Глава пятнадцатая

Получив на руки сводный список неопознанных трупов, обнаруженных в Москве и области в первой половине апреля, Агеев поначалу даже за голову схватился, взвесив тот объем поиска, в котором он мог надолго завязнуть, однако, мудро решив, что глаза страшатся, а руки делают, взял чистый лист бумаги, карандаш и сел за классификацию несчастных, которые дожидались своей плачевной участи в больничных моргах. Когда разогнул наконец-то спину и поднялся со стула, чтобы заварить себе кофейку покрепче, оказалось, что не так уж и страшен черт, как его малюют.

Всего-то... восемнадцать трупов, которые можно было бы поочередно предъявлять матери Германа Тупицына для опознания. Однако Агеев представил себе на секунду, что это его матери предъявляют восемнадцать трупов, чтобы она опознала в одном из них своего сына, и сразу же отбросил эту мысль как непотребную. Тем более что любимец чеховских женщин мог оставаться и живым на данный момент. Операми МУРа и сотрудниками «Глории» не исключалась и подобная возможность.

Заварив кофейку покрепче и добавив в чашечку с божественным напитком наперсточную дозу ликера, он придвинул кресло к журнальному столику и, положив перед собой исписанный лист бумаги, по которому можно было бы изучать топонимику Московской области, рядом положил увеличенную фотографию Тупицына, на которой тот представал во всей своей красе. Что волосы, которым мог бы позавидовать лютой завистью даже сам Жан Марэ, что лицо, что полуобнаженный торс, который венчали по-мужски красивые плечи, – все было красиво в этом человеке. Однако Агееву надо было угадать, в каком из районных моргов может лежать сейчас это тело, и он повел фотографией по списку сверху вниз, надеясь, что интуиция профессионального спецназовца не подведет его и в этом случае.

Он уже был на строчке «Серпухов», как вдруг какой-то внутренний звоночек, негромко брякнувший в голове, заставил его остановиться и более пристально всмотреться в фотографию.

Бог ты мой! На левом плече Тупицына просматривалась какая-то крошечная татуировка, которая поначалу прошла мимо его внимания. Вскочив с кресла, он подошел к окну, за которым полоскалось весеннее солнце, однако, так и не разобрав, что же на самом деле пожелал запечатлеть на своем плече Тупицын, бросился к телефону. Волнуясь и дважды сбившись, набрал-таки номер домашнего телефона Тупицыных и, когда в трубке послышалось негромкое «Да? Я вас слушаю», назвал себя.

Мать Германа, обрадованная его звонком, тут же заговорила скороговоркой:

– Я... я вспоминала вас. Вы... что-нибудь есть о Гере?

Что он мог ей ответить?

– Ищем, Анна Васильевна, ищем. И тут такой вопрос... У вашего Геры были татуировки?

– Да... была одна... А что? – Молчание и уже откровенно тревожное: – Вы... вы что, нашли его?.. И теперь?..

– Нет, ни о каком опознании речь не идет, – попытался успокоить несчастную, горем убитую женщину Агеев. – Просто это необходимая формальность при поиске пропавших людей.

Она, видимо, действительно поверила этим словам.

– Была одна, на левом плече. Он эту наколку сделал, когда в армии служил.

– А не помните, что именно было выколото на его плече?

– Да как же не помню! – возмутилась мать Германа. – Очень даже помню. Красивая такая наколка – орел, а в его когтях обвисшая женщина.

«М-да», – невольно хмыкнул Агеев. Герман Тупицын даже в наколках оставался верен себе.

Поблагодарив женщину и сказав ей пару обнадеживающих слов, Агеев опустил телефонную трубку на рычажки, сделал глоток из кофейной чашечки и снова всмотрелся в лицо Германа.

Оно было красивым, лучезарно-улыбчивым, и казалось, что нет такой силы в природе, которая помешала бы ему жить и любить на этом свете.

– М-да, – подвел итог Агеев, допивая кофе с ликером. – Судьба играет человеком, а человек играет на трубе.

Потом остановился глазами на слове «Серпухов» и вспомнил, что этот районный город едва ли не соседствует с Чеховом. И всегда есть вероятность...

Мысленно перекрестившись и самому себе пожелав успеха, если, конечно, это можно было бы назвать успехом, он достал телефонную книгу Московской области и поплотнее устроился в кресле...

Спустя два часа он уже точно знал, что Герман Тупицын никогда больше не обнимет ни одной женщины. Ни в своем родном Чехове, ни в Москве.

И мог ли он предполагать, когда кружил голову молодой, красивой журналисточке, что судьба играет человеком, а человек, в конце концов, сыграет в трубу?..

Теперь оставалось самое неприятное – сообщить матери Германа о смерти сына и привезти ее на опознание. Впрочем, как мудро решил Агеев, с этим делом вполне могут справиться и опера убойного отдела МУРа.

Это была последняя квартира на лестничной площадке первого этажа дома на Большом Каретном, и, когда за ними закрылась дверь, двум капитанам милиции не оставалось ничего более, как переглянуться да пожать друг другу руки.

Отрицательный результат – тоже результат, причем далеко не маловажный.

Завершив поквартирный обход дома с фотороботом Мосластого в руках, они доподлинно убедились в том, что, в общем-то, ни у кого в МУРе не вызывало сомнения. Ночного посетителя коммерческого магазинчика, которому вдруг приспичило ни свет ни заря сбросить с себя нервный стресс бутылочкой водки, в этом доме никто не знал и никогда раньше не видел.

А это значило, что Мосластый и есть тот самый «барабашка», что тревожил несчастного и в то же время излишне чуткого соседа Юрия Толчева в предутренние часы. И тот поплатился своей жизнью за то, что хотел доказать своим родным, а заодно и милиции, что он не шизофреник, слышащий по утрам черт знает какую чертовщину, а совершенно нормальный человек, психика которого еще не требует медикаментозногo вмешательства, так что дело оставалось за малым – вычислить в десятимиллионном мегаполисе из всех мосластых одного-разъединственного Мосластого и собрать доказательную базу, что это именно он убил старика.

Короче говоря, пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. А если говорить еще проще, то как тут не вспомнить про ту самую иголку, которую надо было найти в стоге сена.

Вернувшись в МУР, Майков доложил своему шефу о результатах опроса, на что Бойцов только кивнул угрюмо и столь же угрюмо спросил:

– Что думаешь делать?

Олег развел руками: чего, мол, тут думать, искать надо, товарищ полковник, искать. Как в том анекдоте про прапорщика с обезьяной, которых поместили в две клетки, в которых были подвешены бананы, и предложили им достать эти самые бананы. Сначала оба стали прыгать, пытаясь достать лакомство, но потом сообразительный предок гомо сапиенса подтащил под банан пустую коробку, взобрался на нее и... Когда же кто-то из милосердных ученых подсказал прапорщику проделать то же самое, он только окрысился на подсказчика – прыгать, мол, надо, прыгать.

– Молодец, – похвалил его Бойцов, – непременно майором будешь. А теперь слушай сюда. Звонила Турецкая. Судя по всему, сыщикам «Глории» удалось обнаружить труп чеховского фигуранта.

– Любовника Толчевой?

– Да. Так что тебе придется ехать в Серпухов и проводить опознание. И если все сойдется... Короче, не мне тебя учить, что нам потребуется в первую очередь и в обязательном порядке. Кроме протокола опознания и судебно-медицинской экспертизы необходимо снять его «пальчики» и получить ответы на следующие вопросы: когда, где и кем был обнаружен труп, а также получить хотя бы предварительный ответ, как был убит Герман Тупицын, если, конечно, он не сам отдал Богу душу.