Книга: Убийство за кулисами
Назад: Глава 9 Музыкальная мафия
Дальше: Глава 11 Продюсерский центр

Глава 10
«Дом оперы». Начало

Известную певицу Марию Краеву хоронили на пятый день после ее гибели. Прощание с ней коллег и поклонников состоялось в том самом Доме композиторов, с которым у Юрия было связано начало его стремительной звездной карьеры.
Стоя в ногах гроба единственной женщины, которую он действительно любил, рядом с тихо плачущей Алевтиной Гудковой, Строганов не мог отделаться от ощущения нереальности происходящего. Гудковой, по крупному лицу которой беззвучно текли мелкие слезинки, он завидовал: у него самого слез не было…
Юрий почти неотрывно смотрел в удивительно спокойное, неестественно белое Машино лицо, на полоску с отпустительной молитвой, пересекавшую ее крутой, упрямый лоб, прикрывавшую пулевое отверстие, и не мог поверить, что видит Машу в последний раз. Точно так же, как когда-то, в далеком Милане, не мог поверить, что расстается со своей едва полыхнувшей любовью навсегда… Тогда, в Милане, он был прав…

 

…Спустя почти одиннадцать лет после отъезда Москва встретила его осенней изморосью и тяжелым, сизым небом, всей своей тяжестью привалившимся к мокрым городским крышам. Казалось, еще немного — и клубящиеся тучи, не выдержав собственного веса, опустятся прямо на асфальт, под колеса медленно ползущих автомобилей, под ноги ежащихся под своими зонтами прохожих.
Старенькая «Волга» Розингера тоже не ехала, а ползла по столице, постоянно застревая в многочисленных пробках, которые Юрия совершенно не раздражали: они давали ему возможность разглядывать разительно переменившуюся за пролетевшие годы Москву, изумляясь абсолютно всему: новехоньким зданиям с обилием самых изощренных реклам, по преимуществу на английском (словно и не уезжал из Штатов!..), обилию и разнообразию нарядных даже в этот серый то ли день, то ли вечер иномарок, совершенно по-европейски разодетой толпы, колыхавшейся на тротуарах.
Рядом с ним, прижимая к себе притихшего, сонного Сашку, молча сидела Лиза. Как всегда, по ее лицу невозможно было понять, какое впечатление производила на нее Москва… Узнает ли она хоть отдаленно город своего детства или испытывает ту же восторженную растерянность, что и он, Юрий?
Лиза всегда оставалась для него в чем-то загадкой. Но Строганова это не огорчало: у него и самого никогда не возникала потребность докопаться до того, что скрывалось за ровным, спокойным и немного отстраненным от окружающего мира характером жены. Тогда это казалось Юрию нормальным, он даже полагал, что любит Лу прежде всего за то, что она никогда не предпринимала попыток «лезть ему в душу», отчего он чувствовал себя свободным мужчиной. Его краткие и довольно частые романы вспыхивали, отгорали и пролетали мимо, то ли не замечаемые Лизой, то ли просто нестоящие, с ее точки зрения, переживаний… Да, изменяет, ну и что? Он — артист, постоянно осаждаемый кучей поклонниц. Какой же мужчина устоит перед подобным соблазном? К их семье, к их браку все эти одноразовые красотки никакого отношения не имеют…
Юрий предпочитал считать, что все было именно так. Лу безусловно знала про эти действительно ничего не значащие эпизоды его мужской жизни. И все понимала! Ему нравилось считать, что в этом отношении их брак идеален…
Отель, который выбрал для них Марк, оказался просто роскошным и находился в самом центре. Едва войдя в огромный холл с фонтаном и кафе-баром посередине, Строганов в очередной раз мысленно всплеснул руками: неужели они действительно в России? Подобный отель мог сделать честь любой европейской столице! Словно какой-нибудь обалдевший от впечатлений провинциал, он восхищенно окинул взглядом уходившие вверх, к далекой стеклянной крыше, террасы этажей.
— Ну как? — В голосе Марка звучала гордость. — Нравится?.. Ты хотел получить лучшее из того, что есть, — и ты его получил!
Юрий рассмеялся и ласково приобнял Марка за плечи, подумав, что Розингер совершенно не изменился за прошедшие годы, даже почти не постарел: все та же подвижная хрупкость, присущая представителям библейского народа, все те же немного лукавые, напоминающие черносливины глаза, все тот же деловитый жест, которым поправляет очки.
— Здорово, Марио, — искренне произнес он. — Если так же будешь работать в моем будущем театре, тебе цены не будет!
— Ну… — немного иронично сверкнул на него глазами Марк. — Я тут подумал-подумал и решил сказать тебе «Да». Хотя, должен признаться, сомнения были…
— Сомнения? — удивился Юрий.
— А ты полагал, я так вот сразу и решусь в омут головой? Ты, Юра, пока не знаешь нашей специфики, Россия всегда была специфической страной, а теперь — особенно… Все переменилось, а специфика осталась!
— Что ты имеешь в виду?
— Только то, что сказал, а расшифровывать — суток не хватит…
— А если вкратце?
— Если вкратце, собственными силами пока еще ни один частный музыкальный театр у нас не выстоял — попыток примерно из десяти…
— Деньги?
— И это тоже.
— С деньгами проблем не будет! — улыбнулся Строганов. — А что еще?
— Оперная музыка, увы, сейчас еще менее популярна, чем в момент твоего отъезда… Но тут я как будущий продюсер кое-какие меры уже принял! — В голосе Марка прозвучала гордость.
— А именно?
— Знаешь, кто будет у тебя… у нас главным дирижером и худруком?.. Аркадий Ильич!
— Аграновский! — ахнул Строганов. — Марио, ты — гений!.. Как поживает наш старик?
— Бодр, весел и преисполнен всяческих идей! А я конечно же гений: ты прав, как всегда. Тем более что и премьерную вещь профессор уже готов предложить.
— Что именно?..
— Увидишь!.. Тем более что имя композитора вряд ли скажет тебе что-нибудь…
— Юра, — негромко окликнула их Лиза, успевшая вместе с Санькой добраться до стойки администратора, — вы скоро? Саша устал, хочет спать… Извините, Марк Иосифович…

 

…С Марио Лу так и не сумела по-настоящему сойтись. С первой минуты и до конца обращалась к нему только по отчеству, вежливо пропуская мимо себя попытки Марка обойтись без этой «официальщины». Ревновала вместо умершего Зальца? Не могла воспринять на его месте другого человека и по этой причине не доверяла Розингеру? Ответа на вопрос у Юрия не было, и вскоре он перестал его занимать — не до того стало… В его жизнь вновь вошла Маша… Знал ли Марио от Аграновского, которому было известно, об их давнем бурном романе, Юрий понятия не имел. Но, возможно, знал и пригласил Краеву петь в «Доме оперы» не только из-за звездного имени, но еще и в пику Лизе, которую молча недолюбливал?..
Как бы там ни было, это случилось. После долгих споров и размышлений Строганов согласился с Аграновским и Розингером на постановку оперы неизвестного композитора на известный сюжет. И едва ноты попали Юрию в руки, как сомнения сменились восхищением: арии были просто удивительно красивы, а партия Мортимера — словно специально написана для него! Да и сам Струковский произвел на Строганова очень приятное впечатление: за спиной композитора чувствовалось не одно поколение интеллигентов — не говоря о том, что почти все они были музыкантами…
Кастинг с молодыми солистами, подбирал которых Аркадий Ильич, шел довольно гладко; споткнулись они впервые на партии Елизаветы… Для королевы Английской требовалось не просто меццо, а меццо со свободными верхами, приближающимися к сопрановому диапазону. Единственная певица, нашедшаяся на эту партию, Кира Голдина, была неплоха, но, с точки зрения Строганова, больше годилась для второго состава.
И вот однажды, кажется на пятое или шестое прослушивание, Юрий слегка опоздал — кастинг уже шел, когда он добрался до дверей зала, в котором все происходило. Он уже протянул руку к дверной ручке, чтобы потянуть ее на себя, и в этот миг зазвучала центральная ария Елизаветы, акапелла, зазвучала так, что Строганов замер на месте, не в силах пошевелиться: этот голос, даже спустя столько лет, он узнал бы и во сне. Перед глазами замелькали полузабытые улицы Милана, на которых, приезжая туда с концертами или по оперному сезонному контракту, он с той поры старался не бывать. Словно волна, накатился грохот аплодисментов того зала, вспыхнули алым в свете прожекторов рампы огромные, неправдоподобно яркие букеты, летящие к их ногам…
— Маша! — Он влетел в зал, вырвавшись из своего ступора, и моментально увидел ее с нотами партии Елизаветы в руках, резко развернувшуюся на его голос.
И узнал моментально, и в первое мгновение показалась она ему в точности такой, как была тогда в Милане, совсем не изменившейся… Конечно, она сама все для этого сделала: распустила по плечам свои локоны, надев на себя что-то ярко-красное, воздушное, запутанное, какие-то шифоновые лохмотья… Карменсита, его Карменсита, его Маша…
Лишь спустя несколько часов он осознал, что не его и не та, другая. Не потому, что исчезла хрупкость юности, суше сделался овал лица, появилась в глазах какая-то новая, холодноватая мудрость. Что-то изменилось в ней самой, привнесенное опытом лет, прошедших без него, что-то, делавшее Краеву для Юрия еще желаннее, с порога завопившее в его душе о том, что любовь не ушла, а только затаилась в самой ее глубине, придавленная суетой его жизни, усталостью тяжкого восхождения по звездным ступеням признания. Затаилась, ожидая своего часа, и воспользовалась им, едва этот час наступил…
…С кастинга он уехал вместе с ней, дав Аграновскому и Розингеру полный карт-бланш на поиск недостающего баритона на партию Лейстера. Они почти не разговаривали, пока он вел машину к ней домой, по названному Машей адресу: Краева только подсказывала ему, как проехать, где повернуть налево, где — направо, где… Эту дорогу он, с трудом ориентировавшийся в обновленной столице, запомнил навсегда с первого раза.
Не сразу запомнил только, как выглядит ее квартира, потому что уже в маленьком холле, исполнявшем роль прихожей, не выдержал, прижал Машу к себе и больше не выпускал ее из своих объятий до утра — забыв про театр, про Лизу, про Сашку… Мир сжался почти в точку — до ее узнаваемо податливого тела, до самых красивых на свете огромных серых глаз, до не забытого за долгие годы запаха волос, похожего на аромат жасмина и роз одновременно…
…Розингер позвонил им около десяти утра. Формально — сообщить, что замечательный «мальчик» на баритоновую партию найден и кастинг соответственно завершен. На самом деле — чтобы ознакомить Юрия с той ложью, которую он вместо него придумал для Лизы, не забыв, в отличие от Строганова, позвонить ей и предупредить, что Юрий сегодня вряд ли вернется к ночи…
— Как ты догадался? — смущенно произнес тот, одной рукой прижимая к уху телефонную трубку, другой обнимая только что проснувшуюся Машу.
— Я не только гений, — усмехнулся его драгоценный друг Марио, — я еще и ясновидящий… в некоторых случаях… Ладно, пока, Марусе привет!
— Марконечка и есть седьмое чудо света, — Маша потеснее прильнула к Юрию, и он зарылся лицом в ее локоны, замерев от счастья. — Я его обожаю… А твоего Зальца ненавидела и буду ненавидеть всю жизнь…
Спроси кто-нибудь Юрия, почему он в последовавшие затем годы не развелся с Лизой, вряд ли бы он сумел ответить на этот вопрос. Не хотел предавать женщину, которая была ему почти идеальной женой, матерью его ребенка? Не мог бросить ее в стране, ставшей Лу, по сути, чужой? Да, все это было. Но было и другое.
Строганов понимал, что Краева не могла жить все эти годы одна, что у нее были мужчины… Или один мужчина, который любил ее не меньше, чем он сам. Если бы она хоть раз пошла у Строганова на поводу, ответив ему на невысказанный вопрос!.. Но Краева не только никогда не заговаривала с Юрием о своей жизни без него, но и всякий раз, когда он достигал запретной черты и мучивший его вопрос готов был сорваться с языка, уводила разговор резко в сторону. И взгляд ее делался в такие минуты незнакомо-жестким, пугая Строганова неженской холодностью…
Строганов глухим не был, а доброхотов, готовых поделиться с ним клубившимися вокруг примы сплетнями, тоже хватало. Но Юрий, не переносивший вульгарных, пошлых ситуаций, сразу поставил себя так, что ни один из жаждущих поделиться с ним «вполне достоверными» сведениями сделать это не решался. Это касалось только их двоих — Маши и его. А может быть, только его одного. Ведь и он не был святым все эти годы, а значит, право задавать вопросы давно потерял. Требовались, как полагал Юрий, годы и годы, чтобы это право восстановить… Разве могли они знать, что этих лет у них просто не будет?..
И по-прежнему Юрий Валерьевич Строганов не знал, догадывается ли его жена об их отношениях с Краевой. А если догадывается — понимает ли, что впервые за весь брак у нее появилась настоящая соперница?
Лиза, если и догадывалась, ни разу ничем себя не выдала. Общалась с Машей, если нельзя было избежать встречи жены и любовницы на каком-нибудь важном мероприятии, ровно, спокойно и доброжелательно. В точности так же, как с остальными артистами. И уехала она от Юрия, так и не сказав ни слова о Краевой. Всего один раз позвав его вместе с собой и Сашкой обратно в Штаты, прочь из этой страшной, бандитской, лишенной цивилизованности России.
В ответ на его протест Лу не сказала ни слова, просто подошла к телефону и начала дозваниваться до авиакасс — чтобы заказать билеты для них с Санькой на ближайший рейс в Чикаго… Он до последней минуты не верил, что Лиза действительно это сделает. Но она сделала.

 

…Прощание с телом Марии Краевой завершилось около полудня — как раз в тот момент, когда на стол Александра Борисовича Турецкого легли последние экспертные заключения по делу об убийстве певицы.
Все дальнейшее Юрий Строганов помнил плохо, в памяти застряли лишь отдельные эпизоды похорон: вызывающий почти обморочный ужас стук молотка по крышке гроба Краевой… Мгновенная сутолока возле свежевырытой могилы, куда каждый бросает свой ком земли… Памятник на соседней могиле в виде мраморного ангела, на который постоянно натыкается его взгляд. Как по мановению волшебной палочки выросший холмик с простым металлическим крестом — самый высокий в округе из-за массы венков и цветов. Под ними сделался невидимым его собственный, отдельный венок для Маши — из живых алых роз, которые она так любила…
И вовсе смутно запомнилось застолье в Доме композиторов, поминки, вначале, как водится, тихие, потом, как всегда на Руси, шумные, почти на грани веселья… Справа от него бледная, отстранившаяся от происходящего, но уже не плачущая Альбина. Кажется, так и промолчавшая весь день и весь вечер. С трудом проронившая в конце:
— Извините, Юрий Валерьевич, я пойду… Мама одна, и Пуфа пора кормить.
Он молча встал, вышел вместе с единственной Машиной подругой, надеясь, что его отсутствия никто не заметит. Все уже достаточно много выпили для того, чтобы позабыть, зачем они здесь… И, не обращая внимания на Алевтинины протесты, твердо взял ее под руку, повел к своей машине: «Я вас отвезу, не спорьте!» Но спорить она перестала, только когда машина тронулась с места.
— Как там Пуф? — спросил он, чтобы хоть как-то отвлечь ее.
— Все так же, никого к себе не подпускает, ему, похоже, досталось от этой сволочи…
Юрий бросил на Алевтину Борисовну быстрый взгляд, и женщина мучительно, тяжело покраснела:
— Юрий Валерьевич, я даже следователям сказала, что никогда не поверю в вашу… вашу причастность… Но не сказать им правду о том, что видела вас в ту ночь, я не могла… Вы очень на меня сердитесь?
— Я совсем на вас не сержусь, — сказал он как можно мягче. — Вы поступили правильно, я бы поступил на вашем месте так же… Уверен, они разберутся в конце концов, возможно, и поймают этого отморозка… А Пуфа, как только он немного придет в себя, я заберу.
— А если не придет? — тихо спросила она.
— Все равно заберу… Если людям смена обстановки идет в таких случаях на пользу, значит, и ему это может помочь…
Они еще немного поговорили о коте — серьезно, словно речь шла о разумном существе, почти человеке… Потом машина доехала до нужного дома, знакомого подъезда. Юрий старался не смотреть на дверь, кнопки домофона которой столько раз нажимал с ощущением настоящего праздника в душе.
Алевтина понимала его состояние. Потому что поспешно распрощалась, дав ему возможность сразу же уехать. Даже позабыв рассказать, какая симпатичная девушка приходила к ней накануне и о чем они с ней говорили… Она несколько раз, пока они сидели за столом, размышляла, стоит ли ему говорить, о чем расспрашивала ее эта хорошенькая Галочка, совсем непохожая на работника органов, и что именно она ей отвечала. Так и не решив ничего определенного, отправилась домой и вот — забыла за размышлениями и разговорами о Пуфе об этом визите вообще… Что ж, значит, так нужно.
Квартира встретила Юрия тишиной и неожиданной чистотой. Недоуменно оглядевшись, он с трудом припомнил, что сегодня был день, в который приходила домработница. Автоматически скинул обувь и двинулся в сторону кухни, включая по дороге свет, ни о чем не думая, удивляясь вдруг объявшей его эмоциональной тупости.
Телефон зазвонил в тот момент, когда Строганов дошел до кухни, на которой в одном из буфетов хранился бренди — цель его передвижений. Поначалу он не хотел брать трубку, но потом сообразил, что звонки непрерывные, международные, и взял трубку, горько подумав, что жена что-то зачастила со своими телефонными визитами.
— Здравствуй, Лу, — сухо произнес он. — Что-то случилось?
— У меня — нет. — Голос Лизы доносился так ясно, словно звонила она из соседнего подъезда. — Я хотела выяснить, подал ли ты уже на развод…
— Еще нет… Ты так спешишь?
— Просто не вижу необходимости тянуть.
— Как Санька?
— Все в порядке… Это правда, что твою певичку убили?
Ответил он не сразу, потрясенный этим несвойственным Лизе «твою певичку»… Значит, она все-таки знала!..
— Але, ты меня слышишь? — поинтересовалась жена.
Он сглотнул образовавшийся в гортани комок.
— Я слышу тебя очень хорошо… Я только что вернулся с Машиных похорон. Как ты узнала?
— У нас в новостях был небольшой сюжет.
— Я не об этом. — Юрий взял себя в руки и произнес фразу ровно.
— А-а-а… Какое это теперь имеет значение? — Голос Лизы, в отличие от его, не дрогнул ни разу, никакой паузы она не взяла. — Постарайся побыстрее покончить с формальностями, пока!
И, как всегда, не дав ему что-либо произнести, прервала связь.
Строганов бессмысленно посмотрел на телефонную трубку, прежде чем вернуть ее на место. Потом добрался до буфета и извлек из него непочатую бутылку: он почти никогда и ничего не пил, кроме полусухого красного вина. Но сегодня он предполагал напиться до полного беспамятства, если у него это получится.
Прежде чем наполнить первую рюмку Юрий Валерьевич посмотрел на часы: неужели только половина девятого вечера? Всего половина девятого?

 

— Уже половина девятого, пора закругляться! — в это же самое время произнес в кабинете Александра Борисовича Турецкого его старый друг, начальник 1-го Департамента МВД РФ Вячеслав Иванович Грязнов.
— Сейчас, Слава, сейчас… Сейчас и закруглимся! Должен же я тебя отблагодарить за столь ценные сведения!
На низком журнальном столике, за которым они пристроились, словно по мановению волшебной палочки объявилась наполовину опустошенная бутылка коньяка и две рюмки.
— Надо же, каким ты можешь быть совестливым! — притворно удивился Грязнов и фыркнул, благожелательно посмотрев на коньяк. — Понимаю, меня бы на твоем месте тоже обрадовало, что пистольчик оказался паленый… Вообще этот киллерюга Ятаган хотя и трудноуловимая сволочь, однако, кое-что нам о нем все-таки известно: например, прижимист до чрезвычайности!
— Вероятно, поэтому и использовал данную пушку дважды? — предположил Турецкий, разливая темно-янтарную жидкость.
— Не думаю… — Грязнов помолчал, наблюдая за манипуляциями друга. — Наверняка с дальним прицелом сбросил… Вообще-то ходили слухи, что Ятаган перед кем-то здорово опаскудился и вроде бы его этапировали к праотцам, на разборки с дьяволом. Так что еще вопрос, он ли был исполнителем… Возможно, таким образом стараются запутать след, поскольку официально этот гаденыш все еще в розыске… Я бы на твоем месте пощупал в его окружении… Только не говори мне, что окружение киллера — нонсенс!
— Любовь-морковь? — усмехнулся Турецкий.
— Она самая, — кивнул Грязнов, ничуть не удивившись догадливости друга. — Некая Мила Круль, бывшая моделька, отошедшая от дел, жившая на содержании у Ятагана… Одним из подтверждений слуха о том, что ее дружка действительно замочили, можно считать тот факт, что сейчас у нее появился новый дружбан… Как раз месяца два назад.
— А кто новый любовник?
— Пока не знаю, но надеюсь не позднее завтрашнего вечера узнать и тебе отзвонить… Ну что — прозит?
Вячеслав Иванович поднял свою рюмашку.
— Прозит! — охотно отозвался Турецкий. — И пусть он всегда будет, по крайней мере, что касается нас.
И, подмигнув вполне иронично удивившемуся такой высокопарности Грязнову, с удовольствием выпил свою порцию.
И уже на выходе, покидая свой кабинет, Александр Борисович добавил:
— А вот тебе, Слава, еще одна версия появления данного пистольчика: если твой Ятаган в данный момент и впрямь находится на разборках с чертями, пристреливший Краеву киллер мог и не знать, что оружие паленое…
— Это как?
— Из твоих документов что следует?
— Как что? — не понял Грязнов. — Что извлеченные из тела Краевой пули имеют характерные признаки, абсолютно идентичные тем, что девять месяцев назад были извлечены из тела убитого на стрелке авторитета Клямкина…
— Во-во! — перебил друга Турецкий. — Пистолет идентифицирован по пулям, так?
— Так!
— На месте убийства этого Клямкина оружие найдено не было, зато оно найдено на месте убийства Краевой. Теперь смотри: профессиональный киллер от оружия всегда избавляется сразу. Дважды его никогда и ни под каким видом не использует — тем более такой профессионал, как Ятаган ваш… Есть только одна ситуация, в которой он мог отступить от этого железного правила: если жертва из «своих», светиться ему никак нельзя, а по использованному пистолю его может кто-то идентифицировать… Уверен, что именно такая ситуация и имела место!
— Возможно… И что это нам дает?
— Не нам, а вам, — усмехнулся Сан Борисыч. — Думаю, смело можете своего Ятагана снимать из федерального розыска: кто-то, у кого хранился паленый пистолет, предоставил его убийце Краевой, понятия не имея, что он паленый…
Назад: Глава 9 Музыкальная мафия
Дальше: Глава 11 Продюсерский центр