Глава 16. СИЕСТА
– Ну и как тебе увиденное? – Александр Борисович разлил кофе, плеснул в рюмки коньяк.
Бутерброды им, по обычной доброте своей, принесла Клавдия.
– Клава! Если меня будут искать, отвечай, что его нет. У меня сиеста. – Турецкий был явно расстроен.
Клавдия Сергеевна посмотрела на друзей и молча удалилась. Что и говорить, с понятием женщина! Турецкий запер за нею дверь кабинета. Хотелось побыть вдвоем со Славкой, чтобы никто не отвлекал.
– Как мне? Как и тебе, – откликнулся Грязнов. – Ясно, что ничего не ясно. Многое прояснят криминалисты и судебный медик. Но очевидно то, что в особняке держали женщину, так как Алик нашел в постели клок длинных каштановых волос. Предположительно, женщина эта – искомая Небережная. И какая же сволочь ее там терзала?
– Судя по резиновому члену и наручникам, Глеб Каменев, давний поклонник.
– Хорошенькое дельце! Мы выстроили картинку, такую логичную, такую понятную: Небережная узнает о крушении самолета, догадывается, что в катастрофе повинен ее любовник Эдик. Понимает, что становится опасной свидетельницей. Пугается, звонит Каменеву, просит спрятать ее. Эдик же начинает искать женщину, вычисляет адрес Каменева, перехватывает его дома, угрожая жизнью матери, выпытывает место пребывания Небережной и едет туда. Так все было хорошо придумано!
– Вот именно – придумано! Мы так придумали, потому что это наиболее простая и очевидная последовательность событий. А жизнь, как говорит Костя, не страшная сказка, а еще страшнее. Ты видел, какое там ведро «под туалет» стояло?
– Видел. То есть я таких раньше вообще не видел.
– То-то и оно. Такие пластиковые ведра с пригнанным стульчаком – это готовый дачный туалет. Моя Ирка за таким два месяца гонялась, ей тетка из Риги заказала. Что это значит? Что место заранее готовилось для содержания пленницы. И этот хрен резиновый – он, конечно, должен был насторожить еще вчера, когда Надя о нем рассказала.
– Так он и насторожил, что толку? На нем ведь адрес особнячка написан не был, правда?
– …Еще вчера вечером нужно было лететь к Каменевым и вскрывать квартиру, – перебил друга Александр. – Мы могли бы поймать шакала за хвост! Еще записка эта: «Все готово. Жду звонка», помнишь? Что это значит? Дребедень какая-то!
– Перестань, Саша! Давно работой «на земле» не занимался, отвык от огорчений? Все шло своим чередом. Когда Надежда рассказывала тебе о своем приятеле Глебе, его мать уже два часа лежала мертвой. Сопоставь время. И потом нужно было съездить на дачу? Да! Ты бы все равно не стал вскрывать квартиру Каменевых, пока не убедился, что дача пуста. Всему свое время! И записку расшифруем. Мы занимаемся расследованием всего вторые сутки…
– И все время опаздываем!
– Еще не вечер. Давай выпьем по малой, перекурим это дело – и к Меркулову.
– Давай. Скверно как-то на душе, Слава. Предчувствие какое-то…
– А ты перекрестись, глядишь – полегчает, – усмехнулся Грязнов.
– Ладно, давай за нас!
Педантичный Самойлович появился в кабинете Меркулова ровно в семнадцать ноль-ноль.
– Добрый день, Игорь Николаевич, проходите, присаживайтесь, – жестом пригласил Меркулов.
Турецкий и Грязнов уже сидели возле стола.
Мужчины поздоровались, Самойлович сел, извлек из кейса свои аккуратные пластиковые папочки.
– Я, Александр Борисович, с разрешения Константина Дмитриевича, предлагаю выслушать меня приватно, до сбора всей оперативно-следственной группы. У вас там будет много сотрудников, моя информация не для широкого круга лиц, – повернулся он к Турецкому.
– Я так и понял, – улыбнулся Саша.
– Мы вас слушаем, Игорь Николаевич. – Меркулов постучал костяшками пальцев по столу.
– Мне было поручено отследить ситуацию в компании «Аэрофлот» после гибели ее генерального директора – это первое. И поведение Сосновского в свете последних событий – второе. Начну с первого. После смерти Сомова возник вопрос о преемственности власти. В этой связи весьма активизировался заместитель Сомова по коммерческой части Нифонтов. На совещании руководства компании, которое прошло на следующий день после катастрофы, Нифонтов выступил с предложением ввести в АО «Аэрофлот» должность исполнительного директора, который замкнул бы на себе все производственные и коммерческие вопросы. В таких условиях должность гендиректора становилась бы чисто номинальной. Однако совет директоров эту идею не поддержал, справедливо полагая, что Нифонтов придумал новую должность под себя. Разгорелись страсти, много было чего сказано на том собрании, однако итог следующий: никаких новых должностей не вводить, назначить внеочередное общее собрание акционеров и выбрать нового генерального директора компании.
– Мало заплатил директорам, – прокомментировал Грязнов.
– Думаю, вообще не платил. Действовал уговорами и даже угрозами, намекая на поддержку очень влиятельного бизнесмена…
– Сосновского, – опять не удержался Слава.
– Да. Но народ там тертый, не испугались. Тогда Нифонтов пошел другим путем. В выходные дни почти все рядовые акционеры «Аэрофлота» обнаружили в своих почтовых ящиках агитки, написанные в лучших традициях пропагандистской риторики и призывающие голосовать за Нифонтова. Дескать, только он знает все «винтики и механизмы», приводящие в движение деятельность «Аэрофлота», только он может объединить компанию в столь трудный для нее час, не допустить пришествия варяга, не знающего истинных проблем и забот акционеров, и так далее и тому подобное. Акционерам предлагалось, я цитирую: «для консолидации голосов оформить доверенность на имя»… кого бы вы думали? Того же Нифонтова. Более того, за каждую оформленную доверенность было обещано вознаграждение в размере ста долларов.
– Кто же эти агитки подписывал? Неужто сам Нифонтов? – спросил Турецкий.
– Нет, листки подписаны организационным комитетом, в который якобы входят наиболее уважаемые в компании сотрудники. Никакой оргкомитет официально, разумеется, не зарегистрирован. Почтенные сотрудники, от имени которых ведется пропаганда, не в курсе, что их имена используются, они-то агитки не получали. Но рядовые акционеры этого, разумеется, не знают. Таким образом налицо явное стремление Сосновского обеспечить пост гендиректора компании своему человеку.
– А где сейчас сам Сосна? Все там же, на Кипре? – для порядка спросил Слава.
– Он в Москве, – невозмутимо ответил Самойлович.
– Где? – опешил Грязнов.
– Здесь, в Москве. Приехал, так сказать, инкогнито. Ночует по разным местам. Ежедневно переговаривается с Нифонтовым – мы поставили телефон замдиректора «на кнопку». Тот отчитывается перед олигархом о проделанной за день работе.
– Костя, давай прихватим его по делу «Анклава»! – встрепенулся Саша. – Ты же говорил, что из Берна пришли документы, подтверждающие, что бельгиец, как его…
– Ханс Йеме, – подсказал Меркулов.
– Что этот Ханс действовал в интересах Сосновского и Голушко.
– Дело «Анклава» закрыто, – устало произнес Меркулов.
– Когда?
– Два часа назад. Есть постановление генерального.
– С чего это вдруг?
– Это не вдруг, я вам говорил, что такое решение намечается.
– Я проясню слегка картину, – вмешался Самойлович. – В этот свой приезд Сосновский встречался в Москве с одним высокопоставленным чиновником из кремлевской администрации. А также с вашим, э…
– Поня-я-тно, – протянул Турецкий.
– Я вам больше скажу. В среду, то есть вчера, в Интернете появилось интервью с Сосновским, в котором он с первых же слов определился в главном: олигарх заявил, что не борется с руководством страны, как это некоторым кажется. Что было бы большой ошибкой рассматривать его критические замечания под этим углом. Он у нас, оказывается, борется с отдельными действиями руководства, которые представляются ему неверными. Короче, совет да любовь.
Грязнов стукнул кулаком по столу:
– Вот ведь сука! И никак не прихватишь его! Костя, что же делать?
– Ты меня спрашиваешь? Что делать? Если бы мы могли доказать причастность Сосновского к конкретному уголовному преступлению, я бы сказал, что делать.
– Ну, по «Анклаву»-то улики есть.
– Следствие закончено, забудьте, – отмахнулся Меркулов.
– И самое интересное на десерт, – все так же невозмутимо продолжил Самойлович, – мы выяснили, что утром того дня, когда произошла катастрофа, Сомов получил по служебному факсу еще девять копий своих финансовых расписок – взяток за «боинги», после чего и принял решение немедленно вылететь на Кипр.
– Вот! Я же говорил! – вскричал Грязнов.
– Это еще не все, – продолжил Самойлович, доставая портативный магнитофон. – Нам удалось записать разговор между олигархом и неизвестным мужчиной. Мужчина этот звонил из автомата, вернее, он менял телефоны-автоматы, то есть звонков было несколько. Короче, перехватить его не удалось.
– Видишь, Саша, не только у нас проколы случаются, – не удержался Грязнов.
– Звонков несколько, а разговор, в сущности, один, – не прореагировал на реплику Самойлович. – Я смонтировал пленку, чтобы шло без перерывов. Вот, слушайте.
" – Здравствуйте, – осторожно произнес вкрадчивый голос, принадлежащий, видимо, достаточно молодому мужчине.
– Здрасте, здрасте, можете не представляться, я узнал, – это уже характерный говорок олигарха.
– Я насчет обещанного.
– Будет, все будет!
– Когда?
– Ну когда? Когда у меня будет, тогда и у вас.
– Конкретнее.
– Конкретнее – после пятого.
– Хотелось бы раньше.
– Слушайте, я же не печатник Федоров.
– Мы ваши просьбы учитываем.
– Да-да, я помню и ценю. Все идет хорошо, нужно чуть-чуть подождать. Звоните после пятого…"
– А что это за день – пятое? – спросил Турецкий.
– На пятое сентября назначено общее собрание акционеров «Аэрофлота». Повестка дня – выборы гендиректора.
– Так это же прямой текст! Олигарх обещает расплатиться за услугу! – не выдержал Грязнов.
– Вот если вы это докажете, мы его и возьмем.
– Ага, он уже где-нибудь в Ницце отдыхать будет.
– Ну это-то ерунда. Если он, находясь за границей, будет уклоняться от дачи показаний, ему может быть предъявлено заочное обвинение, он может быть объявлен в розыск, как это было с Лебедевым, которого посадили в испанскую тюрьму. – Костя все постукивал пальцами по столу. – Вы лучше поведайте, как ваше расследование продвигается.
– Подозреваемый в осуществлении взрыва на борту рейса номер 2318 наметился… – Александр рассказал об Эдике. – Вывести на него могла бы Небережная. Но она исчезла в день взрыва. Вот, идем по следу. Следы, правда, попадаются уже холодные, – невесело пошутил он, рассказывая о гибели Елизаветы Дмитриевны Каменевой.
– Что ж, разыскать пропавшую женщину в таком большом мегаполисе – дело не быстрое, если она вообще еще в городе. С того дня, когда произошел взрыв, прошла неделя. Думаю, ни самого Эдика, ни этой женщины – если она его сообщница – в городе нет.
– Фоторобот подозреваемого был разослан по всем подразделениям транспортной милиции еще вчера, как только этот фоторобот составили, – вставил Грязнов. – Конечно, мера запоздалая, шестой день после взрыва. Да только там все неоднозначно… Вообще-то район поиска сужен. Мы вышли на дом, где могли прятать Небережную. Та еще история…
Меркулов выслушал рассказ и про заброшенный особняк.
– Да, триллер какой-то. Запутанная история. Поиски Небережной, живой или мертвой, тем более могут затянуться. Вы попробуйте искать иначе. Где Небережная познакомилась с Эдиком?
– Он подвозил ее домой… Ха, Костя, ты гений! – оживился Турецкий. – Что значит – взгляд на проблему со стороны! Действительно, если виновник катастрофы неведомый нам пока Эдик, то не случайно же он познакомился с Александрой Борисовной! Ему нужна была именно она – начальник пищеблока, которая могла бы провести его в служебное помещение! Разве позволила бы Небережная подобную вольность кому-нибудь из подчиненных? Нет! Значит, не просто так оказался Эдик возле Шереметьева однажды вечером – в нужном месте, в нужное время. А откуда он мог знать, что Небережная – начальник пищеблока? Тем более знать ее в лицо, чтобы посадить в машину именно ту женщину, которую нужно? А то много их стоит голосует! Следовательно, у него кто-то есть в Шереметьеве. Свой человек.
– Это опять-таки мог быть заместитель Сомова, Нифонтов. У него могли быть личные дела сотрудников. Вот он и дал для ознакомления исполнителю… – встрял Грязнов.
– Может быть, так. А может – иначе. Нужно в отделе кадров дознание провести. Изымались ли личные дела сотрудников, какие именно, кем и когда? Там у нас работает парнишка, но с другим заданием. Сегодня обсудим.
– Что ж, продолжайте работу, друзья. А вам, Игорь Николаевич, большое спасибо за информацию.
– Буду нужен, звоните, – лаконично ответил Самойлович, распрощался и вышел.
– Ну и сука этот Сосновский! – еще раз в сердцах высказался Грязнов.
Его праведный гнев был прерван позывными мобильного.
– Але, Денис, ты?
Слава сделал рукой извиняющийся жест, вышел из кабинета.
– Я, Костя, тоже пойду. Через пять минут сбор группы, – поднялся Турецкий.
– Иди, Саня. И держи хвост пистолетом. Что-то ты приуныл.
– Есть от чего. Мы здесь землю носом роем, а неведомый Эдик где-нибудь на Маврикии отдыхает.
– Это еще не доказано, – нахмурился Меркулов. – Ищите и обрящете.
– Каждому по его вере? Понял, – усмехнулся Турецкий и вышел.
Грязнов сидел на столе Клавдии Сергеевны, что-то бурно обсуждая уже с телефона секретаря Меркулова. Сама Клавдия находилась на своем месте, стреляя в Грязнова как бы сердитым взглядом.
– О женщины, коварство ваше имя, – простонал Александр и вышел.
В то время как Турецкий находился в кабинете Меркулова, стажер Кирилл Безухов бродил по улицам, безуспешно подыскивая точку общественного питания, соответствующую его скромным материальным возможностям. Найти что-либо, кроме чашки кофе, не удавалось. Тратить последние деньги на кофе категорически не хотелось. Коварная Клавдия Сергеевна так настроила его на обед, что желудок просто-таки урчал голодным зверем.
Кирилл совсем было отчаялся и решил возвращаться на Дмитровку, пройдя насквозь длинный проходной двор, вернее, череду дворов. Во втором из них неожиданно обнаружилась одноэтажная кафешка типа «стекло – бетон», распространявшая вокруг себя умопомрачительный запах. Кафешка носила гордое имя «Кавказ».
Кирилл устремился к ней. Листок с меню, прикрепленный к входной двери, извещал, что в кафе продаются «горячие, исключительно вкусные чебуреки из натурального мяса – 4 рубля штука».
Чье именно натуральное мясо используется для приготовления блюда, не сообщалось. Судя по стоимости конечного продукта, жертвой пищевого бизнеса были окрестные кошки, не крысы же, испуганно думал Кирилл. Ему, впрочем, было уже все равно. Голод схватил его неумолимой рукой не только за желудок, но и за все прочие внутренности.
«Потом мне будет плохо, но это уж потом», – вспомнил он незамысловатую песенку и храбро шагнул внутрь заведения.
Внутри было довольно людно. Люди, в подавляющем большинстве мужчины, стояли вокруг столиков целыми компаниями. В основном это были люди той самой обобщенной национальности – однокоренной с названием заведения. Безухов подавил в себе неуместный приступ великодержавного шовинизма и храбро шагнул к стойке. За стойкой, впрочем, царила весьма приятная молодая блондинка.
– Три чебурека и… Кока сколько стоит?
– Стакан или бутылка? – спросила девушка.
Спросила, как показалось Кириллу, весьма насмешливо.
– Бутылка, – с вызовом ответил он.
– Тридцать рублей.
– А стакан?
– Десять.
– Мне стакан, – изо всех сил стараясь не краснеть, ответил он.
– Двадцать два рубля.
– Вот, возьмите. – Он протянул три десятки.
Девушка отсчитала сдачу, неожиданно мило улыбнулась Кириллу и подала тарелку с пышущими жаром чебуреками.
– И вот ваша кока.
Кирилл поблагодарил, направился к одному из столиков. Какая милая барышня, попутно думал он. Поставив тарелку, Безухов ухватил салфеткой обжигающе горячий чебурек и надкусил тонкое, почти прозрачное тесто.
«Однако! Если мясо такое же вкусное, как тесто, мне все равно, из кого его сделали», – думал о чебуреке Кирилл.
Мясо оказалось сочным, нежным, ароматным, сдобренным специями и перцем. Кирилл прижмурился от удовольствия, отдавшись процессу поглощения пищи.
Двое смуглых мужчин, стоявших за тем же столиком, поначалу умолкли, одаривая непрошеного соседа недоброжелательными взглядами. Он действительно был столь же неуместен в данном заведении, как, скажем, Офелия в борделе. Но, видя, как блеклый, худосочный юноша из «хогошей московской семьи» упивается хавкой, успокоились, расслабились и продолжили беседу под графинчик водки и шашлычки.
– …Такое лавэ сделал, Гиви, дарагой… – закатил черные глаза один из них и причмокнул губами.
– Да, хорошо тебе, маладэц! А я лажанулся как последний лох. Пришел ко мне хмырь один, от кореша, маляву принес. Знаешь Жорку Жало? От него. Попросил драги в долг, под хороший процент. Отдать обещал через три дня. Ну, я в курсе, что Жало только оттуда, от хозяина. Две недели как вышел. Причем чувак в порядке, медвежатник. Такому грех не помочь. Дал. И что ты думаешь? Пропали оба!
– Куда?
– А хрен знает! Звоню на хату – тишина. Главное – посыльный, зачуха, выпил еще за мой счет, ну и давай базлать, что якобы они с Жалом телку взяли под отпускные. Якобы отбили ее от какого-то маньяка.
– Маньяка?
– Ага! Представляешь…
– Гиви, возьми бастурму! – крикнула блондинистая буфетчица.
Мужчина оборвал рассказ, направился к стойке буфета. Кирилл машинально глянул ему вслед, заметил, что мужчина сильно хромает на левую ногу.
– Ну, дальше чего? – пристал к нему собутыльник, когда тот вернулся с двумя порциями мяса.
Мужчина по имени Гиви понизил голос и склонился к приятелю.
До Кирилла доносились отдельные слова: «…резиновый х…, он ее этим х… вые…, баба избитая вся… Еще консультировался со мной, на чем ее держать, пока тэма решается».
Этот безобразный разговор, разумеется, испортил аппетит Безухову. Наскоро проглотив чебуреки и запив их шипучкой, Кирилл покинул заведение.