Глава 9
Доктор Монруж

Амалии было над чем подумать. Судя по всему, секунданты полковника Уортингтона были готовы к любому подвоху, но, если верить им, не обнаружили ничего подозрительного. Виконт де Ботранше просто выстрелил и просто убил своего противника. Могло такое случиться? Теоретически могло, и Джереми Скотт совершенно правильно заметил, что удача и желание выжить творят чудеса.

Одним словом, если бы не случившееся с Ломовым, который взялся расследовать гибель своего старого врага, а потом таинственно исчез, Амалия бы приняла на веру предложенную ей версию.

«Нет, он наверняка что-то обнаружил… что-то крайне важное, иначе французская контрразведка не стала бы сейчас так суетиться…»

Сергей Васильевич успел побеседовать с тремя очевидцами дуэли: Хобсоном, Скоттом и доктором по имени Огюст Монруж, который, как выяснилось, жил на улице Аркад. Первый раз баронессе Корф не повезло – ей сказали, что доктор уехал к больному, и затруднились ответить на вопрос, когда он вернется.

– Вы можете позвонить по телефону, сударыня. Или, если вам угодно, записаться на прием…

– Я подумаю, – уклончиво ответила Амалия.

Она вновь приехала на улицу Аркад вечером, рассудив, что доктор, как француз и человек семейный, будет, скорее всего, ужинать дома. Баронесса Корф не ошиблась в своих ожиданиях: семья доктора, которая, помимо него, включала жену и пять детей разного возраста, как раз собиралась садиться за стол. Амалия мысленно отметила про себя, что жена казалась намного младше мужа, а по манере держаться немного особняком и интонациям двух старших дочерей заключила, что нынешняя мадам Монруж является их мачехой.

Доктор пригласил Амалию перейти в свой кабинет, и она последовала за хозяином дома. На вид Огюсту Монружу было около пятидесяти. Темные волосы с проседью, умное лицо, окаймленное небольшой ухоженной бородкой, красивые руки, но общие очертания фигуры скорее крестьянские, и плечи для потомственного интеллигента слишком широки. Амалия подумала, что предкам доктора пришлось немало потрудиться на земле, прежде чем он сумел оторваться от своих корней, получил высшее образование и благодаря ему значительно поднялся по социальной лестнице.

– Итак, сударыня, что именно вас беспокоит? – спросил Монруж, окидывая свою гостью особенным, профессиональным взглядом врача, который стремится считать недуги пациента прежде, чем тот о них заговорит.

– Речь пойдет не о здоровье, – сказала Амалия, кладя на стол купюру весьма приятного достоинства. – Мне очень жаль, что я побеспокоила вас и оторвала от семейного ужина, но есть кое-что, что можете рассказать только вы.

Монруж покосился на купюру, на лицо Амалии, усмехнулся и двинулся к массивному столу, за которым он наверняка выписал до того не одну сотню рецептов.

– Прошу, – отрывисто бросил доктор, указывая гостье на стул. – Речь, случаем, пойдет не о дуэли химика де Ботранше и английского полковника?

Доктор Монруж был на памяти Амалии первым, кто назвал французского участника дуэли не виконтом, а химиком, опустив титул. «Да, он действительно должен быть из крестьян… и уж точно – убежденный республиканец. Вероятно, своего нынешнего положения добился сам, без всякой поддержки. С такими людьми стоит вести себя осторожно – они обычно считают, что сам черт им не брат, но на самом деле до ужаса обидчивы».

– А что, вас многие уже расспрашивали о дуэли? – спросила Амалия, садясь на стул. Доктор занял свое место за столом и, потирая лоб, с любопытством поглядел на гостью.

– Разумеется, сударыня, – ответил Монруж на вопрос Амалии. – Знакомые, жена, дети, родственники. Еще брат убитого приходил, а до него – один русский, который объявил, что очень сожалеет о смерти полковника.

– Мсье Ломов?

– Да, кажется, именно так его звали.

– Что именно он пытался у вас узнать?

– Могу ли я спросить, сударыня, почему это вас так интересует?

– Скажу вам откровенно, мсье Монруж: меня интересует все, что связано с дуэлью.

– Охотно верю, но все же: почему?

– А вы еще не догадались? – Амалия напустила на себя скорбный вид. – Скажем так: я была неравнодушна к одному из участников.

Если ты собираешься лгать, то ложь должна быть простой, понятной и такой, которую невозможно опровергнуть.

– Признаюсь вам, – продолжала баронесса Корф, – исход дуэли поразил меня до глубины души. Кроме того, до меня дошли слухи…

Тут она выдержала многозначительную паузу. Доктор поморщился.

– Да, я тоже их слышал, – признался он. – Брат убитого англичанина решил, что стрелял кто-то другой. И мсье Ломов, кажется, придерживался того же мнения.

– Вот как?

– Да, он спрашивал, не насторожил ли меня вид раны, не заметил ли я эха в момент выстрела, и все в таком же духе.

– И что вы ему ответили?

– Что я мог ответить? – Доктор Монруж повел плечами. – Сударыня, я был там. Я видел все, что происходило. Мсье де Ботранше выстрелил первым и попал. Мне оставалось только засвидетельствовать смерть вашего… простите, господина полковника.

– Вы когда-нибудь раньше присутствовали на дуэлях?

– Никогда.

– Почему же вы…

– Меня попросил мсье де Ранси.

– Секундант?

– Именно.

– Вы хорошо с ним знакомы?

– Я лечил его внучку. Она была серьезно больна, но я сумел ее спасти. Мсье де Ранси отблагодарил меня очень щедро, хотя ее родители до того уже заплатили мне всю сумму. – По тону доктора, по тому, как потеплели его глаза, Амалия поняла, что ее собеседника больше тронула забота графа о ребенке, чем солидное вознаграждение. – Позже он два или три раза вызывал меня к себе, проконсультироваться по поводу своих болезней. Не могу сказать, чтобы мы были друзьями, но все же, когда он рассказал о дуэли и попросил меня об услуге, у меня не хватило духу ему отказать.

– Вы встречали раньше мсье Пьера де Ботранше?

– Нет. Я знал, что он выдающийся химик, но я и подумать не мог, что он окажется в этом замешан.

– А что вы можете сказать о лейтенанте Форже?

– Я не был с ним знаком. По-моему, во время дуэли он чувствовал себя в своей стихии. Но я бы не назвал его умным человеком.

– Почему?

– Ну, к примеру, пока англичане что-то обсуждали между собой по-английски, лейтенант повернулся ко мне и сказал: «Жаль, что тут не принимают ставки, хоть я и секундант виконта, я бы все свои деньги поставил на его противника». А ведь мсье де Ботранше стоял в нескольких шагах от нас, и когда он посмотрел на лейтенанта, я понял, что виконт все слышал.

Все-таки хозяин дома увлекся и вопреки своим принципам назвал титул дуэлянта.

– Как он вообще себя вел? – спросила Амалия. – Я имею в виду мсье де Ботранше, разумеется.

– Он держался очень спокойно и с большим достоинством, – ответил доктор, подумав. – Не хуже полковника, если вас это интересует. Вообще, к моему удивлению, никто из присутствующих не волновался, по крайней мере, внешне. Никто не суетился, кроме, пожалуй, мсье Форже. Он строго следил, чтобы все было по правилам, не стеснялся делать замечания и вообще, кажется, получал большое удовольствие от того, что ему позволили распоряжаться.

– А что делал мсье де Ранси?

– Ну, он, так сказать, присутствовал, но почти ни во что не вмешивался. Впрочем, у лейтенанта Форже хватало энергии на двоих, так что мсье де Ранси мог и не утруждать себя.

– Скажите, он как-то напутствовал виконта перед дуэлью? Может быть, сказал ему что-то?

– Нет. Ничего. Но, вероятно, у них было достаточно времени для разговоров раньше, потому что мсье де Ботранше остановился у мсье де Ранси. Правда, я заметил, что англичане обменялись несколькими фразами. Я не говорю по-английски, но, судя по выражениям их лиц, секунданты не сомневались в успехе своего товарища. Да и он сам, по-моему, в нем не сомневался.

– Что было потом, мсье Монруж?

Доктор вздохнул.

– Я смотрел, как дуэлянты занимают свои места, и мне было очень не по себе, сударыня. Я никак не мог отделаться от мысли, что присутствую при убийстве, и меня вовсе не утешал тот факт, что это убийство, освященное традициями. Потом я увидел вспышку и одновременно услышал выстрел. Не было никакого эха, никакого другого выстрела, понимаете? Полковник Уортингтон упал не сразу, но так бывает при смертельных ранениях. Когда я подбежал к нему, я сразу понял, что он мертв. Поднялась суматоха, англичане были просто ошеломлены, а лейтенант Форже кинулся к мсье де Ботранше, стал трясти его левую руку – в правой тот все еще сжимал пистолет – и сыпать поздравлениями. Лейтенант даже объявил, что он всегда верил в успех господина виконта и совсем, совсем в нем не сомневался… представляете? Он говорил с таким убеждением, что я готов был усомниться в том, что слышал от него же всего несколько минут тому назад…

– А что граф де Ранси? – спросила Амалия.

– Он был озадачен, но вел себя очень сдержанно. Пожал руку виконту и сказал что-то вроде «Прекрасный выстрел».

Амалия знала, что разные люди, ставшие очевидцами одного и того же события, будут рассказывать о нем по-разному, и от нее не укрылось, что доктор был более точен в передаче некоторых деталей. Хобсон, к примеру, уверял, что оба секунданта-француза кинулись к виконту и стали наперебой его поздравлять.

– Потом мсье де Ботранше спросил меня, серьезно ли полковник ранен, – продолжал доктор. – Он никак не мог взять в толк, что только что убил человека. Когда он увидел, что его противник мертв, он упал в обморок. Мсье де Ранси попросил отнести его в карету, что мы и сделали.

– Кстати о карете, – вмешалась Амалия. – Там был кучер, некий Матье Эпиналь. Вы можете сказать о нем что-нибудь?

– Это не кучер, это слуга мсье де Ботранше, – ответил доктор. – То есть он умеет править лошадьми, но в первую очередь он все-таки слуга. Мсье де Ранси объяснил, что его взяли, чтобы не посвящать в дело посторонних людей.

– Полагаю, после дуэли Эпиналь уехал из Парижа вместе со своим хозяином?

– Вероятно. Впрочем, я не интересовался. Я был до смерти рад, что все закончилось… но, как оказалось, я все же заблуждался. Похоже, мне придется еще не раз рассказывать о той дуэли, – добавил Монруж с легкой улыбкой.

– Я должна вам сказать одну вещь и надеюсь, что это останется между нами, – проговорила Амалия. – Насколько мне известно, мсье Ломов никогда не был другом покойного полковника. Поэтому его визит к вам меня весьма озадачил. Чего, собственно, он от вас добивался?

– Он расспрашивал меня о дуэли, но вовсе не так дотошно, как вы, сударыня. И его, и брата мсье Уортингтона интересовал только один вопрос: мог ли стрелять кто-то посторонний, кого мы не заметили. Когда я ответил отрицательно, мсье Ломов не стал настаивать на своей версии, а вот англичанин позволил себе усомниться в моей порядочности, после чего я был вынужден просить его покинуть мой дом.

– Скажите, а никто из ваших посетителей не упоминал, к примеру, что у них есть какие-то доказательства?

– Насколько я понял, – усмехнулся доктор, – как раз доказательств им и не хватает. Правда, сударыня, вы должны понимать, что я не могу утверждать наверняка. Возможно, вам лучше задать свой вопрос мсье Уортингтону? Если старший брат, м-м, питал к вам дружескую привязанность, младший вряд ли станет что-то от вас скрывать. По крайней мере, мне трудно представить, чтобы он решился оставить без внимания просьбу столь очаровательной дамы, как вы.