Часть вечера накануне отлета московские следователи провели у телевизора, где смотрели программу с участием Самощенко и Базилевского. Многие красносибирцы знали об их отъезде. Хозяин «Стратосферы» Комаровский отчаянно уговаривал их провести последний вечер в его ресторане, где он хотел устроить прощальный ужин. Однако москвичи, памятуя о том, какая трагедия произошла там в марте, вежливо отказались.

В гостиничном номере Александра Борисовича собрались все, кроме Перовой. Губернаторскому помощнику Глазурину организаторы передачи предложили присутствовать на диспуте непосредственно в студии, и он пригласил с собой Светлану. Турецкого мало интересовало, насколько далеко зашли отношения следователя и помощника губернатора, на присутствие Перовой в студии он в любом случае смотрел одобрительно: вдруг узнает какие-нибудь интересные подробности, которые не попадут в эфир. Больше того – Александр Борисович был даже заинтересован в том, чтобы Светлана при случае посетила жилище Глазурина. Ему хотелось убедиться в правильности своих умозаключений по поводу анонимных писем из Красносибирска.

Турецкий считал, что такие анонимки написал человек, формально принадлежащий к губернаторскому лагерю, но в глубине души симпатизирующий другому, соперникам, например пострадавшим «справедливцам». В своем стане он являлся, что называется, пятой колонной. Одна беда – этому анониму не хватает смелости на открытую борьбу, поскольку хорошо прикормлен и держится за свое благополучие. Однако скоро его положение изменится по объективным причинам, привычный уклад будет нарушен. Он это прекрасно понимает, но приближать собственное крушение не намерен и потому крайне осторожен в своей борьбе за справедливость. И ограничивается общими словами, не называя конкретных виновников.

Александру Борисовичу казалось, что именно к людям такого сорта принадлежит губернаторский помощник, регулярно снабжавший их маленькими порциями записей чужих разговоров. Ему хотелось подтвердить или опровергнуть свои догадки, и помочь тут могла только Светлана.

Леонард Глазурин черной завистью завидовал жителям Москвы. Не всем, а только тем, которые соображают, какие у них богатые возможности. Вот уж где бы он смог развернуться, так это в столице. Ведь там на каждом шагу министры и депутаты, бизнесмены и шоу-звезды, адвокаты и их клиенты. За любым из них можно следить, собирать компромат и делать на его продаже хороший бизнес. Это вам не Красносибирск с его скромными масштабами. Здесь спрос на подобный пикантный товар существенно меньше, поэтому расценки гораздо ниже.

Впервые о существовании фискального рынка Леонард узнал благодаря Всемирной паутине. Откровенность продавцов «клубнички» потрясла его. Да и как может быть иначе, когда читаешь в Интернете объявления с известными фамилиями! «Продам компромат на Чубайса (3 документа плюс видеокассета». «Есть горячий компромат на Матвиенко и ее сына-банкира (12 документов)». «Вся правда о сделках Потанина (документы, видео, аудиокассеты)». Попадались на глаза объявления и другого рода, противоположного – куплю компромат на известного политика, коммерсанта, журналиста... Прямо базар! Получается, деньги можно делать из воздуха. Главное – оказаться в нужный момент в нужном месте. Даже в Красносибирске он, пользуясь своим должностным положением, может добывать ценные материалы. Пусть они сегодня никому не нужны, а завтра, ближе к выборам, глядишь, понадобятся. Нужно только не лениться и собирать их, пополнять свой арсенал по пылинке, по зернышку. Когда-нибудь и на каравай хватит. В Красносибирске тоже происходят лоббирование чьих-то бизнес-интересов, переделы сфер влияния, в конце концов, у руководителей имеются предосудительные страстишки, о чем, кроме Леонарда, мало кому известно.

Глазурин не сидел сложа руки – записывал разговоры, при случае делал ксерокопии документов и постепенно так вошел во вкус, что жизни себе не мыслил без этого занятия. Пока все собиралось впрок. Материалов много, а ничего не продано. Записи московским следователям дал бесплатно, но это не беда. Во-первых, для них он сделал копии. Во-вторых, полезное знакомство тоже может пригодиться.

В своих действиях Леонард был предельно осторожен. Он хорошо знал расценки на информацию. В Красносибирске они значительно ниже, чем в Москве или в Петербурге. Как юристу, Глазурину было хорошо известно, что слежка попадает под статьи Уголовного кодекса: нарушение неприкосновенности частной жизни, нарушение тайны переписки и телефонных переговоров. Правда, санкции за эти нарушения чисто символические: штрафы, исправительные работы. Загреметь на три года можно только «с использованием служебного положения». Поэтому на работе что-либо предпринимать рискованно. Дома же можно записывать без опаски. А любая информация частного характера очень ценится. Скажем, про тех же московских следователей. Они много нарыли в Красносибирске, и, наверное, кое-кто будет крайне заинтересован в том, чтобы иметь против них оружие. Поэтому он и записывает свои разговоры со Светланой Перовой, та ведь тоже иногда может сболтнуть лишнее. Тогда у него будет товар, с которым не грех выйти на рынок. Кто знает, может, потом сама же и выкупит.

После окончания передачи они вышли из телестудии на улицу. Светлана была довольна тем, как Самощенко разделал под орех представителя «Неделимой России». Она видела в этом торжество справедливости. Ведь сколько усилий было затрачено на то, чтобы опорочить директора «Серебряных крыльев», убрать его с дороги. А люди все прекрасно почувствовали и встали на сторону пострадавшего. Глазурина итоги диспута волновали мало. Хотя как члену «Неделимой России», по логике вещей, ему следует переживать за своих однопартийцев, но ему на них начихать с высокой колокольни. В партию он вступил не по своей воле – губернатор велел. Зачем же ему трепать из-за них нервы? У него сейчас забота посерьезнее: завтра Светлана улетает в Москву. Неужели на прощание она не одарит его своей благосклонностью? Ведь они достаточно много времени проводили вместе, почти сроднились. Смешно же при таких обстоятельствах упустить женщину, не внести в список своих донжуанских побед.

– Так вы до сих пор и не зашли ко мне попробовать сибирских пельменей, – сокрушенно вздохнул Леонард. – А ведь завтра уже улетаете. Неужели каждый ваш шаг контролируется начальством?

– Ничего подобного. Как за мной уследишь? – засмеялась Перова. – Наоборот: я сама могу всегда сказать, что какой-то человек показался мне подозрительным и я вела за ним слежку. Следить же можно днями и ночами.

– А если спросят, чем кончилось дело?

– Отвечу, что подозрения оказались необоснованными.

– Ну, так последите за мной, – кокетливо предложил Леонард. – Я иду домой, а вы следуйте за мной по пятам. Если не обнаружите ничего стоящего, в утешение я угощу вас пельменями.

– Согласна, – решительно сказала Перова. – Пельмени уже приготовлены?

– Вся морозилка забита ими под завязку.

– Сами лепили?

– Покупные, – признался Леонард, – зато сибирские. Едва пришли в его однокомнатную квартиру, Глазурин бросился на кухню, с ловкостью старого холостяка поставил на плиту большую кастрюлю с водой, когда закипела, подсолил ее, начал аккуратно опускать в кипяток пельмени. Светлана циркулировала между кухней и комнатой, выполняя мелкие поручения хозяина. Расставила посуду, разложила приборы, принесла сливочное масло, сметану, томатный сок.

В комнате, справа от большого письменного стола, добрую половину которого занимал компьютер, сиротливо притулилась портативная пишущая машинка, югославская «Юнис де люкс». Когда-то такая малютка была желанным предметом в доме, и как же быстро машинки стали ненужными. Компьютеры буквально вытеснили их на свалку. Канули в прошлое времена, когда комнаты были завалены использованными копирками, всякие исправления в рукописях делались шариковой ручкой или вклеивались в середину разрезанной страницы, порой делая ее немыслимо длинной.

Поэтому клей и ножницы тоже были верными спутниками пишущих машинок. Сейчас ими мало кто пользуется, сплошь и рядом их просто выбрасывают за ненадобностью. Только у людей с жилкой коллекционера, любящих сохранять всякие символы времени, они еще лежат мертвым грузом, пылятся где-нибудь на антресолях или, как у Леонарда, в углу между столом и сервантом. Впрочем, у Глазурина футляр машинки не покрыт толстым слоем пыли. Правда, немного пыли есть, и благодаря ей заметно, что недавно футляр открывали. Значит, не исключено, что машинкой пользовались. Иначе зачем его открывать. Сейчас выясним.

Тем временем Леонард приготовил целую гору пельменей – выложил на большом круглом блюде. Достал из холодильника бутылку «Сибирской» водки – она покрепче обычной.

После первой рюмки Перова спросила:

– Леонард, неужели вы принадлежите к людям, которые никогда ничего не выбрасывают?

– Почему вы так решили?

– У вас до сих пор стоит пишущая машинка, хотя есть прекрасный компьютер. Зачем она здесь?

– Ну, мало ли... Вдруг пригодится.

– Например, напечатать, что Самощенко отравили бывшие сотрудники КГБ.

На какое-то мгновение протянутая к бутылке рука Леонарда застыла, однако самообладание тут же вернулось к нему. Он наполнил рюмки, после чего спокойно спросил:

– А что в этом страшного? Своими письмами я кому-нибудь сделал хуже?

– В том-то и дело, что нет. Вы же остановились на полпути. Сказав «а», не сказали «б». Трудно понять, почему вы писали анонимно.

– Не понимаете? Могу объяснить. Дело в том, Светлана, что вы живете отсюда за тридевять земель. Вам здесь нечего и некого опасаться. Вы в любой момент можете сесть в самолет и улететь отсюда. А мне здесь жить. И эти люди в случае чего могут меня запросто убрать. Под асфальт закатают. Тем более что у меня нет такой надежной защиты, как у вас. Вы сотрудница органов, там своих в обиду не дадут. А наше одиночество чревато последствиями.

Светлана не стала заострять внимание на анонимках и, к радости губернаторского помощника, перевела разговор на другую тему. Они сидели, ели, выпивали и болтали о событиях последних дней, о работе следователей. Леонард пытался выяснить, чем кончилось следствие, кто же все-таки отравил Ширинбекова и Самощенко. Однако Светлана была начеку – об этом говорить преждевременно. Еще будут допросы, экспертизы, официальные обвинения пока не предъявлены. Видимо, даже Приходько на что-то надеется.

«Надеется, что соратники накопают компромат на следователей», – подумал Глазурин, закурил и положил зажигалку на стол.

Светлана и раньше, во время прежних встреч, обращала внимание на то, что Леонард постоянно вертит в руках то пачку сигарет, то зажигалку. Сначала не придала этому значения. Мало ли какие привычки бывают у людей. Одни все время перебирают четки, другим обязательно нужен карандаш, у этого сигареты. Но как-то раз, в кафе, заметила, что Леонард положил сигареты в левый карман пиджака, а когда понадобилось закурить, достал другую пачку, из правого. Надо полагать, свои многочисленные записи в губернаторском кабинете он делал, не устанавливая на стол микрофон. А так, якобы машинально вертя в руках пачку «Мальборо». Сегодня, кстати, сигареты обычные, Светлана ими пользовалась. Но вот зажигалка... Стоило ей, закурив, держать ее в зажатой ладони, как Глазурин через минуту доставал сигарету и просил огонька. Потом опять клал зажигалку на стол. Один раз Светлана переставила баночку со сметаной посередине и отодвинула зажигалку. Вскоре Леонард вернул ее на прежнее место. Все стало понятно. Теперь остается дать ему глоток надежды.

Она посмотрела на него призывным взглядом, как смотрят обычно подвыпившие женщины, сгорающие от вожделения, и произнесла полушепотом:

– Сначала ты иди в ванную, потом я.

Дважды повторять не пришлось. Забыв обо всем на свете, счастливый Леонард ринулся в ванную. Светлана проверила – уж сколько подобных зажигалок она видела после обысков. Так и есть: внутри спрятан микрофон. Крошечный, такой едва удержишь пальцами.

Поднеся зажигалку ко рту, она сказала:

– Милый Леонард! Можете слушать эту фразу с утра до вечера. Очень жалко, что вы не туда направили свои способности.

Она поставила зажигалку на попа рядом с его тарелкой, после чего быстро покинула квартиру.

Если не сразу, то все равно когда-нибудь он услышит ее слова.