28
Каурен, свежая кровь
Путешествие продлилось дольше, чем они рассчитывали. Брат Свечка даже не думал, что перенесет путешествие так тяжело, хоть он и ехал в фургоне почти всю дорогу. К тому же им то и дело приходилось останавливаться: повсюду люди хотели посмотреть на графиню – одну из спасительниц Коннека.
Сочию такое преклонение беспокоило.
– Чем больше сейчас приветствуют, тем сильнее потом разочаруются.
– Трудно тебе придется – надо стать их легендой, – заметил Свечка.
– Не хочу я быть легендой, – отрезала Сочия, но потом, заглянув старику в глаза, добавила: – Ну, хорошо, я не прочь быть легендой. Вот только трудиться ради этого не хочу.
– Те, кто ищет легких путей, становятся героями других легенд – про дурных правителей.
– Вы меня иногда так злите.
– Знаю. Сам себя иногда злю. Но – будь оптимисткой. Мне недолго осталось донимать твое семейство.
– Что? Да вы меня переживете. Слишком уж праведный, такие не умирают.
– А я не про смерть. Хотя даже совершенные должны когда-нибудь предстать перед добрым Господом и отчитаться за свои поступки.
– Не понимаю.
– Я тоже не очень понимаю. Раз уж это путешествие так меня доконало, безумием было бы даже помышлять о еще более долгом странствии. Но я слышу зов.
– Да о чем вы все толкуете?
– Милая моя девочка, давай пока не будем об этом. Прежде всего я должен провести тебя через все испытания и помочь стать опекуном нового герцога. А уж после подумаю, как принести пользу собственной душе и свету.
К Кастрересону путники подъехали, когда солнце уже поднялось. Залитый мягким утренним светом, город предстал перед ними во всем своем великолепии. Именно в такие минуты становилось понятно, почему его назвали Белым Городом.
На стенах повсюду были строительные леса. Как раз сейчас отстраивали Бург и Инконж. Магнаты, поощряемые королевой Изабет, хлопотали вовсю.
В Белом Городе только и говорили что об Арнгенде: мол, нужно приготовиться, не ровен час, они опять нагрянут.
Все пребывали в печальной уверенности, что от этой угрозы им не избавиться никогда.
Из города вышли тысячи людей. Люмьер почти все время спал. Его по очереди носили Эскамерола и Гилеметта, чтобы все могли посмотреть на нового герцога. Многие коннектенцы выкрикивали благословения и предлагали дары. По настоянию Свечки Сочия их принимала – это было очень важно для дарящих. На бесчисленных лицах графиня читала радостное волнение – все предвкушали будущее. Судя по благословениям, Вдовы сумели убедить людей, что не нужно больше бояться грядущего с севера зла.
– Вот это я и имела в виду, когда говорила про ужасные ожидания, – призналась Сочия монаху, когда Кастрересон остался позади. – Им нужен не просто защитник, а избавитель. А мы с Кедлой на самом деле две разбойницы в юбках.
– Разбойницы в юбках, завоевавшие благосклонность Ночи.
Прошлым вечером к Сочии явился какой-то человек (телохранители его не увидели) и рассказал, что творится в Арнгенде. Кедла схватила Анну Менандскую и Безмятежного. Был там и новый король Арнгенда, с ним заключили мир. Мир гарантирует Войско Праведных. Между Праведными и Правосудными произошла стычка, и потрепанные Правосудные больше не хотели затевать свары.
Когда графиня начала расспрашивать таинственного человека, тот немедленно ушел. Девушка рассказала о нем только брату Свечке.
– А правая рука у него была покалечена?
– Так вы думаете?.. Дайте-ка вспомнить. Не знаю. Помню лишь его глаза – у него был гипнотический взгляд.
– Неважно, кем он был, но важно, о чем поведал. Не будем никому об этом рассказывать. И так путешествие нелегко дается, еще не хватало толпы пьяных коннектенцев, празднующих победу.
Двигались они действительно медленно. В самый удачный день – после отъезда из Кастрересона – удалось преодолеть лишь девять миль. Когда начались дожди и дороги стали непроходимыми, пришлось и вовсе на два дня остановиться. Дождь вообще шел частенько – такое уж было время года, – зато дальше на востоке погода налаживалась.
Когда Сочия и совершенный наконец увидели северные и западные стены Каурена, как раз моросило. Уже перевалило за полдень. В самом городе дождь не шел: сияющий Каурен, будто озаренный солнцем остров, возвышался в окружении весенней зелени всех возможных оттенков.
– Будем надеяться, это добрый знак, – сказала Сочия.
Вести об их приближении обогнали сам караван. До города оставалось еще несколько часов пути, а из ворот уже выходили люди.
– Разбаловалась я, – прошептала Сочия, – все думаю: можно же за десять минут туда долететь.
– Держи свое умение в тайне. Никогда, слышишь, никогда не поддавайся желанию похвастаться.
– Знаю-знаю.
– Люди не изумятся, но испугаются.
– Знаю. Если позволю своему огненному норову взять верх – сгорю.
Старик усмехнулся.
В Каурен путешественники въехали уже к вечеру. На улицах ярко горели факелы. Народ желал видеть новых правителей. Люмьер оказал им такую любезность – проснулся и устроил тарарам.
В толпе брат Свечка заметил и мрачные лица. Несмотря ни на что, в Каурене еще оставались епископальные чалдаряне, считавшие, что вполне уместно сжигать людей и вступать в Конгрегацию по искоренению богохульства и ереси.
Свечка подумал, что, может, еще и заскучает по жесткой Бернардиновой справедливости.
Семейство Арчимбо, за исключением Гилеметты и Эскамеролы, и кауренские мейсаляне отделились от отряда и отправились разыскивать свои дома. Сочия послала с ними вооруженных всадников, чтобы они помогли выгнать тех, кто эти дома занял. Графиня хотела с самого начала продемонстрировать свою преданность. С ее друзьями следует обращаться хорошо. Править она будет справедливо, но тому, кто не протянет ей руку дружбы, не стоит рассчитывать на доброе отношение.
Брат Свечка остался с Сочией, хотел дождаться, пока она не устроится в городе, представить графиню влиятельным жителям Каурена и поддержать, когда придет черед разбираться с дирецийцами. Монах опасался, что дирецийская знать не захочет расставаться с приобретенным могуществом.
Однако уже вскоре он сообщил девушке:
– Возможно, все пройдет проще, чем ты ожидала. Здесь королева Изабет. Навайцы любят ее не меньше, чем кауренцы.
– Откуда вы знаете, что она тут?
– На перекрестках дежурят солдаты в навайских мундирах.
В Метрелье остатки каравана вошли уже в темноте. Моросило. Люмьер надрывался изо всех сил. Такого обычный этикет не предусматривал. Новому герцогу следовало войти в замок солнечным утром под звуки фанфар, торжественно и с соблюдением всех церемоний.
Путники спешились во внутреннем дворе. Слуги торопливо проводили всех в отведенные им покои, где уже ждали еда, ванны и другие роскошества, включая нормальные кровати. Торжества и церемонии подождут.
– Как обычно, Изабет весьма практична, – сказал Свечка Бикоту Ходье.
Герцогский герольд настоял на встрече, и совершенному пришлось его принять, пока сам он отмокал в теплой воде в медной лохани.
– Почему больше не ходят в общие бани? – спросил монах.
– В Коннек пришла истинная вера, – заявил Ходье, – и добрые чалдаряне больше не выставляют свои тела незнакомцам напоказ.
– И многие очень правильно делают.
Ходье шутку уловил.
– Кто бы говорил, – огрызнулся он.
– Вот я и говорю. Так чего вам надо?
– Меня пугает эта свирепая женщина из Антье. Но сначала скажите, откуда у вас эти жуткие татуировки? И зачем они вам?
– Откуда? Из Антье. Мне не оставили выбора. Мною завладело создание Ночи, а когда демоница отпустила меня, появились эти змеи. Но вы же не на старые мои косточки пришли полюбоваться, переходите к делу.
– На такое-то глядя, трудно помнить о деле.
Брат Свечка хотел было ответить резко, но поблизости ошивались слуги: они могли все услышать. И так уже скоро по городу слухи поползут из-за его слов.
– Бикот, я вас прошу. Мы уже слишком стары, чтобы время понапрасну терять.
– Разумеется. У меня нет к вам какого-то конкретного дела, просто хотел рассказать, что тут творилось со времени вашего отъезда.
– Так рассказывайте. Только не пытайтесь меня втянуть ни в чьи глупые интриги. Я принадлежу к ищущим свет. Все мирское…
– Ладно! Слушайте же!
И старик-герольд описал, что изменилось в жизни города.
– Вы бежали на восток потому, что решили, будто Анна обрушит всю мощь Арнгенда на Каурен.
– Она бы так и поступила, если б могла.
– Да. Но силы ее сторонников таяли, а Правосудные заставили ее уйти в оборону.
И Ходье рассказал, как возродился местный лагерь пробротских епископальных чалдарян, чему сам герольд был несказанно рад.
– Не ждите, что новая правительница будет вести себя как Тормонд, – предупредил Свечка. – Сочия будет ошибаться, но нерешительностью она не страдает. И обычных свар не потерпит.
– Ее, совершенный, возможно, еще ждет сюрприз.
– И Каурен тоже, Бикот. Я вам открою секрет: Правосудные идут сюда. Скоро сами обо всем услышите. А самое главное, сюда идет Кедла Ришо, Цареубийца. Тем, кто вздумает злить графиню, не поздоровится.
Свечка презрел собственный совет и теперь сам себя мысленно распекал. Утешился он вот чем: если пригрозить Правосудными, передача власти в Каурене пройдет более мирно.
Бикота Ходье охватила растерянность. Что бы там ему ни поручили, теперь поручение это не имело смысла. Молчание затянулось, и герольд все больше становился похож на загнанную в угол крысу.
– Где знаки власти, которые дал вам Тормонд? – наконец выпалил он. – Не может здесь быть нового герцога…
– Бикот, успокойтесь. Что вас так огорчило?
– Знаки власти! Печать! Где они, еретик?
– Там, где и должны быть, – у герцога. Бикот, какое злодейство вы затеяли? Можно облегчить душу исповедью. – С этими словами брат Свечка протянул к герольду левую руку.
– Душу можно облегчить, покончив с ересью! – крикнул Ходье и вытащил кинжал.
Змея на руке у совершенного зашевелилась, скользнула вперед и замерла, готовая к броску.
Ходье охнул.
Змея повернулась к слугам, и те застыли.
Бикот тоже не мог шевельнуться, но продолжал лепетать:
– Значит, это правда. Вы, совершенные, носите метку ворога.
– Мы все – нет, но этого совершенного действительно коснулась Ночь. И я желаю знать, почему герольд Бикот Ходье вознамерился навредить своему сеньору. Вы шпион Анны Менандской?
Слуги все слышали. А ведь даже подозрение в подобном преступлении могло навлечь на человека смертный приговор.
– Нет! – в ужасе закричал Ходье.
– Значит, вы шпион Конгрегации, что, по сути, то же самое. Или вы служите другой силе, желающей покончить с независимостью, богатством и безопасностью Коннека?
– Нет! Нет! Я никому не служу! Я не пешка! Уберите эту тварь.
– Бикот, я этими змеями не повелеваю. И не знаю, почему они делают то, что делают. Это я их орудие, а не наоборот.
Ходье брат Свечка знал с тех времен, когда оба они еще были детьми. Близко они никогда не сходились, но и не враждовали.
– Бикот, придя сюда, вы питали какую-то надежду. Кстати, мальчики, вода остывает. Пусть кто-нибудь принесет еще одно ведро с горячей водой.
Монаху редко предоставлялась возможность понежиться в роскоши, и сегодня он не хотел отказывать себе в удовольствии. Горячая ванна хоть немного, но компенсирует ту зиму, что они провели в горах Рейндо, или ту, когда убегали от главнокомандующего.
Змея снова превратилась в невероятно правдоподобную татуировку. Глаза, пасть, торчащий оттуда язык окрасились цветом.
Это отвлекло внимание Свечки.
Раньше изображение не было цветным, да и таким пугающе настоящим тоже.
Нужно поглядеть в зеркало – рассмотреть змею на шее. Ведь она убила человека.
– Рассказывайте, Бикот.
Во время утренних и дневных церемоний совершенный Сочии и Люмьеру не помогал. Не произошло ничего необычного. Свечка наблюдал за графиней и ее сыном из галереи, вглядывался в лица присутствующих, но никаких особенных эмоций на них не заметил.
Уже пошли слухи о его размолвке с Ходье. Бикот и его приятели перепугались. Ими, как выяснилось, двигали весьма простые мотивы – боялись потерять теплое местечко.
Монах этого понять не мог. Не делал бы Ходье глупостей – мог бы до конца дней оставаться на своем посту. Но он ведь именно глупость и сотворил. Сочия могла показательно его покарать.
– Совершенный, мне все равно, что вы скажете, – заявила Сочия, державшая на руках Люмьера, – в последнее время ребенок не был обделен материнским вниманием. – У меня имеются определенные преимущества, и я намерена ими воспользоваться. В Каурене не останется от меня секретов. Хочу укротить его, пока не уехала Изабет.
– Будь осторожна. Не вкладывай оружие в руки тем, кто придерживается радикальных взглядов.
– Оружие я сама обращу против них.
– Сочия!
– Совершенный, вы просто чудо какое-то. И отец, и муж в одном лице, только в два раза деятельнее, – и никакого положенного жене веселья. Милый старый хлопотун. Послушайте же, я действительно усвоила почти все то, чему вы пытались меня научить.
Наверное, но можно ведь перейти на следующий уровень…
– Я так жалею, что нельзя взять сюда Бернардина. Было бы гораздо легче, если б можно было напустить его на местных злодеев.
– Сочия, это не Антье. Здесь в десять раз больше людей и в пять раз больше разных политических сил.
– И я их приструню. Если не успею, пока Изабет тут, значит сделаю это, когда вернется Кедла. – Сочии очень хотелось повидать Кедлу, но накопилось слишком много дел. – Я не стану использовать людей королевы, если смогу без них обойтись.
– Тебе необходимо подкрепление. У тебя есть навайцы.
– И вот тут-то вы мне и поможете.
– Прошу тебя!
– Вы знаете важных людей.
– Думал, что знаю, пока Бикот Ходье…
– Он запутался. Я с ним поговорила. Больше он неприятностей не доставит.
– Но… Как ты?..
– Пригрозила ему вами.
– Что?
– В некотором роде. Составьте список наиболее влиятельных людей. Я их всех сюда созову, пусть будет эдакое старомодное покаяние. Покажу им, что я не девочка и злить меня очень глупо. А вы будете рыскать вокруг с мрачным видом и грозиться закатать рукава.
Про татуировки монаха знал уже весь город.
– После того, что испытал Каурен, можно было бы предположить, что люди устали и готовы к миру, но по-прежнему нет конца заговорам и вероломству. Властолюбие и жадность неистребимы.
– Зло никогда не дремлет.
– Проклятье! А девчушка-то наконец научилась думать.
– Рано или поздно это должно было случиться. Вы меня допекли.
Спустя семь дней после прибытия нового герцога до Каурена добрались слухи об арнгендских событиях. Вскоре новостей еще прибавилось: одни были правдивыми, другие – сильно преувеличенными. В них решительно никто не верил. Как это возможно, чтобы женщина, пусть даже и Цареубийца, поставила Арнгенд на колени?
В гостях у Арчимбо брат Свечка узнал, что пробротские епископальные чалдаряне покидают город. Они сочли, что последнего великого защитника их церкви, Анну Менандскую, постигло великое несчастье. Их клика, и так уже изрядно поредевшая, не пережила бы очередного погрома.
Пробротские чалдаряне решили отправиться в более дружелюбные края и подождать, покуда Господь не изничтожит отступников и еретиков.
Свечка их уходу обрадовался: во-первых, он не хотел, чтобы кто-нибудь пострадал, а во-вторых, после их ухода в Каурене станет спокойнее.
– Мы должны воспользоваться тем, что все ошалели, – сказала Сочия.
Монах согласился, хотя ему не нравилось это постоянное «мы». По сути, он сделался главным визирем графини, хоть и против своего желания. Больше некому было. Найти надежных людей, способных заняться делами герцогства, оказалось не так-то просто. Сочия привезла с собой лишь несколько чиновников, да и те недостаточно хорошо знали Каурен.
Изабет собиралась отправиться в Наваю, как только поутихнут дожди. Ей свою империю надо было держать в руках.
Сочия, не теряя времени даром, сделалась символом нового сурового режима. Изабет по просьбе старого друга семьи, мейсальского совершенного, не показывалась народу на глаза и дала ростку Гаритов прижиться.
А вот навайские солдаты ни от кого не прятались и, если кто-то прибегал к силе, силой же восстанавливали мир. Сочия ни для кого не делала поблажек.
Свечка знал, что по ночам она меняет обличье и бродит по Каурену. Получалось это у графини весьма недурно: за одну неделю устроили три казни, дюжину человек бросили в темницу, у нескольких конфисковали имущество, а кое-кого серьезно оштрафовали. Для многих это послужило предостережением.
Иногда по ночам совершенный лежал без сна и думал, что до Сен-Пейр-де-Милежа лишь немногим дальше, чем до Антье, и дорога туда не такая уж тяжелая. Если бы он примкнул к свите королевы Изабет, то благополучно преодолел бы большую часть пути, кроме последних двенадцати миль. А двенадцать миль одолеет за день даже такой старик, как он.
– Совершенный, где это вы с недавних пор все время витаете? – прижала его к стенке Сочия. – Что у вас на уме?
– Подумываю об уединении монастыря.
– Я не могу вас отпустить.
– Как и всегда, благополучие моей души заботит тебя в последнюю очередь.
Сочия не стала попусту сотрясать воздух и виниться.
В следующий раз перед сном совершенный вдруг осознал, что думает уже не о Сен-Пейр-де-Милеже, а о паломничестве. Эта мысль закралась к нему в голову еще несколько месяцев назад, но тогда это казалось лишь несбыточной мечтой, о которой не стоит и грезить.
Но теперь времена изменились. И мысль о паломничестве потихоньку начинала обретать форму.