Бегом!

Бег – далеко не любимое его упражнение, хотя Пол частенько нарезал круги или бегал на месте, чтобы привести в порядок ноги и очистить организм от пива, табака и кукурузного виски. Сейчас он бежал, как Джесси Оуэнс.

Бегом от смерти!

В отличие от бедняги Макса, застреленного на улице при побеге от эсэсовцев, Пол внимания к себе не привлекал. Он был в спортивном костюме и в обуви, украденных в раздевалке олимпийского бассейна, и напоминал одного из тысяч спортсменов, готовящихся к Олимпиаде в Шарлоттенбурге и его окрестностях. Он уже преодолел мили три на восток от стадиона. Под аккомпанемент бешеного пульса Пол мчался в Берлин, прочь от предательства, в котором еще предстояло разобраться.

Он удивлялся, что Реджи Морган допустил небрежность после столь искусной и сложной подставы. Разумеется, есть киллеры, не проверяющие оружие, прежде чем выполнить заказ. Но это полное безумие. Когда тебе противостоят безжалостные, наверняка вооруженные люди, нужно убедиться, что ствол в полной готовности и неприятные сюрпризы исключены.

В раскаленном флигеле Пол поставил на винтовку оптический прицел и убедился, что настройки те же, что были вчера в тире. Напоследок он отвел защелку затвора – но дуло оказалось чем-то забито. Пол подумал, что это грязь или креозот от обивки чемодана. Он засунул в ствол проволоку, подвигал туда-сюда и осмотрел то, что выпало. Ствол забили свинцом. Выстрели он из маузера, ствол разорвался бы или затвор вылетел бы Полу в лицо.

На ночь маузер забирал Морган, и винтовку не подменили: еще вчера, пристреливаясь, Пол заметил уникальную конфигурацию пороховых зерен. Значит, Морган, или кто это на самом деле, повредил оружие.

Дальше Пол действовал быстро: сорвал веревку с коробки, подвесил маузер к потолку: пусть думают, что он еще во флигеле, сам же вместе с отрядом эсэсовцев перебрался в северную часть спорткомплекса. Там он скользнул в бассейн, отыскал сменную одежду и обувь, выбросил эсэсовскую форму, порвал и смыл в унитаз советский паспорт.

С тех пор минуло полчаса, а Пол бежал, бежал, бежал…

Обильно потея в толстом костюме, Пол свернул с шоссе в центр маленькой деревни, подскочил к фонтану, сделанному из старого водопойного корыта, и, нагнувшись к крану, выпил кварту горячей ржавой воды, ополоснул лицо.

Далеко ли он от города? Наверное, милях в четырех. На глазах у Шумана двое в зеленой форме и черно-зеленых касках остановили крупного мужчину и потребовали у него документы.

Как можно спокойнее Пол отвернулся от них и побежал переулками, думая, что пешком добираться до Берлина рискованно. Он заметил стоянку – ряды машин вокруг железнодорожной станции, – отыскал «ДКВ-кабриолет» и, убедившись, что никто не видит, камнем вбил замок зажигания в приборную панель. В бреши он нащупал провода, зубами содрал тканевую изоляцию, переплел медные жилы и нажал кнопку стартера. Мотор заурчал, но не завелся. Пол поморщился: он забыл про дроссельную заслонку. Он максимально открыл сечение и попробовал снова. Мотор ожил, зафырчал. Пол отрегулировал рукоятку рычага так, чтобы мотор работал нормально. С передачами он разобрался не сразу, но довольно скоро уже ехал по улицам городка, гадая, кто его предал.

Из-за чего? Из-за денег? По политическим причинам? По другим?

В тот момент ответов на вопросы не нашлось. Все мысли были о побеге.

Пол до упора нажал педаль газа и свернул на широкое, безупречно чистое шоссе. Придорожный указатель уверял, что до центра Берлина шесть километров.

Скромная квартира на северо-западе города за Бремерштрассе. Как и большинство окрестных зданий, мрачный каменный дом на четыре квартиры построили при Втором рейхе, хотя жилище Реджи Моргана Пруссию совершенно не прославляло.

Вилли Коль и инспектор-кандидат выбрались из «ДКВ». Снова завыли сирены, по дороге промчался грузовик с эсэсовцами – очередное проявление мер безопасности, усиленных по неизвестной причине, блокпостов в городе добавилось. Коля с Янссеном тоже остановили. Эсэсовец презрительно глянул на удостоверение крипо и махнул рукой. Инспектор спросил, в чем дело, но эсэсовец в ответ лишь буркнул: «Проезжайте!»

Теперь Коль звонил в крепкую переднюю дверь. Пришлось ждать, и инспектор нетерпеливо топал ногой. Лишь после двух долгих трелей коренастая хозяйка в темном платье и фартуке открыла дверь и испуганно уставилась на двух суровых мужчин в костюмах.

– Хайль Гитлер! Простите, что так долго не открывала! Ноги у меня уже…

– Инспектор Коль, уголовная полиция.

Коль показал удостоверение, чтобы женщина немного успокоилась: они не из гестапо.

– Вы знаете этого человека? – Янссен протянул ей фотографию убитого в Дрезденском проулке.

– Да это же герр Морган, мой жилец. Да ведь он… Он умер?

– Да, умер.

– Боже милости… – Политически сомнительный возглас оборвался.

– Мы хотели бы осмотреть его комнаты.

– Конечно, майн герр, конечно! Пойдемте со мной.

Хозяйка повела их во внутренний двор, такой унылый, что, как подумал Коль, огорчился бы и неунывающий моцартовский Папагено. При ходьбе хозяйка раскачивалась взад-вперед.

– Если честно, мне он всегда казался странноватым, – объявила она, запыхавшись.

Хозяйка опасливо поглядывала на Коля, безмолвно намекая, что она не сообщница Моргана, которого могли уничтожить национал-социалисты. При этом она давала понять, что ее жилец не вел себя настолько подозрительно, чтобы донести на него самой.

– Мы не видели его целый день, – сообщила хозяйка. – Он ушел вчера перед самым обедом и не вернулся.

Они прошли через двор к другой запертой двери и поднялись два пролета по лестнице, на которой сильно пахло луком и маринадом.

– Долго он у вас жил? – спросил Коль.

– Три месяца. Он заплатил за полгода вперед. И чаевые дал… – тише добавила хозяйка. – Но небольшие.

– Комнаты у него меблированные?

– Да, майн герр.

– Посетителей он принимал?

– На моей памяти – нет. Я никому дверь не открывала.

– Янссен, покажите ей рисунок.

Кандидат-инспектор показал хозяйке портрет Пола Шумана.

– Этого человека видели?

– Нет, майн герр. Он тоже погиб? – спросила она, но тут же добавила: – То есть нет, майн герр, я никогда его не видела.

Коль перехватил ее взгляд, уклончивый, испуганный, но не лживый, поэтому поверил ей. При опросе хозяйка поведала, что Морган – бизнесмен, квартирным телефоном не пользовался, корреспонденцию забирал на почте. Есть ли у него контора, она не знала: ничего конкретного о своей работе он не рассказывал.

– Пожалуйста, оставьте нас.

– Хайль Гитлер, – отозвалась хозяйка и, как мышь, шмыгнула прочь.

Коль обвел комнату взглядом:

– Янссен, теперь понимаете, что я сделал неверное предположение?

– Какое, майн герр?

– Я решил, что герр Морган – немец, потому что у него одежда из гитлеровской ткани. Однако, что бы мы ни думали, не все иностранцы настолько богаты, чтобы жить на Унтер-ден-Линден и одеваться в «Ка-Де-Ве».

Янссен задумался.

– Верно, майн герр. Хотя эрзац-одежду он мог носить и по другой причине.

– Чтобы выдать себя за немца?

– Да, майн герр.

– Отлично, Янссен, но, вероятно, он хотел не столько выдать себя за одного из нас, сколько привлечь к себе меньше внимания. При любом раскладе желание подозрительное. Давайте проверим, вдруг удастся сделать нашу тайну менее таинственной. Начните со шкафов.

Инспектор-кандидат открыл дверцы и начал осматривать содержимое.

Сам Коль выбрал менее хлопотное занятие – опустился на скрипучий стул и стал перебирать бумаги у Моргана на столе. Американец представлялся ему посредником, помогающим американским компаниям в Германии. За комиссионные он сводил американского покупателя с немецким продавцом и наоборот. Когда американский бизнесмен приезжал в Берлин, Моргана нанимали, чтобы организовать ему досуг и встречи с представителями «Борзига», «Сименса», «Опеля», «Баты», «И. Г. Фарбена» и десятков других.

Попалось несколько фотографий Моргана и документов, подтверждающих его личность. Но, как ни странно, ничего личного – ни семейных фотографий, ни памяток.

«А может, и чьим-то братом. Может, чьим-то мужем и любовником. Если посчастливилось, то отцом сыновей и дочерей. Надеюсь, есть и бывшие возлюбленные, которые порой о нем вспоминают…»

Почему нет личных вещей? Морган – одиночка? У него имелись особые причины прятать свою личную жизнь?

Янссен рылся в шкафу.

– Майн герр, я ищу что-то конкретное?

Растраченные деньги, носовой платок замужней любовницы, записку шантажиста, письмо беременной школьницы… Любое объяснение того, почему бедного герра Моргана жестоко убили на чистейшей мостовой Дрезденского проулка.

– Ищите любую подсказку, которая поможет нам в расследовании. Других объяснений у меня нет. Это самое сложное в работе детектива. Используйте интуицию и воображение.

– Да, майн герр.

Коль снова взялся за бумаги на столе.

– Майн герр, взгляните! – через минуту воскликнул Янссен. – Герр Морган прятал в коробке фотографии обнаженных женщин.

– Фотографии массово растиражированные? Или он сам их сделал?

– Нет, майн герр, это открытки. Он их где-то купил.

– Ну, Янссен, тогда они нам неинтересны. Нужно различать ситуации, когда человеческие слабости играют роль и когда нет. Уверяю вас, в настоящий момент чувственные открытки не важны. Пожалуйста, возвращайтесь к поискам.

Есть люди, спокойствие которых растет прямо пропорционально к отчаянности ситуации. Такие люди очень редки и очень опасны, ведь милосерднее они не становятся, а голову не теряют никогда.

Роберт Таггерт относился к таким людям. Он разозлился, что чертов киллер из Бруклина провел его и поставил на карту его будущее, но он не позволил эмоциям взять верх над здравым смыслом.

Таггерт понял, как Шуман догадался о подставе. На полу флигеля валялись проволока и кусочки свинца. Разумеется, Шуман проверил дуло и увидел, что оно забито. Ну почему он не вытряхнул порох и не вставил пулю обратно в медную гильзу? Так и Эрнст не пострадал бы, и Шуман не догадался бы о предательстве до тех пор, пока эсэсовцы не окружили бы флигель. Тогда было бы слишком поздно…

Впрочем, дело не безнадежное.

При второй, краткой встрече с Гиммлером и Гейдрихом в олимпийском пресс-центре Таггерт поведал им, что о заговоре знает чуть больше, чем объяснял ранее. Потом он уехал со стадиона, пообещав немцам немедленно связаться с вашингтонскими коллегами и выяснить, не появились ли у них подробности. Когда Таггерт уходил, Гейдрих и Гиммлер вполголоса обсуждали заговоры евреев и русских. Таггерт удивился, что его так просто выпустили со стадиона: арест казался нелогичным, хотя в охваченной подозрениями и паранойей стране риск определенно присутствовал.

Таггерт подумал о своем преследуемом. Пол Шуман далеко не дурак. В Берлин его заслали как русского, и он понимает, что именно русского станут искать немцы. Он наверняка уже избавился от фальшивого паспорта и снова стал американцем. Но немцам об этом говорить не стоит. Куда лучше предъявить им убитого русского и его сообщников – бандита-спекулянта и диссидентку. У Кэт Рихтер наверняка найдутся друзья, сочувствующие коси, и байка о русском диссиденте прозвучит правдоподобнее.

Да, ситуация отчаянная.

Но вот белый фургон переехал канал, бурый, как форма штурмовиков, свернул на восток, и к Таггерту вернулось непоколебимое спокойствие. Он припарковался на оживленной улице и выбрался из фургона. Шуман вернется в пансион за Кэт Рихтер, это сомнений не вызывало. Он ведь упорно твердил, что та женщина отправится с ним в Америку. Следовательно, он ее не бросит даже в нынешней ситуации. Еще он непременно явится за ней лично, а не позвонит. Шуману же известно, что в Германии телефоны прослушиваются.

Таггерт быстро зашагал по улицам, ощущая уютную тяжесть пистолета на боку, затем свернул на Магдебургер-аллее. Он остановился и осмотрел короткую улочку: пустынная, грязноватая, нагретая полуденным солнцем. Таггерт прошагал мимо пансиона Кэт Рихтер и, не почувствовав опасности, вернулся и спустился к двери подвала. Он плечом толкнул дверь и проник в сырой подвал.

Таггерт стал подниматься по деревянной лестнице, наступая на ступени сбоку, чтобы меньше скрипели. Вот он добрался до верхней, открыл дверь и, вытащив пистолет из кармана, вошел в коридор первого этажа. Пусто. Ни движения, ни звуков, помимо отчаянного жужжания жирной мухи, застрявшей между стеклами.

Таггерт прокрался в конец коридора, послушал у каждой двери, но не услышал ничего. В конце концов он вернулся к двери, на которой красовалась грубо написанная вывеска: «Экономка».

– Фрейлейн Рихтер! – позвал он, постучавшись.

Интересно, как она выглядит? О комнатах для Шумана договаривался настоящий Реджинальд Морган. Видимо, лично они не встречались – беседовали по телефону, соглашение пересылали друг другу почтой, деньги – пневмопочтой, распространенной в Берлине.

Таггерт снова постучал:

– Я по поводу комнаты. Парадная дверь у вас открыта.

Нет ответа.

Он толкнул ручку, дверь оказалась не заперта. Скользнул в комнату. На кровати лежал открытый чемодан, рядом – книги и одежда. Таггерт успокоился: значит, Шумана еще нет. Где же Кэт? Может, пошла в банк за деньгами или, скорее, занимать их у друзей и родственников. Легальная эмиграция из Германии означала отъезд с носильными вещами и минимальной суммой на карманные расходы. Кэт решила нелегально сбежать с Шуманом, то есть постарается собрать побольше. Радио работает, свет горит – Кэт Рихтер скоро вернется.

На полке у двери Таггерт увидел ключи от всех комнат. Он отыскал ключи от комнаты Шумана, прокрался по коридору, отпер дверь, скользнул за порог и поднял пистолет.

Гостиная пустовала. Таггерт запер ее и беззвучно проник в спальню. Чемодан оказался на месте, Шуман – нет. Таггерт застыл посреди комнаты, гадая, что делать дальше. Как трепетно ни относился бы Шуман к Кэт Рихтер, он профессионал до мозга костей и, прежде чем войти, непременно проверит окна с обоих фасадов, желая выяснить, есть ли кто в доме.

Таггерт решил устроить засаду, но для себя нашел лишь одно подходящее место – шкаф. Дверцу он закроет не до конца и услышит вернувшегося Шумана. Когда киллер начнет собирать чемодан, Таггерт выскользнет и убьет его. Если повезет, Кэт Рихтер окажется рядом, тогда Таггерт сразу убьет и ее. Если нет, он подождет у нее в комнате. Разумеется, она может вернуться первой. Тогда Таггерт первой убьет ее или дождется возвращения Шумана. Нужно решить, какой вариант лучше. Потом он обыщет комнаты, убедится, что нет доказательств того, кто Шуман на самом деле, и доложит СС и гестапо: русский диверсант обезврежен.

Таггерт забрался в большой шкаф, закрыл дверь почти до конца и расстегнул на рубашке несколько верхних пуговиц, чтобы меньше страдать от жары. Он глубоко дышал, засасывая воздух в гудящие легкие. Пот усеял лоб, жег подмышки, только разве это важно? Таггерта поддерживало, нет, пьянило нечто эффективнее жидкого кислорода – эйфория власти. Паренек из серого унылого Хартфорда, которого били, потому что он думал быстрее, а бегал медленнее соседей по безликому району, только что встречался с Адольфом Гитлером, самым искушенным политиком современности. В пронзительных голубых глазах этого политика Таггерт прочел восхищение и уважение. Уважением к нему проникнутся и в Америке, когда Таггерт вернется домой и отрапортует об успехе операции.

Посол в Англии, в Испании. А может, и здесь, в любимой им Германии… Таггерт отправится, куда пожелает.

Он снова вытер лицо и подумал, долго ли придется ждать Шумана.

Ответ получил через секунду. Скрипнула парадная дверь, тяжелые шаги застучали по коридору, но у этой комнаты не остановились. Таггерт услышал стук в дверь.

– Кэт! – позвал далекий голос.

Голос Пола Шумана.

Он войдет к ней в комнату и подождет там?

Нет, шаги снова застучали по коридору. Приблизились.

Звякнул ключ, скрипнули старые петли, хлопнула дверь – ее закрыли. Пол Шуман вошел в комнату, где он умрет.