В тот же день, когда Вадим сначала приводил себя в порядок после ночной аварии, а потом вел многосложные переговоры с посланцами аль-Аббаса, в прокуратуре России с самого утра шла напряженная работа. После установления личности Барыкина — Сергуни и выхода на банду, обосновавшуюся в «Руси», по указанию генерального прокурора группе Турецкого была дана санкция на прослушивание телефонных разговоров всех, заподозренных в причастности к деятельности банды, выделен дополнительный транспорт, необходимые технические средства и сотрудники для наружного наблюдения и оперативно-розыскных мероприятий.

Турецкий прекрасно понимал, чего от него ждет генеральный прокурор: в возможно более краткие сроки найти и арестовать второго убийцу профессора Осмоловского. Здесь была явная политическая подоплека: общественность возбуждена и возмущена, быстрое раскрытие этого нашумевшего преступления повысило бы авторитет Генеральной прокуратуры и вызвало бы больше доверия населения и депутатов Государственной думы к ее деятельности. Разумеется, во главе с новым генеральным прокурором.

Понимал это и Меркулов. Докладывая генеральному прокурору о результатах работы бригады Турецкого, он ни словом не обмолвился о том, что Мишурин, основной убийца профессора, уже найден. Формальным основанием, дающим Меркулову право на это умолчание (право, конечно, весьма сомнительное — это прекрасно понимал сам Меркулов), был тот факт, что еще не все доказательства вины Мишурина получены. Не было еще, в частности, результатов дополнительной проверки кабинета и лаборатории профессора Осмоловского — на этой проверке настоял Турецкий. Истинной же причиной было другое. Меркулов понимал: доложи он об этом, генеральный прокурор прикажет немедленно арестовать Мишурина, предъявит ему обвинение и примет меры для того, чтобы широко осветить этот факт в прессе и по телевидению. Со своей точки зрения, точки зрения вчерашнего политического деятеля и теоретика, не имевшего практического опыта работы в прокуратуре, он был конечно же прав. Но у самого Меркулова были на этот счет свои соображения.

К полудню группа опытных экспертов-криминалистов научно-технического отдела ГУВД Москвы, посланных по требованию Турецкого для повторного, более тщательного обследования лаборатории Осмоловского, закончила свою работу. Турецкий оказался прав: скрупулезное обследование лаборатории позволило найти отпечатки пальцев Мишурина. Очень неявных — на ручках кресла и отчетливых — на деке принтера. Как раз там, где и предполагал Турецкий.

Эти должным образом оформленные результаты обследования привез в Генпрокуратуру член бригады Турецкого, начальник второго отдела МУРа подполковник Яковлев. Ознакомившись с ними, Турецкий удовлетворенно кивнул:

— Порядок. Пошли к Меркулову.

Меркулов внимательно изучил документы.

— Что ж, давайте обсудим ситуацию. — Он обернулся к Турецкому. — Зови Косенкова. Парень с головой, да и психология у него современная. Может, что дельное и подскажет.

— Современная! — слегка обиделся Турецкий. — А мы, значит, совсем мастодонты?

— Не совсем, Александр Борисович. Совсем — это, наверное, я. Но согласись: есть разница в восприятии жизни человеком двадцати шести лет и сорока.

— Да я, собственно, ничего против Аркадия не имею, — легко сдался Турецкий.

Вызванный Турецким, в кабинете появился Косенков. Как обычно, лицо у него было сонное, будто его только что подняли с постели. Он четко доложил о прибытии, пристроился на стуле в углу и словно бы задремал.

Обсуждение не заняло много времени.

— Ситуация ясна, — заключил Турецкий. — Последняя точка в расследовании дела об убийстве профессора Осмоловского поставлена…

— Мы ничего не знаем о том, кто убил лаборантку профессора, — напомнил Яковлев. — Знаем только, что к этому причастен Барыкин, Сергуня.

— Пока не знаем, — согласился Турецкий. — Но сейчас важно другое. Во всяком случае — с точки зрения генерального прокурора, как я ее себе представляю. Мишурин вычислен, все улики против него собраны, доказательства его вины неопровержимы. Таким образом, мы можем арестовать его в любую минуту. Что будем делать?

В кабинете воцарилось молчание.

— А почему бы так и не поступить? — нарушил его удивленный вопрос Косенкова.

Меркулов и Яковлев слегка усмехнулись.

— Вот вам и современная психология, — не скрывая иронии, заметил Турецкий.

— Я сказал какую-то глупость? — спросил Косенков.

— Ну почему? — отозвался Меркулов. — Ты сказал то, что сказал бы и генеральный прокурор, если бы я доложил ему обо всех результатах расследования.

— А вы не доложили? — удивился Косенков.

— У меня еще не было последнего заключения экспертизы, вот этого, — показал Меркулов на документы, привезенные Яковлевым. — Если бы генеральный сейчас меня об этом спросил, я бы обязан был доложить. А пока о том, что второй убийца Осмоловского найден, знаем только мы четверо. И больше — ни одна живая душа.

— А эксперты? — спросил Косенков.

— Они выполнили свою часть работы и не посвящены в суть дела.

— И все-таки я не понимаю, почему мы должны медлить с арестом Мишурина? — повторил Косенков.

— Объясни ему, Александр Борисович, — кивнул Меркулов. — Все-таки, некоторым образом, твой ученик.

— Попробую объяснить. И быть доходчивым. Хоть у нас и большая, как вы, Константин Дмитриевич, изволили выразиться, разница в восприятии жизни. — Турецкий повернулся к Косенкову. — Допустим, арестовали. Практически реально — примерно через час. А дальше?

— Ну, как? Допросить. Улики неопровержимы. Расколется.

— Расколется? Ты уверен, что он назовет организаторов убийства? Расскажет об анализах, о которых мы ничего не знаем? Ответит еще на ряд вопросов, которые нас чрезвычайно интересуют: что за банда, на которую он работает, какова ее структура, кто стоит во главе?

Аркадий пожал плечами:

— А почему бы и нет? Когда человеку грозит вышка, он на все пойдет, чтобы смягчить себе участь.

— И все это он выложит прямо сегодня, на первом же допросе? — продолжал Турецкий.

— Ну, не на первом, — не сдавался Косенков. — На втором. На пятом. Пусть даже на десятом. Но выложит.

— Согласен, — кивнул Турецкий. — На пятом или десятом, может, и выложит. Но самая паскудная реальность нашей жизни в том, что даже второй допрос может не состояться. А уж про пятый или десятый я и не говорю.

— Почему?

— Да потому, пытливый мой ученик, что даже до второго допроса он, скорее всего, не доживет. Его убьют. В камере. Понял? Или при попытке к бегству при перевозке из прокуратуры в следственный изолятор. Или повесится на кстати оказавшемся в камере шнурке. Или — от внезапного сердечного приступа.

— Но можно же содержать его в одиночной камере!

— Можно, — согласился Турецкий. — Но гарантий, что его и там не достанут, нет.

— Бывали и такие случаи, — подтвердил Яковлев.

Косенков перевел недоверчивый взгляд на Меркулова:

— Вы тоже согласны с этим?

Меркулов ответил не сразу и как бы с неохотой:

— Не исключено.

— Так что же делать? — вырвалось у Косенкова.

— Мы и собрались, чтобы решить именно этот вопрос, — ответил Меркулов. — Есть какие-нибудь предложения?

— Что тут предложишь! — неопределенно отозвался Турецкий. — Продолжать выявлять связи. Может, что новое и откроется.

— Основные связи его практически выявлены, — заметил Яковлев. — Оперативники не спускают с него глаз со вторника — как только Саша Турецкий его опознал. Продолжать наблюдение, конечно, можно, но вряд ли это что-то новое принесет.

— Да, занятие малоперспективное, — согласился Меркулов. — Но никакого другого решения у нас, к сожалению, пока нет…

Совещание было неожиданно прервано: в кабинет заглянула секретарша Меркулова Валерия Петровна:

— Константин Дмитриевич, к вам посетитель. Грошев Михаил Андреевич, начальник Регионального управления по борьбе с организованной преступностью. Примете? Или попросить подождать?

— Приму, конечно. Просите. Оставайтесь на своих местах, мы еще не закончили, — обратился он к присутствующим в кабинете, которые поднялись, чтобы не мешать встрече Меркулова с важным гостем.

— Проходите, пожалуйста!.. — Валерия Петровна широко открыла тяжелую дубовую дверь.

В кабинете появился высокий, несколько склонный к полноте человек в темном, прекрасно сшитом костюме, довольно молодой — не намного больше сорока лет, с лицом выразительным, жестким, знакомым всем присутствующим по довольно частым выступлениям Грошева в недавнюю пору, когда он был депутатом Государственной думы. Он был там кем-то вроде заместителя председателя Комиссии по борьбе с коррупцией. Его выступления в Думе всегда были резкими, острыми и охотно транслировались телевизионщиками.

Меркулов поднялся из-за стола и сделал шаг навстречу важному посетителю. Они обменялись рукопожатием.

— Рад наконец познакомиться с вами, Константин Дмитриевич, — довольно низким, хорошо поставленным голосом заговорил гость. — Раньше нужно было, да все случая не было: проклятая текучка прямо захлестывает. Сегодня был у вашего генерального, решали, так сказать, вопросы, и тут уж не упустил возможности.

— Я тоже давно хотел познакомиться с вами, — доброжелательно ответил Меркулов. — Присаживайтесь, — отодвинул он для Грошева дубовое кресло.

— Я не помешал? — спросил Грошев. — У вас, вижу, совещание.

— Да нет, так, обсуждаем текущие дела. Разрешите, товарищи, представить вам Михаила Андреевича Грошева, нового начальника Регионального управления по борьбе с организованной преступностью. Да вы его и так знаете — не раз видели по телевизору. А это — мои ближайшие помощники, познакомьтесь. Владимир Александрович Яковлев, начальник второго отдела МУРа.

Гость пожал Яковлеву руку:

— Очень приятно познакомиться.

Когда Меркулов представил Турецкого, Грошев задержал его руку в своей:

— Так вы и есть тот знаменитый Турецкий? Наслышан о вас. Мечтал бы о таком сотруднике.

Турецкий молча ответил на его рукопожатие и лишь слегка покраснел. Он постарался казаться безразличным, но чувствовалось, что слова Грошева доставили ему удовольствие.

— А это наш самый молодой сотрудник, следователь Мосгорпрокуратуры Аркадий Николаевич Косенков, — отрекомендовал Меркулов Косенкова. — Надеюсь, станет мастером высокого класса. Задатки, во всяком случае, проявляет.

— Поздравляю, молодой человек. — Грошев пожал Косенкову руку. — Такая оценка Константина Дмитриевича дорогого стоит.

— Ценю, — сказал Косенков.

— Когда я узнал о вашей отставке, — продолжал Грошев, возвратившись в свое кресло и обращаясь к Меркулову, — я был до глубины души возмущен. И выступал на заседании думского комитета. Тем более я рад вашему возвращению. От всей души поздравляю вас. Хотя поздравлять, наверное, не с чем: просто восстановлена справедливость.

— Я вас тоже поздравляю с высоким назначением, — ответил Меркулов. — С чего это вы вдруг решили сменить уютное думское кресло на нашу собачью жизнь?

— Собачью — это вы правильно сказали. Надоело болтать. И слушать болтовню. Потянуло вернуться к делу. К своему, настоящему. Я ведь весь путь прошел — от постового до замначальника областного управления. И когда мне предложили эту работу, ни секунды не колебался.

— Я слышал про ваши успехи, — заметил Меркулов.

— Какие это успехи! — скромно отмахнулся Грошев. — Ну, разгромили солнцевскую группировку, еще несколько мелких. По-настоящему работа только разворачивается. А про ваши успехи я тоже слышал. Говорят, вы нашли убийцу профессора Осмоловского? Потрясающе! Если не секрет, кто же у вас такой быстрый?

— Александр Борисович Турецкий.

— Потрясающе, — повторил Грошев. — Поздравляю! Жаль, что он погиб. Очень досадно.

— Он не просто погиб, его убрали, — уточнил Меркулов.

— Вот как? Кто?

— Свои.

— Понятно. У нас тоже так бывает: они успевают раньше нас. Теперь вам трудней будет выйти на второго убийцу. Их же было вроде бы двое, по телевизору говорили.

— Почему труднее? — неожиданно вмешался в разговор Косенков. — Мы его уже нашли. И все улики собрали.

Турецкий попытался дотянуться и пнуть Косенкова ногой, но тот лишь отодвинул свой стул и невозмутимо продолжал:

— Подтвердите, Константин Дмитриевич! Чтобы ваш гость не очень хвастался своей солнцевской группировкой.

— В самом деле? — спросил Грошев.

— Да, — кивнул Меркулов.

— Вот это — настоящий успех! Грандиозный! Кто же он, если не тайна следствия?

— Мы коллеги, какие между нами могут быть тайны, — неожиданно для Турецкого охотно ответил Меркулов. Он показал Грошеву фотографию. — Вот. Некто Мишурин по кличке Алик.

— Значит, скоро мы услышим о вас по телевидению? Это — очень кстати! Хоть немного утихнут страсти. Вы его уже арестовали?

— Пока нет. Отслеживаем связи. Но скоро возьмем.

— А я бы не стал тянуть, — заметил Грошев. — Больно уж громкое дело. Впрочем, что я к вам с советами лезу. Вы — ас, а мне еще учиться и учиться.

Гость еще немного посидел, рассказывая о трудностях становления нового дела, и наконец поднялся.

— Рад был познакомиться с вам, товарищи. Нам еще бок о бок работать не год и не два. Желаю успеха!

Меркулов проводил его до двери, пожал ему руку и вернулся в кабинет.

— Тебя кто за язык тянул?! — набросился Турецкий на Косенкова, едва за Грошевым закрылась дверь. — Кто тебя просил рот раскрывать?! Сказано же было: об этом деле знаем только мы!

— Не горячись, — остановил его Меркулов и обернулся к Косенкову: — Выкладывай. Не по глупости же ты это ляпнул!

— От большого ума! — презрительно бросил Турецкий.

— Об этом деле знали только мы четверо, — невозмутимо и словно бы сонно проговорил Косенков. — А теперь знает и он. Кроме нас — только он.

— Ну-ну! — поторопил Меркулов.

— И если Мишурина уберут, мы будем знать, кто такой Грошев.

Турецкий даже задохнулся от возмущения:

— Ты, сопля зеленая, подозреваешь его в предательстве? Что он — их человек?! Да не спятил ли ты? Может, заболел?

— Секунду! — прервал его Меркулов. — А не ты ли совсем недавно в этом же кабинете говорил мне, что никого из известного списка вычеркивать нельзя?

— Ну, говорил, — вынужден был признать Турецкий.

— Почему же сейчас ты так кипятишься?

— Но, Константин Дмитриевич…

Меркулов усмехнулся:

— В этом и заключается разница нашей психологии и его. У нас, видно, в крови уже — почтение к должности. А у него, слава Богу, нет.

— И вы одобряете то, что он сделал? — спросил Турецкий.

— Если бы он посоветовался со мной раньше, я приказал бы молчать, — признался Меркулов. — Из-за той же рабской психологии. Не рабской. Вернее — холуйской. Но коль уж он так сделал — давайте посмотрим. Понаблюдаем, как говорят врачи после операции.

Косенков из своего угла обратился к Турецкому:

— Александр Борисович, извинитесь, пожалуйста, за соплю зеленую.

— Хрен я тебе буду извиняться! — вспылил Турецкий. — Вот окажешься прав — тогда, может, и извинюсь.

— И тогда с вас будет десять бутылок драй-джина, — уточнил условия Косенков. — В порядке моральной компенсации.

— А если окажешься неправ? — поинтересовался Турецкий.

Косенков глубоко задумался и со вздохом ответил:

— Тогда можете не извиняться…

— Закончили, — прервал их перепалку Меркулов. — Значит, решили: продолжаем наблюдение за Мишуриным. Спасибо, все свободны.