Глава 19

Офицер СОАТа Доминик Ресс возвращался домой, предвкушая встречу с красавицей Эвелиной, Эвой, Рыжиком… Сильной и слабой зеленоглазой девушкой, прочно обосновавшейся в его душе. Душе черного шелона, горевшего от нетерпения. Жгучего, непривычно настойчивого, разгонявшего кровь в ожидании. Ветер врывался в автомобиль, но не остужал тело, а тоже обжигал щеку и обнаженное предплечье, выставленное в окно. Мысли занимала Эва — красноволосая искусительница, нуждающаяся в доме, как защитной крепости. В выразительных блестящих глазах которой было столько одиночества и тщательно скрываемого от всех страха перед этим миром.

Она боялась, но боролась — как с миром, слишком рано показавшим ей свои не лучшие стороны, так и с самой собой за любую кроху уверенности. Ее слабость возбуждала берсерка — шелон как никто другой чувствует тех, кто нуждается в его защите и опеке. А Эва… Эва — ловушка для неприятностей, магнит для случайностей и совсем неподходящих людей. Слишком красивая, слишком одаренная, умная, искренняя, но слишком добрая и наивная.

Сущность шелонов не переносит сюрпризов — это знает любой и, конечно, Доминик Ресс. И когда впервые увидел новую соседку, понял, что испытывает не праздный интерес к незнакомой, очаровательной, одинокой девушке. Поэтому методично, даже нарушая правила и порядок, принятые на службе, занялся проверкой ее прошлого и настоящего исключительно в личных целях. Фактически бесцеремонно рылся в чужой жизни, узнавая, чем дышит приезжая экзотическая красотка, чем интересуется, пока не осознал: попался.

Почти месяц Эвелина Андреевна Кыш, двадцати шести лет от роду, была для него увлекательной, интригующей загадкой, но когда она оказалась в ловушке своего новенького автомобиля, да еще одновременно забавно переговариваясь с подругой по громкой связи, ситуация изменилась. Наблюдение издалека, тайком закончилось! Доминик, поспешивший на выручку хорошенькой девушке, в непосредственной близости прочувствовал ее гибкое стройное тело, окунулся в чистую зелень глаз, вдохнул легкий цветочный аромат и ощутил ее тайный страх, который не смог, как обычно, бесстрастно пропустить мимо. Трогательно беззащитная соседка-иностранка опасалась, но так доверчиво льнула к большому шелону. Черные метки, казалось бы, могли отпугнуть любого, но, по-видимому, не ее.

Доминик Ресс — одержимый, шелон — впервые в жизни почувствовал не только физическое вожделение, но и желание обладать. С того момента прошлое и настоящее Эвелины вновь подверглись тщательному анализу, чтобы узнать, что его ожидает в будущем. В сущности, результаты ободряли и дарили надежду.

Хорошая домашняя девочка, говорила о таких его мама. Двадцать лет усиленной опеки в семье Кыш. Всепоглощающая любовь, забота о единственной дочери, воспитание в среде, где семья — святое и центр вселенной, где всегда безопасно и тепло, где помогут решить любую проблему, сформировало сознание и принципы Эвы. И даже пять лет преследования тираном и моральным уродом не смогли сломать ее, изменить базовые понятия и настройки, сформированные в семье, как заумно пишут в учебниках и специальной литературе, которую Доминику в силу профессиональной необходимости пришлось тщательно штудировать.

Жизненные реалии госпожи Кыш, по мнению прежних соседей, милой, рыженькой, вечно занятой девушки, порадовали и успокоили Доминика: их семьи схожи в чем-то. Правда, в большей степени это касалось мамы, которой приходилось уживаться с мужем и сыновьями, обладающими еще теми характерами, принимать избыточную опеку сразу двух шелонов, ищейки и других сыновей, к ее радости, не туманников, но с не меньшими инстинктами собственников-защитников.

«Надо познакомить Эву с родными…» — подумал он, но мысль резко оборвалась, когда, свернув на свою обычно тихую мирную улицу, Доминик неожиданно увидел столпотворение. Внутри моментально скрутилась тугая спираль, которая сжималась, леденила внутренности, хоть еще не понял, по какому поводу здесь собралось столько журналистов с камерами наперевес и толпа внуков, озабоченно шнырявших между весьма обеспокоенными местными жителями. Главное — несчастье уже случилось. И наверняка произошло что-то из ряда вон: слишком много народу и служебных машин, выстроившихся вдоль заборов. Тут и сверхчутья шелона не требуется, чтобы сделать вывод.

Предъявив служебное удостоверение, Ресс проехал к собственному дому. Сердце черного шелона кольнуло от страшного предчувствия, но, взглянув на часы, он рвано выдохнул с облегчением: время послеобеденное, Рыжик сейчас точно на работе и раньше, чем часа через два-три, не приедет. Однако холодная стальная пружина тревоги не ослабла, наоборот, еще сильнее скрутила внутренности, когда Доминик увидел, что ненормальное оживление сконцентрировалось вокруг дома Эвы.

«Но она на работе… — стучало маленькими молоточками у него в голове, — ничего страшного не может быть…»

Остановив машину у своего дома, Доминик пошел к соседнему, Эвиному. Его пытались остановить патрульные, но уступали дорогу. Слишком решительно двигался шелон с набухшими, пульсирующими на висках метками, зажав в руке документ-пропуск, кажется, не глядя на людей, подобно большому опасному хищнику, которому лучше не попадаться на тропе. А в голове у него крутилась лишь одна мысль: «Эва на работе, я просто должен убедиться…»

На крыльце, где совсем недавно Доминик любовался аппетитной округлой попкой в очередной раз оказавшейся в затруднительной ситуации девушки, восхищаясь ее фигуркой и сдерживая желание усилием воли, где она потом встречала и провожала его, толпились незнакомые законники в форме и без, смотревшие на него удивленно и настороженно. Они беспрекословно расступились, давая офицеру СОАТа возможность беспрепятственно пройти внутрь.

В доме внуки сновали вверх-вниз по лестнице с мрачными лицами, и несло от них горькой злостью и сожалением, возникающими, когда люди сталкиваются со смертью. Холод сковал сердце шелона, живот словно к позвоночнику примерз, но он твердо, как заведенный, шел вперед, к лестнице, а встречные расступались, недоуменно глядя на него, но не отваживались встать на пути и спросить: зачем.

Краем глаза Доминик отметил наибольшее скопление народа в гостиной, но разговоры там воспринимались странным гулом, словно попал в пчелиный улей. В данный момент его внимание приковала спальня Эвы, вокруг которой, подобно муравьям, сновали внуки, словно нашли там подходящую жертву и собрались утащить в свой муравейник.

Ступени, по которым неделю назад мужчина легко и играючи взлетел вместе с Эвой на руках, сегодня выбили весь воздух из легких, а горло сжалось, когда на площадке перед спальней увидел мявшихся в ожидании санитаров с носилками.

Затем у шелона обожгло виски, а сердце, наоборот, заледенело: в распахнутой двери он увидел кровать с выделяющимся ярким, багровым, безобразно-чуждым пятном — простыней, накрывающей тело… И запах… страшный металлический запах крови. Очень много крови. Окружающая обстановка исчезла, слово у шелона появились шоры, сузив видимое пространство исключительно этой кроватью.

Мелькнуло серое, озабоченное лицо Арджана Хловелесса, попытавшегося что-то сказать впадавшему в транс другу. Но он отшатнулся, когда в воздух взлетела рука Доминика, недвусмысленно предупреждая — не препятствовать. Взгляд шелона был прикован к простыне, из-под которой торчали маленькие женские пятки, безвольно, беззащитно раскинувшиеся в стороны, затем лег на узкую спину, прикрытую мокрой, тяжелой от крови тряпкой и стремительно метнулся на волосы, красным покрывалом аккуратно разложенные на белой подушке.

Острая боль сковала виски шелона, перед глазами нависла красная пелена, обострившая его восприятие, усилившая хаос в голове и затопившая весь мир вокруг бордовым цветом. Внутри все онемело, жизнь остановилась, сузилась до одного желания и действия. Приблизившись к изголовью кровати, он замер на мгновение, протянул руку и на долю секунды удивился: кожу покрыла черная сетка вен, а может — рун…

Краем сознания Доминик уловил, как Арджан вытолкнул всех с лестничной площадки вниз, скомандовав, чтобы немедленно убирались, потому что активизировался берсерк. Но берсерк просто потянулся и осторожно, будто опасался разбудить, отодвинул волосы с лица рыжеволосой женщины: она должна быть живая… иначе…

В первый момент Доминик осознал, что у живого человека не бывает такой ледяной кожи, которую он ощутил почерневшими пальцами. От висков начала разливаться звенящая леденящая пустота, вымораживая в нем все человеческое…

— …это не Эва, Ник, это не она… — пытался прорваться сквозь охвативший Доминика холод Арджан.

И тот полностью, наконец, убрал волосы с мертвого лица.

— Это не Эва! — озвученная мысль набатом ударила в голову шелону, жестко вырывая из вакуума в реальность. Кожу жгло, внутренности горели от неистового желания уничтожить все вокруг, разрушить за то, что осквернили дом, где его любимая чувствовала себя в безопасности. Который холила и лелеяла.

— Где? Она? — проскрежетал шелон, словно ножовкой по железу прошелся, выпрямляясь и оборачиваясь к Арджану.

— Внизу, Ник. Эва в гостиной с Ясминой. Она жива и почти не пострадала…

В следующее мгновение Доминик пулей устремился вниз. К счастью, уже никого не было ни на лестнице, ни в прихожей. Увидев в гостиной Эвелину, сжавшуюся в позе эмбриона, сидя на диване, резко замер. Ясмина, испуганно, умоляюще глянув на него, быстро переместилась к стене в сопровождении незнакомца — внука, закрывшего ее собой.

Шелон, остановившийся напротив Эвы, никак не отреагировавшей на них, представлял собой ужасающее зрелище берсерка в шаге от полного боевого транса: кожу покрыл «растительный» рисунок, словно каждая венка вздулась и почернела; страшные темные провалы глаз с покрасневшими белками; черные брюки и рубашка с коротким рукавом делали его облик более зловещим. Облик черной смерти, готовой расправиться с тем, из-за кого девушка, продолжавшая неподвижно сидеть, обняв коленки, и смотреть в никуда, выглядела плохо, жалко, печально. А ярко-синий костюм с оторванным рукавом и пламенеющая масса растрепанных волос, выбившихся из косы, только подчеркивали бледное, с разбитыми губами лицо, изуродованное кровоподтеками. От вида покрытой красно-фиолетовыми полосами шеи хотелось немедленно сжать чью-нибудь чужую шею, вырвать лапы, которые душили его женщину! Причиняли ей боль!

Пустой, остановившийся взгляд блестящих зеленых глаз Эвы еще больше усиливал впечатление. Доминик пытался поймать этот взгляд, но в нем не было жизни. Словно вместо чудесной живой девушки осталась ужасающе пустая оболочка. Ему нестерпимо хотелось прикоснуться к своей любимой. Единственной, которой под силу одним взглядом усмирить смертоносную магию шелона, поставить его на колени, вынудить пойти на что угодно ради нее — он осознал это в один момент, но не испугался и принял как данность, как дар свыше.

Пальцы черного, причем буквально, шелона сами собой скрючились, впиваясь в ладони от ярости. Перед ним вновь рискнул встать Арджан, закрыв Эву. Получил полный ненависти пронзительный черный взгляд, но не отступил — не разрывая зрительный контакт с другом, бывшим на грани, заговорил, медленно, четко выделяя слова, упорно пытаясь достучаться:

— Эва в шоке. Слышишь, Ник. Она цела и невредима, но впала в кататонический ступор. И не реагирует на внешние раздражители. Врачи говорят, она никого не видит и не слышит, варится там в своих страхах. Они пока решают, как лучше вывести ее из этого состояния, может быть, когда она почувствует себя в полной безопасности, через какое-то время… несколько дней и…

В следующую секунду Доминик, с посветлевшим на коже «рисунком», отодвинув Арджана, присел перед Эвой на корточки. С трепетом, с невероятным облегчением, что ему повезло, она жива, коснулся ее рук, сжавших колени.

«Ледяные!» — жуткая мысль, что Эва не живая, снова спровоцировала берсерка.

— Может, ему транквилизатор вколоть? — едва слышно выдохнул незнакомец, прикрывающий бледную, замершую у стены Ясмину.

— Заткнись. На шелона его уровня не подействует, а контроль утратит окончательно, — взбешенно прошипел Арджан. — Ник, успокойся, слышишь, ты сделаешь хуже. С ней все в порядке, Эва просто в шоке. А на улице полно народу, соседи и репортеры, нельзя провоцировать скандал и…

Доминик кивнул, да плевать ему на всех, главное — Эва. Нельзя пугать ее, нужно согреть бледные, ледяные, хрупкие кисти, достучаться… Он медленно поднялся, подхватил девушку под бедра и спину, как ребенка, и прижал к себе, крепко-крепко, чтобы поделиться своим теплом, шепнув ей на ухо:

— Я с тобой, любимая. Ты в безопасности!

Несколько минут он ходил по комнате туда-сюда, укачивая Эву, пытаясь вывести и ее, и себя из транса. Как заведенный терся о ее ухо, целовал виски и шептал, что все прошло, он рядом и никому ее не отдаст…

Наконец, тело Эвелины дрогнуло, расслабилось, тоненькие пальчики вцепились в воротник рубашки Доминика. Затем она прижалась к нему всем телом и заорала, завыла, оглушая окружающих. И столько боли и ужаса выплеснулось в этом пронзительном крике, что от трансформации шелона остановило только одно: он может испугать ее.

— Нужно вколоть ей снотворное и успокаивающее. — В гостиную вошел медик с чемоданчиком и начал быстро набирать в шприц лекарство.

Во взгляде Доминика явственно читалось желание убить любого, кто посмеет подойти. К медику присоединился другой и громко, ровным тоном пояснил, перекрикивая Эву:

— Вы вывели ее из ступора, это хорошо, но спокойный сон — лучшее лекарство от нервного потрясения. А успокоительное поможет ей избавиться от кошмаров.

Эвелина даже не почувствовала, как ее укололи в обнаженную руку, выла на одной тоскливой, выворачивающей душу ноте, а Доминик продолжал успокаивать, укачивать ее, как мать больное дитя, но стоило в комнате появиться другим людям, не выдержал. Перехватил свою драгоценную ношу поудобнее и вышел прочь из дома, куда проникла смерть и теперь толпится масса чужих людей.

Толкнул ногой дверь в сад, прошел мимо дерева, с которого недавно снимал свое рыжее чудо, таким же образом проломал проход в заборе и двинул к заднему входу в свой дом. Где его уже ждали Звонок и Джо-Джо Шнурок, открыв дверь и взволнованно глядя на засыпающую в руках хозяина Эву. Хозяйку…

Доминик быстро поднялся в спальню, скинул обувь и, не выпуская дрожащую девушку из рук, лег на кровать, накрыл обоих одеялом и затих, прислушиваясь к ее дыханию. Только через несколько минут он ощутил, что берсерк отступил, поэтому немного расслабился и выдохнул: любимая женщина рядом, под защитой, никто больше не сможет добраться до нее. Ведь обдумать сложившуюся ситуацию и наметить дальнейшие планы можно чуть позже, когда Эва согреется, и расслабится полностью, и спокойно уснет, а он окончательно уверится, что она жива.

«И вот тогда пусть весь мир готовится, — мысленно предупредил Доминик, — я иду искать свою жертву».