Поскольку конфеты показывали милиционерам без Владимира Максимовича и тому не посчастливилось увидеть, как у них при этом вытянулись лица, Валерий Бурмистров уступил тестю право сходить с деньгами к профессору Плиткину и рассказать ему всю историю про злополучную коробку конфет «Король-олень».

Сначала они вволю посмеялись над милиционерами, поставившими себя в дурацкое положение. Затем обсудили, как поступить с этими деньгами.

– Опорочить вас хотели, Артур Михайлович, вот что я вам скажу.

– Какая им от этого корысть?

– Значит, какая-то есть. Ведь большими деньгами рисковали.

– Странно. Очень странно. – Плиткин ненадолго задумался и вдруг просиял: – Давайте-ка позвоним московскому следователю. Он на днях выяснял у меня про яд, которым могли отравить Ширинбекова и Самощенко, и на всякий случай оставил свой телефон.

Позвонив, Артур Михайлович только намекнул Турецкому про непонятную историю с коробкой конфет, как тот сразу сказал, что сейчас же приедет к нему.

– Пусть ваш знакомый тоже дождется меня, если может. Владимир Максимович радостно сказал, что готов все дела отложить, лишь бы пообщаться с московским «важняком».

Когда он рассказал Турецкому про приключения коробки с деньгами, тот хохотал взахлеб:

– Ничего смешнее я давно не слышал. Отсмеявшись, Александр Борисович принялся выяснять подробности происшедшего. Надо сказать, обычно люди, когда силовики предъявляют им свои удостоверения, редко запоминают, что там написано. Увидят в «шапке» документа слова «Министерство внутренних дел» или «Федеральная служба безопасности», этого им с лихвой достаточно. Запоминать должность или фамилию считают излишним. Однако пытавшийся разобраться в этапах превращения денег в конфеты Толкачев в панике настолько часто без всякой нужды козырял своим удостоверением направо и налево, что в конце концов его фамилия многим запомнилась.

Александр Борисович позвонил майору Горяинову.

– Да это правая рука Корсарина, – объяснил тот. – Если Толкачев ввязался в какую-то авантюру, значит, это его заставил сделать полковник. Тут сомнений быть не может.

– Ясно, кто заварил эту кашу, – закончив разговор с майором, сказал Турецкий. – Однако что заставило Корсарина предпринять такой шаг, все равно остается загадкой. Может, вы, – он пристально посмотрел на Плиткина, – баллотируетесь в губернаторы?

– Боже упаси! – отшатнулся Артур Михайлович.

– Может, вас собираются назначить министром здравоохранения?

– Тоже нет. Если меня и вызвали сейчас в Москву, так это для участия в ток-шоу «Перчатка брошена».

– Знаем такую передачку. Обычно там два участника с полярными взглядами обсуждают какую-либо тему.

– Совершенно точно, – подтвердил Плиткин. – На этот раз предлагается обсудить тему, касающуюся покушения на одного из заметных наших политиков, Самощенко, о трудностях установления диагноза болезни, сильно обезобразившей его лицо. Когда мне предложили участвовать, я сразу согласился. Если предоставляется столь заметная трибуна для изложения своих взглядов, нелепо было бы не воспользоваться такой возможностью.

– У вас должен быть оппонент. Уже известно, кто он?

– Да. Это Дмитрий Петрович Викентьев, бывший врач ЦКБ.

– Что-то я слышал о нем, – вспомнил Александр Борисович. – Это тот самый, который сначала подтвердил факт отравления, а потом собрал другую пресс-конференцию, где это уже отрицал. Его потом уволили из «Кремлевки».

– Викентьев ходил жаловаться генеральному прокурору. Тот потом даже звонил мне.

– Вячеслав Устинович? – удивился Турецкий. – Здорово, видать, достал его ваш оппонент, раз он звонил. Но это все не дает ответа на вопрос, почему им понадобилось вас опозорить, уличить во взяточничестве. Ведь ваш прокурор на своей пресс-конференции тоже заявил, что никакого отравления не было.

В разговор вступил Владимир Максимович:

– Вы меня извините. Может, я чего не понимаю, только мне кажется, что вся эта верхушка «Неделимой России» всячески поддерживает своих однопартийцев.

– Вот! – воскликнул Турецкий, и Владимир Максимович зарделся от смущения. – Сейчас я попрошу кое-что выяснить, и, возможно, после этого все станет на свои места. Светлана, – сказал он, позвонив Перовой, – помнишь, ты говорила, что на пресс-конференции прокурора Рыкалова познакомилась с журналистом из местной задиристой газеты?

– Было дело. С Леонидом Хаустовым.

– Тебя не затруднит выяснить через него одну вещь? Наверняка это в газете знают или легко могут узнать.

И он объяснил Перовой, что именно требуется.

В ожидании ответа мужчины заговорили о том, что делать с деньгами. Особенно это волновало Владимира Максимовича.

– Мне с такой суммой ходить страшно, – признался он. – Боюсь, либо украдут, либо сам потеряю. Как бы мне от них побыстрее избавиться?

– Это типичный вещдок, и я буду чертовски признателен за то, что вы передадите их нам. Только нужно все это соответствующим образом оформить.

У предусмотрительного Турецкого при себе был бланк протокола изъятия, Артур Михайлович позвал двоих врачей – они стали понятыми. И пока они оформляли передачу денег, тяготивших Владимира Максимовича, интенсивно работала цепочка Перова-Хаустов-Станислав Фокин, известный в московских журналистских кругах под прозвищем Фокстерьер. Именно он разузнал новость, которую тотчас передал красносибирским коллегам, те по цепочке в обратном направлении, и в тот момент, когда злополучные меченые евро уже перекочевали к следователю, ему позвонила Светлана Перова и сообщила:

– Александр Борисович, Викентьев на днях вступил в партию «Неделимая Россия». Причем принимали его в Красносибирске, и там же он стал членом политсовета местного отделения.