Глава 10
Человек со шрамом

– Разумеется, у нас есть досье на капитана Уортингтона, – сказал Осетров, поудобнее устраиваясь в своем кресле. – Не сказать, чтобы объемное, но есть. Могу я узнать, почему этот джентльмен вас так заинтересовал?

– Его имя упомянул Джереми Скотт, а затем доктор Монруж, – отозвалась Амалия. – По их словам, капитан хочет разобраться, кто на самом деле убил его брата. Так как его интерес отчасти совпадает с нашим, мне бы хотелось узнать о младшем Уортингтоне побольше.

– Боюсь, когда вы узнаете о Треворе Уортингтоне побольше, у вас пропадет всякая охота с ним общаться, – ответил Осетров, усмехаясь. – Капитан Уортингтон – хвастун, задира, горлопан и coureur de femmes . Его единственный талант, с лихвой возмещающий отсутствие остальных талантов, – влипать во всякие истории, и можете не сомневаться, что он весьма в этом преуспел. Он сводный брат покойного полковника, который долго с ним возился, пытаясь приставить к делу, но, в конце концов, сдался и махнул на Тревора рукой. В армии тот постоянно оказывался в центре всевозможных скандалов, так что, в конце концов, его услали в Гибралтар, где он служил до недавнего времени. Узнав о том, что случилось с братом, он выхлопотал себе отпуск – опять же со скандалом, если верить слухам, – и явился в Париж. Толку вам от него не будет никакого: все, кто с ним сталкивался, в один голос характеризуют его как дурака, причем опасного.

– Гм, – сказала Амалия, с преувеличенным вниманием разглядывая потолок, – как говорит Петр Петрович Багратионов, «нет на свете такого дурака, которого мы не могли бы использовать в своих целях».

– Должен признаться, лично я в таких случаях вспоминаю другую поговорку, – любезно отозвался ее собеседник. – А именно «есть такие дураки, с которыми лучше не связываться». Никогда.

– По-вашему, младший Уортингтон именно из таких?

– Совершенно верно, сударыня. Пытаясь наладить с ним контакт, вы не получите ничего, кроме неприятностей. Потому что капитан Уортингтон, помимо всего прочего, – большой мастер создавать другим проблемы на ровном месте. Верьте мне, пользы от него не будет никакой, зато вреда – предостаточно. Он не умеет держать язык за зубами, не уважает женщин и не подчиняется ничему, кроме собственных прихотей, которые меняются по двадцать раз в минуту. Ни к каким особенным данным он доступа не имеет, потому что ни одна секретная служба не возьмет к себе человека с таким характером, так что ценность капитана Уортингтона для нас нулевая. Вы меня знаете, сударыня, я редко даю советы, но в данном случае я бы не советовал вам тратить на него ваше драгоценное время.

– Хорошо, раз вы так говорите, я не буду искать с ним встреч, – сказала Амалия. – Хотя должна признаться, что расследование пока продвигается туго. Кое-что я узнала от Виктора Ивановича, после чего побеседовала с Хобсоном, Скоттом и доктором Монружем, а также побывала на месте дуэли. Правда, поездка в Булонский лес мне ничего не дала – после публикации в газетах туда потянулись любопытные и все затоптали. Если бы стадо слонов сбежало из зоологического стада, оно и то не могло бы навредить больше, – добавила баронесса Корф с обидой.

– Но вам все же удалось что-то выяснить?

– Елагин рассказал, что Ломов разговаривал с человеком, который зашел в его купе. Англичане уверяют, что никакого постороннего стрелка на месте дуэли не было. Доктор Монруж говорит то же самое. – И Амалия вкратце пересказала содержание своих встреч со свидетелями.

Осетров очень внимательно выслушал свою собеседницу, вертя в пальцах карандаш. Когда она закончила свой рассказ, резидент некоторое время молчал.

– Итак, по поводу того, что произошло в Булонском лесу, у нас есть показания четырех человек. Вы уверяете, что не видели никаких посторонних лиц. Хобсон клянется, что осмотрел все возле места дуэли и тоже никого не видел. Молодой Скотт искал пулю виконта и ничего не нашел. Доктор Монруж считает, что причиной смерти полковника Уортингтона стал выстрел, произведенный его противником. Таковы факты. Что мы можем им противопоставить? Уверенность Сергея Васильевича, что с дуэлью что-то нечисто, последующее нападение на него и его исчезновение.

– И мое ощущение, что что-то было не так, – подала голос Амалия.

– И то обстоятельство, что Хобсон и Скотт вовсе не обязательно сказали вам правду. Да и доктор Монруж тоже мог соврать, если его подкупили или, к примеру, на него как следует надавили.

– Разумеется.

– Что касается незнакомца, с которым говорил Сергей Васильевич в своем купе, давайте будем честны: данный факт вам кажется подозрительным, потому что вы знаете, чем все кончилось. Нет никаких доказательств того, что собеседник господина Ломова имел отношение к его исчезновению.

– Как и никаких доказательств обратного, – отозвалась Амалия с легкой улыбкой.

– Хорошо, сударыня, будь по-вашему. В принципе любой человек, с которым Сергей Васильевич общался в последние дни, вызывает определенные подозрения… Что-нибудь не так?

Амалия только что поднялась с места, подошла к окну и встала за портьерой так, чтобы ее не было видно снаружи.

– Похоже, я оказалась права, – негромко проговорила она, оборачиваясь к Осетрову. – Он до сих пор здесь.

– Кто, госпожа баронесса?

– Филер. Я заметила его вчера, когда вышла из дома и отправилась на Шоссе д’Антэн. Потом, когда я в первый раз поехала на улицу Аркад, филер следовал за мной в экипаже. Доктора дома не было, и я решила отправиться в Булонский лес. Затем я поела дома и вернулась на улицу Аркад, но этот господин не отставал. Сегодня он снова ходит за мной по пятам… – Амалия нахмурилась. – Кстати, у него военная выправка. А это не может быть капитан Уортингтон?

Осетров поднялся на ноги, подошел к окну и выглянул наружу.

– Нет, это не Тревор Уортингтон, – сказал он спокойно. – У капитана шрам через все лицо, его легко узнать. Думаю, это кто-то из контрразведки. Получается, вы у них тоже под колпаком.

– Чем это мне грозит? – спросила Амалия.

– После исчезновения Сергея Васильевича нас очень стараются не выпускать из виду, – усмехнулся Осетров. – Но более никаких действий они не предпринимают… если не считать задержания двойника Ломова.

– Когда я сегодня утром просматривала почту, – медленно проговорила Амалия, – я заметила, что кто-то уже смотрел ее до меня. Конверты аккуратно расклеивали и потом заклеивали.

– Плохо, – уронил ее собеседник. – Значит, речь действительно идет о неких сведениях, огласки которых французы очень и очень опасаются. Что же такого Сергей Васильевич мог узнать?

Он вернулся на свое место за небольшим, но изящным бюро палисандрового дерева, сел и мрачно задумался. Амалия опустилась в кресло, в котором до того сидела.

– Возможно, через некоторое время кое-что прояснится, – сказал наконец резидент, глядя на Амалию. – По крайней мере, я приложу все усилия, чтобы понять, что происходит. А вам, госпожа баронесса, я предлагаю вернуться в Петербург следующим экспрессом. В нынешних условиях, оставаясь в Париже, вы ничем не сможете помочь.

– Я никуда не уеду, пока не выясню, что произошло с Сергеем Васильевичем, – отрезала Амалия.

– Даже если вас потребует к себе генерал Багратионов?

– Если он вызовет меня, я могу вспомнить, что давно не брала отпуска.

Осетров невольно улыбнулся ее горячности, но Амалия видела, что в глубине души он одобряет ее.

– Хорошо. Могу я спросить, что вы намерены предпринять, госпожа баронесса?

– Навещу несколько больниц для душевнобольных, – в высшей степени загадочно ответила Амалия. – Куплю двести мелочей в лавках и попрошу прислать их на мой адрес. Пусть агенты с ног собьются, выясняя, не подаю ли я кому тайного знака и не прячется ли Сергей Васильевич среди сумасшедших…

На следующий день Амалия объездила несколько больниц, предварительно убедившись, что за ней по-прежнему ведется слежка. В одной больнице она представлялась членом благотворительной организации (что, кстати сказать, было чистой правдой), в другой говорила, что ищет своего дальнего родственника, потерявшего память, в третьей спрашивала, не работает ли здесь доктор такой-то, который будто бы обещал жениться на ее сестре (разумеется, вымышленной). Покончив с больницами, Амалия поехала по магазинам, где провела не один час, а затем вернулась в посольство и написала сама себе две дюжины писем, которые при желании можно было истолковать как завуалированные шифры с упоминанием различных адресов. Осетров, хоть для виду и пожурил баронессу за стремление водить противника за нос, пообещал немедленно все отправить, и Амалия вернулась к себе, предвкушая, как агенты контрразведки собьются с ног, выясняя, что на самом деле стоит за текстами загадочных посланий.

Утром Амалия просмотрела почту, убедилась, что кто-то изучил все ее письма до того, как они были доставлены, и поехала в посольство. Телефону она не доверяла – было очевидно, что все ее разговоры станут прослушивать.

– Новостей нет?

– Пока нет.

Амалия сделала круг по кабинету Осетрова, поглядела из-за портьеры на филера, ждавшего ее на противоположном тротуаре. «Хвосты», следившие за ней, периодически сменялись. Нынешний был маленький и невзрачный, и баронессу бог весть отчего разобрала досада.

– Терпение, – шепнул Осетров, оказавшийся возле нее, – только терпение. Я жду сообщения от моего осведомителя. Тогда нам станет понятно, с чем мы имеем дело.

– Знаете, – начала Амалия, – я тут думала насчет дуэли… Я не могу понять, почему он сказал «Что, уже все?».

– Кто сказал?

– Граф де Ранси. Секундант виконта. Он закрыл глаза и открыл их только после выстрела, словно не хотел видеть чего-то… чего?

Осетров едва заметно поморщился.

– Думаю, госпожа баронесса, исчезновение Ломова все же не связано с дуэлью.

– А с чем же тогда? – Собеседник баронессы молчал. – У него было какое-то задание в Париже? Или это как-то связано с тем, что он до того делал в Лондоне? Вам что-то известно?

– Мне ничего не известно, – уже с раздражением промолвил Осетров, и тут только Амалия разглядела, что он бледен той особой болезненной бледностью, которая появляется у человека после долгой бессонницы. – Если хотите, можете побеседовать с графом де Ранси, но не забывайте, что он секундант виконта, а вдобавок еще и его родственник. Вряд ли вы от него чего-то добьетесь.

Амалия не любила того, что ее коллега Ломов обозначал емким глаголом «темнить». Осетров явно темнил и что-то от нее скрывал, поэтому на бульвар Османа, где жил граф де Ранси, она отправилась не в самом лучшем настроении. Карета с филером следовала почти вплотную за ее экипажем.

Граф занимал бельэтаж особняка, куда менее представительного снаружи, чем внутри. Поднимаясь по великолепной мраморной лестнице, Амалия услышала громкие голоса. Первый, с типично парижским прононсом, принадлежал, судя по всему, старому слуге или дворецкому; второй – гораздо более молодому человеку, который прилагал нешуточные усилия для того, чтобы говорить по-французски, но чудовищный британский акцент забивал все.

– А я повторяю вам: господин граф не принимает, – говорил слуга.

– Но мне очень нужно его увидеть!

– Приходите в другой раз, месье.

Слуга сделал попытку захлопнуть дверь, но не тут-то было: заморский нахал налег плечом на дверь и не дал ее закрыть.

– Какого черта вы не пускаете меня, – возмутился он по-английски, – я же знаю, что ваш хозяин дома! Можно подумать, у него много дел…

Тут он повернул голову, увидел Амалию и расплылся в улыбке. В свою очередь, баронесса Корф увидела высокого, светловолосого, загорелого господина с шрамом наискосок через все лицо и, вспомнив предостережения Осетрова, мысленно приготовилась к худшему.

– Только не говорите мне, что вы будущая вдова графа, – объявил капитан Уортингтон, ухмыляясь, – иначе я окончательно разочаруюсь в человечестве.

Фраза, судя по всему, была рассчитана на даму, которая не понимает по-английски, но Амалия все прекрасно поняла, взяла свою длинную перчатку и хлестнула ею наглеца по физиономии.

– Выбирайте выражения, сэр, – посоветовала баронесса по-английски, – иначе все кончится тем, что вас спустят с лестницы.

– Черт возьми! – вскричал капитан, с изумлением глядя на Амалию. – Я даже и подумать не мог… Дорогая леди! Тысячу извинений! Этот чертов лягушатник, – он ткнул пальцем в слугу, – вывел меня из себя. Позвольте представиться: капитан Тревор Уортингтон. – Он церемонно поклонился и сделал попытку завладеть рукой Амалии, но она успела руку отдернуть. – Ей-богу, до сегодняшнего дня… я хочу сказать, до сего момента я и сам не знал, зачем оказался в этом омерзительном городе, где никто не говорит по-английски. Вы, без сомнения, моя соотечественница? – спросил капитан с надеждой.

– Нет, сэр, – ответила Амалия, забавляясь, – я русская. Баронесса Амалия Корф.

И она с интересом стала следить, какой эффект окажет ее имя на собеседника. Глаза у Тревора были светло-серые, шальные, а общее выражение лица Амалия определила про себя как типично ноздревское – смесь нахальства, бьющей через край энергии и уверенности в собственной неотразимости. Впрочем, у него были некоторые основания считать себя неотразимым – даже плохо зарубцевавшийся шрам, шедший через левую часть лба и правую щеку, не смог его изувечить и придал его правильным чертам своеобразный шарм, который, вероятно, покорил немало женских сердец.

Услышав имя своей собеседницы, капитан явно насторожился и собрался, как встревоженный кот. Глаза стали колючими и льдистыми, улыбка застыла на губах. Отвернувшись от Тревора, Амалия обратилась к слуге и спросила по-французски, дома ли господин граф.

– Я сожалею, но он болен и не принимает, – последовал ответ.

– Да он просто боится! – громогласно объявил капитан. – Когда человеку нечего скрывать, ему скрывать нечего! – И, выпалив эту в высшей степени глубокомысленную фразу, он покосился на Амалию с надеждой, что сумел произвести на нее впечатление.

– Что происходит, Оноре?

Голос принадлежал только что появившемуся в прихожей немолодому седовласому господину с бородкой и усами, напоминавшими об императоре Наполеоне III, чье царствование закончилось более четверти века тому назад. Взгляд бесцветных старческих глаз скользнул по лицу баронессы и переместился на капитана, который напыжился и взял под мышку свою трость.

– Господин граф, капитан Уортингтон и баронесса Корф настаивают на том, чтобы видеть вас, – почтительно ответил слуга.

– Хорошо, Оноре, впустите их.

И, не сказав более ни слова, хозяин дома скрылся в дверях гостиной. Амалия собиралась возразить против того, чтобы ее объединяли с капитаном Уортингтоном, и уточнить, что она явилась сюда сама по себе, но тут ей в голову пришла другая мысль.