Глава 6
За окнами бесновалась новогодняя ночь. После боя курантов прошло полтора часа, веселье нарастало. В подъезде хлопали двери. Народ гоготал, пытался нескладно петь, отчаянно фальшивил, пускался в пляс и снова гоготал.
Почему обязательно надо так оглушительно смеяться? Оля поморщилась, подошла к подоконнику в кухне вплотную и стала рассматривать праздничную ночь сквозь холодное стекло.
На улице взрывались петарды, искрили дешевые фейерверки. Следы заметала метель, разыгравшаяся еще до полуночи. Но непогода никого не пугала. Люди выбегали из подъездов с непокрытыми головами, женщины – с голыми плечами и спинами, в накинутых пальто и шубах. Открывали шампанское, выкрикивали тосты. Веселье из домов плавно перетекало во двор на детскую площадку. Кто-то вытащил из машины колонки, постановил их на капоте, включил на полную мощность музыку. И началось!
И не к месту «Тополиный пух, жара, июнь», и «Очи черные», и даже почему-то «Севастопольский вальс». Никого, кроме нее, этот репертуар не смущал. Они прыгали, плясали, орали, обнимались. Пара мужиков в белоснежных рубашках уже отошла подальше для выяснения отношений.
Все как всегда. По обычному сценарию.
Оля со вздохом оттолкнулась от подоконника, оглядела стол, который зачем-то накрывала. Зачем? Она никогда не ест после девяти вечера. Гостей у нее быть не могло. Она никого не ждала и сама отказалась куда-то идти. Хотя ее звали.
Одна коллега настойчиво зазывала ее в ресторан, другая – на съемную квартиру на набережной, которую всегда снимала исключительно для празднования Нового года. И Алла Ивановна звала и настаивала. Даже требовала, чтобы Оля поехала с ней на дачу.
Она отказалась. Наврала с три короба о какой-то школьной подруге, которая обещала приехать вместе с мужем и ребенком. Исключительно ради конспирации бегала вместе с Аллой Ивановной по магазинам, скупала продукты, шампанское, вино, мандарины. Поддавшись всеобщему азарту, запекла утку в духовом шкафу, наделала салаты, нарезала сыр. Даже ананас не пощадила, располосовала на ровные колечки. И хотя она точно знала, что никакая школьная подруга с мужем и ребенком к ней не приедет, потому что подруги такой не существовало в природе, достала праздничную шелковую скатерть с невероятно нежной вышивкой – на белом поле голубые снежинки. Вытащила из буфета красивую посуду, накрыла стол. Даже толстые праздничные свечи замотала сверкающей мишурой и ровно в двенадцать подожгла. И шампанское неумело открыла, залила шипучей пеной полстола.
Зачем? Для кого? Она его все равно пить не стала. Да и не любила она шампанское, от него у нее вечно болела голова. Оля сидела за столом, накрытым для веселья, наблюдала, как выстреливают из бокала пузырьки, ковыряла вилкой салат и все думала, думала.
Вадик нарочно ее бросил прямо перед праздником? Чтобы сделать побольнее? Он точно знал, что никогда так сильно не ощущаешь собственную ненужность, как в эту ночь. Наказал ее за отца.
Или это не он принял решение, а тот, кто увозил его на дорогой машине вишневого цвета? Кто, интересно, это был? Она ни разу не видела в его окружении человека на такой машине. Кто это мог быть? А что, если убийца? Или убийцы – те люди, что играли роли его отца и матери?
Она вспомнила театрализованное представление, устроенное Вадиком в ресторане, и всхлипнула.
Как нужно было ее ненавидеть, чтобы все это придумать? Знакомить с лжеродителями, признаваться в любви. Изображать заботу. Спать с ней, в конце концов! И все это ради чего? Ради мести?
Гадко. Гадко и неправдоподобно. А может, этот дядечка, который сильно напоминал сумасшедшего, все наврал? Может, его послал тот, кто стоит за гибелью Вадика?
Как же все запутано!
В два часа ночи, когда веселье под окнами пошло на убыль и наскакивающих друг на друга мужиков развели по домам, Оля принялась убирать со стола. Упаковала утку в фольгу, уложила ее в пластиковый контейнер с крышкой. Разложила по контейнерам салаты. Сгрузила посуду в машину. Сунула залитую шампанским скатерть в стиралку и пошла переодеваться.
Она для чего-то надевала нарядное платье! Идиотка. Кто мог ее увидеть, кроме собственного отражения в зеркале? Платье вернулось на плечики в шкаф. Оля влезла в теплый мохнатый костюм с заячьей мордой на груди, натянула теплые тапки, забилась в уголок дивана перед телевизором и только тогда потянулась за телефоном.
Она выключила его на эту ночь. Нарочно выключила, чтобы не звонили, чтобы не слышать шум чужого веселья и звон чужих бокалов. Аллу Ивановну она предупредила, что может быть вне зоны, остальные переживут. Да ей и звонить особо некому.
Оля включила телефон, и посыпались сообщения. Поздравления от коллег, начальника. Девушки, которые настойчиво зазывали ее в гости, несколько раз звонили, писали, негодовали, что она вне доступа. Алла Ивановна прислала сообщение в двенадцать ноль пять, теплое, милое, искреннее. Оля едва не прослезилась. Было еще несколько звонков с незнакомых номеров, которые она тут же удалила.
Не успела отложить телефон, как он немедленно зазвонил. Алла Ивановна, кто же еще.
– Девочка моя, как ты там? Не скучаешь?
– Да нет. Вот спать собираюсь, со стола уже убрала.
– Подруга, так я понимаю, не приехала? – усмехнулась Алла.
– В последнюю минуту позвонила и сказала, что ребенок заболел. – В эту минуту Оля ненавидела себя за то, что приходится врать хорошему человеку.
– Вот! А я говорила: надо было ехать со мной. У Марии такое веселье было! Я ноги сбила, так натанцевалась. И Степа был тоже. Помнишь того, с бритой головой?
– Не помню, – соврала она.
Зато она хорошо помнит его ненормального папашу, который явился без приглашения и все перевернул в ее душе. То ее отец убил человека, то не убивал, то снова убил. О каком-то ружье бормотал, которое, провисев без дела, теперь стреляет в ее сторону.
Бред. Ненормальный дядька.
– Ты знаешь, девочка, а он ничего! – вдруг пропела Алла Ивановна. – Степка, кто же! Такой милый. Весь вечер от меня не отходил и только и разговоров, что о тебе. Все выспрашивал, интересовался.
«Пусть бы у папы своего спросил, он много чего знает», – чуть не фыркнула Оля, но сдержалась. Она о том разговоре ничего никому не рассказала. Хвалиться нечем. Прошлое ее отца было темнее самой темной ночи, а главное, никто не знал о нем всей правды. Даже этот Галкин, свихнувшийся на идее восстановить справедливость, ничего не знал.
– Он был один, Оленька!
– Кто?
– Степа был один! И все время говорил о тебе. Ты меня не слушаешь, что ли, совсем, Олька?
– Слушаю, но…
– Что «но»? Что «но»? – затараторила Алла Ивановна. – Хороший парень! Юридический окончил, работает в следственном комитете. Отец – бывший полицейский, сейчас на пенсии. Мать тоже в каких-то чинах или в бизнесе, не поняла толком. Родители, правда, разошлись давно. Но это ничего не меняет, семья хорошая.
– Это он вам о себе так много рассказал? В новогоднюю ночь? Развлекал вас так?
– Да нет, что ты. Это все Маша о нем рассказала, ее сыновья с ним дружат давно. Рекомендую, Олька! Хороший парень. Вот Вадик твой, прости господи, был дрянной. А этот…
Алла Ивановна еще долго нахваливала Степана и его семью. Потом переключилась на блондинку, из-за которой у сыновей Марии минувшей ночью вышла ссора. Потом пошли рецепты удивительных закусок, которые она перепробовала в гостях, так что теперь мается желудком и никак не может уснуть. Потом спохватилась, что уже поздно и Оле давно пора спать. Начала бормотать извинения, потребовала пообещать, что Оля обязательно навестит ее на даче послезавтра, и простилась.
А у Оли, разомлевшей в теплом уголке перед телевизором, сон как рукой сняло.
Нет, что, в самом деле, позволяет себе этот Степа Галкин? Решил подобраться к ней через Аллу Ивановну? Через отца не вышло, так он…
А что? Запросто мог папашу к ней заслать, чтобы тот дал оценку потенциальной невестке. Но если его целью действительно была разведка, тактику он избрал не самую правильную, Оля теперь этого Степу будет за сто верст обходить.
Она слезла с дивана, пошла на кухню и принялась доставать вымытую посуду из посудомоечной машины. С шумом расставляла ее по полкам, мало заботясь, что грохот стоит неимоверный. Соседи или еще не спят, или уже спят, и их пушечным выстрелом не разбудишь. Постиралась скатерть, и она повесила ее на сушке в ванной, тщательно расправляя все складочки. Вдруг захотелось выпить чаю. Она зажгла огонь под чайником и в обход всех правил полезла в холодильник за тортом. Торт она тоже купила за компанию с Аллой Ивановной.
Отрезала здоровенный треугольник с клубникой и засахаренными вишнями и, не дожидаясь, пока закипит чайник, стала есть. Затошнило уже на четвертой ложке. От жирного крема, от невероятно сладких фруктов и сдобного бисквита.
Что она делает?
Оля со вздохом отправила недоеденный кусок в мусорное ведро. Выключила газ, свет, вернулась в гостиную. Снова нырнула под шерстяной плед и задремала под тихое мурлыканье телевизора. Но уснуть не успела: пискнул телефон. Она потянулась, нашарила, открыла папку сообщений.
«Вижу у вас свет. Не спите? Нужно срочно поговорить. Извините, что в такую ночь. Георгий Окунев».
Нет, ее не разбирало любопытство, когда она набивала ответ: «Заходите». Ее колотило от страха. Этот человек принес ей весть о смерти Вадика. Что на этот раз заставило его притащиться сюда, да еще в такую ночь? Снова кто-то умер?
Оля вытащила из шкафа толстую шерстяную кофту, которую на спор с Аллой Ивановной связала себе сама за две недели. Кофта получилась какой-то несуразной, но удивительно теплой и уютной, она всегда в нее куталась, когда мерзла. А сейчас ее, несмотря на двадцать пять градусов тепла в квартире, вдруг стало поколачивать.
Звонок. Оля посмотрела в дверной глазок: Окунев. В той же черной толстой куртке, снова такой же небритый. Еще более уставший взгляд.
– Входите, Георгий Михайлович. – Да, удивительная все-таки способность с лету запоминать имена полицейских. – Даже боюсь предположить, что привело вас ко мне. Что, снова кто-то умер?
Окунев вошел. Привалился к двери, тяжело вздохнул, глянул на нее почти с болью. Кивнул.
– Боюсь, что да.
Она почувствовала, что бледнеет.
– Кто?
– Ваш недавний гость. – Еще один вздох. – Иван Андреевич Галкин.
– Господи, нет! – вырвалось само собой.
Пускай этот дядька ей совсем не понравился, она вовсе не желала ему зла. И потом, он был отцом Степана, который празднует сейчас на даче у соседки Аллы Ивановны. Веселится и ни о чем таком не догадывается. Сама-то она Степана почти не помнит, но Алла Ивановна им просто очарована.
Только это все здесь при чем?
– Как это случилось? Когда?
– Пару часов назад его труп был обнаружен, не поверите, на том самом месте, где убили вашего бывшего парня Вадима Синева. Место такое проклятое, что ли? Зачем он туда поперся, да еще в новогоднюю ночь? Вот старый дурак!.. Послушайте, гражданка Волгина, можно я пройду, а?
Его правая рука неуверенно застыла на верхней пуговице толстой черной куртки.
– Входите уже, раз пришли, – махнула она рукой и поплелась в кухню.
Что-то подсказывало, что сейчас Окунев точно не откажется от кофе.
Он шуршал в прихожей своей нелепой курткой. Потом крикнул, нужно ли снимать ботинки. Оля прокричала в ответ, что, если его не затруднит, она была бы признательна. Даже подсказала, где найти гостевые тапочки, но Окунев тапки искать не стал.
Вошел в кухню в носках, сразу сел за стол. Странно, что на то же самое место, где не так давно сидел Галкин. Таким же пустым, пугающим взглядом уставился в окно. Их там учат, что ли, взглядам таким, безучастным, непроницаемым? Или он просто смертельно устал и борется со сном?
– Кофе будете? – Оля уже доставала кофейные чашки.
– Кофе? – Окунев помолчал и вдруг попросил почти жалобно: – А нет ничего съедобного, Ольга Викторовна? Уж простите великодушно, но сначала дежурство, потом, не успел до дома доехать, вызов на происшествие. Там на морозе проторчал три часа. Понимаю, это не по уставу, но… Просто в голову ничего не лезет, так есть хочется. А разговор у нас с вами получится не на пятнадцать минут.
– Оставьте, Георгий Михайлович. Все равно мне одной столько не съесть. Зачем-то готовила, хотя знала, что никто не придет.
– Я пришел. – Он пожал плечами, неуверенно улыбнулся и тут же смутился. – Извините.
Оля шагнула к холодильнику. Не зря хлопотала, хоть кому-то польза.
Достала утку из контейнера и прямо в фольге сунула в духовой шкаф на подогрев. Вытащила пару контейнеров с салатами, снова наполнила ими салатники. Тарелочку с сыром вытащила из-под пищевой пленки. Через пять минут накрыла стол. Поставила перед Окуневым чистую тарелку, разложила приборы, подала чистую льняную салфетку.
– Вы бы руки вымыли, Георгий Михайлович. На труп ведь выезжали.
Он резво вскочил, метнулся в ванную и там долго плескался. Когда вернулся, щетина на лице была влажной. Точно, боится уснуть.
Только сейчас она, наконец, внимательно его рассмотрела. Без куртки он оказался даже стройным. Длинные крепкие ноги в узких черных джинсах. Черный джемпер крупной вязки с высоким горлом. Широкие плечи, короткая стрижка. Небрит, как в прошлый раз. Глаза карие, нос с горбинкой, рот очерчен жесткой линией.
Мужик! Так, наверное, сказал бы Олин покойный отец. Интересно, как бы отнесся к тому, что Окунев мент? И что Оля кормит его за столом, купленным на его деньги? Да еще в новогоднюю ночь!
Мужик.
Нет, все равно отец бы сказал, что это мужик, пусть и мент. И уж точно не назвал бы его сусликом. Хотя Вадик не был похож на суслика, ни капельки. Да, не по-мужски утонченный, даже изнеженный, и мускулатуры у него, как у Окунева, не было, и брился он иногда пару раз в день. И брови иногда подщипывал. Но ведь не суслик! И чего отец его так назвал?..
Три куска утки, которые Оля положила Окуневу на тарелку, исчезли почти мгновенно. Салатники тоже почти сразу опустели.
– Очень вкусно!.. Нет, надо же, как вкусно! Гражданка Волгина, ваш покойный жених, уж простите, дураком был! – урчал Окунев, не поднимая взгляд от тарелки. – Так вкусно я тысячу лет не ел.
– Как погиб Галкин? – сурово оборвала его Оля.
Она не позволит никому обсуждать покойного Вадика. И уж тем более вмешиваться в их отношения. Это к делу не относится. Теперь не относится.
Она стояла у окна, не решаясь присесть напротив Окунева. Это выглядело бы слишком интимным, доверительным, что ли. Она часто сидела напротив Вадика, когда тот ел. Он ел неторопливо, аккуратно, даже красиво. Не то что этот варвар Окунев.
– ДТП, – коротко отрезал гость и глянул в ее сторону исподлобья. – С виду заурядное ДТП.
– А при детальном рассмотрении все не так просто?
– Именно. Есть очевидцы происшествия. Гуляющих было много, сами понимаете, праздник. – Окунев с сожалением оглядел пустые тарелки и салатники, вытер рот и руки салфеткой, откинулся на стуле. Сонно моргнул. – Видели, как Галкина сбила машина. Так вот, все четверо очевидцев утверждают, что машина нарочно на него неслась. Он успел отскочить с проезжей части, так она вернулась и… В общем, наезд был преднамеренным.
– Что за машина, уже установили?
Оля все же вернулась к плите и принялась варить кофе. Веки Окунева с каждой минутой опускались все ниже. Уснет еще, чего доброго, прямо у нее за столом. А если она его выпроводит, может уснуть в сугробе под окнами, а ей потом отвечай.
– Машина? – Окунев загремел, выбираясь из-за стола, и принялся ходить за ее спиной – разгонял сон. – Машина известна. И хозяина установили. Но на тот момент она уже час числилась в угоне. Думаю, уже сегодня найдется где-нибудь на пустыре.
– Так что за машина?
Оля вовремя подхватила турку с огня, разлила кофе по чашкам. Кивком указала Окуневу взять свою. Тот послушно сцапал крохотную чашечку длинными сильными пальцами и почти одним глотком выпил все.
– Машина – темно-вишневый внедорожник. – Окунев поморщился то ли от того, что было слишком горячо, то ли от того, что горько, и назвал марку автомобиля. – Хозяин сам ничего не может понять.
– Странно, – задумчиво протянула Оля, так и не притронувшись к кофе. – А кто хозяин?
– Пока точной информации у меня нет, кто он конкретно и чем занимается. Имя, фамилия, адрес. Кстати, живет недалеко от места происшествия. – Окунев глянул на нее с подозрением. – А что вам кажется странным?
– Когда Вадик уходил от меня с вещами… – Оля на секунду прикрыла глаза, вспоминая прощальную улыбку Вадика. – Так вот, его прямо из нашего двора забрала такая же машина. Я, конечно, не могла видеть с седьмого этажа, кто за рулем, но что машина была такого цвета и такой марки – это точно. Думаю, их не так много у нас в городе, все-таки достаточно дорогой автомобиль. Как-то очень странно, не находите?
– Что именно? – Сна в его глазах как не бывало.
– Сначала Вадика забирает из моего двора темно-вишневый внедорожник. Точно такой автомобиль у человека, который живет недалеко от места, где Вадика нашли мертвым. Через какое-то время там же погибает Галкин под колесами точно такого автомобиля. А сам автомобиль к тому времени уже час числится в угоне. А что, если…
Она запнулась. То, что пришло ей в голову, походило на бред.
– Говорите, Ольга Викторовна. – Окунев неожиданно заинтересовался.
– А что, если машину никто не угонял, а этот человек сам сбил Галкина? Спланировал убийство, придумал этот угон, чтобы замести следы. И сбил его на своей машине, чтобы никого не привлекать к преступлению.
– Но… – начал было Окунев и запнулся.
И посмотрел на нее так, как будто видел впервые. Оле показалось, что с интересом посмотрел. Другими совсем глазами. И ей это неожиданно понравилось. Даже почему-то появилась легкая досада, что она сейчас в нелепой вязаной кофте и в бесформенных домашних штанах. Как старушка, ей-богу.
– Но если этот человек задумал убийство по такой схеме, он должен был знать, что Галкин туда придет. С какой стати он околачивался в новогоднюю ночь поблизости?
– А он мог и знать. – Она глотнула кофе и тоже поморщилась: получилось невкусно и горько.
– Откуда? Что могло заставить Ивана Андреевича блуждать в этом месте? Зачем ему этот человек?
– Он мог быть связан с Вадиком. – Оля отставила кофейную чашку, подошла к столу и стала собирать грязную посуду. – Если гипотетически это тот самый человек, который забирал Вадика из моего двора, то он не мог не интересовать Галкина.
– Почему?
– Потому что Вадик Синев Галкина точно интересовал. – Оля обернулась на Окунева от раковины, куда сгружала грязные тарелки и салатники. Повторила со значением: – Очень интересовал!
– Почему?
Окунев сложил указательные пальцы домиком и приложил их к жестко очерченному рту. Минуту, не отрываясь, смотрел на Ольгу. Потом спросил:
– Галкин ведь приходил к вам, да? На следующее утро после убийства Синева. Мы столкнулись в вашем подъезде.
– И что он вам сказал, когда столкнулись?
Оля выдернула с полки чистое полотенце, сунула его в руки Окуневу и стала подавать чистые тарелки. Тот послушно принялся вытирать, как будто это было привычным для него занятием. И ей это снова понравилось.
– Сказал, что идет навестить девушку своего сына. Назвал вас.
– И вы поверили?
– Поверил, да. Вы сами сказали, что отдыхали на даче в шумной компании, назвали адрес. Степа Галкин там бывает, я точно знаю. Мы общались какое-то время довольно тесно. Пару раз я тоже туда попадал, в эту их компанию. Мы тогда работали с ним вместе. Потом он от нас перевелся.
– И вы поверили, что я девушка его сына и Иван Андреевич идет меня навестить именно по этой причине? Сразу после вас! Через несколько часов после убийства моего бывшего парня! Не сходится, Георгий Михайлович. – Оля выключила воду, отобрала у него полотенце. Дернула за рукав черного джемпера. – Что вы подумали, когда увидели его входящим в мой подъезд? Только честно!
– Ох, непросто с вами, гражданка Волгина. – Окунев потер небритые щеки ладонями. – Что я подумал? Подумал, что папашка для сына суетится. Он нередко нам дорогу перебегал – вел расследования в частном порядке. А Степка потом сливки снимал. Получал благодарности, премии. Вот я и подумал, что это очередной такой случай.
– Вы ошиблись, гражданин Окунев, – передразнила его Оля. – Галкин пришел ко мне не как к невесте своего сына. И не для того, чтобы помочь ему вести расследование и продвигаться по карьерной лестнице. Он пришел сообщить мне, кем на самом деле был убитый Вадик.
– И кем же он был, ваш бывший парень?
– Вадим Синев, мой бывший парень, – отчеканила Оля, – был сыном человека, которого, как считает следствие, убил мой отец. Убил при ограблении банка много лет назад.
– Что-о?
На этом затяжном «о» Окунев осип. Попятился театрально, опустился на стул. Смотрел на Олю несколько минут не моргая. Потом мотнул головой, разгоняя то ли оцепенение, то ли дремоту, и спросил:
– А кто ваш отец, Ольга Викторовна?
– Мой отец…
Оля свернула влажное полотенце и сунула его на батарею. Глянула на Окунева сердито. Как будто это он был виноват в ее не слишком аристократическом происхождении.
– Мой отец, как оказалось, был вором-рецидивистом. Виктор Деревнин – не слышали о таком?
– Нет. Не доводилось.
– А вот Галкин его, оказывается, очень хорошо знал. Более того, вел его последнее дело много лет назад. И за это дело, как он утверждает, и лишился и звания, и должности.
– Ничего себе! – забормотал Окунев, растерянно озираясь по сторонам. – Но к вам-то он зачем пришел?
– Уместнее было бы спросить его, но теперь уже не получится. Сидел здесь, нес какую-то ахинею насчет ружья, которое долго висело на стене, а теперь выстрелило. Говорил, что мне теперь нужно очень бояться и что ружье недаром выстрелило в мою сторону. Бред какой-то.
– А что Степа? – нахохлился Окунев.
– А при чем Степа?
– Интересуюсь, он ваш парень или нет. Галкин мне соврал?
Ее так и подмывало спросить: «А вам какое дело, гражданин Окунев?» Не спросила, только помотала головой.
– Нет, он не мой парень. Я даже лица его не помню, если честно.
Что означает эта улыбка Окунева, она не поняла. Решила, что он радуется, что их со Степой профессиональные интересы на ней не сомкнутся. И тут же зачем-то добавила:
– Правда, разведка донесла, что он сегодня очень интересовался моей скромной персоной.
Улыбка угасла, глаза стали темнее. Окунев снова потер щетину на лице. Самое время ему сейчас встать и уйти. Вот именно на этой ноте просто встать и уйти. А он зачем-то спросил:
– Так чего вдруг Галкин вашего отца обвинил в своем увольнении?
– Не отца, а дело об ограблении банка, в котором мой покойный, – она подчеркнула это слово, – покойный отец играл главную роль. И еще тех людей, которых Галкин подозревал в соучастии, но доказать ничего не смог. Им удалось уйти от ответственности, понимаете? Потому что мой покойный отец их не сдал. Взял всю вину на себя. А люди оказались влиятельными. По словам Галкина, он не имел права не то что подозревать их в чем-то, но даже дышать в их сторону.
– Ого!
Окунев развернулся к столу, сложил руки, как первоклассник. Посидел так минуту, потом протяжно зевнул и медленно пристроил на руки подбородок.
– А ваш покойный отец, стало быть, убил отца вашего жениха? Правильно я понял?
Оля, не распознав первых признаков погружения, только кивнула.
– Да. Галкин считал, что Вадик в моей жизни появился не случайно. Что он решил отомстить отцу…
Ее перебил громкий храп. Окунев спал, сидя за столом и плотно прижав заросший щетиной подбородок к ладоням.
– Эй, – возмущенно окликнула его Оля, – вы что, спите? Не спите, слышите? Нельзя здесь спать!
Храп на секунду прекратился. Окунев даже попытался открыть глаза, но без толку. Что-то даже забормотал, будто оправдывался. Но так и не проснулся.
– Только этого мне не хватало! – Оля была в полной растерянности. – И полицию не вызовешь!
– Не надо полицию, – жалобно прошептал Окунев и снова захрапел.
Она проторчала возле него минут десять. Рассматривала его сонное лицо, казавшееся странно беспомощным. Даже потолкала в плечо, обтянутое черным джемпером. Нет, не вышло. Ничего не вышло из попыток разбудить Окунева.
Оля покинула кухню на цыпочках. Выключила верхний свет, оставила только пару точечных светильников под навесными шкафами, чтобы он, проснувшись, не стал крушить ее мебель. Взбила подушку на диване в гостиной, где два часа назад сама ворочалась без сна. Свернула плед и положила его на подушку. Для Окунева.
Сколько он проспит, сидя на стуле? Час, два? Вряд ли дольше. Сил на дорогу домой у него все равно не будет. Он сам сказал, что был на дежурстве, а потом сразу выезд на происшествие. Сутки на ногах.
Он не уедет, он останется, решила она, закрываясь в своей спальне и разбирая постель. Положила толстую кофту в шкаф, переоделась в пижаму, выглянула в окно.
Празднование закончилось, двор опустел. Детскую площадку, где еще час назад лихо отплясывали соседи, засыпало снегом. Оля поискала взглядом свою машину. Надо же, на крыше уже вырос целый сугроб. А на чем явился Окунев, неужели на такси? Чужих машин на стоянке не было.
Так, стоп. А это что еще такое?
Оля зажмурилась, открыла глаза. Еще раз и еще. Показалось, что это свет фонарей на пару с метелью творит чудеса.
Да нет же, не показалось. Из-под арки медленно выкатился темный внедорожник, проехал по двору и остановился как раз напротив ее занесенной снегом машины. Из машины никто не вышел, мотор не заглушили.
Какого она цвета? В голову полезли картинки страшной смерти Вадика, потом Галкина. Вестник смерти, темно-вишневый внедорожник, сначала увозит ее жениха, а потом сбивает Ивана Андреевича.
Она приплюснула нос к стеклу, пытаясь разгадать марку и цвет большой машины, которая остановилась рядом со стоянкой. Что, если это тот самый темно-вишневый автомобиль? Пока он числится в угоне, на нем можно еще ого сколько бед натворить. Но почему он здесь, в ее дворе?
«Пришло твое время бояться, Оля».
Она вытянула шею и замерла. Странный холодок защекотал пятки и пополз к коленям. Ей было по-настоящему страшно.
Дверь с водительской стороны открылась, на улицу вылез мужик. Походил вокруг машины, потопал – то ли ноги у него замерзли, то ли снег с ботинок пытался отряхнуть.
А потом началось что-то совсем странное. Он шагнул к ее машине, присел на корточки, смахнул снег с номера и посидел так какое-то время. Выпрямился, полез в карман. Достал телефон. Наверное, телефон, потому что в следующую минуту приложил что-то к левому уху и снова заходил вокруг своей машины. Несколько раз взмахнул свободной рукой, вернулся на водительское сиденье. В следующую минуту машина уже катила со двора.
Что это было? Что это, черт побери?
Если этот человек заблудился и случайно заехал в ее двор, тогда какого черта он сметал снег именно с ее машины? Если искал не ее, почему не очистил другие номера, соседние? Почему успокоился сразу, как только нашел ее машину? Это то, что он искал?
Ей что, пора начинать бояться всерьез?
Она медленно попятилась, нырнула в постель и укрылась одеялом с головой. Сердце отчаянно колотилось в ребра, во рту было сухо от страха, а ладони сделались влажными.
Что происходит? Что вдруг вошло в ее размеренную, спокойную жизнь с уходом Вадика? Или все началось гораздо раньше, когда умер отец? Или еще раньше, когда он появился в ее жизни? Или когда сел в тюрьму за ограбление банка и убийство охранника, которого не убивал?
– Не хочу об этом думать, – забормотала она, трясясь под одеялом. – Не хочу думать. Не хочу…
Она шептала это, как молитву, но ядовитая ухмылка Галкина стояла перед глазами. И эти его слова, что пришло ее время бояться.
Она уже собралась заплакать, как вдруг вспомнила. Окунев! У нее в доме спит человек, который сможет ей помочь. Если не защитит, то хотя бы поможет во всем разобраться.
Он сильный и умный, подумала она, проваливаясь в сон. И с ним надежно…
