… – Она прерывается, чтобы набрать воздуха. – Мы зашли слишком далеко! – кричит Зейнаб. – А теперь ты хочешь вернуться? Куда? А если идут бои на трассе от границы с Тунисом до Триполи, что тогда мы будем делать? Вывесим белую простыню в окно машины, чтобы нас не застрелили? С ума сошел! – восклицает она и принимает окончательное решение.
– Просмотри вещи и отложи те, которые мы можем оставить здесь.
Мужчина направляется к выходу.
– Я договорился уже с хозяином, что он купит наш автомобиль…
– За сколько? – перебивает его женщина.
– За чепуху, конечно. Отдадим ему еще наше постельное – за него пару монет выручим.
До самого вечера супруги не говорят и не смотрят друг другу в глаза. Зейнаб скрепя сердце отдает свои любимые свитера, платья и зимнюю обувь. Говорят, что нужно упаковать все в один чемодан. Когда Мохамед забирает кроватку Хмеды, которую он только что получил в подарок от добродушных стариков, она не выдерживает и с плачем выбегает на балкон. Полночи они не спят, а другую половину их мучат кошмары. Даже обычно спокойный сынок хнычет во сне и пару раз начинает истерично кричать.
Как всегда бывает в эту пору года в этой части света, рассвет прекрасен. Шансы, что станет облачно или пойдет дождь, равны нулю. Мохамеда с Зейнаб и Хмедой подвозит к порту услужливый хозяин, неплохо нажившийся на них. Мужчина оставляет молодую семью вблизи набережной и будки охранника, который проверяет билеты и пропуска и не позволяет войти на территорию пристани посторонним. Удивительно спокойно и пусто. Молодой парень в военной форме, видя прибытие ливийцев, с удивлением поднимает брови, но ничего не говорит.
– В какую сторону? – тихо спрашивает Мохамед.
– Пятый терминал, – отвечает юноша. – Просто к набережной, а потом направо пятьдесят метров. Как увидите толпу, то не будет уже сомнения. Они пришли около пяти часов тому назад, а вы, как на самолет, только за два часа до отправления. Но это не мое дело…
Супруги бросаются бегом в указанном направлении, но уже через минуту встают как вкопанные.
Перед ними по правой стороне – линия громадных, как дома, контейнеров, по левую же сторону – бурное темное море; на волнах достаточно сильно болтается пришвартованный небольшой паром, забитый донельзя пассажирами, главным образом выходцами из черной Африки. Эпизодически в толпе выглядывает более светлое лицо ливийца, сидящего на своих пожитках или по-прежнему держащего их на спине. Ни у кого из этих людей нет чемоданов, все таскают тюки, свертки или узлы, сделанные преимущественно из больших столитровых мешков из-под риса или кускуса, а то и попросту из старого одеяла или пледа. На набережной суетятся остальные кричащие и плачущие беженцы, которые пытаются еще попасть на платформу. Их столько же, сколько тех, что на судне.
– Те, у кого есть билеты, становятся в шеренгу вдоль берега! – инструктирует крепко сбитый, веснушчатый, как индюшиное яйцо, мужчина в форме с надписью UNHCR. При помощи полицейской палки он отодвигает непонимающих по-английски людей, желающих войти на помост. – Ticket! Ticket! – верещит он еще громче и машет над головами цветным входным билетом. – Нет билета – становитесь там! – обращается он сразу ко всем бедолагам, к которым относится, как к скоту.
Почти все собравшиеся гордо показывают билеты. Растерявшийся чиновник качает с неодобрением головой.
– Если все хотят утонуть, это их дело.
Молодые супруги из Ливии слышат его слова, произнесенные по-английски коллеге.
– Ну кто печатает и продает им эти чертовы фальшивые билеты? Нужно прекратить это! Говорят, за них платят даже до тысячи долларов! Ужас!
– Борьба с ветряными мельницами! Что будем делать?
– Впустим, пожалуй, втиснутся. Паром новый, может, выдержит.
Сотрудник беспомощно смотрит на веснушчатого.
– Если Аллах даст, доплывут, а если нет, так нет, – иронично подытоживает мужчина, занимающийся правами человека и ни во что ставящий человеческую жизнь.
Представитель бюро по правам беженцев машет призывно рукой, чего только и ждет толпа людей, двигающаяся вперед с воплями, полными агрессии. Две женщины, один парень и двое мужчин падают в море, а остальные, изворачиваясь и давя друг друга, вбегают на платформу.
Мохамед и Зейнаб с маленьким сыночком на руках поворачиваются спиной к происходящему. Они не хотят больше смотреть на такой позор и оскорбление человеческого достоинства.
В молчании супруги выходят из порта и направляются к стоянке такси.
– Отпуск удался? – спрашивает таксист. – На судне плыть прекрасно… – размечтался он. – А вам куда?
– В Ливию, – тихо говорит Мохамед, и лицо его бледнеет.
– Господа, но я могу только до границы, – поясняет им водитель. – Потом вы должны будете себе что-то другое нанять.
– Хорошо, прошу, довезите нас до Рас-Джадир.
