Книга: Большая зачистка
Назад: Глава тринадцатая Тревожная ночь
Дальше: Глава пятнадцатая Бег по кругу

Глава четырнадцатая
«Стрелка»

– Саня, я понимаю твои трудности, но ко мне уже поступили звонки из администрации президента, из аппарата правительства, из... да что говорить, сам, что ли, не знаешь? И все требуют, чтобы мы назвали имя убийцы, не говоря уже о заказчике. Ты готов держать ответ?
– Папа, вы будете сильно смеяться, но... я готов. Только вряд ли кого мой ответ обрадует.
– Ты шутишь, надеюсь?
– Я-а-а?! Костя, я что, в самом деле похож на полного идиота?
– Заметь, это не я сказал!
Такой короткий диалог произошел утром, едва Турецкий вошел в свой кабинет, еще из-за двери слыша надрывающийся телефонный звонок.
– Но я не понял, – продолжил Меркулов, – ты не шутишь?
– Какие могут быть шутки, Костя! Иначе зачем бы мы с твоим любимым Вячеславом и его племянником провели почти бессонную ночь!
– Та-ак... Что-то мне это ваше общее дело подозрительно. Ты не мог бы набраться смелости и заглянуть сюда?
– Там есть свидетели?
– Я бы не сказал именно так, но... кое-кто есть. Жду.
Первым, кого увидел Турецкий, открыв дверь меркуловского кабинета, был необъятный Питер Реддвей, разложивший свой зад на двух составленных стульях.
– Хай, Алекс! – он приподнял руку.
– Тем же концом, Пит, – озабоченно отозвался Турецкий, оглядывая кабинет в поисках затаившихся врагов. Нет, Меркулов с Реддвеем были вдвоем.
– Садись, – сказал Костя, – и слушай внимательно. А потом и ты поделишься своими соображениями. Итак...
Старина Пит оказался хозяином своего слова. Когда Костя, еще в прошлую встречу здесь же, проявил живейший интерес к сделке «Медикал Рисёч» с некими российскими предпринимателями, предлагавшими американцам новые фармацевтические технологии, Реддвей отнесся к этой проблеме спокойно. Начать с того, что престиж Америки для него был превыше всего. А потом любые частные сделки, не приносящие вреда государству, только приветствовались. Но Костя был неумолим и настойчив. Более того, он поставил в определенную зависимость выполнение того контракта от расследований обстоятельств кибернетической войны. Питер размышлял недолго: он пообещал узнать все детали сделки, даже приостановить ее, если потребуется, в обмен на активизацию расследования «преступления века».
Безопасность страны всегда важнее интересов какой-то частной фирмы. Так считал он, старый, прожженный ас разведки. Но еще он был уверен, что ни Меркулов, ни, разумеется, Турецкий никогда не станут водить его за нос. Кстати, очень симпатичная идиома, достойная занять место в его блокноте. Поэтому принцип: вы – нам, а мы – вам – не вызывал у него чувства протеста. И все дальнейшее было проделано с той скоростью, на которую способны американские спецслужбы, подстегнутые идеей высшей безопасности Соединенных Штатов, точнее, защиты их глобальных интересов.
К счастью, сделка еще не состоялась. Хотя уже была оговорена сумма гонорара, указаны счета в «Бэнк оф Нью-Йорк», на которые покупатель должен был перечислить миллионы долларов. Но продающая сторона, то есть двое молодых людей с фамилиями Кононов и Царькевич, ожидали буквально с часу на час прибытия курьера из России с оригиналами материалов. Пока ведь демонстрировались лишь фрагменты исследований, из которых американские специалисты вполне могли сделать далеко идущие выводы. Иными словами, до окончательного решения вопроса продавец проявлял определенную осторожность.
В ответ на послание заместителя генерального прокурора России господина Меркулова министр юстиции Штатов, она же генеральный прокурор, госпожа Эванс дала указание задержать граждан России, торгующих материалами повышенной секретности, выкраденными из файлов московского научно-исследовательского института. А затем, в соответствии с положением об экстрадиции преступников, передать их представителям правоохранительных служб России.
Самым же пикантным во всей этой незамысловатой истории оказалось то, что все преступники, пересекающие в настоящее время Атлантический океан на «боинге», являются, по их утверждению, представителями вышеуказанных спецслужб. А выполняли они личное поручение директора Федерального агентства правительственной связи и информации Сергея Сергеевича Матюшкина.
Накануне американская сторона не смогла связаться с господином директором, а потом, как выяснилось, было уже поздно. Известие об убийстве Матюшкина появилось в утренних американских газетах. И оно, как ни странно, убедило американцев, что, сделав шаг навстречу России, они избежали неприятного международного скандала.
Фотографии русских были переданы по факсу.
Меркулов протянул Турецкому листы с запечатленными на них физиономиями вполне еще молодых людей и сказал, что уже отдал распоряжение провести тщательную проверку в ФАПСИ. Для агентства это – чрезвычайное происшествие. Тем более что и против начальника одного из ведущих управлений возбуждено служебное расследование.
Словом, вот тебе, Саня, «портреты лиц», действуй!
А теперь о том, ради чего, по сути, собрались в кабинете ответственные лица, представляющие теперь, по завершении первого этапа, общий интерес сторон.
– Что ты там намекал по поводу собственной уверенности? Если не секрет.
– Значит, так, Костя. У меня уже есть абсолютная уверенность, но нет еще железных доказательств конкретной вины не менее конкретных лиц. Однако это всего лишь дело времени. Будут. Поэтому, если вам нужна рабочая версия, я готов. Более того, я бы даже голову положил, но... Я хорошо знаю, с кем имею дело – в общегосударственном масштабе. Значит, пока не буду.
– Чего? Голову на плаху? Или в залог? – усмехнулся Костя.
– А у нас как делают, Пит, – пояснил Александр Реддвею. – Сперва смахнут башку, а потом станут думать: правильно или нет? Система, отработанная веками. Поэтому – что сказал, то и сказал, а больше вы от меня ничего не добьетесь. Хотя в этой нашей компании я даже могу назвать поименно фигурантов данного дела. Тут, Костя, все так плотно переплетено, что без поллитры не разберешься.
– Ах, так вот чем вы всю ночь занимались с Вячеславом! Разбирались! Я правильно понял? – иронически хмыкнул Меркулов.
– Это тебе, Костя, враги нашептали. В лице дражайшей супруги Ирины Генриховны. Видит Бог, греха за нами со Славкой нет. Просто мы в четвертом часу утра закончили работу. У одного из фигурантов. Специально, чтоб ты не успел нам помешать. Со своей законностью и чистоплюйством.
– Кажется, обижаешь! Нет?
– Тебя обидишь!.. Так вот, господа хорошие, мы можем указать, где скорее всего в настоящий момент находятся твои секретные материалы, Пит. Но сперва это дело предстоит доказать, попутно раскрыть десяток, фигурально выражаясь, убийств и при этом не понести потерь в живой силе. А они могут быть большими. Штурм по-русски – это более чем серьезная акция. Вот мы и хотим – не числом, а умением, как выражался наш великий полководец Суворов. Можешь записать афоризм. Он исключительно русский, потому что у нас получается всегда наоборот.
– Значит, ты предлагаешь нам еще подождать? – спросил Костя.
– Недолго. А кстати, Пит тебе не рассказывал, что его конурка в «Балчуге» стонет от напичканной там прослушивающей и просматривающей техники? Не задавались вопросом, чей интерес?
– Успокойся, там уже все снято. Но это совсем не исключает...
– Главное, чтоб Питер это помнил.
– Я помню, – засмеялся Реддвей. – Но мне интересно, почему мы не можем, если тебе уже известно, где украденные программы, прийти и забрать их? Или тут есть другая тактика?
– Тактика здесь одна, Пит, – ответил Турецкий. – Мы должны твердо знать, а не догадываться. Сотый процент ошибки может испортить все дело. И твои материалы сгинут без следа. А один из господ, о котором может идти речь, Западинский, замечен был днями в контакте с господином Аббасом, иракским представителем в России. Так что ваши ближневосточные планы, Пит, могут неожиданно обрести новых хозяев.
– Тем более надо быстро! – воскликнул Реддвей.
– Быстро только у кошек бывает, Пит. Но господин Западинский, о коем речь, Костя, вряд ли сам хотел бы афишировать свои контакты с иракцами. Это его подставили. Молодежная пресса все видит и все разоблачает. Особенно когда дела происходят на светских тусовках. Вот тут им желанное поле деятельности. Поэтому я бы сам и не обратил внимания, да мой кадр сработал: представил целое досье по части передвижений фигуранта. В свете известного никак не могу исключить особого интереса олигарха к ближневосточному региону.
– Давай конкретнее, в чем суть твоих предложений? Все остальное – из области предположений – пусть остается на твоей совести.
– Если его брать с налету, то, во-первых, не дадут, а во-вторых, может сорваться с крючка. Поэтому хочу обложить его со всех сторон. Лишить партнеров. Чтоб он заметался и начал лепить ошибки. Вот тут мы его и захомутаем. Кстати, когда ему задницу припечет, он помчится за поддержкой. А мы сможем наконец узнать, откуда ноги растут. Если у вас есть иные соображения, готов выслушать.
Поразмышляв, Меркулов сказал, что он, в общем, согласен с точкой зрения Турецкого, однако дело требуется форсировать. Слишком много заинтересованных лиц появилось. Он многозначительно посмотрел Турецкому в глаза, и Александр понял, на кого намекал Меркулов: ну конечно, это генерал Жигалов со всей своей конторой. Вероятно, госбезопасность решила, что без нее тут никак не обойдется.
Турецкий сказал в свою очередь, что план расследования у него имеется и что он готов показать его Косте, если у того появится острое желание. Но ситуация складывается таким образом, что в общую орбиту втянуто уже несколько «убойных» дел, на первый взгляд далеких друг от друга. По ним идет следствие, но реальный результат появится лишь тогда, когда он, Турецкий, ответит себе на главный вопрос. Питер уже сделал свое дело, теперь его очередь.
На том и остановились. У Реддвея во всяком случае не было оснований не верить Александру Борисовичу.
Турецкий же, аккуратно свернув фотопортреты в трубочку, откланялся и отправился в НИИ биомедицинской химии Российской академии медицинских наук, где трудилась обиженная его невнимательностью пылкая девушка тридцати лет Римма Шатковская.

 

Плешаков чувствовал себя так, будто на его голову рухнул потолок. О гибели Матюшкина он узнал из последнего выпуска новостей. Причем сразу понял, что на самом деле произошло. Не мог представить лишь одного: кой черт понес генерала в пасть к тигру?!
События длинного дня слились в одно, почему-то в сознании постоянно сопровождаемое траурной музыкой. Прямо как наваждение!
Эти похороны, наглый Западинский, проглотивший-таки сказанное им, Плешаковым, не нашедший и слова для возражения, а потому покрывшийся красными пятнами и растерянный. И вот – финал! Грубый, хамский – это от полнейшего бессилия, не иначе... Но что в этом кабаке забыл Матюшкин?!
И из Штатов непонятные вести: деньги на счет не поступили... То есть, говоря другими словами, ситуация полностью выходила из-под контроля. И самое скверное заключалось в том, что Матюшкин – по разным причинам – предпочитал обходиться в личных делах весьма узким кругом особо доверенных лиц, доступа к которым Плешаков практически не имел. Не знал их. Генерал также ни разу нигде не обмолвился о своем тесном партнерстве с Анатолием Ивановичем. И вот наступила своеобразная расплата за чрезмерную самостоятельность каждого из них: со смертью Матюшкина Плешаков попросту потерял всяческие контакты с американской фармацевтической фирмой. И теперь не узнать, что там у них случилось, почему нет денег на счете, чем вызвана задержка?..
Впрочем, одна зацепка оставалась.
Анатолий Иванович вызвал Николая Андреевича Лаврухина. Директору охранно-розыскного агентства «Выбор» предстояло провести тонкую работу, такую аккуратную, чтобы о ней никто и не догадался в ФАПСИ. Он мог справиться, недаром же добрая половина его сотрудников пришла именно из этого Федерального агентства.
– Коля, напомни-ка мне фамилии тех ребят, что работали по делу НИИ на Погодинской? Ну, тех, которым я объявлял особую благодарность, помнишь?
– Извините за вопрос, Анатолий Иванович, зачем они вам?
– Тебе важно знать? – поднял брови Плешаков.
– Естественно, потому что их подлинных фамилий я не знаю. Хотя выяснить могу. Но это – время. Вам же, полагаю, надо срочно?
– Правильно полагаешь.
– У нас они проходили как Антошкин и Виноградов. В своей конторе наверняка значатся под другими. А настоящие знает либо их непосредственное начальство, либо служба собственной безопасности. Начать выяснение?
– Надо... – Плешаков решил, что скрывать сейчас что-то от Лаврухина – значит навредить делу, стоящему, как он уже чувствовал интуитивно, на грани провала. Если бы все шло хорошо, вряд ли попер бы Матюшкин танком на Западинского и компанию.
– Вам последние новости известны, Анатолий Иванович? – сдержанно спросил Лаврухин.
– Относительно нашего партнера? – Плешаков сознательно не назвал фамилию Матюшкина.
– Его... – кивнул Лаврухин. – Я поинтересовался... в пределах возможного... В общем, инициатива, надо понимать, исходила от Западинского. Кто-то сработал из его собственной команды. Потому что в это время Формозы в кабаке не было, а Игнатов – в стельку. Его и арестовали.
– Посадили, что ль? – встрепенулся Плешаков. Этого он в новостях не слышал.
– Домашний арест. От дел отстранен, начато служебное расследование. А вот на основании чего, пока узнать не успел. Так зачем вам, извините, те двое? Полагаете, связано?
– Нет, тут другое. Если я не ошибаюсь, наш генерал именно им поручил специальную миссию в Штатах. Ты можешь их найти и связать со мной?
– Буду стараться, Анатолий Иванович. А если они окажутся уже там, не опасно?
– Я найду форму для вопросов... Как наша подопечная?
– По-моему, ей даже нравится, – усмехнулся Лаврухин.
– Ну да!
– Говорит, вроде отпуска, ни тебе забот, ни проблем. Об отце ей ничего не известно. Читает, спит. Не знаю, зачем ее держим? Идеи не понимаю.
– Это я тебе, Коля, объясню при случае. Значит, к нам претензий не имеет? Это хорошо. А вы ей не надоедаете часом? Девка-то в соку, а?
– Команда от вас не поступала, но если прикажете... От желающих отбою не будет.
– И не поступит, Коля. Она нам для более серьезных дел понадобится. Берегите ее.
Разговаривая с Лаврухиным, Плешаков обдумывал неожиданно возникший в его голове план. Был он, конечно, не от хорошей жизни, но в складывающейся ситуации просто необходимо было предусматривать любые варианты: от щадящих до крайне негативных.
И он, как всегда, оказался прав. Во второй половине дня позвонил Лаврухин и сказал, что, кажется, новости есть, но они не самые приятные. Естественно, по телефону такие вещи не сообщаются, и Николай Андреевич тут же примчался на Шаболовку.
Новость была не просто неприятной, она была ужасной. И это мог оценить только Плешаков, ибо Матюшкин не сумел бы сделать того же при всем желании, которое, кстати, тоже полностью отсутствовало. Вместе с ним. Через помощника Матюшкина Николаю Андреевичу удалось выяснить, что в Штатах случился какой-то облом. Почему-то задержаны сотрудники ФАПСИ, выполнявшие специальное задание покойного уже шефа. В чем оно заключалось, помощник не знал, но что задержанных уже везут домой под охраной оперативников из ФСБ было известно. Кажется, «пашет» управление генерала Жигалова, которое по спецоперациям. Но это можно уточнить, короче, влипли, видать, матюшкинские оперы.
Если все это действительно так, то на исследованиях известного института, как и на возможности заработать на них миллионы долларов, можно спокойно ставить крест. Жирный и обидный.
Вообще-то правильнее сказать: можно было бы. Подчеркивая последнее «бы». А это как раз то самое, что родилось в голове Плешакова на крайний случай. К которому и пришли.
– Слушай меня внимательно, – решился наконец Плешаков. – Сейчас я буду говорить с Западинским... Да, – подтвердил он, увидев изумленные глаза директора своего агентства. – И мы назначим встречу. Не там, где скажет он. Будет выбрана нейтральная территория. Но ты там должен оказаться первым. Чтоб никаких ловушек. Нам кровь не нужна. Я попробую договориться с ним о перемирии. Может, даже о сотрудничестве. Чем-то придется пожертвовать, но... Потом сочтемся, понял?
– Понял, – вздохнул Лаврухин. – Забиваем «стрелку»?
– Тебе не нравится?
– Когда нет иного выхода...
– Ты считаешь, что его нет?
– Анатолий Иванович, я в ваших планах не секу. Мое дело – исполнять. Как будем действовать? Я должен дать команду приготовиться, а потом ваши телефонные переговоры? Так, наверное, правильнее?
– Что ж, объявляй свою готовность... – теперь уже вздохнул Плешаков.

 

Институт биомедицинской химии встретил Александра Борисовича уже традиционным унынием. Не представлял исключения и начальник отдела кадров Алексей Алексеевич, не ждавший абсолютно ничего хорошего от появления старшего следователя по особо важным делам. Подобные гонцы радости не приносят. Не проявил он и чрезмерного желания принять участие в опознании лиц, которые представлялись ему в качестве сотрудников ФАПСИ. Он тут же вспомнил, что с ними, если ему не изменяет память, довольно долго беседовала мэнээс Шатковская, она молодая, у нее и память на лица наверняка отличная. Особенно если это лица молодых людей. Турецкий не возражал, ибо на этот раз вовсе не собирался лишать себя удовольствия от общения с обиженной им девушкой. Речь, конечно, тут не о какой-то грубости или, не дай бог, физическом оскорблении, нет. Просто в прошлый раз по настоянию Грязнова Римму пришлось отправить из МУРа домой на служебной машине. На том тогда и закончилось их свидание. Александр потом позвонил было ей, чтобы объяснить неловкость ситуации, но она была холодна и недоступна. Именно так и расценил ее тон Турецкий. Ничего, все на свете поправимо. Была б нужда. А вот нужда и оказалась под рукой.
Собираясь сюда, Александр Борисович попросил знакомых ребят из Экспертно-криминалистического управления ГУВД Москвы переснять листы с лицами задержанных в Штатах на обычный формат фотографии-визитки и добавить к ним десяток подобных случайных лиц. В целях более объективной картины опознания.
И вот теперь на столе перед Алексеем Алексеевичем были разложены тринадцать фотографий молодых людей, а от него требовалось только одно: указать на знакомых ему Антошкина с Виноградовым, если таковые тут окажутся.
Пришлось даже несколько подыграть кадровику, напомнить ему, что служба в органах очень заостряет глаз и тренирует память. А он – такой орел! Куда там каким-то мэнээсам...
Он рассматривал лица недолго. Через минуту-другую стал откладывать в сторону явно «не те», пока перед ним не остались четверо.
– Вот этот, если не ошибаюсь... А вот точно – Антошкин...
– Переверните фотографии, – предложил, улыбаясь, Турецкий.
Тот перевернул и... сам радостно засиял. Все правильно, фамилии на обороте соответствовали его показаниям.
– А вы боялись! – уже откровенно смеялся Турецкий. – Нет, старый конь борозды не портит!
– Однако и пашет неглубоко, – с большим подтекстом хитро добавил кадровик. Впрочем, хитрость его тут же стала прозрачной. – Ну так как, будем приглашать и Шатковскую? Или вы уж с ней сами, а?
– Сам, – продолжал смеяться Турецкий. – Но протокол опознания мы с вами все же заполним.
– А эти? – становясь снова серьезным, спросил кадровик. – Они что же, выходит, аферисты? Только ведь документы были подлинные.
– К вам нет претензий, Алексей Алексеевич. Ими, вероятно, будет ФСБ заниматься. Так что не берите в голову.
Закончив с протоколом опознания, подписанным Алексеем Алексеевичем и понятыми, Турецкий поднялся и, изобразив на лице глубокое размышление, заметил, что, вероятно, так сказать, на всякий случай, хотя у него лично уже никаких сомнений нет, все-таки, видимо, стоит показать данные физиономии и Шатковской. Пусть просто подтвердит. И достаточно. Для чистоты, как говорится, эксперимента.
Житейская хитрость возвратилась на лицо кадровика. Легонечко хмыкнув, он снял трубку и набрал номер. Сказал, что в кадры надо срочно зайти Шатковской. Нет, не откладывая, именно сейчас.
– Здесь будете? Или пойдете куда? – спросил у Турецкого.
– Ну еще! Мало я вас от дела отрываю! Да хоть в коридоре на подоконнике. Теперь ведь пустая формальность.
– Ага, – подтвердил кадровик свои предположения, а они у него точно были – на лице ж написано. – Тогда, стало быть, до свидания. Если нужда какая, к вашим услугам...
– Вы?! – искренне изумилась Римма, быстро и как-то нервно шагающая по коридору в отдел кадров. – Почему такая срочность? Опять кого-то опознавать, да?
Она была сердита и неприязненна. От нее так и несло холодом.
– Вы будете сильно смеяться, но – да, – заулыбался Турецкий. – Впрочем, если вы настроены решительно против?.. Может, вас официально пригласить в прокуратуру?
– Извините, – она взяла себя в руки. – Если что-то срочное, тогда... А так...
– Срочного, если честно, уже ничего нет, я провел опознание с Алексеем Алексеевичем. Однако мне думалось, что... Да и вообще я сильно виноват перед вами, Римма. Наговорил бог знает чего, смутил девушку, чуть не сбил с пути истинного, вот и мучает раскаяние. Даже не знаю, как теперь и подступиться.
Она слушала с большим сомнением, которое читалось в ее весьма выразительных глазах. Лед таял, и отчуждение готово было, кажется, перерасти в приятие.
– Не поняла, – по-прежнему строго спросила она, – от чего раскаяние: от того ли, что не сбили с пути? Или есть и другая причина?
– Есть, конечно, – вздохнул Турецкий. – Это, по-моему, даже он понял. – Александр показал большим пальцем себе за спину, на дверь отдела кадров. – Здесь, говорит, будете проводить опознание или другое, более удобное, место найдете? Я подумал, что было бы очень хорошо найти другое место... Где нет никакой службы. Как?
– Восемь.
– Что – восемь? – слегка опешил Турецкий.
– А что – как? Дурацкий вопрос. Я на работе. И никто меня отсюда не отпускал.
– Но я всегда могу использовать свое служебное положение. Во зло или во благо, это уж как вы посчитаете, Римма.
– Ох, какой же вы все-таки!.. – сморщилась она будто от кислого. – А если можете, чего не используете? Вам подсказки нужны? Ну и мужики пошли! Дубы стоеросовые!
– Остановитесь! – Турецкий поднял обе руки, сдаваясь перед ее неожиданным натиском. – Я все понял, я виноват, я немедленно исправлюсь, и даже несколько раз!
– Нахал! – она посмотрела на него уничижительно. – Он, вероятно, думает, что после нанесенного оскорбления я готова удовлетвориться лишь единожды?! Никогда! Ладно, давайте ваши эти, чего вам надо, а то мы снова начинаем зря терять драгоценное время.
– Вот это мне в тебе, дорогая, очень нравится, – почти запел Турецкий, мигом раскладывая на подоконнике ряд фотографий. – Покажи мне, которые тут тебе мозги пудрили, что они из госбезопасности? Узнаешь?
– А чего узнавать – вот они, оба, рядышком.
– Все. Но для официального оформления следственно-процессуального документа мне придется увезти тебя в... назовем это место Генеральной прокуратурой. Повестку я тебе вручу. Беги докладывайся своему начальству, что появился опять этот настырный тип, который, кажется, уже нащупал концы вашей пропажи. Так что не исключено, что скоро ваши умные разработки вернутся в альма-матер. А я нетерпеливо жду тебя за проходной. Машинку мою ты знаешь.
У Риммы, по ее более позднему признанию, выросли крылья. И полностью исчезло то дорогое ей рациональное, чем она в себе гордилась, и не без оснований. В принципе у нее никогда не было острой и безутешной нужды в мужчинах. Красивая девка, самостоятельная, характер вполне покладистый – чего им еще надо! Но одноразовые мужчины, подобно одноразовым шприцам, не представляли для нее непреходящей ценности. Использован и – на помойку. Хотелось большего. А не только сиюминутных эмоций. И как женщина, умеющая читать в мужских взглядах не только вожделение, она решила, что Турецкий и в самом деле может стать ей близким человеком, не обязательно мужем, хотя это был бы идеальный вариант, с ее точки зрения, но верным другом и уж наверняка отменным любовником. Только не надо садиться ему на шею, не надо экзальтации, банальных упреков типа: «Я тебе вон чего отдала, а ты...», и все будет хорошо, а главное, долго. Пока не надоест. Ведь всему в конце концов приходит этот самый конец, зачем же бездумно торопить его наступление?
Трезвые, рассудительные мысли будто убаюкивали Римму. Хорошо мечтается, когда вот так, рядом, надежный мужик. А в том, что Турецкий надежный – в человеческом плане, – Римма почему-то не сомневалась. И тот, прошлый, случай, когда двое – Сашка и рыжий генерал – как бы выдоили ее, а потом, распалив воображение, отправили домой, словно уже ненужную вещь, казался не таким уж и обидным теперь. Ну работа такая у мужиков, что некогда им лишний раз бабу обнять, так что же, казнить их за это? Этак добрых мужиков и вовсе не останется.
Римма твердо решила, что пора некоторым образом поступиться принципами, нечего валять дурака, а надо Сашку тащить прямо к себе. Нечего по подругам шляться и минуты считать. Она буквально так и заявила, садясь в машину. Ха-а-ароший поцелуй был ответом. От него не пахло ни табаком, ни спиртным, значит, искренне. Приятно. Вот только с обедом у нее туговато. Так, по мелочам, что-то найдется из того, что вполне приличествует сохраняющей спортивную форму молодой женщине, но, увы, не более. Вряд ли подобный расклад устроит вечно голодного мужчину.
Шутка шуткой, а вопрос ставился серьезно. Заехать куда-нибудь пообедать или набрать с собой, чтоб потом терять время на приготовление пищи, отстраняя тем самым то, ради чего вся затея? В постели, известно из старого анекдота, жарят совсем не котлеты по-киевски.
Посмеялись уже с откровенным взаимным желанием, и Александр предложил сделать высадку десанта в Покровском-Стрешневе, тем более что прямо по дороге: Римма обитала на улице поэта Исаковского, и окна ее однокомнатной квартиры выходили на окруженную высокими ивами излучину Москвы-реки. Летом – просто чудо.
Что же касается ресторана, то в прошлые годы Турецкий, было дело, посещал его не раз, но тогда заведение имело обличье охотничьего домика, и там подавали жареных перепелок, глухарей, котлеты из оленины и поили весьма распространенным тогда в столице зеленым чешским напитком, именуемым «бехеревкой». Сладкая сорокоградусная настойка на тринадцати с чем-то травах отлично подходила к жареной дичи. Теперь это был ресторан «Стрешнево». Вот в нем и предложил пообедать Турецкий, вспомнить молодость.
Ресторан конечно изменился, но не до такой степени, чтобы уж совсем не узнать. Поглядев меню, Турецкий прикинул свои возможности и решил, что небольшое роскошество позволить себе можно. Но только не зарываться.
Конечно, ни о какой «бехеревке» уже и упоминания не было. Но котлеты по-киевски обещали сделать как положено. И картофель соломкой с зеленым горошком. Даме Александр предложил самой выбрать любимый напиток, остановились на терпком молдавском «саперави». Сам он не пил ничего, кроме минеральной воды: руль не позволял. Да и ночевать у Риммы Турецкий, помня о почти бессонной прошлой ночи, пока не собирался: столь странному совпадению не поверила бы никакая Ирина Генриховна, и без того подозрительно относящаяся к рассказам Александра Борисовича, вечно оправдывавшего свое отсутствие возле родного очага служебными необходимостями. Поэтому перебирать без острейшей нужды он бы не хотел. Вероятно, и Римма это понимала. Для первого раза. Дальше? Там и будет другой разговор...
Народу в ресторане было немного. И Александр с Риммой удобно устроились в уголке, возле окна: виден весь зал, а сами словно на отшибе.
Официант не спешил, да и они, устроившись, как-то успокоились, расслабились: ведь все уже предопределено, куда торопиться! А время, если ты не торопишься, летит незаметно. Вот уже и за окном стемнело – наступал ранний вечер, по-осеннему длинный. Они перешли к десерту, и тут Турецкий позволил себе рюмочку коньяку. Одну. Римма же выпила не одну, и глаза ее снова заблестели дневной жаждой. Пора было завершать обед и переходить к еще более приятным процедурам. Но в этот момент, миг, так сказать, решения, случилось непредвиденное.
В зал вошли несколько весьма характерно одетых человек с бритыми затылками, с соответствующими золотыми цепями на мощных шеях, ну и при всех остальных причиндалах тяжелого «бычьего» труда. Пока они о чем-то беседовали с «мэтром», пока осматривали помещение, пытливо скользя пустыми глазами по сидящим немногим посетителям ресторана, появилась примерно такая же другая группа атлетов в кожаных куртках. Нет, они явились явно не для объявления войны. Видимо, тут должна была произойти обыкновенная по нашим временам бандитская «стрелка». Встретятся паханы, воры в законе, и станут обсуждать, как поделить добычу. Присутствовать при этом действе Турецкому, да еще с дамой, было совсем неинтересно. Не говоря уже об опасности. Но просто замучило проклятое любопытство: кто?
Предварительное появление братвы говорило о том, что паханы определенно не доверяют друг другу, а «быки» должны обеспечить им безопасность. «Славке, что ли, позвонить?» – подумывал уже Турецкий. Но решил этого не делать, во всяком случае, прямо здесь. Мобильник можно включить и сидя уже в машине. От глаз подальше. Так он и поступил.
Официант положил на поднос счет, принял чаевые и пожелал доброго здоровья. На вопрос, заданный Турецким походя: чего это тут назревает? – ответил неохотно, что какие-то крутые «стрелку» забили, но клянутся, что разборки не будет. И на том спасибо.
Свою машину Турецкий поставил грамотно, в стороне от входа. А главное место теперь занимали здесь два здоровенных джипа с затемненными стеклами, стоящие радиаторами друг к другу.
– Давай, дорогая, немножко подождем. Не будем торопиться, – попросил Турецкий. – Я хочу узнать, что здесь назревает. И только. Ни во что вмешиваться не стану, обещаю.
– Что с тобой поделаешь? – ревниво отозвалась Римма, потягиваясь, словно сытая ленивая кошка. – Смотри, но второй раз я тебя никогда не прощу!
И Турецкий смотрел, старательно изображая, что машина не хочет заводиться. Он и выходил, и капот поднимал, и снова захлопывал – не фурычит, хоть ты тресни.
Наконец из темноты к ярко освещенному фасаду вынырнули машины: первым шел «мерседес», за ним два джипа. Турецкий глазам своим не поверил: из «мерса» показался плотный и кряжистый Плешаков, которого тут же окружили охранники и повели к дверям ресторана. Джипы отъехали в сторону, в темноту.
Да, это был Анатолий Иванович Плешаков, не смог бы его ни с кем спутать Турецкий. Но когда из второго «мерседеса», подкатившего также в сопровождении двух джипов, выбрался высокий пижон и движением головы откинул назад длинные волосы, Турецкий едва не вскрикнул. Всего мог ожидать, но не приезда на «стрелку» господина Западинского. Вот это номер! Значит, крепко их обоих припекло!
Ну, о том, чтобы вернуться в ресторан и по присутствовать при разговоре, и речи идти не могло. А сидеть возле ресторана и ожидать, чем все закончится, тоже глупо. И Александр Борисович поступил максимально мудро.
Он позвонил Грязнову и сказал, что имеет сведения о том, что в ресторане «Стрешнево» сегодня встречаются Плешаков с Западинским, и было бы очень неплохо если не узнать, о чем у них пойдет речь, то хотя бы посмотреть, чем дело закончится. Словом, работа для обычного опера.
Грязнов спросил, откуда у него такие сведения, но, не получив вразумительного ответа, сказал, что попробует что-нибудь предпринять. И отключился, чтобы начать руководить. Турецкий же скомандовал Римме:
– Вперед!
И это слово стало их общим девизом до... до одиннадцати вечера. Ну что ж, пятичасовой марафон – удел сильных людей. Такому позавидовать не грех...

 

Они сели друг напротив друга. Охрана расположилась по углам зала. Посетители сами быстренько разобрались, что их присутствие на столь важном бандитском мероприятии неуместно, и как-то быстро растворились в пространстве. Однако ничего откровенно уголовного, тем более – вызывающе бандитского во встрече двух известных и уважаемых в своих кругах людей даже и близко не было. Охрана могла пугать, но не больше.
– Есть будешь? – со странной улыбочкой спросил Виталий.
– Выпью чего-нибудь. Попроси на свой вкус, – также без всякой задней мысли ответил Анатолий.
А ведь сиживали когда-то вот так, без вражды и подозрений. Куда это все ушло? Куда провалилось?..
– Скажи, зачем воюем? – сморщился, как от зубной боли, Плешаков. – Неужели не можем сесть вот так, тяпнуть по сотке и снять все вопросы?
– Давно такая мысль пришла в голову? – без злости поинтересовался Западинский. – Хорошая мысль, между прочим.
– Тогда за чем же дело?
– Ты сделал первый шаг. Я ответил. Продолжай. Вдруг в самом деле договоримся?
– Не веришь, что это возможно?
– Толя, кончай трепаться, – с улыбкой махнул ладонью Западинский. – Говори, чего на душе. С чем пришел. Потом я скажу о своих претензиях. И не будем «стрелку» превращать в разборку, как говорит один мой деятель.
– Формоза, что ль?
– Какая разница... Слушаю.
Он взял бутылку принесенного официантом коньяка, понюхал и налил две рюмки – себе чуть-чуть и Плешакову – полную.
– Давай! – и вылил себе, как лекарство, под язык.
– Хорошо, я скажу, только постарайся без обид. Чем тебе мешал Матюшкин?
– Он мне совершенно не мешал, – равнодушно пожал плечами Западинский. – Кто тебе сказал? Только потому, что его какая-то сволочь шлепнула в моем ресторане? Это не доказательство. Я бы того ублюдка сам задавил. Скажи, мне нужна такая слава? Там же, блин, вся Генеральная прокуратура на ушах стоит. На хрен мне это, Толя?
– Может, он твоему приятелю Игнатову помешал?
– Спроси у него. Они, по-моему, давно цапались. А с генералом у меня совершенно конкретные дела были. Если бы у нас с тобой не было этого, – Западинский постучал кулаком о кулак, – с удовольствием рассказал бы. А так – конкуренция... Ну хорошо, ты спросил, теперь разреши и мне. Ты сам себя по отношению ко мне не чувствуешь виноватым?
– Чувствую, – с достоинством ответил Плешаков. – Затем и предложил встретиться.
– Вот это уже интересно! – прямо-таки загорелся Западинский. – Валяй, излагай!
– Мы оба наделали ошибок. Сперва о своих. Я, в общем, знал предмет твоей охоты. Но успел раньше. Это не карается смертью, Виталик. Сам сказал: конкуренция. И ребят тех я просто пожалел. Зачем дурачков жизни лишать? А вот ты – не пожалел. И не только их. А почему? Жаба тебя, Виталик, задавила. Ну ладно, оставим это. Бог тебе судья. В финансовых делах, особенно крупных, родни, сам знаешь, не бывает. Но ведь больше я у тебя на дороге не становился. Решая свои проблемы, ты захотел ответственность за неудачи переложить на меня. И снова ошибся, заметь. Так вот, чтобы окончательно закрыть этот вопрос и больше к нему не возвращаться, я предлагаю нам обоим объединить два интереса и разделить их честно пополам. Другими словами, ты вступаешь в мою операцию с лекарствами, а я – в твою, обеспеченную Вадиком. Кроме того, возобновляем статус-кво на каналах: ты – мою информацию, я – твою рекламу. Полагаю, так будет без обид.
– Это все? – спокойно спросил Западинский. Плешаков кивнул. – Тогда послушай и меня. Ты, дружок Толя, сильно отстал от жизни. Я так понимаю, что в данной ситуации не тебе, а мне можно диктовать условия и предлагать сделки. Ты вот осуждаешь резкость некоторых моих движений. И не прав. Мир-то совсем другой нынче, не тот, в котором мы с тобой начинали...
– Ну, начинали мы в разных ипостасях, – хмыкнул Плешаков. – Я – своим горбом, а ты в стукачах у Игнатова обретался. Так что и перспективы у тебя, Виталик, были более отчетливые. Но суть не в том. Кто там у вас кого сделал?.. Вы и разбирайтесь. И я не следователь по особо важным делам, чтобы давать оценки твоим поступкам. Поэтому, Виталик, давай ближе к телу, не надо кашу по столу.
– Ты, Толя, даже не представляешь, как сейчас не прав. – Западинский, видно было, сдерживался, но алые пятна на скулах выдавали. Нервишки, черт бы их побрал! – Ты хочешь доказать мне, что чист морально, а не получится. Ты вот жалеешь тех пацанов с Новой Басманной, а поступил бы ты с ними, как с моим оператором в Томилине, и не было бы у тебя никаких забот. Ошибся. А я взял да и вычислил тебя. Так что тут уже не баш на баш, тут ты мне просто элементарно дорожку перешел. А я таких ходоков не жалую. И поэтому дележка неуместна. Тебе придется вернуть мне все. Плюс издержки. Вот тогда, может быть, дальнейший разговор у нас с тобой и получится. А нет... ну, ты и сам знаешь: с волками жить...
– Не слишком ли высоко ты вознесся, Виталий? Неужели и в самом деле возомнил себя всесильным? Не понимаю... – Плешаков сознательно провоцировал Западинского на резкости. Крохотная булавочка-микрос, последний дар покойного Матюшкина, ничем не отреагировала на металлодетектор, коим еще на входе в открытую прошелся по Плешакову один из охранников Виталия. Точно так же, как сделал это с Виталием и Лаврухин, возглавлявший команду Анатолия Ивановича. Но запись должна была идти. И тут особо важно дать полностью высказаться Западинскому и самому не подставиться.
– А ты никогда не понимал. Это не самомнение, а констатация факта. Именно понимая это обстоятельство, ты и предложил встречу. Не от разума, а от страха. Валится все у тебя, Толя, летит к едрене фене, вот ты и забегал. А мне такие союзники не нужны. И равных партнерских отношений у нас, слава богу, быть не может.
– Ну хорошо, ты высказался. Теперь послушай меня. Я вижу, как ты старательно пытаешься повесить на нас «мокруху», но у тебя нет фактов. Я же обладаю противоположными сведениями. Могу поделиться, если тебе интересно.
– Давай, послушаю. Времени у меня есть маленько...
– У меня имеются доказательства того, что ты лично дал команду убрать Олега Скляра. Что эта же угроза распространялась и на его дочь. С ней я тебе успел помешать, а вот с Олегом не получилось. Он оказался упрямым и сам полез под пулю. Твою, Виталий.
– Бред! – Западинский помотал головой, взмахивая длинными волосами. – Ты сам-то хоть веришь тому, о чем болтаешь?
– Ты снова торопишься, Виталий. И совершаешь ошибку. Я не хочу объявлять тебе войну, и мои предложения сугубо мирные: вести совместные финансовые операции, вернуть на телевидение статус-кво. Что здесь противозаконного? Больше того, я просто уверен, что ты сам примешь аналогичное решение, когда узнаешь о моих условиях.
– Ты неисправим.
– Ну, ладно, слушай. Лена Скляр – свидетель того, что ее братец Вадим занимается противозаконными делами, плодами которых пользуешься ты. Смерть отца, с которым она разговаривала буквально за полчаса до его гибели, потрясла ее. И она написала подробное заявление в Генеральную прокуратуру. Сама Лена не желает тебя видеть, боится мести. Я предоставил ей убежище и обеспечил охраной. Говорю это тебе, чтобы ты со своим бандитом Формозой не питал никаких иллюзий: до нее вы не дотянетесь. Она у меня слишком важный свидетель, Виталий, которого ты просто обязан бояться. Я не утомил тебя многословием?
– Собираешься меня шантажировать? – Западинский раздраженно налил себе полную рюмку коньяку и махнул ее. Лицо его было багровым. Все-таки как себя ни сдерживай, природа знает свое.
– О шантаже речь не идет. Я выдвигаю условия, ты их принимаешь. Я не даю хода заявлению. Пусть этим занимается прокуратура, если у нее достанет умения раскрывать заказные убийства. Вот и все.
– Я должен обдумать твое предложение...
– Пока не тороплю, но время – деньги, тебе ли не знать.
– Не могу сказать, что ты загнал меня в угол, Толя, но кое-какую хватку ты приобрел. Черт тебя знает, может, и в самом деле сработаемся?.. Ну хорошо, если у тебя все, я еще два слова напоследок скажу. Не вешай и ты на меня «мокруху», Толя, болтать и даже грозить может каждый, а как до дела... Брось! Мои руки чисты, ей-богу, чисты, поверь...
– Не гневил бы Господа-то... Грех ведь!
– Да что ты в грехах понимаешь! Все, кончаем базар. Я позвоню тебе... может, уже завтра.
– Надеюсь, ты примешь верное решение, – сказал Плешаков, вставая.
– Можешь не сомневаться, – ответил Западинский, продолжая сидеть.
Назад: Глава тринадцатая Тревожная ночь
Дальше: Глава пятнадцатая Бег по кругу