Глава восемнадцатая
О вреде сомнений
Турецкий и Грязнов сидели в кабинете Меркулова и подводили итоги проведенной операции, которой они второпях дали название «Большая зачистка».
Западинский выдал-таки требуемые дискеты. Но, сделав этот шаг, быстро пришел в себя и стал настойчиво требовать конкретных гарантий, обещаний, рассчитывая, вероятно, что его тут же чуть ли не выпустят на волю да к тому же еще и наградят за послушание. Грязнов, естественно, довольно твердо заявил ему, что ни о каком освобождении и речи идти не может. Разве что суд учтет добровольную выдачу дискет, оказание помощи следствию и пожелает немного снизить наказание. И Западинский ушел в себя. Снова занудил об адвокате, о Старой площади, где наверняка еще не знают, какому шантажу со стороны силовых органов он подвергся, и всякое такое прочее. В общем, его отправили в камеру. Посидеть и подумать...
К сожалению, операция по задержанию Абушахмина никаких результатов не дала. Формоза, возможно, откуда-то получил сведения об аресте Виталия и не стал дожидаться своей очереди. В шикарном коттедже в Апрелевке его не было. А где он обретался в Москве, не знали либо не желали рассказывать его «быки». Их, кстати, набралось немало. Более десятка были взяты без всякого сопротивления с их стороны в Апрелевке. Поразительно просто, сдавались так, будто все знали наперед. Словно бы заранее были предупреждены паханом: не сопротивляйтесь, мол, все равно никто вам ничего не пришьет. У ментов нет доказательств. Подержат, постращают и отпустят. Да в общем, так и было на самом деле, Абушахмин оказался предусмотрительным.
Но не во всем. Тех, которые находились непосредственно рядом с ним, он успел предупредить. А остальных не смог. Или слово его до них дошло, но с опозданием. Короче, одного москвича, названного на допросе задержанным ранее Зубом, взяли с поличным. При обыске обнаружили третий китайский «тэтэшник». И чего бандиты так уж к этим «китайцам» привязались! Может, целиком партию перехватили? Но тогда – по закону – использовал ствол и долой его. Зачем хранили-то? Или обошлось недешево? А может, память? Кто их знает, этих уголовников!
Экспертное управление должно было дать заключение об оружии с минуты на минуту.
А вот Абушахмина так и не нашли. Исчез. Мог просто затаиться. Но тогда большая надежда на некоторые связи Алексея Петровича Кротова. А если он вообще растворился в эсэнгэвском пространстве? Тогда – с концами. До счастливого, как говорится, случая.
Рассчитывать на помощь генерала Игнатова, находящегося, по сути, под домашним арестом, не приходилось. Он станет немедленно и категорически отрицать любую свою связь с вором в законе. А если удастся припереть его к стенке, объяснит оперативной необходимостью, служебной тайной, разглашать которую он не имеет права.
Меркулов уже переговорил на эту тему с первым замом директора ФАПСИ, который сейчас находится у руля, но, по слухам, вряд ли станет директором. Тот сказал, что после гибели Матюшкина, расследование которой только началось, говорить что-то определенное о перспективах Игнатова трудно. Компромат на него, вероятно, имел сам Матюшкин, но ни с кем им, включая и службу собственной безопасности, не делился. А Игнатов, придя в себя, решение об отстранении принял поразительно спокойно и теперь сидит дома, книжки читает. Видимо, не слишком обеспокоен будущим. Вот и понимай, как хочешь...
Что касается охранного агентства «Палаш», то выемку документации там также провели быстро и без особого шума. У директора взята подписка о невыезде. Задержаны часть из тех, кто постоянно фигурировал в выплатных ведомостях останкинской бухгалтерии. Нашли не всех, поскольку несколько человек, видимо, находились среди тех, кто удрали с дачи на Сенеже. Дома они тоже пока не появлялись. Но дальнейшее – дело времени. Не рванут же они все в бега!
– Ну и кого мы будем объявлять в федеральный розыск? – спросил Меркулов, как бы подводя черту под частью обсужденных вопросов.
– Абушахмина, это во-первых, – сказал Турецкий. – Далее. Трубчевский Михаил Илларионович, вишь ты, громкий какой!
– Это кто? – спросил Костя.
– Один из ближних охранников Формозы. По сведениям, которые мне успел сообщить Плешаков, участник убийства братьев Айвазовых в Сергиевом Посаде. К нам это убийство прямого отношения не имеет, но Мишка Труба – игровой у Формозы.
– Вячеслав, ты что-нибудь понял? – нахмурился Меркулов. – Я тебя сто раз просил, Саня, чтобы ты выражался по-русски и оставил эту поганую феню! Ну почему я должен ломать себе голову над воровским жаргоном?!
– Виноват, исправлюсь, – походя бросил Турецкий. – Исполнитель тебе подойдет? Киллер – по-иностранному. Хотя это теперь уже давно русское слово.
– А в чем причина твоего интереса к тому делу?
– Три взрыва автомобилей. Похоже, одна рука действовала. Или один источник снабжения взрывчаткой.
– Принимается. Дальше?
– Всех непойманных «палашей» – по списку. А также тех матвеевских, которых мы не поймали, – опять-таки по нашему списку. Это не так много, как кажется. В общей сложности десяток-полтора.
Телефонный звонок прервал речь Турецкого. Костя, думая о чем-то своем, медленно снял трубку, стал слушать, мыча под нос невразумительные «ага», «угу» и еще вполне понятный звук, обозначавший отрицание, но невозможный для написания, нечто вроде «э-а», произнесенного слитно. Но вот загорелись его глаза, Костя обрадованно обвел взглядом присутствующих и совсем уже бодро закончил:
– Отлично! Премного благодарен! Все! В шляпе! – и с уважением положил трубку на место.
– Костя, перед кем это ты шапку ломал? – усмехнулся Турецкий.
– А перед Тимофей Тимофеичем! – со значением сказал он.
Так звали одного из патриархов Экспертно-криминалистического управления Зинченко, талант которого мог сравниться разве что с поистине Божьим даром знаменитого Семена Семеновича Моисеева, давно удалившегося на пенсион, с которым в одной упряжке прошли, пожалуй, лучшие годы всех троих, сидящих сейчас в кабинете.
Турецкий с Грязновым оживились.
– Ну и что? – не выдержал первым Вячеслав.
– А то, – торжественно заявил Меркулов, вставая, – что из «ТТ», взятого при обыске у Маркова, был застрелен господин Скляр Олег Николаевич, а из револьвера Прилепы – господин Матюшкин. Поздравляю вас. Можете бежать за вещественными доказательствами. Но... не увлекайтесь, – предупредил уже строго. – Завтра – тоже рабочий день.
Грязнов и Турецкий дружно поднялись и направились к двери.
– Не увлекайтесь! – еще строже повторил Костя и поднял указательный палец.
– Ты понял что-нибудь? – спросил Грязнов уже за дверью.
– Я – исключительно как команду. А что, есть сомнения?
– Чего он палец-то задрал? Опять же – не увлекайтесь. Два раза повторил.
– Ты считаешь, что поднятый палец – указание только на одну бутылку? – Турецкий даже остановился, недоверчиво глядя на Грязнова.
– Да, – остановился и Вячеслав. – Но сказал-то он дважды? Так как будем понимать?
– Так, как сказал, – безапелляционно заявил Турецкий. – Дважды, значит, две. Будет возражать, скажем, что не поняли. Сам виноват, пусть выражается четче. А то феня ему, видишь ли, моя не нравится...
День спокойно приближался к своему концу. Медленно пустела вторая бутылка коньяка. По кабинету плавал приятный запах цветущих роз и свежего лимона.
Ну, насчет роз, наверно, сильно сказано, это почти недостижимый, иначе говоря, «шустовский» вариант. Им, разумеется, не пахло, но ведь и не клопами, как думают люди, ни черта не понимающие в коньяках.
Разговор шел также замедленно, но, как всегда в компании мужчин, находящихся под градусом, исключительно на производственную тему. Да и о чем еще говорить-то... Не о бабах же! Только попробуй – при Косте! Со свету сживет. А вот как раз о бабах говорить и хотелось. Но Грязнов с Турецким, поглядев друг другу в глаза, молча решили отложить эту тему на потом. Тем более что Костя снова завел волынку про сегодняшнюю большую зачистку.
– Я хотел с вами, друзья мои, посоветоваться вот еще о чем, – сказал он и сделался совершенно трезвым. – Давайте обсудим. Вопрос очень серьезный.
Грязнов с Турецким вопросительно уставились на него.
– Речь пойдет о найденных нами... материалах.
– А что тебе неясно? – поджал губы Грязнов.
– Вопрос: как отдавать?
– А-а, вон ты о чем! – протянул Турецкий. – Это, Костя, для нас со Славкой слишком высокая политика, где ломают не только руки-ноги, но и головы. Нам это надо, Вячеслав?
– Нам это не надо, – ответил Грязнов. – Но тем не менее твой очень серьезный вопрос, Костя, я расцениваю исключительно как проявление высшей степени доверия к нам. А раз это так, позволю дать совет. Делай, как обещал. И никто тебе не докажет, что ты был не прав. Я внятно изъясняюсь?
– Более чем, – подтвердил Турецкий. – Но поскольку вопрос все-таки был задан, значит, Костю мучают сомнения. Я даже могу назвать вслух адрес и фамилию источника его сомнений. Лубянка, Жигалов. Плюньте в меня оба, если я не прав.
– Ты прав, увы, – вздохнул Костя. – Как граждане России мы обязаны в первую очередь думать о безопасности собственной державы...
– Не надо, Костя, – поднял ладонь Турецкий. – Вспомни, какой год на дворе.
– Патриотизм – понятие вневременное.
– Фигушки! – возразил Турецкий. – Где он, скажи, наш хваленый советский патриотизм? Да это же нынче площадное ругательство! Или нет?
– Или, – кивнул Костя. – Исходя из постулата...
– Не темните, господин генерал-полковник юстиции, – вмешался Грязнов. – Вы хотите снять копии этих материалов? На всякий случай, да?
– А совесть, Костя? – сказал Турецкий. – Про вас со Славкой я не говорю. Как сочтешь нужным, так и поступай, но если вдруг однажды где-то по причине какой-то утечки или просто из-за разгильдяйства либо по злому умыслу всплывет на свет нечто, отдаленно напоминающее то, что одно юное дарование спиз... пардон-с, сперло из пентагоновских компьютерных сетей, то... что будешь делать, Костя? Как взглянешь в глаза твоей разлюбезной Джеми Эванс, а? Кто нам поверит после?.. А может, я чушь несу.
– «Когда мы были молодыми и чушь прекрасную несли...» – фальшивя, пропел Грязнов.
– Во! – восхитился Турецкий. – Видишь теперь, Костя, до чего ты довел человека своим... своей... короче, неуверенностью?
– Значит, вы согласны со мной? – серьезно сказал Костя.
– С чем?! – хором воскликнули слушатели.
– С тем, чтобы все немедленно отдать Питеру и добавить ему крепкого пинка под зад, чтоб он скорее оказался в своей Америке?
– Умная мысль, – резюмировал Грязнов. – И вообще, от безделья он здесь слишком много ест.
– И пьет, – добавил Турецкий. – Когда состоится передача?
– А этого мы не станем произносить вслух. Позвони ему и скажи, что я жду его завтра с утра. Пусть и он звонит в свое посольство и закажет билет на ближайший рейс. А я попозже, ночью, позвоню миссис Джеми... Ну что же вы замолчали? Остановились? Вячеслав, я, что ли, должен наливать? Совесть у вас есть?
– За что люблю шефа? – захохотал Турецкий. – За отчаянность!
– Да, за это просто необходимо выпить! – провозгласил Грязнов, поднимая рюмку.
– Костя, – сказал через несколько минут Турецкий, – только честно... А в чем там дело? Нет-нет, госсекреты нам со Славкой совсем ни к чему! Нам бы... вообще!
– Если вообще, то... Тут, как бы сказать, такая ситуация... Ну, короче, речь идет об американском присутствии в Персидском заливе. Они, кстати, в отличие от нас, совсем не стесняются говорить о своих жизненных интересах и защищать их. Даже у нас под боком. Ну а еще там идет речь об Иране. Короче, империалистические игры – Иран, понимаешь, Ирак, нефть, эмбарго и прочее. Нет, если по чести, нашим службам эта информация определенно пригодилась бы. Но...
– Ну да, – понимающе кивнул Турецкий, – ты опасаешься агентов влияния в нашем дорогом правительстве, так?
– Я бы удивился, если бы их не было, – мрачно хмыкнул Меркулов. – Поэтому и никаких тайн мы сохранить все равно не сможем. Лучше не знать. Я так думаю. Не прав?
– Костя, – решительно заявил Турецкий, – я, кажется, созрел для того, чтобы начать изрекать... Слушайте. Пит прибыл не за теми секретами, которые имеют отношение к нам. Они там тоже давно не дураки. И раз уж поднялся хипеж, значит, могут пострадать исключительно штатовские интересы. Если кому-то захочется узнать, по какой причине шум, он, честное слово, узнает. Без нас. И флаг, как говорится, ему в руки. Но! У нас остается один деятель, который может наши самостоятельные действия посчитать нарушением всего. Этот тип называется Жигаловым. И я, «Господа Сенат», кажется, придумал, как нам поступить. Чтоб и мы были целы, и Жигаловы – сыты. Мы таки сделаем ему подарок. Вообще говоря, у тебя, Костя, уже наверняка мелькнула эта мыслишка, поэтому я не буду приписывать авторство себе. Я просто решил согласиться с тобой. И Славка тоже.
– Но я же ничего не говорил! – вскинул голову Меркулов.
– А мы все равно согласились. Правильно. Парень он талантливый. Будет просто принципиально неверно, если наша отечественная пенитенциарная система превратит его в кретина. А еще хуже – в петуха. Мы просто обязаны встать на защиту редкостного таланта. Он ведь может и условным сроком отделаться, так, Костя?
– Это уж как суд решит...
– Наш справедливый суд решит именно так, как ему подскажем не мы с тобой и даже не президент со всей своей ратью, а какой-нибудь совсем незаметный человечек с Лубянки. И никуда после этого он, наш родненький и независименький, не денется. Да и заседание, поди, будет закрытым. А о присяжных вообще речи не пойдет. Зато у генерала появится большое утешение. Захотят снова поэкспериментировать, их дело. А парню надо объяснить, что для него это – единственный и вовсе не смертельный выход.
– А ведь Саня прав, – покачал головой Грязнов.
– Это не я прав, а Костя, который давно уже все для себя решил. Ну, колись!
– Да ладно вам, ребята, – вздохнул Костя. – Ей-богу, какие-то вы странные все-таки, не могли взять три...
– Костя!! – вопль наверняка услышали даже постовые на проходной. – А мы, дураки, сомневались!..
Костя Меркулов уехал домой, пожалуй, впервые за долгое время в полуразобранном состоянии. В нем даже проснулись позабытые отеческие чувства. Его так и тянуло расцеловаться с друзьями, словно с родными детьми. И под занавес, поднимая последнюю рюмку, все трое тихонько, чтоб не слышала наружная охрана здания, все-таки спели. Старую, которую уже давно и не вспоминали...
Я возвращался на рассвете,
Был молод я и водку пил,
И на цыганском факультете
Образованье получил...
Ах, как хорошо вышло. Главное – дружно.
Но, уложив Меркулова в машину, Турецкий предложил Грязнову подняться в собственный кабинет, где Карамышев допрашивал Вадима Скляра и ожидал, когда Вячеслав Иванович, возвращаясь к себе, на Петровку, прихватит и задержанного. Сегодняшнюю ночь, как и ряд последующих, он должен будет провести в далеко не комфортных условиях следственного изолятора.
– А чего я у тебя забыл? – заупрямился было Грязнов. – Может, у меня другие планы!
– Слава, не артачься. Нам надо забрать нашего гения, а потом, ты разве забыл, что моя машина находится у тебя во дворе на Петровке? Ты соображаешь, что единственный транспорт, который на данный момент имеется у нас в наличии, это твой «форд» с водителем?
– Как долго ты говоришь, – морщась, вздохнул Грязнов. – А у тебя там еще выпить есть?
– Не знаю, может, есть, а может, и кончилось. Но ведь ты не будешь пьянствовать в присутствии задержанного таланта? И моего кадра? Подумай, что они про нас... скажут?
– Ну пойдем тогда, – безутешно сообщил Грязнов. – А у меня созрели такие планы!
– Да ведь ты уже косой!
– Саня, – строго заметил Грязнов, – ты прекрасно знаешь, когда надо, я умею собрать всю волю в кулак, вот так! – он сжал здоровенную свою «гирю» и потряс ею в воздухе. – И становлюсь способным не только трезво мыслить, но и действовать.
– Знаю, знаю, – засмеялся Турецкий. – Вот и соберись маленько.
– А я уже... разве не видно?
– Не очень пока.
– Сейчас... – Грязнов выпрямился, напрягся, постоял так минуту и взглянул на Турецкого совершенно трезвыми глазами. – Пойдем. Надо же этого хлюста действительно отправить в «Петры».
Карамышев со Скляром пили чай.
– Мы закончили, – сказал Сергей. – Вот, вас ждем. Можно ехать?
– Да, сейчас поедем. Только тебе, Сережа, я думаю, нужно отправляться домой. Вы не захотите удрать, молодой человек? – повернулся он к Вадиму.
Тот отрицательно покачал головой.
– Ну вот и хорошо. Езжай, мы сами управимся.
Когда Карамышев, простившись, ушел, Турецкий стал шарить по своим карманам, вынимая из них бумажки и кладя на стол. Некоторые смотрел, прятал обратно, другие кидал в урну. Утром их порежут в мелкую соломку. Наконец нашел то, что ему было нужно. Набрал телефонный номер.
– Николай Андреевич? Я не поздновато? Турецкий...
– Чуть не сказал вам добрый вечер, – отозвался Лаврухин.
– Да, доброго мало было. Хотя могу вам сообщить, что свою задачу на сегодня мы выполнили. У меня вот какой к вам вопрос. Что с Еленой Олеговной? Там-то хоть порядок?
– Да, охраны мы не снимали. Хотя я теперь честно и не знаю, что делать дальше...
– Понимаю вас. Но у меня будет просьба не оставлять ее какое-то время. Если это реально.
– Особых проблем нет, – вяло ответил Лаврухин. Он, видно, и сам находился на распутье.
– А мы нынче задержали ее брата. Вот я и подумал, что увидеть его она теперь сможет разве что на суде, не раньше. Вы не возражали бы, если бы я его подвез к сестре на полчасика? Звать ее сюда, в прокуратуру, нет смысла.
– Если хотите устроить им свидание, я сейчас позвоню, распоряжусь, чтоб ребята вас впустили.
– Сделайте одолжение.
– Скажите, Александр Борисович, может, мне не стоит спрашивать, но... как с Западинским?
– Арестован. Находится в камере, Абушахмин – в бегах. Если что узнаете, сообщите, буду признателен.
– Вот это для меня хорошая новость. Я ждал вашего звонка, как договорились, но...
– Завтра встретимся, если не возражаете. Подъезжайте ко мне на Большую Дмитровку часикам к одиннадцати, договорились?
– Буду. Так езжайте, я позвоню...
– Вадим, – обратился Турецкий к Скляру, – у вас, как вы слышали, может состояться встреча с сестрой. Если хотите, с глазу на глаз. Мы вам мешать не будем. Видимо, и вам надо решить как-то ваши семейные дела?
– Я на это не рассчитывал. Но если можно?..
– Вы же слышали. Однако я хочу вас сразу предупредить: постарайтесь не злоупотреблять нашей некоторой снисходительностью к вам. Договорились?
– Я обещаю.
– Тогда поехали.
Турецкий убрал в сейф протокол допроса Вадима Скляра, спрятал в шкаф генеральский мундир и надел свой пиджак, переложив в него все бумажки из карманов и документы, накинул плащ и огляделся в поисках Грязнова. Был же вроде рядом. Куда пропал?
Выглянул в коридор. Грязнов прохаживался по ковровой дорожке и увлеченно беседовал с кем-то по мобильному телефону.
– Ты чего? – спросил, подходя ближе.
– Ехать надо, – сказал Турецкий.
– Ага, сейчас, – кивнул Грязнов и, отвернувшись, что-то сказал в трубку. Отключил аппарат, захлопнул крышку микрофона и убрал антенну.
– Я пообещал парню дать ему полчасика побеседовать с сестрой. Это на Кутузовском, Слава, помнишь?
– Ну, раз обещал, слово надо держать, – недовольно пробасил Грязнов. – Только ты смотри, не сорви и мое мероприятие.
Турецкий удивился, что Грязнов действительно выглядел абсолютно трезвым. Вот же организм! Ничто его не берет.
– Это вы с Костей – хиляки, а мне – как слону дробина!
– Звонил-то кому?
– Да понимаешь... – Глаза у Грязнова странно забегали. – Тут одна молодая дамочка очень интересуется, как работает МУР. Даже непонятно, чем он ее так сильно заинтересовал.
– Ну и ты...
– Обещал ее познакомить, так сказать, с общими принципами. Но – поподробнее.
– Что, прямо сегодня?
– Да ведь пока только теоретический курс. Всякому конкретному делу предшествует теория, разве не так?
– А я знаю эту дамочку? – хитро ухмыльнулся Турецкий.
– Ну-у... возможно, обратил внимание. Не уверен.
– Обратил, Славка. И видел, как у тебя фары вспыхнули. Хочу дать дружеский совет. Помню одного своего хорошего знакомого. У него тоже была знакомая – и очень хорошенькая, Танечкой, кажется, звали. Так вот, он, этот мой знакомый, умудрился все дело загубить именно своими теоретическими познаниями. Лекции ей читал, а Танечка мечтала поскорее перейти к практическим занятиям. Никого не напоминает?
– Не сыпь мне соль на рану! – почти зарычал Грязнов. – Насчет лекции, это я так формально выражаюсь. И болтать попусту тоже не собираюсь. Да она и не поймет ничего. Там интеллекту куда меньше, чем у одной моей знакомой младшей научной сотрудницы. Зато бюст лучше, а про попку и говорить нечего. Зачем ей интеллект при такой попке?
– И когда же ты решил начать с ней учебу?
– А вот как от тебя освобожусь. Так и начну сразу.
– Ну ты – гурман, Вячеслав Иванович.
– Нет, я просто соскучился. А дамочка говорит, что ждала моего звонка. Врет, конечно. А может, и нет, а? Ну давай, а то я с тобой теряю слишком много полезного времени...
– Она не слишком молода для тебя, Славка? – уязвил-таки Турецкий, ревниво наблюдая за грязновской озабоченностью.
– Если бы ты взглянул на нее поближе, то непременно заметил бы, что она очень давно не девочка. И ничего другого наверняка толком делать не умеет. И с этой работы ее скоро уволят. А я помогу ей пристроиться куда-нибудь к нам в архив, что ли. Чтоб было непыльно и под рукой находилась. Я не люблю сомнений, Саня, они делают мужиков вялыми и нерешительными. Бабы, я слышал, то же самое. Ну давай, давай, – заторопил он. – Встречаемся внизу.
И он на ходу снова достал свой мобильник. Видимо, и в самом деле жажда сильнее любых сомнений...
Сцена встречи осиротевших близких родственников не была душераздирающей.
Охранники, заранее предупрежденные Лаврухиным, впустили в дом, тактично удалились на кухню. Куда к ним минут десять спустя пришел и Турецкий. Грязнов не стал подниматься, он теперь пользовался каждой свободной минуткой, чтобы позвонить и продолжить заочный курс теории.
Так вот, буквально из первых же фраз, сказанных при встрече, Турецкий снова услышал о похищении, хотя Елена и пробовала маскировать свои оправдания по поводу отсутствия на похоронах отца разными причинами, включая проблемы безопасности.
– Вы-то ведь тоже в паричке и в окружении телохранителей прибыли, молодой человек, – напомнил Турецкий.
Он почувствовал, что его присутствие только затрудняет установление взаимопонимания между братом и сестрой, и решил предоставить им возможность побыть наедине друг с другом. Уходя, только заметил:
– Не ссорьтесь. Ведь увидитесь теперь нескоро. Да у вас и времени немного.
– А что, разве вы Вадьку увезете? – удивилась Елена.
– Разумеется, – жестко сказал Турецкий и, чтоб убрать лишние эмоции, добавил: – В тюрьму. Где он и будет находиться до суда и вынесения приговора. Лицо он давно совершеннолетнее, знал, на что шел, так что вопросы считаю излишними.
– И... сколько... что он может получить? – робко спросила сестра, глядя не на Турецкого, а на брата.
– Статья двести семьдесят вторая Уголовного кодекса предусматривает за неправомерный доступ к компьютерной информации от денежного штрафа до пяти лет лишения свободы. Все будет зависеть от поведения вашего брата и возможных смягчающих обстоятельств. Но об этом мы с ним поговорим отдельно. У Вадима еще есть время хорошенько подумать о своем будущем. А вы помогите ему в этом вопросе. Не стану вам мешать... Да, и еще одна информация, Елена Олеговна. Сегодня утром убит Анатолий Иванович Плешаков.
– Как?!
– Взорван в собственном автомобиле. Делайте выводы для себя. Лаврухин, начальник бывшей уже теперь службы его безопасности, обещал мне некоторое время охранять вас. Но лично я думаю, что больше опасность вам не грозит. Брат расскажет, как мы арестовали Западинского.
На кухню доносились их возбужденные голоса. Все-таки, похоже, ссорились. Но это, в конце концов, их дела.
И когда подошло время уезжать, Елена, кажется, осознала происходящее и заревела белугой, прижавшись к плечу младшего брата. А тот гладил ее по голове и, похоже, сам едва сдерживался, пытаясь казаться вполне самостоятельным и мужественным мужчиной.
Да оно, видимо, скоро так и случится: в тюрьме взрослеют быстро...
Завершив на сегодня все рабочие дела, Александр Борисович и Вячеслав Иванович вышли во двор и подошли к своим машинам, стоящим рядом – «Ниве» и «семерке».
– Ну, по коням? – нетерпеливо бросил Грязнов. Он был похож на застоявшегося коня, который наконец почуял ветер свободы.
– Ага, – кивнул Турецкий. – До завтра. Не проспи службу, коллега... Я вот чего подумал, Славка.
– Опять... – шумно выдохнул Грязнов.
– Я по поводу этих взрывов. Кончик нарисовался, понимаешь?
– Ничего не понимаю.
– Кто у нас господин Игнатов, а? Чем руководит? Точно так же, как и наш друг господин Жигалов, всякой спецухой. Электронная связь, спецоперации и прочая хренотень. И если нам где что и искать, то надо прежде всего пошарить в его управлении. Откуда у ворья может оказаться спецтехника? Только от партнеров. Как тебе моя мысль? Впрочем, взрывотехническая экспертиза покажет...
– Слушай, кто это из известных тебе поэтов говорил, когда его останавливали за рукав, «летом, летом»?
– Ладно, фиг с тобой, ты уже в другом измерении. До завтра, – засмеялся Турецкий и сел за руль.
Грязнов вскарабкался в свою «Ниву». Они друг за другом покинули служебный двор и за воротами разъехались в разные стороны. Грязнова звала боевая труба, а Турецкий подумал, что сейчас, пока еще не совсем ночь, было бы неплохо вытащить на короткую прогулку старину Питера. Который и в самом деле засиделся в своем номере. И вообще в Москве.
Паркуя машину возле «Балчуга», Александр вдруг решил, что было бы чертовски здорово, если бы они втроем – Костя, Славка и он сам – надели генеральские мундиры и в таком виде провели Питера к самолету. Этакий прощальный жест. Высокая честь. Да и выглядит красиво: три генерала и этот рыхлый слон.
Да, только бы на цирк не смахивало...
Но в конце концов надо же показать всему миру, что люди должны друг другу верить! Не держать сомнения за пазухой. А где доверие между людьми, там, глядишь, возникнет оно и между странами. Потому что страны состоят прежде всего из людей.
– Пит, старина, – приветствовал Александр Реддвея, – я принес тебе хорошую весть!
– Я уже знаю, Алекс, что улетаю завтра. Я не верил, что вы сможете так быстро. Ты, конечно, проводишь старого толстого своего приятеля?
Оказывается, Реддвей занимался тем, что неторопливо паковал свои огромные чемоданы.
– Я думаю, Пит, мы все проводим тебя. Так, как это положено со всяким хорошим гостем.
– В этом я как раз не сомневался.
– И очень правильно, Пит.
Назад: Глава семнадцатая Развязка
На главную: Предисловие
