Петр Андреевич положил трубку и с минуту сидел, не двигаясь, вспоминая закончившийся разговор. До сих пор он не испытывал никаких подозрений по отношению к Белявскому, а сейчас стало почему-то не по себе.

Он привык прислушиваться к своему внутреннему голосу, который был сродни интуиции и обычно его не подводил, когда он чувствовал фальшь у других. И какое-то время он думал, что именно его насторожило… Ах да, недавний разговор с Разумневичем, часть которого Белявский только что искусно спародировал. Как и где он мог его услышать? Допустим, Белявский знает Разумневича давно и достаточно хорошо, но тот разговор, который он так точно передал, происходил именно здесь, в этом кабинете! А не в банкетном зале… Но тогда подслушка, или как она там называется, находится где-то здесь? Как такое может быть?

Да нет же… этого не может быть! Великий режиссер мотал головой и ходил по комнате, оглядывая столь знакомые и дорогие ему старые вещи и предметы, как бы подозревая их в предательстве.

— Петр Андреевич, а к нам опять пришел Дави-дик! — сказала, заглянув в дверь, секретарша. — Вы свободны? Он может зайти?

— Да-да, пусть заходит… — рассеянно кивнул Петр Андреевич и снова сел, вернее, опустился в кресло.

Давидик, на этот раз коротко остриженный, как если бы его за что-то наказали, вошел, улыбаясь своей наполовину наглой и наполовину смущенной от собственной наглости улыбкой. Петр Андреевич меланхолично указал ему на кресло.

— Здрасьте… — Давидик сел, закинув ногу на ногу, чего за ним раньше никогда не замечалось. — Я принес вам типографские гранки статьи, как мы договаривались.

— Опять какая-нибудь пачкотня… — устало поморщился мэтр, протянув руку за принесенными гранками. — Не понимаю, зачем я вообще это смотрю. Ну давай, давай, посмотрю, раз ты принес.

Впрочем, от его усталой меланхолии через минуту не осталось и следа. Лицо мэтра окаменело и посерело, потом приобрело свекольные тона. Наконец он отложил газету и затравленно взглянул на посетителя.

— Ну это уже совсем по ту сторону зла и добра… — и понизил голос. — И сколько твой Олег Иванович хочет на этот раз?

— Много. Даже очень, исходя из важности материала. Но если вы уже убедились в ценности того, что я вам принес, а вас интересует конкретная сумма, позвоните ему сами. Он ждет вашего звонка.

С этими словами Давидик протянул ему свой сотовый телефон, на табло которого уже светился номер Олега Ивановича и оставалось только нажать на кнопку «Уез», что мэтр покорно выполнил.

— Все-то вы, смотрю, заранее рассчитали, все-то вы предусмотрели, — проворчал он, слушая в трубке мелодичные гудки. — Алло, это Олег Иванович? Здравствуйте, дорогой. Вот опять вы прислали ко мне вашего Давидика с этой очередной порцией грязи в мой адрес… Но сначала хотел вас спросить: почему вас не было видно на моей премьере?

К сожалению, не был удостоен вашего приглашения, — насмешливо ответил Олег Иванович.

— Не может того быть! — искренне изумился Петр Андреевич. — Я лично послал к вам нарочного с конвертом!

— Похоже, он заблудился где-то по пути, — констатировал Олег Иванович. — Или перепутал меня с кем-нибудь из камарильи господина Белявского. Это вы с ним сами разберитесь. И потом, поймите правильно, никто из нас не мог принять вашего предложения из солидарности к нашему уважаемому шефу, до которого ваш курьер тоже так и не добрался.

— И поэтому вы опять собираетесь печатать какую-то грязь обо мне, с фотографиями и воспоминаниями неизвестных мне людей? — спросил Петр Андреевич.

— А что прикажете мне делать? — удивился Олег Иванович. — Говорил уже: я работаю в газете. У нас специфика такая. Раз продаваемая часть нашего тиража выросла, когда мы были вынуждены опубликовать статью о ваших связях с криминальным миром, то мы просто не могли…

— Давайте не будем о грустном… — перебил Петр Андреевич. — Опять начнете уверять меня, что не можете промолчать во имя чистоты нравов нашего искусства?..

— Именно так. А что прикажете делать с этим потоком читательских писем, буквально захлестнувшим редакцию после той памятной публикации? Ведь мешками приносят почту! И вываливают все это на мой стол. Мы не можем не отвечать… Ну вот, например, что пишет некая Зинаида Поздняева из Кызыла…

Олег Иванович взял со стола газетный лист и для убедительности прошуршал им перед микрофоном, потом склонился к списку городов, который недавно получил по знакомству от бывшего администратора из гастрольного объединения прежнего Союзконцерта.

— Вот здесь она уверяет, будто вы с театром были лет пятнадцать назад на гастролях в Кызыле, это так или не так? Вы там были в это время?

— Что-то такое припоминаю, — осторожно ответил мэтр. — В то время мы, нищие, знаете ли, актеры ездили с сольными выступлениями, чтобы заработать себе на хлеб… Только никакой Зинаиды я не припомню…

— А придется вспомнить, Петр Андреевич. Эта дама уверяет, что через девять месяцев после ваших гастролей она родила от вас дочку, которой уже исполнилось четырнадцать. Перешла в восьмой класс, одновременно посещает музыкальную школу.

— Бред какой-то… — растерялся Петр Андреевич. — Какая еще Зинаида? Не знаю я никакой Зинаиды!

Его лицо пошло красными пятнами. Он элегантно прикрыл рукой глаза, изображая для Давидика беспомощность творца перед бесцеремонностью и хамством толпы. Давидик же, взяв без спросу со стола фотографии юных дебютанток, недавних выпускниц Щукинского училища, разглядывал, не скрывая интереса.

— …Еще она утверждает, будто вы скрыли свою настоящую фамилию и назвались Кириллом Вороновым из Екатеринбурга. Но она опознала вас на фотографии в нашей газете, где вы встречаете известного бандита Таиландчика в аэропорту Шереметьево-два. И теперь собирается подать на вас в суд…

— Хватит, я все понял! — страдальчески сказал Петр Андреевич. — Только скажите: сколько?

Но это еще далеко не все… — сказал после паузы неумолимый Олег Иванович. — Вот письмо самого Таиландчика. Где он выступает в вашу защиту…

На этот раз Олег Иванович взял со стола конверт с письмом, отпечатанным на принтере. С массой специфических терминов и выражений.

— …Он здесь пишет, что знает вас, как чисто конкретного человека, который держит слово, и вы еще ни разу его не подставили. И в доказательство прилагает еще фотографии, где вы являетесь участником банкета, посвященного его дню рождения, и здесь он требует, чтобы мы, в натуре и по-хорошему, выступили в защиту вашего честного имени и опубликовали его письмо…

— Бред какой-то… Я никогда не хожу на дни рождения малознакомых людей!

— Может, вы его вообще никогда не знали?

— Знал! Но только как спонсора… И я действительно не знал, чем он занимается! — простонал несчастный Петр Андреевич. — Я вам сейчас расскажу, как все было…

— А зачем мне это знать? — искренне удивился Олег Иванович. — Я вам верю, а ваши мемуары интересны прежде всего для книжных издательств, а не для газеты. Я журналист, понимаете? Я должен поддерживать читательский интерес горячей тематикой!

— Выслушайте меня, молодой человек, не перебивая! — воскликнул мэтр. — Я познакомился с ним год назад в Сочи, куда был приглашен на «Кинотавр», это такой наш кинофестиваль.

— Я там тоже был в это же время, ну и что?

— Скажу вам честно: мне сразу не понравилась его вульгарность, сам стиль его общения, когда он интересовался делами нашего театра… А этот его хамский тон в отношении молоденьких артисток, для которых он закатывал пиры и был уверен, будто они готовы на все ради его денег!

— Ну что поделаешь, если это действительно так… Но вы тоже взяли у него деньги, правда на постановку… Он здесь об этом и пишет! — воскликнул Олег Иванович. — А вот у меня другое письмо вашей бывшей актрисы, между прочим заслуженного деятеля искусств, Татьяны Павловны Федоровой, где она утверждает…

— Все, хватит, скажите — сколько, и довольно об этом… — страдальческим голосом перебил Петр Андреевич. — Знаю я этих обиженных актрис. Пропивших и прокуривших свой талант! Их тьмы и тьмы!

— Нет, вы меня все-таки дослушайте! Она пишет, что условием спонсорства этого бандитского авторитета… — Олег Иванович пошарил по столу в поисках нужной шпаргалки, заполненной его собственным торопливым почерком, наконец нашел… — Условием спонсорства является то, что вы дадите главную роль не ей, а никому не известной Дарье Голубковой. Это верно?

— Да! — закричал Петр Андреевич. — Все верно! Такова нынешняя Россия! Я, которому рукоплескали в Париже, Токио, Лондоне и Нью-Йорке, вынужден пресмыкаться перед разной уголовной сволочью, чтобы делать высокое искусство! Раньше великие князья протежировали юным дебютанткам и ставили условия великим режиссерам, а сейчас это делают бандиты и криминальные авторитеты! Вы думаете, мне это просто далось? Вы думаете, мне не хочется плюнуть на все и уехать к чертовой матери из России, когда здесь приходится унижаться перед всякой мразью?

Он уже кричал в трубку, побагровев и брызгая слюной, так что Давидик отодвинулся назад, когда брызги стали до него долетать. В дверь заглядывали испуганные женские лица и тут же исчезали

— Ну раз уж так случилось, что вы до сих пор не уехали… — холодно сказал Олег Иванович, когда мэтр смолк, едва не задохнувшись. — И все еще здесь… Служение зрителям и искусству все оправдывает, не так ли? Но как вы думаете, я работаю исключительно на себя или ради служения нашим подписчикам и читателям? И тогда в чем между нами разница? Короче, вы согласны на наши условия, во имя вашего высокого искусства и одновременно процветания нашего издания?

— Что вы этим хотите сказать? — Трагические вибрации в голосе мэтра сменили гражданственный пафос. — Какие еще условия по телефону? Вы уверены, что нас не подслушивают? А я — нет!

— А разве Дюдик вам их еще не изложил? — ответил вопросом на вопрос Олег Иванович. — Тогда дайте ему трубку. Я ему сейчас уши надеру!

Сочувственно глядя на Давидика, Петр Андреевич протянул ему трубку. И через минуту с удивлением увидел, как у вспотевшего Давидика действительно стали гореть уши, будто их драли по телефону.

— Да, Олег Иванович. Я ему сейчас все расскажу… Я думал, вы сами скажете.

И снова передал трубку хозяину кабинета.

— Вы, кажется, только что сказали, что нас могут прослушивать, — напомнил Олег Иванович. — Вы каким аппаратом пользуетесь? Там надежная защита?

— Это «Моторола», вы же сами мне ее рекомендовали.

— Так в чем дело?

— Я не уверен, конечно, но я думаю, или мне так показалось… — замямлил Петр Андреевич. — Что подслушивающее устройство может находиться у меня в кабинете. Впрочем, это, возможно, плод моей мнительности…

— Но у меня подслушки точно нет, — заметил Олег Иванович. — Только сегодня у меня все проверили. Поэтому я сейчас сам скажу вам наши условия, а вы слушайте меня внимательно и никак не комментируйте. Только да или нет. Согласны?

— Да… — убито произнес Петр Андреевич.

— Отлично. Итак, мы заключаем джентльменское

соглашение или, если хотите, заверим его у нотариуса с нашими подписями, что вы, вернее, ваш театр выплачивает нашей газете пятнадцать тысяч условных единиц в течение года в качестве благотворительности. Можно на мой счет. Так проще… Вы слушаете меня?

— Да…

— В отличие от ваших первых спектаклей советского времени это звучит не очень жизнерадостно и не сказать, чтоб жизнеутверждающе… — заметил Олег Иванович.

— Как могу…

— Так вот, в течение этого времени, пока идет оговоренная проплата, мы обязуемся не публиковать материалов, порочащих ваше безусловно честное имя.

— Непроверенных материалов… — перебил Петр Андреевич.

— Проверяет прокуратура, — подчеркнул Олег Иванович. — Мы письма своих читателей экспертизе не подвергаем. Мы им верим. И еще. Поскольку письмо деятелей культуры в защиту чести и достоинства Льва Семеновича Разумневича вы так и не подписали, то сами напишете отдельное письмо, в котором присоединитесь к мнению мастеров культуры, и тем самым устраните это недоразумение, которое с момента вашего согласия мы будем считать досадным… В качестве бесплатной услуги за ваше согласие мы обязуемся регулярно осматривать ваш кабинет своими силами на предмет обнаружения подслушивающих устройств. Причем сделаем это сегодня же, как только вы дадите на это свое согласие. Да или нет?

— Да… — с трудом выдавил из себя мэтр.

Сейчас в его ушах уже не были слышны рукоплескания в залах Лондона, Парижа и Токио. Хотелось только одного: чтобы Олег Иванович поскорее замолчал, но он продолжал говорить и говорить….

— Вы еще долго будете в театре? Наш специалист с аппаратурой выедет к вам для поверки буквально в ближайшие полчаса — сорок минут. Он вам сам позвонит. Есть какие-нибудь вопросы или пожелания?

— Вы мне отдадите эти письма? — спросил Петр Андреевич. — Или хотя бы покажете?

— Я так и знал, что вы об этом попросите, — ответил Олег Иванович. — Увы, не имею права. Я и так взял грех на душу, зачитав эти письма. Но это не значит, что впредь я буду вам их показывать… Что молчите?

— А что мне говорить? — спросил старый режиссер. — Да, я уже согласился. Не столько ради своего имени, сколько ради дела всей моей жизни. Думаю, эту договоренность лучше так и оставить джентльменской. Как ни странно, я вам доверяю. До свидания.

— Ну и ладненько, — бодро сказал Олег Иванович. — Мир бы рухнул, если бы мы не доверяли друг другу.

И тут же перезвонил Вадиму.

— Вадик, тут есть одно дело, довольное срочное. Думаю, шеф будет только рад, если мы его сделаем.

…Вадим, сидевший в машине рядом с Ревазом метрах в ста от дома, где нашли мертвую Марину, только хмыкнул, выслушав:

— Мне бы, Олежка, твои проблемы… Ладно, подумаю. Надо бы еще заехать за аппаратурой… То есть время у меня еще есть?