49
Теплое детское дыхание, доносившееся из Димкиной кроватки, словно бы делало комнату еще уютней. До такой степени не нарушать безмолвия умеют только пригревшиеся домашние животные. И спящие дети в возрасте до года. Аня, по своему обычному материнскому беспокойству, собиралась подойти к кроватке, посмотреть, как там Димочка, поправить одеяльце, но решила не трогать сынишку. Чтобы удостовериться, что все в порядке, ей было достаточно этой насыщенной здоровым младенческим сном тишины.
В последнее время, следя за собой, Аня с удивлением отмечала, что ее душевное состояние, не так давно бывшее совершенно невыносимым, изменилось к лучшему. Ее больше не снедала тревога за себя и за сына, она больше не боялась звонков — ни телефонных, ни каких-либо других. На самом деле телефонные звонки стали неотъемлемой частью ее быта, поскольку, пока суд да дело, она все-таки нашла себе надомную работу, что вынуждало общаться с работодателями. Аня боялась, что работа не позволит ей уделять Димочке столько же внимания, как раньше, но оказалось, что она отлично справляется с новым кругом обязанностей. Наверное, приучилась наконец правильно распределять время. А может быть, просто ребенок подрос и не требует прежнего количества ритуальных танцев вокруг своей священной младенческой персоны? Он уже сделал, с материнской поддержкой, свои первые шажки (хотя по-прежнему предпочитает передвигаться на четвереньках, шустро, как зверек), а в его глазках, понемногу утрачивающих первоначальную голубизну, Аня то и дело ловит знакомое, определенное, мужское выражение, которое было свойственно Пашиным глазам, серым, точно северное небо. А вчера он сказал свое первое слово. Согласно учебнику для молодых родителей, Димочке, после периода нечленораздельного лепета, уже пора было заговорить, но он, молчаливый мужичок, все думал, думал, основательно готовился, прежде чем осчастливить ее — громко, раздельно, отчетливо:
— Ма-ма!
Что испытывает женщина, когда слышит от своего ребенка первое слово «мама»? Гордость, облегчение от того, что пройден этап бессловесности, радость от осознания, что рядом подрастает человек, который со временем станет равен своим родителям, а потом пойдет дальше них? Все это почувствовала Аня Любимова. Но вдобавок к этому еще и грусть, что Димочке, вслед за этим первым, самым важным и нужным для ребенка словом, никогда не удастся сказать второе самое важное и нужное слово: «папа». А если и удастся когда-нибудь, то слово это будет обращено не к родному его отцу…
Еще совсем недавно грусть захватила бы Аню целиком, безраздельно властвовала бы над нею целую неделю. А теперь… Все-таки Аня изменилась! Мысль о том, что у Димы никогда не будет родного отца, осталась трогательной, но мимолетной: отдавая дань покойному мужу, вдова не испытывала потребности погружаться в перманентный трагизм. Как бы то ни было, жизнь продолжается. И может быть (не сейчас, разумеется, и не в будущем году, и вряд ли через два года), когда-нибудь (никто не знает, какие сюрпризы преподнесет судьба) Аня еще встретит мужчину, который полюбит ее и ее ребенка. Будет ли она любить этого незнакомого мужчину так, как Пашу? Вряд ли: второго Паши на свете нет. Но может быть, она сумеет любить его как-нибудь по-другому, если не так же сильно. Она еще сумеет быть счастливой. И они будут счастливы, все втроем…
Одно Аня знает точно: как бы ни сложилась жизнь, вдова Любимова обязательно расскажет подросшему сыну о его покойном отце. Дмитрий будет гордиться Павлом Любимовым, который не был случайно убит неизвестно откуда взявшимся кавказцем, а отдал жизнь, защищая людей от запрещенных стимуляторов, калечащих здоровье. Он вступил в схватку с организованной преступностью — и пусть не одолел ее, но погиб как герой. Факты доказаны и удостоверены.
Ради одного этого стоило платить деньги адвокату. Ради одного этого стоило воевать со следователем, который пытался списать гибель Павла Любимова на межнациональную рознь. Аня ничуть не жалеет о потраченных деньгах и благодарна людям, которые проделали тяжелую, рискованную работу, чтобы разоблачить убийц ее покойного мужа.
