ГЛАВА 9

…Ленинград встретил меня прекрасной весенней погодой. К месту назначения нужно было прибыть в течение дня, и я решил пройтись по славному городу. Прогулка получилась длинной и общепринятой: с посещением приснопамятных «Авроры» и Аничкова моста. За время жизни в закрытой части я совершенно отвык от города. И только сейчас начал понимать, как мне не хватало суеты и шума. Я с удовольствием толкался в транспорте, передавал деньги за проезд, выслушивал пространные объяснения горожан о том, как куда проехать. Уже под вечер меня занесло в какую-то забегаловку, где собирались питерские хиппи, они смотрели на меня с удивлением. А я посмеиваясь, представлял себе, как смотрится молодой старлей с аккуратно подбритым затылком в окружении волосатиков-пацифистов. В штаб я прибыл так поздно, что пришлось ночевать в комнате дежурного на его койке. А на следующий день оказалось, что весь штаб бегает кросс в рамках весенней проверки. И я уже числился в списках части. Значит, должен был бежать. И вот после ночи, проведенной почти без сна при свете желтой лампы на столе дежурного, под бесконечные личные и служебные телефонные переговоры, я стоял на старте трехкилометровой трассы в компании коллег-штабистов. При взгляде на многих из них мне казалось странным, что они вообще ходят. Некоторые, очевидно, не надевали спортивные костюмы с очень давних времен, когда сами были несколько постройней. Все вполголоса обсуждали назначение нового командующего округом, который и устроил для своих подчиненных это испытание.

И вот кросс начался. Как ни старался я не выделяться из основной массы, но передвигаться с такой черепашьей скоростью тоже не мог. Скоро большинство осталось позади, и я бежал, видя впереди только спину молодого крепкого бегуна. За ним я и решил пристроиться. Отличаться с самого начала я не хотел. Тем более в такой компании выделиться спортивными достижениями было несложно, да и мало чести. Я бежал, размышляя над тем, как выяснить что-либо о судьбе Катышева. Я попал в число людей, обладающих наибольшим количеством информации. Но, вероятнее всего, именно эти люди и распорядились жизнью моего друга. Он был не совсем обычный для нашей части человек. Я связывал это не только со специальными знаниями, которыми он обладал, но и с особенными отношениями, которые сложились между ним и командиром. Их можно было назвать осторожно-дружескими.

Незаметно для себя я вышел на последний круг. Бегун впереди начал заметно сдавать. Я нагонял его, и он то и дело оглядывался. Впереди прогулочным шагом шли двое в хороших спортивных костюмах. Один был очень высок и сух, второй – маленький и полный. Они беседовали, совершенно не обращая внимания на бегущих мимо. Я нагнал их и услышал обрывок разговора.

– …затребовали характеристику на Катышева. – говорил высокий.

Я сбавил темп и прислушался. Толстяк пожал плечами и сказал:

– Какую мы можем дать характеристику офицеру с такой репутацией? И зачем?

Он оглянулся, и я пробежал мимо, стараясь не встретиться взглядом с ним и его спутником. Бегун впереди скрылся за поворотом. Я прибавил темп, размышляя над услышанным, а когда повернул, впереди никого не оказалось. Но на финишной прямой передо мной опять замаячила плотная фигура бегуна. Должно быть, срезал угол, пробежав через кусты.

Когда я пересек финишную черту, он, тяжело дыша и широко улыбаясь, протянул мне руку:

– Старший лейтенант Мелентьев. Будем знакомы.

– Будем. – Я пожал протянутую руку. – Старший лейтенант Коробков.

– А, тот самый Коробков! – удивился мой новый знакомый. – О вашей феноменальной памяти ходят легенды, очень рад познакомиться.

Что– то в его голосе мне не понравилось. Но он по-прежнему широко улыбался, а его глаза скрывались за стеклами темных очков. И тут из-за поворота появились «толстый» и «тонкий». Они отвлекли мое внимание от Мелентьева.

– А кто эти двое? – спросил я нового знакомого.

– Тот, что повыше, начальник политотдела округа генерал Артемьев. А второй – наш с вами начальник, полковник Зотов.

– А вы тоже… – начал я, вспоминая определение «старлей-секретчик с гадскими глазами», которое дал водитель Ильясова.

– Да, коллега. Вместе будем служить. Так что давай переходить на «ты».

Я пожал плечами, размышляя над тем, сколько узелков завязалось сегодня вокруг капитана Катышева и меня. А кроме того, разглядывая долговязую фигуру замполита, я вспомнил, что какой-то Артемьев был другом моего отца. Встреча с ним могла бы положить начало в выяснении обстоятельств странного перевода из части капитана Катышева.

Однако первое время мне было некогда этим заниматься. Я входил в курс дела под руководством старших товарищей. Особое усердие в деле обучения проявлял Мелентьев. Он не отходил от меня буквально ни на шаг, иногда казалось, что его главная забота – не допустить меня к самостоятельной работе. В этом положении вещей были и свои плюсы. Я, например, ясно видел, что наш непосредственный начальник майор Рожин просто-напросто боится Мелентьева и находится под его сильным влиянием. Все решения принимал Мелентьев. Он был в курсе всего, что делается в отделе. Я бы не смог получить ни одного документа без его ведома.

Долгое время не удавалось придумать предлог для визита к генералу Артемьеву. Во-первых, генерал часто отлучался или бывал занят, а во-вторых, ну что я ему мог сказать: «Помогите сыну своего старого друга доказать невиновность опального капитана»? Я даже не знал, в чем его вина. Правда, мне казалось, что тогда, на беговой дорожке, в голосе генерала слышалось сочувствие к Катышеву, но может, это было заблуждение.

В один из дней, месяца через два после приезда в Ленинград, Артемьев сам вызвал меня к себе в кабинет. Оставив Мелентьева в легком беспокойстве, я отправился, настраивая себя на нужный разговор. Чопорный адъютант радушно встретил меня и сразу же проводил к генералу.

– Здравия желаю, товарищ генерал, – я стоял по стойке «смирно» у дверей огромного кабинета.

– Ну здравствуй, старший лейтенант Коробков. Проходи, садись, – генерал сидел за столом, заваленным плакатами, боевыми листками, фотографиями, были, кажется, даже несколько писем. Я вошел и сел на стул с высокой прямой спинкой.

– Как устроился? Как работа? – В голосе генерала слышались нотки раздражения. Задавая вопросы, он перебирал бумаги на столе, не глядя на меня.

– Все в порядке, товарищ генерал, спасибо за заботу.

– Спасибо, значит. А что же ты ни разу не зашел ко мне, Володя? Ведь мы с твоим отцом большими друзьями были и матушку твою я знаю хорошо. – Генерал встал из-за стола, стал прохаживаться по кабинету. – Даже если ничего не нужно. Мог просто зайти, рассказать, как дела, – продолжал Артемьев.

А я подумал, что, конечно, нет ничего проще, чем зайти поболтать к начальнику политотдела округа. И вслух сказал:

– Да и дело у меня к вам есть, товарищ генерал. Просто служба одолела…

– Шутишь? Какая служба в секретном отделе? Что еще за новости? Отродясь они ничем не занимались, кроме соблюдения и придумывания всяких непущательных инструкций. Что за дело?

– Я по прежнему месту службы был близко знаком с капитаном Катышевым, – я заметил внимательный взгляд генерала и продолжал: – Он неожиданно и странно исчез после визита в штаб округа. Мне бы хотелось узнать, что произошло.

Тут генерал внезапно остановился у входа в кабинет, приоткрыл дверь и заглянул в приемную, потом подошел и сел напротив меня:

– Дело это темное, Володя. Трибуналом попахивает. В чем конкретно обвинили Катышева, я не знаю. Знаю только, что вся инициатива в этом деле исходила от секретчиков. Кто-то там очень не хотел, чтобы все улеглось. Мне нравился Катышев. Но я мог помочь ему только оттянуть время. Надеялся, что все уляжется.

В кабинет постучали. Адъютант сообщил, что приема ждет майор Рожин.

– Сейчас приму, – Артемьев подождал, пока дверь закроется. – Уже прискакал, подлец… – генерал рассмеялся. – Они бы делом лучше с таким рвением занимались. Короче, чем тебе помочь?

– Пусть дадут мне самостоятельно работать. Мне хочется сделать что-то самостоятельно. Пока что я выполнял только поручения Мелентьева. Может быть, тогда что-то удастся выяснить о Катышеве.

Генерал кивнул и протянул мне руку:

– Если понадобится помощь, обращайся.

При выходе из кабинета я встретился взглядом с Рожиным. Он смотрел испытующе, я постарался принять самый беспечный вид. После возвращения от генерала Рожин скрепя сердце освободил меня от опеки Мелентьева. Но скоро они придумали новый способ контролировать меня. У меня пропали ключи от рабочего стола. Просто исчезли из кармана шинели. Я написал рапорт Рожину. Он сказал, что примет меры, что случай очень странный, никогда раньше у них такого не было. Сказал, что в крайнем случае прикажет поменять стол. Но потом все это как-то замяли. В результате я вынужден был хранить свои бумаги в сейфе, а он у нас с Мелентьевым был один на двоих. Так что он мог постоянно быть в курсе моих дел. Это сильно замедлило и затруднило ход расследования. Но все равно я успел выяснить, что к неприятностям Катышева приложил руку именно Мелентьев и что Катышев занимался каким-то внутренним расследованием, которое касалось нашего отдела. Однажды весной я, придя на работу, застал Мелентьева сидящим за моим столом со связкой ключей в руках.

– Вот пытаюсь подобрать к тебе ключик, – улыбаясь, сказал он.

– И как, получается? – я присел на край его стола.

– Пока не очень. – Он встал и подошел к окну. – Весна на дворе. А мы сидим за решеткой в темнице сырой. Послушай, Коробков, приглашаю тебя сегодня вечером в ресторан. Отметим мой день рождения. Девушку захвати свою.

– У меня нет девушки. И поздравляю с днем рождения, – я сделал вид, что не смотрел личное дело Мелентьева и верю его вранью.

– Ну хорошо, там кого-нибудь приглядишь. Согласен?

Я согласился. Интересно было, что он придумает. Вечером мы встретились. Оба в гражданской одежде. Но мой скромный наряд не шел ни в какое сравнение с дорогой амуницией Мелентьева. На три месячные офицерские зарплаты тянули его вещи.

– Ну что, готов погусарствовать, Владимир Дмитриевич? – спросил он, распространяя вокруг себя ароматы хорошего одеколона и алкоголя.

– Готов. А ты уже начал, я смотрю, – ответил я.

– День рождения, сам понимаешь. То с одними, то с другими отметишь, – врал Мелентьев.

Мне показалось, что в глазах его я увидел какое-то беспокойство и напряжение. – Ну, помчались?

К ресторану мы подъехали на такси. Мой коллега щедро расплатился с водителем, причем так, чтобы я видел, сколько он оставил на чай. У меня возникло ощущение, что он решил поразить меня своей щедростью. Возле дверей ресторана стояла толпа. Уверенно пробираясь ко входу, Мелентьев бросил мне через плечо:

– Половина Ленинграда ходит в джинсах «Голубой доллар». Мечта любого питерского фарцовщика.

На многих в толпе действительно были штаны с изображением знака доллара, и это явно поднимало их обладателей в собственных глазах. Швейцар беспрекословно пропустил нас внутрь. Мелентьев задержался, чтобы о чем-то переговорить с ним. Я сел за указанный метрдотелем столик. Скоро ко мне присоединился Мелентьев. А еще через несколько минут стол был накрыт и рядом с нами сидели две девицы. Мелентьев представил их как старых знакомых, которых случайно встретил у входа. Девицы профессионально щебетали ни о чем. А я, глядя на Мелентьева, думал: неужели таким вот образом он решил купить мое расположение. Мы выпивали и закусывали. Девицы стали вести себя очень откровенно. Моя подруга отдавила мне ногу своей туфелькой, а потом и вовсе положила руку на мое бедро и все свои глупости шептала исключительно мне на ухо. Мелентьев делал вид, что деликатно не обращает внимания на эти игры. Он несколько раз куда-то уходил и возвращался. Когда он вернулся к столу в последний раз, моя подруга потащила меня танцевать, танец был медленный и, мягко говоря, зажигательный с ее стороны. И тут кто-то похлопал меня по плечу, я обернулся.

– Старик, ты не прав, – передо мной стоял крепкий молодой человек. – Эта девушка со мной.

– Неправда, не с ним я, – запищала девица. – Не отдавай меня ему. Пошел вон!

Неожиданно она влепила парню звонкую оплеуху. А тот, не мудрствуя лукаво, врезал ей. Девушка упала и захныкала. Народ вокруг возмущенно зашумел. Парень стоял в стойке, явно и не без оснований рассчитывая на мои ответные действия. Я оглянулся. Мелентьев, отвернувшись, беседовал со своей дамой. А через дверь я увидел милиционеров, которые маялись у входа. Я понял, что недооценил Мелентьева. Он решил впутать меня в скандал.

Офицер устраивает мордобой в кабаке, защищая сомнительную честь особы известного поведения.

Парень ждал начала драки. Но я отвернулся и быстро пошел к двери. Прежде чем он успел понять, в чем дело, я уже на глазах у милиционеров спокойно покинул ресторан.

На следующий день Мелентьев долго извинялся передо мной. Сетовал на мой ранний уход. Сказал, что не имел понятия о том, что все так обернется. Я сделал вид, что поверил ему, для убедительности даже попросил у него телефон своей новой знакомой из ресторана. Но, видимо, не убедил старшего лейтенанта в своей лояльности. В чем скоро имел возможность убедиться. Наверное, через неделю после нашего разговора я вернулся из инспекционной поездки в одну из далеких частей. Вернулся я раньше положенного срока и, подходя к двери своего кабинета, нашел ее приоткрытой. Внутри звучали голоса. Разговаривали двое. Мелентьев и еще один человек, его голос я распознал чуть позже, уже вслушиваясь в их речи.

– Стало трудно работать. Он все время путается под ногами.

– Не бзди. Убрать его, может, и понадобится… Причем, если понадобится, то сделать это надо будет срочно, – это говорил Мелентьев. – Как там наши морячки?

– В порядке. Доставили. Пятьдесят пар. – В голосе майора, теперь я узнал его, слышался восторг. – Еще пятьдесят на подходе.

– Маловато. Ну ладно. Десятком придется пожертвовать.

– Для чего? Это ж три тысячи рублей почти! Может, как-то иначе…

– Сделай иначе! Они с этим Катышевым как близнецы. Не договоришься никак.

– Как это… Хрустальная честность? – И он жутко выматерился.

– Ладно, – продолжал Мелентьев. – Все нужно сделать в ближайшие дни. До того, как прибудет вторая половина. Чтоб спокойно работать. Я считаю, что это, конечно, грубовато будет, зато вполне надежно.

Кто– то из них подошел к двери. Я отступил на шаг. Дверь закрылась. Я решил немедленно отправиться с рапортом к генералу Артемьеву. По счастью, он оказался на месте и немедленно меня принял. А через два дня, когда мы с Мелентьевым сидели в кабинете, в дверь без стука вошли несколько коллег-особистов. Их лица были суровы и непроницаемы. Пожав руку Мелентьеву, один из них повернулся ко мне:

– Старший лейтенант Коробков, дайте ключи от вашего стола.

– У меня нет ключей. – Я поднялся со стула, в упор глядя на Мелентьева.

– Да что ты, Володя? – Он улыбался мне в лицо. – Ты забыл просто. Они же у тебя в плаще.

Особист кивнул приятелю, тот шагнул к вешалке.

– По-моему, в правом кармане, – в голосе моего коллеги слышались нотки торжества.

Достали ключи, открыли ящики. В каждом из них лежало по нескольку пар американских джинсов «Голубой доллар».

– Вызовите майора Рожина, – сказал старший своему коллеге и посмотрел на меня: – Как вы это объясните, Коробков?

Я пожал плечами, наблюдая за Мелентьевым. Интересно было знать, станет он разоблачать меня или просто промолчит. Пока молчал, изображая на лице крайнюю степень удивления от увиденного. Майор Рожин влетел в кабинет и остановился. Актером он был никудышным, поэтому залопотал что-то об офицерской чести, о том, что штаб – это не место. Но все это как-то вяло, неубедительно, скосив глаза в сторону.

– Что тут происходит? – В кабинет вошел генерал Артемьев. Особисты вытянулись в струнку, старший доложил. Генерал отозвал его в коридор. Я видел, как беспокойно переглянулись Рожин и Мелентьев. А через минуту их обоих вели по коридору штаба.

Так закончилось мое первое столкновение с Мелентьевым. А заодно, кажется, и время нашего свидания с вами, господин адвокат.

Гордеев словно очнулся, услышав этот голос и звук открываемой двери комнаты. Коробков уже стоял, с улыбкой глядя на своего защитника.

– Вы умеете слушать, Юрий Петрович.

– А вы рассказывать, – Гордеев помотал головой. – Я вынужден буду побеспокоить вас еще раз.

Коробков пожал плечами и направился к двери.

– А что с Катышевым? – спросил адвокат напоследок.

– Ничего. Его вернули в войска. Но он скоро уволился. Просто понизили в звании и перевели от нас.

Дверь комнаты осталась открытой, по коридору застучали гулкие шаги.

Петр Александрович Демьянов посмотрел на часы. Уже два часа, как он плутает по лесу и не может выбраться. Как же он оказался в этой непролазной чаще? Просто удивительно, ведь еще мальчишкой он исходил в этом лесу все тропинки, мог с закрытыми глазами на память сказать точное количество шагов до ближайшего родника, поляны, до секретного шалаша. Петр Александрович был уверен, что нет здесь места, которого он бы не знал. А вот, поди ж ты, какой-то заколдованный лес. Как будто и люди сюда никогда не заходили: ни одной приметы цивилизации. Нет ни пластиковых бутылок, ни консервных банок, ни углей от костра – ничего. Только темные разлапистые елки и бурелом под ногами. Даже шестилетняя овчарка Морис – любимец всей семьи – уже не бежит радостно впереди, а уныло плетется чуть поодаль хозяина, изредка вопросительно поглядывая на него, как бы говоря: «Ну и куда мы с тобой забрались, Петр Александрович? Пора бы уже к дому заворачивать – время обеда скоро».

Выходные не заладились уже с самого начала. Еще в пятницу утром Петр Александрович в радостном предвкушении начал агитировать свою семью поехать в деревню за грибами.

– Подумайте только! – восклицал он. – Выходишь из дома в пять утра – тишина. Воздух чистый, над землей дымка, все спят еще. А ты идешь – прислушиваешься, каждую травинку, каждый листочек слышишь, чувствуешь.

Романтически настроенного Петра Александровича прервала супруга:

– Вот, Петя, бери детей, и езжайте, а у меня докторская, сроки поджимают. Я без вас хоть поработаю спокойно. А то целыми днями – одного покорми, другому постирай, третьей погладь. Езжайте, хоть искупаетесь.

Сколько Демьянов помнил свою жену, она непрерывно что-нибудь писала. Когда они только познакомились, Наталья работала над дипломом. Когда решили пожениться – заканчивала кандидатскую. После свадьбы непрерывно творила бесчисленные научные статьи, потом замахнулась на собственный учебник. Теперь вот решила непременно стать доктором филологических наук. Петр Александрович понимал, что специалист по старославянскому языку – это, конечно, звучит серьезно, но не в ущерб же семье, возмущался он.

Михаил, старший сын, еще полгода назад весть о поездке в любимую деревню воспринял бы с восторгом, но в этот раз безапелляционно заявил:

– Нет, па, я не могу. Маша с родителями завтра тоже на дачу едут, они меня попросили помочь им, что-то вскопать там надо.

– Опять Маша! – возмущенно воскликнула жена, не отрывая глаз от печатной машинки. – Ты там чаще, чем дома бываешь. Может, они тебя усыновят?

– Ладно, мам, перестань. Па, ты не обижайся, в следующий раз вместе поедем, а сейчас с Анькой езжайте, она давно в деревне не была.

– Ну уж нет, – заявила молчавшая до этого момента дочка, – у меня есть дела и поважнее, чем в лесу по крапиве лазить. Меня девчонки завтра в кино позвали.

Демьянов машинально отметил про себя перемену, произошедшую с дочерью. Как раньше она любила проводить выходные с отцом! Ездить с ним в деревню, ходить на речку, за грибами. С интересом слушала разные истории, которых в запасе у Петра Александровича было достаточно. И про его детство, и про службу в армии, и про работу на севере. Некоторые истории она заставляла отца пересказывать по нескольку раз и знала их наизусть, и если Демьянов выпускал что-то из повествования, немедленно поправляла. Теперь же Анна с головой погрузилась в свою юношескую жизнь. Целыми днями пропадала с одноклассниками, друзьями. Забегала домой, только чтобы переодеться и поесть. Ни о чем не разговаривала. Не рассказывала. На все вопросы отвечала недовольным подергиванием плечами. Петр Александрович очень огорчался, что дочь так отдаляется от него, но списывал все это на проблемы переходного возраста и надеялся, что со временем все станет на свои места, и они с Анной снова станут друзьями.

– Понятно, – недовольно проворчал Петр Александрович, – сейчас Морис тоже скажет, что у него дела неотложные. Ты-то хоть со мной в деревню поедешь? – сказал он, обращаясь к собаке.

Пес радостно вскочил с дивана и, подбежав к хозяину, боднул его влажным носом в коленку.

Морис появился в их семье неожиданно. Наталья всегда была против всякой живности в квартире.

– Я люблю животных, – всегда повторяла она, – но если в квартире есть собака, то людям там делать нечего.

Когда дети были маленькие, они часто просили у отца разрешения завести щенка. Петр Александрович тоже был не прочь иметь собаку, но пойти против воли жены не решался. И вот однажды, возвращаясь с работы поздно вечером, он заметил возле двери подъезда маленький пищащий меховой комочек. Подойдя поближе, он понял, что это совсем крошечный щенок, которому не было, наверное, и двух недель от роду. Пройти мимо Демьянов не мог. «Будь что будет, – подумал он, – возьму домой. Конечно, скандала не избежать. Ну не оставим, так хоть покормим это чудо. Нельзя же, в самом деле, живое существо оставлять умирать на морозе».

Поднимаясь в лифте, он готовился заранее отражать атаку жены, которая накинется на него, как он думал, лишь только заметит щенка у него в руках. Поднявшись на свой этаж, он нерешительно нажал кнопку звонка. Наталья открыла ему дверь и, даже забыв поцеловать мужа, схватила на руки теплый комочек и начала причитать над ним:

– Господи! Какой же маленький, жалкий, ты, наверное, кушать хочешь. Кто же выбросил чудо такое? Звери, а не люди!

Петр Александрович остался обескураженно стоять в дверях. Он ожидал от своей жены любой реакции, но только не такой. Потом уже, сидя вместе с ней на кухне, Демьянов осторожно спросил:

– Наташ, может, оставим? Смотри, какой он милый. Детям сколько радости будет.

Наталья подумала немного, а потом, махнув рукой, сказала:

– Ладно, Бог с вами, пусть живет, но смотри, я к нему не притронусь. Сами гуляйте, сами кормите, сами лечите.

Когда дети, проснувшись утром, увидели нового жильца в их квартире, их радости не было предела. Они не спускали щенка с рук и даже чуть не подрались из-за того, с кем будет спать Морис (это имя предложила дочка, и все согласились). Пока Наталья не решила этот спор по-своему:

– Собака будет спать в коридоре на подстилке, – не терпящим возражений тоном заявила она. – И вообще, собаку баловать нельзя. Вы зверя растите, а не тепличное растение.

При этих словах Морис лизнул ее в коленку и навсегда завоевал расположение хозяйки дома.

Вспомнив эту историю, Демьянов потрепал собаку по спине:

– Знал бы ты, что с нами произойдет, не стал бы, наверное, так радоваться. Ты хоть понимаешь, что сегодня сделал? Ты хозяина своего спас.

И действительно, если бы не было рядом грозной собаки, может, Петр Александрович уже и не бродил бы по лесу, пытаясь найти дорогу домой.

Все дело в том, что некоторое время назад на Демьянова напали. Как все сильно изменилось за несколько лет, удивился еще Петр Александрович. Совсем недавно незнакомые люди, встречаясь в этом лесу, здоровались друг с другом, улыбались, осведомлялись о грибных местах, желали удачи. А сейчас трое парней, сопляки, мальчишки, к взрослому человеку ни с того ни с сего прицепились. «Пьяные, что ли? – удивился про себя Демьянов. – Какие деньги могут быть у человека, который в лесу собирает грибы». Именно это он и попытался объяснить, но никакие уговоры и увещевания на них не действовали. Морис в это время с интересом разрывал кучу прошлогодних листьев и, казалось, не обращал на происходящее никакого внимания, но, как только один из хулиганов поднял руку для удара, собака немедленно оказалась рядом и мертвой хваткой вцепилась ему в предплечье. Тот испуганно вскрикнул и упал на спину, остальные бросились бежать, обещая, что сейчас вернутся не одни. Петр Александрович, взяв собаку на поводок, тоже поспешил в противоположную сторону. Как долго и куда они бежали, Демьянов от испуга не запомнил, теперь он растерянно озирался по сторонам, гадая, в какую же следует пойти. Самым обидным было то, что пришлось бросить корзину с грибами. А каких там только не было! И подберезовики, и подосиновики, и даже несколько белых, молодых и крепких. Теперь все эти сокровища были рассыпаны и раздавлены на лесной тропинке. Самой же досадной утратой была потеря настоящего охотничьего ножа, таких уже ни в одном магазине не найдешь, да и тот был не покупной, а дареный, сделанный на заказ армейским дружком. Петр Александрович уже лет двадцать пять с ним не расставался ни в походах, ни в дальних прогулках, ни в поездках за город. Теперь и не найдешь его среди веток да травы.

С такими мыслями Петр Александрович брел по лесу, потеряв всякую надежду найти путь домой, теперь он пытался хотя бы просто выйти на большую дорогу, а там и машину попутную можно встретить. Внезапно Демьянов вздрогнул от пронзительного собачьего воя. Морис, еще полминуты назад копошившийся возле кучи еловых веток, вдруг сел рядом и, подняв морду вверх, завыл. Петр Александрович подошел поближе и присмотрелся. Первой реакцией от увиденного было броситься бежать что есть мочи, не разбирая дороги – из-под старых сломанных веток виднелась человеческая рука, судя по всему женская, с наманикюренными ногтями и тоненьким золотым колечком на безымянном пальце. Демьянов в ужасе отшатнулся, затем присел на корточки, обхватил голову руками и закрыл глаза. Посидев несколько минут в таком положении, он вновь посмотрел в ту сторону в надежде, что это просто его воспаленное воображение, устав от долгого бесцельного брожения по лесу, подкидывает ему такие сюрпризы. Но рука никуда не исчезла. Собравшись с силами, Демьянов подошел и начал раскидывать ветки, под которыми было спрятано тело. Через минуту работы Петру Александровичу открылась страшная картина: мертвая молодая женщина лежала на сырой земле в такой позе, будто специально прилегла здесь отдохнуть, устав от долгой дороги. Глаза ее были приоткрыты и, казалось, смотрели прямо на Демьянова. Мужчина в ужасе отпрянул назад.

– Что же делать? Господи, что делать-то теперь? В милицию надо бежать, да где же найдешь ее здесь? – причитал он. – А если убийца еще тут? Труп-то свежий, судя по всему. Бежать надо отсюда, как можно скорее. Морис, за мной, быстро.

Мужчина с собакой долго бежали по лесу, не обращая внимания на препятствия, овраги, поваленные недавним ураганом деревья, наконец страх выгнал их на дорогу. Демьянов остановился, чтобы отдышаться и оглядеться. Чуть поодаль на дороге он заметил пожилую женщину.

– Постойте, – крикнул он что есть мочи. – Подождите, не уходите.

– Ну, чего надо, – отозвалась та, поудобнее перехватывая огромную палку, которую держала в руках.

– Где здесь милиция? Как до нее добраться побыстрее?

– Ну, милый мой, – смягчилась старушка, – до милиции даже на машине не меньше получаса езды. В поселке ближайшее отделение. А что случилось с тобой, может, я пособлю?

– Да не со мной, там женщина мертвая в лесу.

– Тьфу, что б тебя! – собеседница торопливо перекрестилась. – Нализался среди бела дня. Мертвая! У-у, алкаш несчастный, – пригрозила она палкой Демьянову и быстро зашагала по дороге.

Петр Александрович остался ждать машину. Через некоторое время раздался громкий шум и из-за поворота показался старый, раздолбанный «москвичонок».

– Стой! – бросился ему наперерез Демьянов.

Машина затормозила, из нее вылетел маленький человечек, комплекцией напоминавший шоколадный батончик на маленьких коротеньких ножках. Размахивая руками, он закричал высоким тонким голосом:

– Ты чего делаешь? Ты что под колеса бросаешься? Что, пожар где-то? Умер кто-то?

– Да! – задыхаясь, ответил Петр Александрович.

– Что да? – опешил человечек.

– Да, умер. Женщина умерла, в лесу лежит, в милицию срочно надо.

– Чья женщина-то? Твоя? Постой-постой, а не ты ли ее… Ну, того – этого? Ты не бойся, скажи, я не выдам, я бы свою тоже уже давно того, да она меня больше в три раза.

– Вот ты идиот! Незнакомая женщина, молодая совсем, хватит болтать, вези меня в милицию.

– Легко сказать – вези! А сколько дашь? Я тебе тут не автобус какой, чтобы всех бесплатно возить.

– Ну откуда у меня деньги, сам посмотри, я из лесу только вышел.

– А нет денег, так я поехал тогда, меня дома Колька-сосед с поллитрой ждет, а я здесь с тобой разговоры разговариваю.

– Ах ты, сволочь, – взвился Демьянов, – ты езжай-езжай, я твой номер запомнил, в милиции я все расскажу, и про то, как ты отказался помочь правоохранительным органам, тоже.

– Ладно-ладно, не гоношись, залезай, поехали.

– Откуда ты такой горячий, – продолжил он уже в машине. – Мертвяк же, чего торопиться?

– Ну и сволочь же ты, – удивился Демьянов.

– Ты потише выражайся, а то высажу сейчас вместе с твоим волкодавом, – огрызнулся водитель.

Остаток пути они проделали молча.

– Все, вылезай, – сказал человечек, когда они въехали в поселок, – вон здание двухэтажное видишь? Это милиция, топай, а мне туда нельзя, меня там хорошо знают.

Демьянов вышел из машины и, не попрощавшись, зашагал к милиции.

Оставив собаку на крыльце, Петр Александрович вошел в здание. Он оказался в длинном темном коридоре. Огляделся вокруг – никого.

– Эй, – тихонько позвал он, – здесь есть кто-нибудь?

Никто не отозвался. Только большие жирные мухи стайкой перепорхнули с одной стены на другую.

– Есть здесь кто-нибудь? – уже громче повторил Демьянов.

Из– за стеклянной конторки появилась физиономия дежурного, говоря всем своим видом, что Петр Александрович нарушил ее здоровый крепкий сон.

– Ну, шо ты орешь? Шо тоби треба?

Вероятно, старшине Харченко, украинцу по национальности, только что снился родной дом, наваристый борщ, вареники с вишней и ладные румяные дивчины. Внезапное появление посетителя прервало столь приятные мечты, и старшина, мягко сказать, был слегка обескуражен такой несправедливостью.

– Ну, чего тебе надо-то? – вернулся он к русскому языку.

– Я, понимаете, из леса только что, там женщина мертвая в чаще.

– Стоп-стоп-стоп. Ты чего такой быстрый? Куда торопишься?

– Не понял, – удивился Демьянов.

– Чего ты не понял? Посмотри на часы, сколько там времени натикало?

– Без пятнадцати два. А что?

– А то, что через пятнадцать минут придет мой сменщик и ты расскажешь ему от начала до конца эту увлекательную историю.

– Да какая разница-то? Вы что, не понимаете, о чем я вам говорю? Труп в лесу. Человека убили.

– Я все прекрасно понимаю, не тупой, – старшина с наслаждением зевнул, – только вот я твой вызов зарегистрирую, а трупик-то висяком окажется, кому потом премию не дадут? Думаешь, тому, кто убийство раскрыть не может? А вот фигушки, в низкой раскрываемости преступлений будет виноват старшина Харченко, я то есть.

Демьянов понял, что бесполезно разговаривать с этим человеком и уже приготовился выйти на улицу, но, на его счастье, в конце коридора показалась фигура. Судя по тому, как старшина вскочил со своего места и вытянулся по стойке смирно, фигура была значительная.

– Харченко, что у тебя здесь происходит, чего орете, спать мешаете?

– Да вот, товарищ майор, грибник пришел, говорит, в лесу труп, убили кого-то.

– Н-да, – майор покривился, как от зубной боли, – а с чего вы взяли, что это убийство? Может, несчастный случай? – с надеждой спросил он.

– Нет-нет, это точно убийство. Девушка лежит, а сверху ветки навалены, точно кто-то тело прятал, – горячо заверил его Демьянов.

– Ясно, а ты-то сам откуда?

– Я из Москвы, в деревню приехал – за грибами сходить.

– Вот сидел бы в своей Москве и не лез, куда не надо, – рассердился вдруг майор.

– Ладно, – сказал он, обращаясь к Харченко, – зови Медведева с Седовым, пускай едут с этим, – майор пренебрежительно кивнул в сторону Петра Александровича, – протокол составляют. Пусть машину возьмут.

– Невозможно, товарищ майор.

– Это почему? – удивился начальник.

– Седов ушел теще крышу перекрывать, а Медведев вместе с машиной на станцию поехал в магазин.

– Вот свиньи, выговор запиши обоим. Но дело-то, в общем, не горит, вернутся – тогда пускай едут.

– Нет, погодите, – возмутился Демьянов, – а мне что, здесь сидеть прикажете, пока ваши люди где-то своими делами занимаются?

– Зачем здесь? – удивился майор. – Можешь на улицу выйти, на травке отдохнуть. Я тебе говорил, нечего лезть, куда не надо, теперь вот нам неприятностей подкинул.

Тут старшина наклонился и зашептал что-то майору на ухо. Тот с интересом слушал, потом не выдержал:

– Ну и в чем смысл-то, не пойму?

– Ну как же! – Старшина от возбуждения даже замахал руками. – От родника уже не наша территория, а «Чистого озера», пусть они и валандаются.

– Ну да, – понял майор, – мы им – они нам. Так и будем этот трупешник с места на место перекладывать? Не выдумывай, короче, действуй согласно приказу.

– Какому?

– Моему! Дубина! После смены – отчет на стол, – с этими словами майор скрылся за углом.

– Ой-ой, подкинул ты нам работенки, – огорченно протянул старшина.

Петр Александрович, перестав понимать что-либо в этой ситуации, присел на деревянную лавку, прислонился спиной к стене и закрыл глаза. Он вспомнил своего отца. Александр Владимирович Демьянов был милиционером. За двадцать лет своей службы он так и не дослужился до высоких чинов, потому что никогда не стремился к этому. Но в целом районе не было человека более уважаемого, чем он. Со всеми вопросами и проблемами шли люди именно к нему. Кто хотел пожаловаться на пьяницу-мужа, кто просил на сына повлиять. Очень часто Демьянов-старший выступал в роли третейского судьи в спорах, и не было ни разу, чтобы он принял несправедливое решение. Не умел Александр Владимирович людям отказывать. На сетования жены, что им-де все пользуются, он всегда говорил:

– Ну как же, Зин, я в беде не помогу, если это в моих силах? Какой же я милиционер после этого, а главное, какой человек?

И погиб Демьянов-старший, помогая соседке. Петр Александрович помнит этот день до мельчайших подробностей до сих пор. В семье тогда радость была большая, праздник. Петр в институт поступил. Мать уже обошла с этой вестью всех соседок, и теперь они с сыном ждали, когда же придет отец с работы. Наконец он появился.

– Ну, – переступая порог, сказал он, – можно тебя поздравить?

– Можно, отец. Поступил.

Петр Александрович готов был поклясться, что в этот момент у отца в глазах появились слезы.

– Так дай я тебя обниму, сынок, первый ты из нашей семьи, кто в институте будет учиться.

– Давай, мать, – обращаясь к жене, сказал он, – готовь на стол, а ты, сынок, возьми деньги да сбегай на уголок, в честь праздника такого и выпить не грех.

Гордый похвалой отца, Петр схватил сумку, деньги и пулей вылетел из квартиры. Отсутствовал он минут двадцать, когда же вернулся, отца уже не было в живых. Водка, которая предназначалась для отмечания радостного события, оказалась на поминальном столе. Потом Демьянову рассказали, как все было. Как только он вышел из дома, в дверь позвонили.

– Вот дырявая голова! – воскликнула еще мать, идя открывать, уверенная в том, что это сын забыл что-то.

На пороге стояла заплаканная соседка с пятого этажа.

– Тань, чего случилось-то? Ты чего такая? – спросила мать.

– Ой, Зиночка, Мишка мой чего удумал! Напился опять, старое отцовское ружье схватил, дома буянит. Сейчас, говорит, всех перестреляю. Я вот к Саше пришла за помощью. Мишка его всегда слушался, может, и в этот раз образумит его.

– Вот что, Тань, телефон у тебя есть, вызывай милицию, у нас в семье праздник, не до ваших передряг, – мать уже приготовилась захлопнуть дверь, но слышавший весь разговор отец отстранил ее.

– Зина, как не стыдно тебе, не чужие ведь люди, всю жизнь в одном доме живем. Подожди, Танюш, сейчас только рубашку накину и разберемся с твоим сыночком.

Мать говорит, что почувствовала тогда, что мужа живым последний раз видит. Вцепилась в рукав рубахи и не отпускает, не пущу, говорит, и все. Александр Владимирович ее успокаивал еще, говорил, праздник в доме, а ты истерики устраиваешь, иди на стол накрывай, а я вернусь скоро. И впрямь вернулся скоро, только уже мертвым. Через десять минут его принесли. С раной в груди и удивлением на лице: как это так, Мишка, который на его руках вырос, вместе с Петькой играл, батей называл, взял и выстрелил?

Именно это вспоминал Петр Александрович, сидя на неудобной деревянной лавке, изрезанной ножами и исписанной чужими именами, в отделении милиции, пока кто-то грубо не растолкал его.

– Эй, грибник, чего дрыхнешь? Поехали, клиента будешь показывать.

– А вы кто? – не понял Демьянов.

– Старший лейтенант Седов. Вставай, батя, нас ждут великие свершения.

Петр Александрович послушно поднялся и последовал за лейтенантом. Они сели в дряхлый раздолбанный «уазик» и поехали на место преступления.

– Бать, ты хоть дорогу-то помнишь? – спросил Седов.

– Честно говоря, не очень хорошо. Помню, когда на дорогу вышел, церковь виднелась.

– Ясно, Серег, гони к реке.

Через полчаса езды они оказались на том самом месте, куда выбрался из леса Демьянов. По сломанным веткам и оставленным Петром Александровичем приметам они добрались наконец до этого зловещего места. Милиционеры огляделись. Спокойный и рассудительный Медведев, молчавший всю дорогу, наконец заметил:

– Кажется, местный кто-то, чужой бы здесь заблудился, в чаще такой, а эти все правильно рассудили: место глухое, нехоженое, сюда никто не забирается. Ну ладно, пойдем смотреть, веди, грибник.

– У меня имя, между прочим, есть. Петр Александрович меня зовут, – рассердился Демьянов.

– Ладно, не злись, Петр Александрович, – примирительно сказал Медведев, – иди лучше показывай.

Петр Александрович с суеверным страхом подвел их к телу и тут же отвернулся, с трудом удерживаясь на ногах. За время его отсутствия труп приобрел землисто-серый оттенок и, кажется, даже появился тяжелый сладковатый запах разложения. Некоторое время мужчины стояли молча, каждый думая о своем. Первым не выдержал Седов:

– Жалко, красивая баба была, судя по всему, молодая. Может, жених у нее был или муж. Мать с отцом небось уже все больницы, морги обегали, в милицию заявили. Ждут, надеются, а вот завтра им весточка придет: мол, нашли вашу дочку в лесу мертвую. Знал бы, какая у нас работенка паршивая, лучше бы ассенизатором стал. Давай, Серег, протокол составлять.

Медведев достал лист бумаги, ручку и приготовился записывать. Седов диктовал:

– В лесу, примерно в восьмидесяти километрах от Москвы, обнаружен труп женщины. На вид двадцать пять – тридцать лет. Волосы светлые, следов насильственной смерти не обнаружено. Труп лежит на спине в естественной позе, левая рука вытянута вдоль тела, правая подвернута под голову.

– Слушай, Седов, разве можно сказать: подвернута под голову?

– А как, по-твоему?

– Ну, может быть, подложена?

– А не один хрен? Ей уже все равно, а протокол этот, кроме нас с тобой да майора, никто читать не будет. Пиши дальше: на безымянном пальце левой руки обнаружено кольцо желтого металла. Одета: черная юбка, темно-синяя кофта, коричневая кожаная куртка, туфли черные на высоком каблуке. Причина смерти не установлена. Ну, кажется, все. Петр Александрович, распишитесь.

Демьянов дрожащими руками взял ручку и поставил свою фирменную роспись с завитком после конечной буквы.

– Ну все, можно возвращаться, – сказал Медведев.

– Как же, – удивился Петр Александрович, – а она что, здесь останется лежать?

– Ну полежит здесь чуть-чуть, что с ней станется, хуже уже не станет. Сейчас вернемся в отделение, труповозку из района вызовем, они все сделают.

– А мне как же теперь?

– А что, возвращайтесь домой, из города не уезжайте, понадобится – вас вызовут.

Возвращаясь в поселок, милиционеры, казалось, забыли о произошедшем. Они шутили, вспоминали забавные случаи на работе, недавнюю пьянку по случаю дня рождения майора, а у Демьянова все не шли из головы события прошедшего дня. И хулиганы в лесу, и труп, и общение с родной милицией, которая всех бережет. «Продам я, пожалуй, дом в этой чертовой деревне, – думал он, – как хорошо, что дети со мной не поехали. Михаил хоть взрослый уже, мужик, можно сказать. А Анька, девчонка, точно бы не выдержала. Я, взрослый человек, и то такое потрясение».

Наконец они подъехали к знакомому уже отделению.

– Бать, может, тебя до дома подвезти? – спросил Седов.

– Да нет, ребят, спасибо, я сам, – ответил Демьянов и, взяв Мориса на поводок, зашагал по дороге.