32
Каурен, Коннек

Брат Свечка внезапно проснулся посреди ночи, но разбудил его не старый несчастный мочевой пузырь. Ужасно ныли татуировки.

В комнате кто-то был. У Бикота Ходье опять совесть не выдержала?

На столике возле кровати, рядом с чашей для умывания, отважно бросая вызов темноте, горела свечка.

Воображение разыгралось? Или отголоски слишком уж правдоподобного ночного кошмара?

Монах уставился на свечку. Почему она горит? Жечь свечи по ночам – слишком дорогая прихоть, и он себе такого не позволял.

– Демоница? – выпалил старик.

Вокруг свечи, словно мотыльки, закружили черные пятна, и перед ним явилось Орудие – в том же облике, что и в ту знаменательную первую встречу. Плоть опять немедленно откликнулась на ее присутствие.

Старика охватил ужас пополам с любопытством. Что это за волшебство? Люди охотно бы поклонялись такому чуду, если бы смогли его заполучить.

Зуд усилился. Змеи непрестанно двигались.

– Прощу прощения, – коварно улыбнулась гостья. – Взрослее следует мне быть. И незачем постоянно себя разуверять.

Говорила она почти на современный лад, но то и дело использовала странный порядок слов.

Брат Свечка недоумевал: демоница проявила к нему уважение? К нему – простому смертному, который к тому же считает ее порождением зла?

Орудие улыбнулось так, что по спине побежали мурашки, а мужское достоинство еще больше затвердело.

– Слишком много думаешь ты. И слишком уповаешь на различия между нами. Все жители срединного мира поступают так. Думай обо мне, как думаешь о Кедле и Сочии – как думал бы о дочери своей.

– Теперь ты смеешься надо мной. Облачилась в столь похотливое…

– А! Польстил ты мне. Забав ночных и правда я не чужда.

Воздух задрожал. Взметнулось облако крошечных мотыльков, и Орудие вышло из него в облике приземистой пожилой женщины. У нее не хватало переднего зуба, а над верхней губой чернели усики.

– Так лучше?

– Немного лучше. Но мой разум смущают воспоминания.

Неужели он и правда это сказал? Так откровенничал Свечка разве что со своей собственной женой, когда оба они были еще достаточно молоды и терзались желаниями плоти.

– Ах, какой ты милый.

– Ты можешь унять этих змей? И мой зуд? – спросил монах, а потом застонал: надо ж было такое ляпнуть перед этой искусительницей!

Но демоница не воспользовалась подвернувшейся возможностью:

– Пришла тебя я предупредить, что Кедла завтра возвращается. И пленников арнгендских привезет. Увидишь ты, как изменилась она. Посуровела, терпение растеряла. Изранена. Не желает ждать и исцеляться. Надлежит тебе убедить ее.

Брат Свечка кое-как стряхнул с себя похотливый туман, хотя воспоминания уходить не желали.

– Бывало, слушалась она тебя, – добавило Орудие. – Дорога мне она.

– Да?

Совершенный гадал: не кажется ли ему? В Коннеке подобные любовные истории случались нечасто, тут романтическую любовь воспевали, но обычно между мужчиной и женщиной, и герои часто боготворили друг друга на расстоянии.

– Отца напоминает мне она.

Понятно. Это Орудие наверняка способно охмурить дюжину несчастных за раз – девочек, мальчиков, да хоть коз.

Демоница кивнула, натянуто улыбнувшись:

– Совершенный, сказать это и явилась я.

– Тебе обязательно так странно разговаривать? Получается довольно коряво.

– Современная речь такая непонятная. Уж слишком непринужденная, что ли. Но я стараюсь. Хочу при необходимости быть незаметной.

Свечка сдержался и не стал говорить, что незаметной ей вряд ли когда-нибудь удастся стать.

– Просто заставь Кедлу позаботиться о себе. Пусть побудет с родными. Любит детей она своих, хотя и не знает, как показать любовь так, чтобы ее сочли пристойной.

– Наверное, не скоро она избавится от жажды крови, – отозвался старик.

– На это не надейся. Испила слишком много, и слишком сладко было ей. Теперь же покину я тебя. На востоке нужно быть мне.

Всколыхнулись черные мотыльки, и снова явилась невыносимо желанная красавица. Она подошла ближе и гортанно рассмеялась:

– Не желаешь ли воспоминание сладкое себе оставить?

Свечка не сумел ответить.

– Прости, совершенный. Ничего поделать не могу. Такова моя природа.

И демоница растаяла, но напоследок коснулась его щеки.

Змея выпростала язык и лизнула ее ладонь.

Свечку словно пронзило насквозь. И спал он потом плохо.

Ему нужно было найти другого совершенного и исповедаться. Кто-то должен указать ему, как вернуться на путь ищущих свет.

Но из всех совершенных под рукой имелся лишь брат Непорочность, не самый приятный человек.

Вместе с четой Арчимбо Свечка затесался в толпу, которая мешала Вдове и Правосудным с добычей войти в Каурен.

Воинам помогали пробиться навайские солдаты. При взгляде на Анну Менандскую они мрачнели. Именно по ее вине погиб их король, едва ли не святой. Но сидящая в клетке женщина этого не понимала, дух ее был сломлен.

Свечка подумал, что нужно вмешаться и остановить терзающих Анну людей, но не мог этого сделать. Кауренцам нужно было дать волю чувствам.

– Я должен идти, – сказал монах Раульту. – Не следовало мне приходить. Упрошу графиню впустить вас в Метрелье. Или притащу Кедлу к вам домой.

Арчимбо мрачно кивнул. Он был добрым мейсалянином, со временем из него бы вышел прекрасный совершенный. Не следовало бы ему закрывать глаза на поступки дочери, но Раульт был еще и отцом, и жителем Каурена и Коннека и потому не мог заглушить в себе гордость и благодарность.

Вдове и Правосудным удалось совершить чудо – положить конец неизбывной беде, которая угрожала свободам и богатству коннектенцев. По крайней мере, они отсрочили угрозу для нынешнего поколения.

Свечка присутствовал на аудиенции, когда Кедла явилась поприветствовать Сочию и нового герцога. Люмьер пребывал в благостном настроении – что-то мило лопотал и вертелся во все стороны, пока его мать выполняла герцогские обязанности. Малыш очаровал придворных, охотно расточая улыбки и строя глазки. Хотя кое-кто все же считал его присутствие неуместным: графиня ведь не жена какого-нибудь батрака-простолюдина.

Совершенный заметил, что Кедле удалось немного спуститься с небес и вернуться к обыденности, этикету и придворной политике. Она облачилась в женский наряд и должным образом выказывала уважение.

Это была ее первая официальная встреча с графиней. Сочии трудно было следовать правилам – очень хотелось обнять подругу.

Но их обеих предупредили: за встречей невидимая для всех наблюдала Изабет, наблюдала и судила. Если поведение Вдовы ее обеспокоит, королева, возможно, назначит наместника, да еще с войсками, чтобы смог настоять на своем.

Наконец с формальностями было покончено, все трофеи были вручены, и Сочия распустила придворных, а потом отвела Кедлу и брата Свечку в укромную комнатушку, где их уже ждали хлеб, баранина и маринованный лук.

– Хотела устроить нам логово, как в Антье.

Свечка не стал напоминать ей, что в той комнатке при кухне Кедла с ними почти не сидела.

– Жаль, Бернардина нет, – вздохнула графиня. – Но кому-то ведь надо держать Антье в ежовых рукавицах. Итак, милая Кедла, рассказывай все без утайки, все-все, даже то, что мне уже известно.

Монаху рассказ Вдовы показался слишком уж откровенным. Этой женщине неведомы были стыд или раскаяние.

В келье в Метрелье Свечку навестил Бикот Ходье.

Графиня не отпустила монаха, когда тот захотел перебраться к Арчимбо, и твердо заявила, что будет держать его подле себя.

– Уезжаю из Каурена, – сказал Ходье. – Думал, вас это известие заинтересует.

– В вашем-то возрасте? Это из-за того случая?

– Нет. Не только. Но вера тоже мною движет.

– Буду по вам скучать. Я говорю это искренне. Вы – неотъемлемая часть моего Метрелье.

– Отправлюсь вместе с коннекскими силами в Святые Земли.

С коннекскими силами? Брат Свечка и вообразить не мог, что коннектенцам захочется отправиться в священный поход после всех тех ужасов, которые столько лет творились в их родном краю.

– А я и не думал, Бикот, что вы сделаетесь Божьим воином.

– Не Божьим воином, а паломником.

– Понятно.

Это больше было похоже на правду. Свечка и сам подумывал о паломничестве.

– Здесь у меня ничего не осталось, – заявил Ходье. – Лучше пусть графине служит кто-то помоложе, кто-то, у кого с ней взгляды сходятся. А мои старые косточки отправятся на восток и упокоятся в земле, где родился Господь.

– А кто еще едет? Может, и я присоединюсь.

Ходье вытаращил глаза. Слова Свечки ему не понравились.

– Сплошь пробротские епископальные чалдаряне. Компания вам вряд ли подойдет. Да и кому-кому, а вам-то зачем ехать в Святые Земли?

– Вы сами сказали: там родился Господь. В этом мы сходимся, как бы по-разному ни толковали Его слова и намерения.

Вот оно – огромное отличие, понял вдруг совершенный. Богом во плоти Аарона считали лишь последователи небольшого епископального культа, чьи еретические учения церковь подавляла с тем же рвением, с каким истребляла мейсалян.

– Вы шутите надо мной. Какой поход в ваши лета!

– Несомненно. И морские путешествия я плохо переношу. До сих пор удивляюсь, как не умер тогда на корабле во время кальзирского священного похода.

– Слышал-слышал, – широко и по-дружески улыбнулся герольд.

– Так что, Ходье, да хранит вас Господь, ваш и мой. Пусть на море вам сопутствует попутный ветер, а на берегу – прохладный.

Все хорошо знали, какая невыносимая жара стоит в Святых Землях. А еще в тех краях кишмя кишат кусачие насекомые, и укусы некоторых вызывают смертельную лихорадку.

Когда монах представлял, что придется терпеть зной и жалящих тварей, а перед тем еще и морскую болезнь, и все ради того, чтобы очутиться посреди кровавой резни, у него сразу пропадало желание даже думать о паломничестве в Святые Земли.

Брат Свечка все же ускользал из замка на мейсальские службы в доме у Кедлы. Этот внушительный дом достался ей в наследство от мужа. У Сомса не нашлось других родственников, которые могли бы заявить свои права на его имущество. Пока Кедлы не было, там жили мейсаляне, приходившиеся родней Арчимбо.

Кое-кто зарился на лакомый кусочек, но спорить с Вдовой не решался. Она поселила у себя с десяток Правосудных, словно бы бросая тем самым вызов общественному мнению.

Всей правды совершенный не знал, но полагал, что в доме у Кедлы не творилось тех непотребств, о которых судачила скорая на подобные обвинения молва.

Встреча напомнила всем о старых добрых деньках, как хором утверждали местные мейсаляне. Свечка наблюдал за Кедлой, вспоминая застенчивую девчушку, отважившуюся заговорить перед взрослыми. Теперь она чаще отмалчивалась, хотя остальные с гораздо большей охотой прислушивались к ее мнению.

Арчимбо предложил дочери высказаться.

– После того, что я повидала, где побывала, как нагрешила, не мне говорить перед ищущими свет, – ответила девушка. – Сначала нужно вернуться на путь.

Свечка тихонько захлопал в ладоши:

– Хорошо сказано, Кедла. Я тоже уступлю слово тем, кто не сбился с пути.

Кто-то обвинил его в излишней поэтичности.

– Думайте что хотите, но сейчас стоящий перед вами мейсалянин от совершенства далек. Пусть остальные обсуждают свои дела. Я выступлю в роли судьи, если закипят страсти.

– Помогите мне на кухне, – попросила Кедла.

На кухне она принялась возиться с чайником. Маленький Раульт тайком выскользнул из постели и пришел к ним. К матери он не подходил, явно не понимая, как себя с ней вести.

Это опечалило старика. Как же все изменилось. И так быстро. Детям Кедлы бабушка с дедушкой и Эскамерола с Гилеметтой стали ближе родной матери. А Вдова не знала, как это исправить, да, видимо, не особенно и хотела что-то исправлять.

Брат Свечка вдруг подумал, а что, если воспитать маленьких Ришо вместе с Люмьером?

– Совершенный, я дурная женщина.

– Кедла, как ты можешь такое говорить?

– Я сущий дьявол, женщина из меня никудышная. Сердце у меня разрывается, но не могу я все это выносить. – Она обвела рукой кухню.

Монах вопросительно хмыкнул.

– Чувство вины терзает меня. Но больше жить такой жизнью я не могу. Останусь здесь – сойду с ума. И кого-нибудь покалечу.

– Ты привыкнешь. Всем солдатам приходится приспосабливаться к мирной жизни.

– По мне виселица плачет. Не могу прогнать злые мысли.

– Дитя мое, война закончилась. Ты победила.

– Совершенный, война с чудовищем внутри меня только началась. Сегодня утром я поймала себя на том, что обдумываю, как убить Раульта и Шардена, чтобы больше за них не отвечать.

От ужаса Свечка лишился дара речи, как и ожидала Кедла.

Она призналась ему, потому что действительно любила своих сыновей и не хотела причинить им зло.

Совершенный чувствовал, что ее страхи не беспочвенны.

– Ты можешь позвать то Орудие? Оно тебе поможет?

– Надежду? Она никогда не говорила, как ее звать.

– Скверно. – (Не лукавит ли Кедла?) – Я тоже не могу ее позвать.

Девушка посмотрела на торчавшую из-под одежды татуировку:

– Зачем она с вами-то это сотворила?

– Не знаю. Мы с Бернардином… Думаю, о своем первоначальном замысле она уже позабыла. Все вышло не так, как ожидала Надежда. Теперь и эти змеи, и способность Сочии менять обличье стали ненужными изъянами. – Монах надеялся, что больше Орудие не станет втягивать их троих в свои планы. – По сравнению с нами Надежда – существо весьма древнее, но на самом деле она лишь избалованное, упрямое и не слишком-то умное дитя, зачарованное своей женской силой.

Кедла кивнула:

– Да, она упрямая и самовлюбленная, потому что именно ей суждено пережить Сумерки. Хотя теперь вся мифическая картина, наверное, распалась.

Брат Свечка ничего не понял, и Кедла растолковала ему объяснения госпожи Надежды.

– Понимаю, – сказал совершенный, хотя от объяснений Кедлы северные предания вразумительнее не стали.

– Надежде пришлось вернуться к остальным Лучезарным. Что-то там у них затевается со священным походом. Что именно, она так и не рассказала.

– Нужно возвращаться к остальным, пока не начали судачить, – только и сказал совершенный.

Кедла вытаращила глаза от удивления, а потом рассмеялась. Но веселье продлилось недолго.

– Совершенный, я и правда боюсь навредить сыновьям.

Это была уже другая Кедла – не та, которую Свечка знал с самого ее детства. Теперь девушку можно было принять за слабое, но Орудие, воплощение темной стороны коннекского патриотизма.

– Такого допустить нельзя.

– Я потому и начала этот разговор!

Монах вздохнул. Теперь она разозлилась. Он так и не понял, что же все-таки произошло. Что-то исказило саму природу Кедлы; изменения протекали медленно, их никто не замечал, возможно, начались они даже до ее замужества и бегства к горам Рейндо.

– Я поговорю с графиней и твоим отцом. Не уверен, поймет ли он. Раульт видит перед собой лишь свою маленькую дочурку, даже когда на ней окровавленные доспехи.

Старик замолк. Ей не про отца нужно объяснять. Кедле необходимо примириться с самой собой. Происходящая в ее душе яростная война между тем, чем она была, и тем, чем сама же себя и определила, причиняла ей невыносимую боль, которую она выплескивала в виде гнева, обращенного против всего, что могло быть причиной ее мучений.

– Сначала поговорите с матушкой, – сказала она. – Матушка лучше меня понимает.

Возможно, так оно и было. Госпожа Арчимбо никогда не задирала нос, но именно на ней держалась вся семья. Внутри у нее жила своя маленькая и тихая Кедла. Она разочаруется сильнее мужа, но поймет лучше.

– Давай-ка подумаем, как нам прямо сейчас мальчикам помочь, – предложил совершенный.

У него имелись кое-какие соображения, и монах собирался поделиться ими с Сочией.

Из Каурена королева Изабет уезжала без всякой шумихи. Понаблюдать за ее отъездом явилось лишь несколько человек. Было холодно и мокро, да и Изабет в последнее время старалась не попадаться никому на глаза. Она оставила отряд из шестидесяти воинов – защищать герцога и муштровать местных солдат.

После того как сбежали воинственно настроенные епископальные чалдаряне, в городе стало так спокойно, как не бывало вот уже много лет.

Хозяйство потихоньку восстанавливалось. Кауренцы были людьми трудолюбивыми и понимали, какую прекрасную возможность даровал им Господь.

Безмятежного и Анну Менандскую больше не выставляли напоказ (отчасти из-за заступничества мейсальских совершенных) и содержали в более мягких условиях. Оба чуть оправились. Анна так и не поняла, за что с ней так обошлись.

Господь не помог пленникам.

Быть может, Он испытывал их веру. Безмятежный уж точно был уверен, что ему ниспослано испытание.

Низложенный владыка во всеуслышание заявлял, что все еще считает себя законным патриархом.

В Каурен явилось два десятка жителей Антье: они засвидетельствовали то зло, которое причинил Бронт Донето их родному городу.

В приговоре никто никогда и не сомневался, но пока неизвестно было, насколько суровым он окажется.

Брат Свечка и другие совершенные взывали к милосердию и даже добились своего в отношении Анны – они напомнили судьям об обещании, данном Вдовой королю Анселину.

И Анна, пережив всего пять мучительных недель в Каурене, отправилась домой. С нее так быстро слетел весь лоск, что уж и Анселин стал мил.

Кедла вызвалась ее доставить.

Но Сочия ей отказала.

И Вдова исчезла – взяла и в одну прекрасную ночь просто уехала со своими Правосудными.

Свечку удивило разве что то, что она не попрощалась.

Судя по всему, побег готовили с военной сноровкой, не особенно заботясь о родных.

Сочия вызвала монаха к себе:

– Кедла направляется в Святые Земли. Сначала в Терлиагу, там их ждет нанятый корабль. Но полностью его снарядят лишь через месяц с лишним.

– Откуда тебе это все известно?

– Сама туда слетала и посмотрела.

Свечка не стал ее распекать: взрослая женщина уже, сама знает, что делает. Да и после драки чего уж кулаками махать.

Старик не сомневался, что по ночам графиня частенько шастает в чужом обличье, но ведет себя осторожнее, чем в Антье, – слухов до сих пор никаких не ходило.

Сочия ведь не то что он – не станет пренебрегать полезными дарами Зари.

– Хорошо же она скрывала свои намерения, – посетовал монах.

– Просто чувствовала себя несчастной. Здесь ей нельзя быть Вдовой.

– Это-то я знал, но не понимал, как ей на самом деле плохо.

– Вы о чем задумались?

– Да ни о чем. Разве что о том, каково придется Раульту и Шардену.

Мать предпочла родным сыновьям войну – какие из них теперь вырастут мужчины?

– Они уже привыкли, что ее нет рядом.

Свечка хмыкнул.

– Дети крепче, чем вы думаете. Со мной так было. Сначала кричишь и бранишься, а десять минут спустя уже не помнишь, из-за чего сыр-бор. – Сочия вдруг погрустнела. – Ни Раульт, ни Шарден, ни даже Люмьер не узнают своих отцов.

– Ты думала об этом.

– Когда появляются дети, начнешь тут поневоле думать.

– Если только ты не Кедла.

– Она тоже о многом думала, уж поверьте. И до сих пор себя грызет.

Может, и так.

– Она боялась причинить вред детям. В прямом смысле.

– Знаю. Те же страхи терзают и меня. Но я-то не могу вот так просто взять и сбежать.

– У нее была и другая беда. Началось все с Надежды.

– Знаю. Но Кедла не желает, чтобы это было правдой.

Брат Свечка подумал, что Кедла еще как желает, чтобы это было правдой, – только с Сочией. Быть может, именно потому и решилась сбежать – понимала, что это невозможно.

– Я знаю, чем могу помочь, – поперхнувшись, сказал монах.

На Свечке были белые одежды мейсальского совершенного, и на улицах Терлиаги на него оглядывались. Тут редко встречали мейсалян, почти никто не понял, кто он такой.

Хотя в Терлиаге в основном исповедовали праманскую веру, почти у всех остальных религий тоже имелись последователи. В отличие от Каурена, все вполне уживались.

Над головой монаха с громкими сварливыми криками носились морские птицы. Потом его догнала такая же шумная ватага любопытных юнцов. Запах моря Свечка почувствовал задолго до того, как увидел его.

Судно, которое он искал, оказалось угрожающе маленьким и неуклюжим, при этом носило совершенно неподходящее ему имя «Егоза». С таким же успехом неповоротливого толстяка можно было окрестить балериной. От одного взгляда на «Егозу» совершенного охватила тоска. Судя по резкому запаху, матросы, когда не перевозили грузы или людей, промышляли рыбалкой.

Монах решил, что команда не брезгует и пиратством, если попадается легкая добыча.

Жуликоватого вида одноглазый капитан, разумеется, обрадовался очередному пассажиру, готовому заплатить. Увидев татуировки совершенного, он вмиг изобразил на лице подобострастное выражение. Глаза той змеи, что располагалась у монаха на шее, смотрели на него очень внимательно.

Других пассажиров на борту пока не было, когда брату Свечке выделили крошечную, похожую на гроб каюту, куда он и устремился с твердым намерением побороть морскую болезнь еще до того, как судно отойдет от причала.

Раульт Арчимбо и другие кауренские мейсаляне проявили небывалую щедрость, собирая монаха в дорогу, ведь он должен был стать нравственной опорой для самой знаменитой дочери Коннека. А Кедлу, быть может, увидит весь восток и будет судить по ней обо всем Коннеке.

Так что Свечка мог позволить себе и отдельную каюту, и трапезы в кают-компании.

Старика не отпускали навязчивые мысли. Почему же он подвергает себя таким мучениям? Почему не отправился в Сен-Пейр? Что за чудовищный безумный порыв им движет?

Зачем мейсалянину совершать паломничество в Святые Земли? Это же бессмыслица.

Оставалось лишь одно объяснение.

Добрый Господь хотел, чтобы монах оказался среди Кладезей Ихрейна.